-  Помните  меня,
бедного генерала Мале...
   Несмотря на позднее время, в вестибюле пансиона его поджидал капрал  Рато
с заплаканными глазами.
   - Что с вами, юноша? - спросил генерал.
   - Такое несчастье, - всхлипнул Рато. - Говорят,  наш  резервный  батальон
должен выступить из Парижа на Вильно.
   - На Вильно? Значит, безумие продлевается...
   Мале отвернулся к окну. Перед ним темнел ночной  сад,  и  ветви  деревьев
таинственно шумели, вытягиваясь под ветром. Генерал  барабанил  пальцами  по
стеклу, раздумывая:
   "Значит - Россия?.. Значит - исход!.."
   Он повернулся к Рато даже с улыбкой.
   - Не тревожьтесь, - утешил капрала. - Я замолвлю за вас словечко,  и  вы,
как единственный сын у  матери,  не  будете  участвовать  в  этом  последнем
пиршестве Цезаря...
   "Неужели Наполеон настолько уверен в своем счастье, что  решится  напасть
на Россию?" - этот вопрос горячо обсуждался среди  пациентов  Дебюиссона,  и
вскоре  сомнения  подтвердились:  Великая  Армия  вдруг  шагнула  за  Неман,
безлюдные печальные пространства поглотили ее в своих пределах За  обеденным
столом Мале торжественно поднял бокал.  -  "Мои  любезные  сумасшедшие,  мои
дорогие кретины, идиоты и просто дураки!  Могу  вас  поздравить:  отныне  во
Франции появился человек,  который  намного  глупее  генерала  Бонапарта,  а
именно - император Наполеон Надеюсь, что скоро наш  доктор  Дебюиссон  будет
иметь еще одного пациента! Ну-ка, выпьем...
   А что? Мале словно подслушал, что в эти дни говорил морской министр Декре
архиканцлеру Камбасересу: "Император у нас рехнулся, положительно он сошел с
ума. Он заставит всех  нас  полететь  кувырком,  и  все  это,  вот  увидите,
кончится грандиозной катастрофой..." Камбасерес промолчал.

***

   Молчание! Великое молчание нависло над Францией... Парижские  газеты,  не
получая точной информации из  России,  заполняли  страницы  разной  ерундой.
Журналисты бесплодно  спорили,  какая  пьеса  нужна  для  развития  героики,
возникла  глупейшая  дискуссия,  какое  пение  лучше   -   итальянское   или
французское? "После взятия Смоленска, - писал Савари, - все желали одного  -
заключения перемирия". Это мнение наблюдателя из окон набережной Малакке. Но
до генерала Мале из далекой Америки  дошел  голос  опытного  стратега  Моро.
"Великий человек, - писал он о Наполеоне, - в России чрезвычайно унизился, и
кажется, что в Смоленске он окончательно потерял свой разум..." Это  правда,
что продвижение Наполеона к Москве  вызвало  в  кругах  правительства  почти
панику. "Отныне император - человек погибший" - именно так  говорили  о  нем
министры... Наконец, до Франции дошло известие о битве при Бородино, которую
Наполеон повелел считать поражением русской армии, и  на  площади  Инвалидов
пушки Парижа салютовали сто раз подряд. В середине октября был распубликован
очередной бюллетень Великой Армии, в котором сообщалось  о  занятии  Москвы,
покинутой жителями и охваченной грандиозным пожаром.
   Роялисты приуныли, и только Мале оставался весел.
   - Чему вы  радуетесь?  -  обидчиво  спросил  его  Бертье  де  Совиньи.  -
Гороскопы гадалки Кленорман подтвердились:  Наполеон  уже  сидит  в  берлоге
русского медведя.
   - Ну, - отшутился Мале, - он свалился в  эту  берлогу  по  недоразумению.
Посмотрим, каково-то он из нее выберется, когда одноглазый медведь проснется
с рычанием.
   - Вы имеете в виду  Кутузова?  -  спрашивали  его...  Мале  не  поленился
принести карту России.
   - Смотрите! - сказал он. - Наполеон попал в условия, в каких  ему  бывать
еще не приходилось.., нигде в Европе. Отступление Барклая и Кутузова - не от
страха и не от слабости россиян. Нет,  -  утверждал  Мале,  -  это,  скорее,
великолепная  западня,  в  которую  наш  император  залезает  сам,  еще   не
догадываясь, куда и зачем он лезет... Москва для него  и  станет  задвижкой,
которая разом захлопнет эту западню!
   В мемуарах людей того времени мы находим  одно  удивительное  совпадение.
Именно в эти дни умнейший человек Парижа, князь Талейран  де  Перигор,  -  в
частной беседе с маркизою Куаньи - сказал буквально следующее:
   - Вот самый удачный момент, чтобы ЕГО низвергнуть...
   В лечебнице для душевнобольных, почти одновременно  с  Талейраном,  точно
так же думал и генерал Мале.

