" При этом надо иметь в виду, что и
это  проявление натуры  необходимо для  нашей  доброй жизни   большую  часть
действий нашей душе положено производить при помощи  телесных органов, а это
легче, когда тело должным образом сложено и соразмерно во всех своих частях.
Когда  же  оно  хорошо сложено,  тогда оно красиво  в  целом и  в  частях  и
доставляет наслаждение  своей  удивительной  гармонией3, а  хорошее здоровье
набрасывает на него покров сладостного для  взоров цвета. Поэтому  говорить,
что благородная натура  украшает свое тело и делает его пригожим и складным,
все равно как сказать, что она доводит его до совершенной упорядоченности, и
это, равно как и другие разобранные  нами  свойства, по-видимому, необходимо
для юности: их-то благородная душа, то есть благородная натура, и  дарует, и
их-то в первую очередь она имеет в виду как некое семя, брошенное в нас, как
уже говорилось, Божественным провидением.

  XXVI. После  того как был обсужден первый подраздел этой части канцоны,
в  котором показано,  как  по  видимым  признакам можно распознать  человека
благородного, нам надлежит  перейти ко второму, который начинается  со слов:
"Созрев,  она  умеренна, сильна..."  Итак, в нем сказано, что если в  юности
благородная натура "нежна, стыдлива и несмела" и украшает собственную особу,
то в пору зрелости она "умеренна, сильна", любвеобильна, куртуазна и честна
эти пять  свойств, по-видимому, да  и  на самом  деле необходимы для  нашего
совершенства,   поскольку  мы  уважаем  самих  себя.  Следует  помнить,  что
решительно  все,  чем благородная натура располагает  в первом возрасте, уже
приуготовано  и упорядочено благодаря предусмотрительности Природы,  которая
упорядочивает   единичную  натуру,  доводя  ее  до  совершенства.  Это  наше
совершенство можно рассматривать двояко: в его отношении  к нам  самим, кому
оно  необходимо в  пору  зрелости, которая  есть  вершина нашей жизни,  и  в
отношении к другим  а так как  надлежит быть  самому совершенным и уже после
этого передавать свое  совершенство другим, то этим  вторичным совершенством
следует обладать уже миновав зрелый возраст, то есть в старости, как об этом
будет сказано ниже.
  Таким  образом,  здесь надлежит  освежить  в  памяти  то, что  выше,  в
двадцать  второй главе настоящего трактата,  говорится  о  влечении, которое
рождается  в  нас  с  самого  начала.  Это  влечение  проявляется  только  в
стремлении  к чему-то  или во избежание  чего-то   и всякий раз, как человек
стремится к  чему-то,  что ему нужно  и поскольку это ему  нужно, и избегает
того,  чего нужно  избегать,  он остается  в  пределах  своего совершенства.
Правда,  всадником, управляющим  этим  влечением,  должен  быть  разум1,  и,
подобно тому как лошадь,  предоставленная самой себе, хотя  натура ее и была
благородной, ведет  себя нехорошо, так  же точно  и  влечение  это,  которое
называют  то гневливым,  то вожделеющим,  хотя  бы оно  и  было благородным,
должно повиноваться разуму, управляющему им, как хороший всадник, при помощи
узды  и шпор. Уздой он  пользуется тогда,  когда  влечение заставляет  его к
чему-нибудь  стремиться, и  узда эта именуется умеренностью:  она показывает
тот предел, у  которого надлежит  остановиться   шпорой  всадник  пользуется
тогда,  когда  он бежит от  чего-то, и шпора  эта  именуется стойкостью, или
величием  духа  эта добродетель  указует  то место, где  надо остановиться и
сражаться. В  четвертой, пятой и шестой книгах "Энеиды" наш  величайший поэт
Вергилий  олицетворяет  зрелый  возраст  в  образе  Энея,  обуздавшего  свои
страсти. Какой же силы было это обуздание, если,  получив от  Дидоны столько
радостей  -- я  перечислю  их в  седьмом трактате  -- и испытав с ней  такое
наслаждение,  Эней  сумел  с  ней   расстаться,  вступив  на  путь  честной,
похвальной  и  плодотворной  жизни,  как  это  написано  в  четвертой  песни
"Энеиды"! И  какой  же  силы  было  это пришпоривание, когда  Эней  вдвоем с
Сивиллой  осмелился,  невзирая ни  на какие опасности,  спуститься в  Аид  в
поисках  души  своего  отца  Анхиза2.   Отсюда  явствует,  что   для  нашего
совершенства  нам  в  пору  нашей  зрелости  подобает   быть  "умеренными  и
стойкими".  А  эти  свойства  и  обнаруживает  добрая  натура,  как  о   том
недвусмысленно сказано в тексте.
