топленной печке,
     если соринку
       одну пропускала,
     ей очень сильно
       за это влетало!
     - Бобе, ты тоже
     девчонкой была?
     - Вей, с той поры
       уже вечность прошла,
     сколько крупы
       я за жизнь перебрала,
     сколько на свете
       всего повидала!
     Знаю теперь
       отчего над пшеном
     бобе так просто
       сказать обо всем!
     Локти поставлю
       на стол, как она,
     только бы было
       побольше пшена!
     Вовсе не скучно
       его выбирать,
     можно успеть
       обо всем рассказать!












     Скрипка

     -  Бобе Лее,
     Эта скрипка
     На шкафу
     Давно скучает?
     - Ох, давно,
     Она, наверно,
     Твои ручки
     Поджидает!
     Встанут пальцы
     Лесенкой,
     И польется
     Песенка!
     - Не умею
                     я играть. . .
     - Но смычок
          лишь стоит взять,
     в тишине
     глаза закрыть
     и тихонько
     повторить:
     - Скрипка, скрипка
     помогай,
     скрипка, скрипка,
     заиграй,
     как отец,
                        и дед,
                                    и прадед,
     чтобы было
     все по правде!
     От волшебных этих слов
     Заиграет скрипка
                                     вновь!
     Сами струны
        зазвучат -
     Деды учат так
       внучат!
     Песня не кончается!
     Скрипка не теряется!
     - Бобе Лее,
     Бобе Лее,
     Так достань
     Ее скорее!
     Для чего же
     Ей пылиться?
     Песню портить
     Не годиться!
     - Не годиться!
     День настал,
     Если сам
     Ее позвал!












     Лепешки

     Прошу вас:
     Возьмите
     Всего понемножку
     И вы испечете
     Такую лепешку!...

     Соли, муки,
     Молока и крахмала,
     И простокваши,
     Что долго стояла,
     Корицы, сметаны,
     Яиц и воды,
     От манки и масла
     Не будет беды!
     Орехов, изюма,
     Песка и варенья,
     Смешайте, как следует
     Все без стесненья!...

     А если хотите рецепт уточнить,
     То бабушке надо моей позвонить. . .








     Как чистить картошку

     Бабушка
     Чистить картошку учила.
     Нож об тарелку
     Она поточила,
     В левую руку
     Картошку взяла,
     И из-под ножика
     Лента пошла.

     Ленточка тянется,
     Тянется, тянется,
     Что от картошечки
     Бедной останется?!

     Лента до пола
     Почти что свисает,
     Что же картошку
     Никто не спасает?
     Кончилась ленточка
     Желтая вдруг,
     Столько ее -
     Обернешься вокруг.

     Бабушка мне
     Показаола картошку,
     Стала картошка
     Поменьше немножко. . .

     Значит, и я
     Так почистить сумею?
     - Велвел, а ну-ка!
     За дело смелее!

     Лента не тянется,
     Ленточка рвется!
     В руки картошка
     Уже не берется!
     Только лохмотья
     Очисток раздела
     И до предела
     Она похудела!

     Вот уж ее
     И не видно почти,
     Даже в очистках
     Ее не найти!

     Что же картошку
     Никто не спасает?
     Только голодный
     Об этом узнает! . .











     Генуг

     Когда бобе Лее скажет:
     "Генуг!"
     тихо становится
     сразу вокруг!

     Хватит- генуг,
     это слово простое,
     силой волшебной
     оно налитое.

     Можно носиться, беситься, кричать -
     стоит  его потихоньку сказать,
     сразу ни шороха
     в доме не слышно,
     как это здорово!
     Как это вышло!

     Мама и папа
     бывает поспорят,
     кажется, стены
     обрушатся вскоре,
     но. . . бобе Лее
     тихонько сказала
     слово, в котором
     и буковок мало,
     сразу такой
     наступает покой!
     Что за секрет
     в этом слове такой?

     - Велвел, ты знаешь,
     мне скоро сто лет -
     в жизни один
     настоящий секрет,
     этот секрет
     очень просто понять,
     если на ветер
     слова не бросать!


















     Шалахмонес *

     Я шалахмонес Нехаме несу,
     Целый поднос у меня на весу!
     Шалахмоннес,
     Шалахмонес,
     Шалахмонес наш -
     Струдел, пряник,
     Земелах,
     Коржики и кихелах,
     Торт и гоменташ!