"КОНСПИРАЦИЯ" - "КАМПАНИЯ"

   А затем всякие  известия  из  России  перестали  поступать  в  Париж;  по
осенней, затянутой дождями Франции  расползались  мрачные  слухи  об  ужасах
русской зимы, о неизбежной гибели от русских  дикарей  самого  императора  и
всей его армии...
   Вечером 19 октября Мале без предупреждения вошел в комнату Лафона.
   - У меня серьезный вопрос... Можете ли  вы  представить,  что  императора
более не существует?
   В поднятой руке Мале держал шандал со свечами.
   - Разве получены новые депеши из России?
   - Нет, - отчеканил Мале. - Но советую заранее  проникнуться  мыслью,  что
императора более не существует.
   - Куда же он денется? - недоуменно спросил аббат.
   - Наполеон уже пронзен пикою русского казака.
   - Кто-нибудь во Франции знает об этом? Мале выступил из тени, задул пламя
свечей.
   - Пока что об этом знают только два человека: я и вы! Причем,  -  добавил
он, - смерть императора наступит тогда, когда мы с вами определим ее дату...
Готовьтесь!
   Руки аббата судорожно дернулись, рванули нитку, и  горошины  четок  вдруг
весело закружились по комнате.
   - Генерал... Что вы задумали, генерал?
   - Восстановить лишь то, что разрушил император. - Аббат при  этих  словах
обессиленно рухнул в кресло, но генерал Мале безжалостно закончил:
   - Да, я понимаю, что республика вам не по душе, но все-таки вам предстоит
примириться с нею...
   Выступление было назначено на конец октября,  о  чем  Аделаида  Симоне  и
предупредила генералов Лагори и Гидаля  в  их  заточении.  Мале  велел  жене
приготовить крупные боны государственного казначейства, вынуть из  нафталина
мундиры.
   - Один мундир, - наказывал он, - с  выпушкой  и  басонами,  генеральский.
Другой - адъютантский, с аксельбантами. Шпаги возьми  у  Роже,  он  тебе  не
откажет. Пистолеты  зарядишь  сама  потуже,  как  перед  боем.  И  раздобудь
полицейский шарф. Все это привезешь на квартиру испанца Каамано...
   Филадельфы  уже  заготовили  поддельный  "сенатус-консульт",  в   котором
говорилось о гибели Наполеона 7 октября под Москвой, далее следовал  декрет,
гласивший: "Так как императорская власть не оправдала надежд тех,  кто  ждал
от нее мира и счастья французам, эта власть с ее институтами  упраздняется".
К  власти  должно  было  прийти  временное  правительство  с  президентом  -
генералом  Моро,  вице-президентом  назначался  знаменитый  республиканец  и
ученый-математик - Лазар Карно...
   - Осечки не будет, - сказал Мале жене.