  В  этом возрасте человеку для  его совершенства необходимо, кроме того,
быть любвеобильным  ибо  ему,  как находящемуся на полуденном отрезке  дуги,
подобает  глядеть и назад,  и вперед: ему подобает  любить своих старших, от
которых он получил и бытие,  и пропитание, и знания, так чтобы не показаться
неблагодарным   подобает  любить  и  своих  младших,  так  чтобы,  любя  их,
оказывать  им благодеяния  и  чтобы они  за эти  благодеяния поддерживали  и
почитали его в худшие  для  него времена. И Вергилий в  пятой, упоминавшейся
выше песни показывает, что Эней обладал  этой любовью,  когда  он  оставил в
Сицилии престарелых  троянцев, поручив  их  Ацесту  и освободив их от  тягот
путешествия, и когда он обучил  военному делу своего  сына Аскания вместе  с
другими  отроками. Из  чего  явствует,  что  зрелому  человеку  должно уметь
любить, как говорится в тексте.
  В пору зрелости необходимо также  быть учтивым  в самом деле, хотя быть
учтивым в обращении хорошо в любом возрасте, но для  зрелых лет это особенно
необходимо   легко, сделав  скидку  на  возраст, извинить юношу, если ему не
хватает  учтивости  ею может не обладать  суровая и строгая  старость  и тем
более дряхлость. Эней обладал этой учтивостью, как показывает наш высочайший
поэт в шестой песни, когда он говорит, что царь Эней, чтобы почтить мертвого
Мизена  --  Гекторова трубача,  просившего  перед  смертью,  чтобы его потом
похоронили,-- препоясался и взял топор, дабы помочь рубить дрова для костра,
на котором  по  обычаю греков  должно было сгореть тело умершего.  Из  этого
следует,  что  учтивость необходима для зрелого возраста,  а потому, как уже
говорилось, благородная душа ее и проявляет.
  В  пору  зрелости  необходимо также быть  честным  перед законом.  Быть
честным перед законом значит соблюдать и выполнять предписания закона, а это
больше  всего приличествует  человеку  зрелому   ибо, как говорилось,  юношу
легко извинить, сделав скидку на возраст  старик же, обладая большим опытом,
должен  быть справедлив,  и  если он  и берется толковать законы, то  вправе
делать это лишь постольку,  поскольку благодаря своему опыту он --  сам себе
закон и способен  управлять  собою согласно справедливости, на  что  в более
молодом возрасте человек не способен. Достаточно, если в зрелые годы человек
будет  следовать закону и будет  получать от  этого удовлетворение,  подобно
Энею,  устроившему  в  Сицилии  игры  в  день  смерти  отца,  как повествует
Вергилий  по обычаю,  служившему  грекам законом, Эней  предоставил  то, что
обещал  за  победу  каждому победителю.  Из  чего  явствует,  что для  этого
возраста необходимы честность перед законом3, учтивость, любовь, стойкость и
умеренность, о чем и гласит толкуемый здесь текст  а потому благородная душа
все эти свойства и проявляет.