     Встретил Нехаму я по пути:
     Надо ей к нам шалахмонес нести!
     Шалахмоннес,
     Шалахмонес,
     Шалахмонес наш -
     Струдел, пряник,
     Земелах,
     Коржики и кихелах,
     Торт и гоменташ!

     Стали решать по дороге мы с ней,
     Чей шалахмонес сегодня вкусней.
     Шалахмоннес,
     Шалахмонес,
     Шалахмонес наш -
     Струдел, пряник,
     Земелах,
     Коржики и кихелах,
     Торт и гоменташ!


     Вместе решали, наверное час,
     Легкими стали подносы у нас.
     Шалахмоннес,
     Шалахмонес,
     Шалахмонес наш -
     Струдел, пряник,
     Земелах,
     Коржики и кихелах,
     Торт и гоменташ!


     Мне показалось, что лучше был мой,
     Я повернул с полдороги домой.
     Шалахмоннес,
     Шалахмонес,
     Шалахмонес наш -
     Струдел, пряник,
     Земелах,
     Коржики и кихелах,
     Торт и гоменташ!









     Что обычно говорила бобе Лее  своему правнуку     Велвелу

     После гулянья                      Ваелвел, у меня нет уже столько
     ниток чинить твои дырки
     Перед обедом                       Велвел, после твоих рук я не могу
     отмыть посуду
     Утром, когда он
     не хотел вставать               Вот порядки! Хана сказала, что халвой
     сегодня торгуют только до обеда
     Когда он  не хотел
     надеть галоши                        Велвел, надень уже галоши, так дождю
     надоест!
     Когда он пришел
     с синяком                                   Это же только догадаться -
     ломать дерево головой! А?
     Вечером  Боже! Не дом - читальня! Поговорить не с кем. . .
     Когда Велвел
     настаивал на своем              Чтоб я так жила!

     За обедом                  Не ешь с ножа!
       Не качайся!
       Не чавкай!
       Вообще, ешь, как человек!
     Часто  Не хлендрай носом!

         У бобе Лее есть еще много слов и словечек, но она просила о них не
     рассказывать. . .



     Что пела бобе Лее Велвелу на ночь


     Спи сыночек, спи, мой правнук,
     Сладко, сладко, сладко,
     И во сне дели на равных
     Радость без остатка.

     В тучах дождик соберется,
     Жаркий уголь в печке,
     Доброта всегда найдется
     У тебя в сердечке.

     Чтобы страха ты не ведал,
     Без обиды прожил,
     Пусть у каждого соседа
     Счастье будет тоже!

     Не увидишь в жизни рая,
     А во сне, кто знает!. .
     Спи, мой милый,
        ночь без края. . .
      Звезд на всех хватает. . .








     Почему

     Потому что бобе
     Можно все сказать,
     Потому что бобе
     Может все понять,
     Мне на свете друга
     Лучше не сыскать!

     Тайну очень трудно
     Одному хранить,
     С ней о тайне смело
     Можно говориить!

     Все вздыхает  бобе
     - В доме столько дыр!
     Но всегда дает мне
     Бобе на пломбир!

     Ну, а если грязный
     Я приду домой,
     И всего то скажет:
     - Сам чини и мой!

     Никогда я плохо
     Бобе не скажу,
     Потому что с бобе
     Очень я дружу,
     Потому что бобе
     Можно все сказать,
     Потому что бобе
     Может все понять!



     Бабушкин халат

     Ах, как пахнет
     Твой халат!
     Как салат
     И шоколад,
     Пахнет щукой
     Фаршированной,
     И капустой
     Маринованной!
     Пахнет клецками
     И шкварками,
     И воскресными
     Подарками:
     Белой пухлой
     Пастилой,
     И кунжутом,
     И халвой. . .
     В этом запахе
     Родном
     Уместился
     Весь наш дом. . .