***

   Осечка в заговоре  возникла  по  вине  герцога  Ровиго,  который  посетил
Ла-Форс, любезно побеседовав с узниками-генералами:
   - Лагори, ваше дело закончено. Нет смысла томить вас по тюрьмам  империи,
и вы скоро вернетесь в Америку к своему генералу Моро. - После чего  министр
повернулся к Гидалю:
   - Ас вами у нас сложнее. Вы предстанете перед судом военного трибунала  в
Марселе... Прошу вас, господа,  заранее  экипироваться  для  столь  дальнего
дорожного путешествия.
   Гидаль и Лагори тревожно переглянулись: заговор трещал по  всем  швам,  и
они заявили почти в один голос:
   - Просим повременить с нашим удалением из  Парижа,  ибо  вы  сами  должны
понять, что надо собрать вещи, вернуть белье из стирки.., уладить  кое-какие
дела.
   Савари разрешил им отсрочить отъезд, а надзирательница Симоне  в  тот  же
день повидалась с Мале, предупредив его, что сроки мятежа следует  перенести
на ближайшие дни. Мале взвесил все обстоятельства и наказал сообщнице:
   - Передайте Лагори и Гидалю, что в ближайшую из ночей их сон  будет  мною
потревожен.., неожиданно!
   Встретив аббата Лафона, который при виде  генерала  пытался  шмыгнуть  за
угол, Мале остановил его сердитым окриком:
   - Стойте! Куда вы спешите?
   - Я хотел бы навестить цирюльника, -  растерялся  аббат.  -  У  меня  уже
заросла тонзура, не мешает ее выбрить...
   Генерал бесцеремонно обнажил его плешивую голову:
   - О создании тонзуры, я вижу, давно озаботилась сама природа, и потому не
советую тратиться на цирюльников. Вы, мой  друг,  от  меня  не  отвертитесь.
Укрепитесь в греховной мысли,  что  всевышний  уже  прибрал  к  себе  вашего
императора.
   - Генерал, - понуро отозвался аббат, - не могли бы вы расправиться с  его
величеством без моего участия?
   - Увы.., но я спешу. И  мне  уже  некогда  подыскивать  соратников  более
решительных. Придется брать за собой в  бессмертие  ту  тряпку,  из  которой
никак не выкроить знамени...
   Днем 22 октября капрал Рато явился в больницу, выложив на  стол  генерала
последние перебеленные им страницы "Хрестоматии  Революции".  Мале  похвалил
юношу:
   - У вас отличный почерк. Если бы вы пошли по гражданской службе,  из  вас
получился бы недурной канцелярист.
   - Но я мечтаю быть офицером, - признался Рато.
   - Вы заслуживаете этого. И скоро станете офицером.
   - Я? Какое счастье... Да здравствует император!
   - Не орите, - строго одернул его Мале. - Вы находитесь не в кабаке,  а  в
приличном  заведении  для  благородных  психопатов.  И   здесь   никому   не
позволяется выкрикивать глупости...
   - Извините. Но я так рад, так рад.., а мои сестры теперь будут приняты  в
обществе... Правда, что я буду офицером?
   - Завтра, - ответил Мале уверенно. - А сейчас  слушайте  меня  с  крайним
вниманием. Вечером, сразу после  девяти  часов,  вы  должны  быть  на  улице
Нев-Сент-Жиль у известного вам испанца Каамано, туда же приведете и студента
Бутри.
   Рато выслушал и подобострастно кивнул:
   - Я с удовольствием исполнил бы вашу просьбу. Но мне,  господин  генерал,
нельзя покидать казарму в столь позднее время.
   - Повторяю, - отчеканил Мале,  -  к  девяти  часам  вы  будете  на  улице
Нев-Сент-Жиль со студентом Бутри. А командир вашего батальона будет  извещен
мною о вашей отлучке.
   - Благодарю вас, генерал!
   Проводив капрала до ворот, Мале вдруг спросил:
   - Постой, ведь ночью, когда будешь  возвращаться  от  Каамано,  тебя  без
пароля не пропустят в казарму.., верно?
   - Точно так, генерал.
   - Ты недогадлив... Так вот, не забудь узнать пароль по  гарнизону  Парижа
на сегодняшнюю ночь.
   - Будет исполнено, генерал.