ПОПЕРЕЧНАЯ


x x x

     Судьбе не надо оправданий -
     Она внутри заключена,
     Не надо нажимать педали,
     Высовываться из окна,
     Года фиксировать в анкете,
     В альбоме снимки заключать -
     Пустое атрибуты эти,
     Как и казенная печать.
     Судьбы нельзя ни испугаться,
     Ни отменить, ни обойти -
     Она собранье облигаций,
     Гроза и солнышко в пути.
     Ни описать ее, ни тронуть,
     Ни обнародовать черты,
     С судьбой плывут и с нею тонут,
     И ставят на земле кресты,
     А то, что людям остается,
     Она им дарит навсегда
     В студеной глубине колодца,
     Где звездами полна вода:
     Ей все равно... что с ней сразиться,
     Что отвернуться, что любить...
     А просто надо с ней смириться,
     Смириться надо, чтобы жить.






x x x

     Когда остается так мало,
     Что впору бы снова начать,
     Жалеть о былом не пристало,
     На прошлое ставить печать.

     Сегодняшней меркой поступки,
     Желанья и беды ценить,
     И пестиком возраста в ступке
     Крушить, что досталось прожить!

     Ах, как в это сладко поверить,
     Ах, как невозможно понять,
     Что снова откроются двери,
     Что совесть не будет пенять.

     Все сменишь, но вот она - память
     И в сердце и в генах твоих...
     Впервые от женщины таять,
     Впервые услышать свой стих...

     И, значит, опять повторенье,
     И все возрожденье - обман...
     Мы памятью только стареем,
     А возраст на память нам дан.




x x x

     Ах, бобе Лее отчего
     К тебе так сладко я тянулся
     И для чего опять вернулся
     В ту горечь сердца своего?!

     Быть может, потому что мне
     Так мало ласки перепало,
     И сердце тяготиться стало
     Недополученным вдвойне!?

     Мозоли на локтях твоих,
     Спина горбатая под старость,
     Тебя сгибает лет усталость,
     Я рядом у стола притих.

     На эту липкую клеенку
     Ты, локти положив, стоишь
     И по-еврейски говоришь,
     Что надо отдохнуть ребенку.

     А мне не терпится бежать,
     Но я едва порыв смиряю
     И бесконечно уверяю,
     Что не хочу ни есть, ни спать.

     Но все же ем, а перед сном
     Меня ты гладишь и целуешь,
     Как будто невзначай колдуешь
     И шепчешь что-то о своем.

     Мне ничего не разобрать,
     Но это хорошо, как ветер
     Листвой шуршащий на рассвете,
     И я укладываюсь спать.

     И долго слышу голоса,
     А может быть, уже мне снится,
     Все говорится, говорится,
     Под дверью света полоса.

     И оттого, что рядом ты
     Пускай разбитая, седая,
     Я так спокойно засыпаю
     И крашу белые листы.
















x x x

     Было все на Поперечной -
     Тот еврейский "гхегдеш" вечный,
     Примус под бачком змеиный,
     Воздух сине-керосинный,
     Умывальника чечетка.
     Вечно встрепанная тетка,
     За стеной у Гинды
     Дети вундеркинды.
     Детство шло без выходных
     В этом облаке мученья,
     И я рос на попеченье
     Отказавшихся родных.
     Здесь сходились вечерами
     Перед ужином у плит,
     Или шли с вопросом к маме:
     - Соломон за что убит?
     На Малаховском подворье
     Пахло луком, гарью,кровью.
     На короткой Поперечной
     Убивали раз в квартал,
     Страх припрятанный, но вечный
     Над любой судьбой витал,
     Навсегда ложился в душу,
     Как серебряный налет,
     И чернел всегда послушно,
     Но сильней - когда везет.
     Тут боялись в одиночку
     И за весь народ вдвойне
     И окапывались прочно
     Каждый день, как на войне,
     Дети плавали в пятерках,
     Жили в страхе и говне.
     Ах, на этой Поперечной
     Вдоль ее и поперек!
     И заплесневел беспечно
     Я, как плавленый сырок!
     С вожделенным патефоном,
     С онанистом Агафоном,
     И с альфонсом дядей Петей -
     Было затхло все на свете -
     При родителях сиротство,
     Страх души и стойла скотствао,
     Как фасолины клопы,
     Пол гнилой,
     Горшок за дверью
     И нависшее неверье -
     Боль и давка без толпы.

     Не забуду Поперечной
     На всю жизнь я ей помечен,
     Как незримое тавро,
     У меня она под кожей,
     Вывести его не может
     Суета других дворов.










x x x

     И это с детства понималось,
     Что не как все, что ты - еврей,
     И зло протеста поднималось,
     И стать хотелось поскорей
     Большим, чтоб сбросить наважденье
     И доказать переступить,
     И на тринадцать в день рожденья
     На пятаки часы купить.
     А на тринадцать был погром.
     Сперва сгорела синагога,
     Потом равин убит
     У Юога
     Мы все за пазухой живем,
     А там темно
     И не видать,
     Что тут евреям благодать...
     Потом и сын его убит,
     И дом сожжен,
     И все вначале
     Так бесновались и кричали,
     Но вдруг так дружно замолчали,
     Что даже не поймешь, о чем...
     Упали в ящик пятаки,
     Часы остались на прилавке,
     Но было в той пасхальной давке
     Движенье верное руки.
     Еще, пожалуй, не души,
     Не вспомнившей о капитале -
     Мальчишеской руки вначале,
     Что в ящик бросила гроши...
     Тогда впервой я ошутил
     Еврейство не как оскорбленье,
     Но не пришло еще моленье
     О чаше, не о том просил...
     Крест нес исус -
     И тем крестом
     Теперь евреев попрекают!
     Как истины перетекают!
     Повелевать - какой искус!
     Я впитывал и не взрослел,
     Копил и не уподоблялся,
     И тайно от себя влюблялся,
     И вырваться на свет хотел!















x x x

     При виде Блюмы замолкали -
     Утешить способ не искали.
     Когда "без права переписки",
     Тогда серьезные дела -
     У Блюмы ни детей, ни близких,
     Она совсем одна жила.
     И кухня темная молчала,
     Кивком на "здрасте" отвечала,
     Вздыхала тяжко по утрам,
     И на столе ей "забывали"
     То творог, то бульон в бокале,
     То загрраничную тушонку,
     А то с гусиным жиром пшенку,
     Но, чтоб никто не знал откуда
     Такие щедрые дары,
     Была лишь Блюмина посуда
     Для той рискованной игры.
     Они не щедростью гордились,
     А смелой выдумкой своей...
     Вполоборота торопились
     Налить - и в двери поскорей.
     Когда "без права переписки",
     Тогда серьезные дела...
     У Блюмы ни детей, ни близких -
     Там, в гетто вся семья легла.
     А он... затем прошел войну,
     Чтоб бросить так ее - одну...

     Кто не вдыхал чердачной пыли,
     Не знал романтики стропил,
     А тм какие книги были,
     Что не смущал июльский пыл,
     И ловко сев верхом на балку
     За паутиною корзин,
     Я в жизни в первую читалку
     Ходил в чердачный фонд один.

     Она совсем не торопилась.
     Она не видела меня.
     (за дымкой высвеченной пыли
     лучами на закате дня).
     И долго путалась в веревке,
     Стропила не могла достать
     В зеленой шелковой обновке...
     И я никак не мог понять,
     О чем она сейчас хлопочет,
     Белье повесить что-ли хочет,
     А может, рухлядь принесла -
     Тут свалка общая была,
     И лазить детям запрещалось...
     Я сполз за балку и прилег,
     Мне было невдомек начало
     Того, что я увидеть мог.
     Но крик ударил в крышу громом,
     И я оглох, и я ослеп,
     И атакован целым домом,
     Захвачен был чердачный склеп.
     Был мною этот бой проигран,
     И валерьянкой усмирен,
     Я по ночам, бывало, прыгал
     В горящий на ходу вагон...
     Чердачный ход доской забили...
     И вроде обо всем забыли...

     Тогда я верил, что решили:
     От книг, жары и душной пыли
     Устроил я переполох,
     А Блюма первая взбежала,
     И Блюма первая спасала,
     Я подвести ее не мог.
     Но... в жизни разве дело в риске!
     Молчала кухня, как могла.
     Когда "без права переписки",
     Тогда серьезные дела!..

















x x x

     Я  стыдился еврейской речи.
     Я боялся с ней каждой встречи.
     Тех, кто рядом шел, я просил,
     Чтоб потише произносил.

     Все в ней ясно было с начала,
     Но меня она обличала,
     Отрывала меня от света,
     Загоняла в глухое гетто.