***

   Лафон по собственному почину навестил Мале.
   - Мне совсем не  хотелось  бы,  -  сказал  он,  -  чтобы  вы  сочли  меня
тряпкой... Я имею вполне законное право быть крайне взволнованным. Как слуга
церкви, я далек от дыма сражений, а звуки органа для меня всегда были  милее
рева воинских горнов. Так извините, генерал, мою минутную слабость...
   Мале, распахнув объятия, привлек аббата к себе:
   - Не будем ссориться. Впереди у нас целая ночь, каждое мгновенье  которой
будет расписано в легендарных хрониках.
   Лафон действительно справился  с  трусостью,  во  время  ужина  оставался
благодушно-покоен. Затем генерал Мале предложил ему партию в карты, и  аббат
не отказался. Мале несколько раз подряд обыграл священника, и Лафон в  своих
мемуарах не забыл отметить, что "генерал был абсолютно спокоен  и  настолько
хорошо владел собою, что  я  ему  постоянно  проигрывал...".  Но  постепенно
настроение аббата менялось, и Мале ощутил это:
   - Чем объясните потерю бодрости? Неужели проигрышем?
   - Да, генерал. Честно говоря, я не очень-то люблю оставаться в дураках, -
увильнул аббат от прямого ответа.
   - Если так - отыгрывайтесь!
   - Придется, - нехотя согласился аббат... Пальцы  его  мелко  вздрагивали,
когда он вскрывал свежую колоду, и Мале потребовал от него выдержки:
   - Возьмите себя в руки. Надеюсь, если задрать на вас сутану, то  я  увижу
под нею штаны бравого мужчины... Лафон молитвенно сложил ладони перед  Мале,
как перед святым распятием, он заговорил - порывисто и проникновенно:
   - Послушайте, генерал: не  может  ли  так  быть,  что  мы  оба  настоящие
сумасшедшие? Ведь иначе мы не сидели бы здесь.  И,  возможно,  то,  что  нам
кажется здраво, со стороны выглядит как поступок явно ненормальных людей.
   -  В  истории  деспотических  государств  нормальное  всегда  кроется   в
ненормальном.  Поверьте  мне,  аббат,  что  тирания   всегда   ненормальными
средствами преследует нормальные человеческие  чувства...  Мы  сейчас  самые
здравые люди во всей Франции, ибо мы желаем свержения деспотизма!
   - Ну, хорошо, - покорно согласился аббат. - Допускаю, что это так.  Но..,
пойдет ли за вами гарнизон Парижа?
   - Армия устала от избытка крови и славы, она, как и  весь  народ,  жаждет
мира. Неужели вы думаете, - усмехнулся Мале, - что я оставлю гарнизону время
для рассуждений? Заговор будет стремителен, как полет метеора, - вдохновенно
рассуждал Мале. - Когда  нет  времени  для  исполнения  приказов,  тогда  не
остается времени и для анализа своих поступков...
   -  Допустим,  -  сказал  аббат,  -  императора  не  стало.   Но   префект
департамента Сена, граф Фрошо, даже поверив в  гибель  Наполеона,  сразу  же
вспомнит о его сыне - Римском короле!
   - Ну  и  пусть.  -  Под  испытующим  взором  аббата  генерал  невозмутимо
прихлебывал вино. - Вспомнит и никому не  скажет...  Что  бы  ни  случилось,
Фрошо будет помнить только о своей карьере. Чиновники же  за  эти  годы  так
хорошо выдрессированы императором, что любое, даже  идиотское,  распоряжение
выполнят как надо, лишь бы оно имело официальный характер...
   - Так ли? - попробовал усомниться Лафон.
   - Так, - заверил его Мале. - Любой чиновник стремится к сохранению своего
чина, своего стула, своего жалованья. Все  они  беспринципны!  Власть  может
переходить из рук в руки, но бюрократия слепо придерживается любой власти.
   - Боже мой, - начал вздыхать аббат. -  Что-то  будет  с  нашей  Францией,
когда император узнает всю правду?
   - Я расскажу,  что  будет...  Наполеон  бросит  остатки  армии  на  своих
маршалов и кинется в Париж. Но здесь хозяином  страны  будет  уже  народ,  и
только он!
   Лафон выложил перед ним свой последний козырь:
   - А куда же вы денете самого императора? У филадельфов все было продумано
заранее: республиканский генерал Лекурб должен возглавить народную  армию  в
Булони на Марне, и эта армия схватит Наполеона живьем, независимо  от  того,
кем он вернется из России - побежденным или победителем.
   Два заговорщика, генерал и аббат, тихо разошлись по своим спальням, чтобы
снова сойтись в полночь - в этот роковой час  всех  классических  заговоров.
Наверное, есть что-то злодейское в том кратчайшем мгновении, когда часовая и
минутная стрелки сливаются воедино, как в любовном экстазе. Но этим стрелкам
не суждено было совместить две разные натуры  -  республиканца  и  роялиста!
Сейчас мы это пронаблюдаем, читатель...