     Что я знал, мальчишка сопливый,
     Ненавидел ее переливы,
     На родителей шел в атаку,
     Но смолкали они, однако!...

     Ну, а дома пускай - не жалко,
     Клекотала вся коммуналка,
     И она не могла за это
     Сохранить от меня секрета.

     "Эр форштейт нит!" -
     кричала Клава,
     "Вей!" -смеялась Эсфирь лукаво! -
     "Ну-ка, на тебе миску супа
     и ступай -это слушать глупо!"

     Майсы  женские и секреты
     Были все для меня раздеты,
     Я такие впитал словечки,
     Что краснел в закуте у печки.

     С той поры позабыл я много.
     Ох, как в детство длинна дорога,
     Мне бы сбегать спросить порою
     Без чего ничего не стою.
















ЦИМЕС

     Ничто не жалели на цимес -
     Такое желают врагу.
     Сначала закрыли "Дер Эмес",
     А дальше... соврать не могу.

     В ночи Подмосковной от страха
     Дрожал местечковый народ,
     Сосед наш и парень-рубаха
     Кричал: "Я пущу их в расход!"

     Его не позвали на помощь,
     Управились сами пока.
     Молчала  московская полночь,
     Мертвели Лубянки бока.

     И, как от груди отлученный,
     Я дох на подушке снегов
     Без этих убитых ученых,
     Без этих забитых стихов.

     И пахло тушной морковью,
     Прогоркло вонял маргарин,
     Кастрюли - как налиты кровью!
     И цимес не ел я один!

     Какое спасало питанье!?.
     И речь ненавидел я ту...
     Шептал потрясенный Шпитальник,
     Вгоняя весь дом в бледноту,

     И ел механически цимес
     Уже из тарелки пустой -
     "Закрыли, закрыли "Дер Эмес",
     Михоэлс, Квитко, Бергельсон..."

     Я их имена не забуду,
     Как цимеса запах и цвет.
     Быть может, сменили посуду,
     А цимес по-моему - нет!




















РАЗГОВОРЫ   С   МАМОЙ


x x x

     Наступает время,
     Когда фонари не дают света,
     Ветер - печальнее почтальона,
     А листья морщинисты, как старухи.

     Наступает время,
     Когда ожидание беспричинно,
     Разлуки необъяснимы,
     И ночи бездонны.

     Наступает время,
     Когда хочется вернуть вчерашнее,
     Оправдать позавчерашнее
     И дождаться
     Завтрашнего солнца.









x x x

     О, укрепи меня явлением своим,
     Дай силы мне, как вытерпел я годы,
     Удел похожим быть я отдаю другим
     И с горечью беру себе свои невзгоды.

     Дай силы верит мне, что и меня поймут,
     Не шумом суеты мне воздадут за муки,
     Кому-то облегчу хоть несколько минут
     И скрашу трудный путь раздора и разлуки.

     О. Укрепи меня своим житьем-бытьем
     Без выгод мишуры, корысти и расчета,
     От боли и обид мы мать всегда зовем,
     А радость и успех разделит с нами кто-то.

     Не оставляй меня. Земля всегда была
     Мне мачехою злой  - покорно принимаю.
     Пусть память обо мне  хранят мои дела
     И их соединит короткая прямая.








x x x

     Ко мне сегодня мама приходила,
     И вновь она была такой земной,
     Но только взглядом душу холодила,
     И я спросил тихонько: "Ты за мной?"

     - Идем, идем, хоть жаль, что пожил мало,
     С тобой не страшно.
     Вместе мы опять.
     Прости меня, как много раз прощала,
     Что снова я тебя заставил ждать.

     Она назад неслышно наступала.
     Она скрестила руки на груди.
     О, эта молчаливая опала!
     Помилуй и терзаньем награди!

     Не оставляй меня в недоуменье,
     Не стягивай прощальную петлю!
     И каждое счастливое мгновенье
     И горькое с тобою я делю!

     И ничего. Холодный пот росою.
     И ствол, летящий в купол голубой.
     Ведь без тебя я ничего не стою -
     Веди, как в детстве, за руку с собой!






x x x

     Ты мне повторяла:
     - Идея верна!...
     А я возражал,