***

   Ровно в полночь две неслышные тени проскользили во тьме  и  спустилась  в
сад. Из мрака выступила третья тень.
   - Не пугайтесь, - шепнул Мале аббату. - Это садовник,  которому  я  велел
проводить нас... Дядюшка Суше, - окликнул его генерал,  -  где  ты  поставил
лестницу?
   - Как и договорились: вы соскочите с нее прямо в тень напротив часовни. А
на улицах сейчас - ни души... В руке генерала раскачивался тяжелый портфель.
   - Что у вас в нем? - спросил аббат.
   - Будущее, - отвечал Мале...
   Первые капли  дождя  застучали  по  листве  деревьев.  Гром  в  отдалении
расколол небеса над предместьями Парижа.
   -  Ливень,  -  сказал  Мале,  поднимая  лицо.  -  Сейчас  хлынет  ливень.
Взгляните, какие тучи нависли над Парижем...
   Лестница стояла, прислоненная к  высокой  каменной  ограде.  Не  выпуская
портфеля, Мале решительно вскарабкался наверх.
   - Высоко ли нам прыгать? - спросил аббат снизу.
   - Ерунда, - ответил Мале, уже взобравшись на стену. - Прыжок в бессмертие
еще никому не ломал ноги...
   Он бросился вниз. Мягкая трава смягчила падение. Наверху показался Лафон,
подбиравший края сутаны.
   - Нет, генерал, - сказал он вдруг. - Как хотите...
   - Что? - обомлел Мале. - Не желаете ли вы здесь и  попрощаться  со  мною?
Прыгайте, черт вас побери...
   - А если я разобьюсь?
   - Чушь! - в  ярости  воскликнул  Мале.  -  Разве  не  найдется  в  Париже
часовщика, который бы не собрал ваши винтики?
   - Так и быть, генерал, - рассудил аббат. - Я уступлю  вам  и  прыгну,  но
обещайте сразу же отпустить меня на покаяние.
   Мале с проклятьями потрясал внизу кулаками:
   - Утром я отпущу вас куда угодно, хоть к черту на рога, но  сейчас-то  вы
просто обязаны прыгнуть... Ну!
   - Я не могу. Здесь очень высоко.
   - Не врать! В монастырях стены еще выше,  а  вы  сами  рассказывали,  как
сигали через них, чтобы поспеть к девкам...
   Этот довод подействовал: с жалобным писком, почти шарпая спиной по стене,
кулем свалился на траву аббат Лафон.
   - Я сломал себе ногу, - моментально придумал он. - Клянусь, я  не  сделаю
больше ни шагу.
   Мале взял его за ухо и оторвал от земли.
   - Хитрый лис! - обозлился он. - Даже если и сломал  ногу,  ты  все  равно
поковыляешь за мною...
   С черного неба хлынули бурные потоки дождя.
   - Прекрати хныкать, - всю дорогу ругался Мале. - Странные пошли люди:  их
надо силком тащить к славе! Вспомните хотя бы патриота Курция,  бросающегося
в пропасть...
   В доме испанца Каамано их уже поджидали Рато и  Бутри.  Скинув  промокший
плащ, Мале сразу же спросил капрала:
   - Ты узнал ли пароль, мой мальчик?
   - Конечно. Не ночевать же мне на улице.
   - Каков же сегодня пароль по гарнизону Парижа?
   -  "Конспирация",  а  отзыв  -  "кампания".   Глаза   генерала   невольно
расширились:
   - "Конспирация"? "Кампания"? Ты не ошибся ли?
   - Нет, генерал.
   - Ну, что ж! Тем лучше для всех нас...
   В этом пароле Мале чудилось счастливое предзнаменование. Он вывернул поля
треуголки, чтобы она скорее просохла.

***

   Следующий его вопрос был обращен к Каамано:
   - Была ли жена? Что оставила?
   - Узел вещей, который я спрятал.., вон там.
   - Очень хорошо! - закрепил разговор Мале. -  Значит,  наше  правительство
уже распорядилось...
   Вещи были на месте, жена его не подвела. Мале при всех встряхнул  в  руке
толстую пачку банковских чеков.
   - Капрал Рато! Утром получите патент на офицерский чин. А сейчас вот  вам
мундир - можете сразу переодеться. Увидев мундир поручика,  Рато  ошалел  от
счастья.
   - Я уже офицер! - в восторге выкрикивал  он.  -  Какое  счастье!  Вот  не
ожидал... Да здравствует наш император! Генерал Мале поднял  ладонь,  требуя
тишины.
   - Внимание. Я должен сообщить чрезвычайную новость: седьмого октября  под
стенами русского города Можайска император  Бонапарт  по  имени  Наполеон..,
убит.
   - Какое горе для Франции! - разревелся Рато.
   - Наоборот, - сурово продолжал Мале. - Это  счастье  для  всей  Европы...
Сенат уже изменил форму правления, и вот тут, - генерал поднял  над  головой
портфель, - уже лежат списки нового, республиканского правительства.
   - Республика? - так и отшатнулся Бутри.
   - Да. С империей покончено.
   - Но...
   - Молчать! - гаркнул Мале. - Слушайте далее...  Сенат  удаляет  тех  лиц,
которые, занимая высокие посты, не могут отвечать  требованиям  нации.  Так,
например, сегодня же ночью будут  арестованы  министр  полиции  и  комендант
Парижа...
   - Кто же заменит их? - удивился Бутри.
   - Префект будет выбран  народом,  а  комендантом  Парижа  назначен..,  я,
господа!  -  Из  портфеля  был  извлечен  указ.  -  Вот  бумага  от  сената,
подтверждающая мое назначение. Мне, как вступившему в  должность  коменданта
столицы, поручено арестовать вышепоименованных лиц... Поручик Рато!
   Успев облачиться в новенький мундир, Рато исполнительно щелкнул каблуками
сапожек, готовый на все.
   - По моей просьбе вы назначены ко мне адъютантом.
   - Повинуюсь, мой генерал!