  XXVII. Уделив достаточно внимания свойствам,  которые  благородная душа
предоставляет  зрелому  возрасту,  нам,  видимо,  надлежит  заняться третьим
подразделом  он  начинается со  слов: "...а  в  старости --  щедра..."  -- и
призван  показать  те  свойства, которые благородная  натура  обнаруживает и
которыми  она  должна обладать в третьем  возрасте,  то есть  в старости.  В
тексте же сказано, что  в  старости благородная душа  уже так осторожна, так
щедра,  с такой радостью говорит хорошее о других и  хорошее  выслушивает,--
словом, что  она  благожелательна. И действительно, эти четыре добродетели в
высшей степени подходящи для этого возраста. А чтобы в этом  убедиться, надо
помнить,  что,  как говорит Туллий в  книге "О старости"1,  "добрый наш  век
имеет определенное  течение, и путь нашей доброй  натуры -- путь  простой  и
каждому  из  периодов нашего века отведено время для определенных плодов". И
подобно  тому как юности, согласно сказанному выше, дано  то, благодаря чему
она  может  достигнуть  совершенства  и законченного  развития, точно так же
зрелости  дано  совершенство,  а  старости --  законченное  развитие,  чтобы
сладость  ее плодов  приносила пользу  как ей  самой, так и другим  ибо, как
говорит  Аристотель, человек  --  животное  общественное,  поэтому  от  него
требуется, чтобы он  был полезен не только самому себе, но и другим. Недаром
можно прочесть  о Катоне, что он считал  себя рожденным  не  для себя, а для
отечества и для всего мира. Итак, после  собственного совершенства,  которое
приобретается в зрелом возрасте, должно появиться и то совершенство, которое
озаряет  не  только  самого себя, но  и  других  и  совершенство  это должно
раскрыть  человека  как  некую  розу,  которая  больше  не может  оставаться
закрытой и  чье благоухание,  зародившееся в ее недрах,  должно разлиться  и
это должно наступить в третьем возрасте, который мы сейчас разбираем.  Итак,
старику  надлежит быть  осторожным, то есть  мудрым, а  для этого  требуется
хорошая память, хорошее знание настоящего  и  умение предвидеть  будущее. И,
говорит Философ в шестой книге "Этики", "невозможно, чтобы мудрый человек не
был добрым",  а потому  того, кто действует  исподтишка  и  обманным  путем,
следует называть не мудрым, а ловким  никто  не назвал бы мудрецом человека,
отлично умеющего острием  ножа попасть  кому-нибудь  в  глаз   точно так  же
нельзя  назвать мудрым того,  кто  отлично умеет совершить  дурной поступок,
хотя, совершая  его,  всегда  обижает скорее самого  себя,  чем других. Если
должным образом приглядеться, то  мы  заметим, что  осторожность всегда дает
добрые  советы, которые  в человеческих  делах  и поступках  приводят самого
человека и других к благополучному  исходу   а  это и есть тот дар,  который
Соломон вымолил у Бога, увидев себя поставленным управлять народом, как  это
написано в Третьей книге Царств. Осторожный человек  не будет ждать,  пока к
нему обратятся с  просьбой: "Посоветуй мне", но, заботясь о другом, даст ему
совет без всякой просьбы, подобно розе, дарующей свое благоухание  не только
тому, кто подходит к ней, специально чтобы  ее понюхать, но  также и любому,
кто  к  ней  приближается. На это иной  врач или законник  мог бы возразить:
"Значит, я сам буду предлагать свой совет и дам его, даже если никто меня об
этом  не попросит, и не получу от своего  искусства никакой пользы?" Отвечаю
на  это  словами  Господа  нашего: "Даром получили,  даром  давайте"2. Итак,
мессер юрист, я говорю, что те советы,  которые не имеют отношения  к твоему
искусству  и  которые проистекают только  от дарованного тебе Богом здравого
смысла  (а это  и есть  та осторожность, о которой идет речь), ты  не должен
продавать  сынам  Того, Кто тебе его  даровал   те же советы, которые  имеют
отношение к искусству, тобою  купленному, ты продавать можешь  однако не без
того, чтобы иной раз не отложить десятую долю  и не отдать ее  Богу, то есть
тем беднякам, которым ничего не осталось, как уповать на милость Божью.
  Старому человеку пристало также быть справедливым, чтобы его суждения и
его  авторитет служили светочем и законом  для  других.  А  так как  древним
философам казалось,  что  добродетель, а  именно справедливость, в  старости
совершенна, они и поручали  управление государством тем,  кто этого возраста
достиг   потому  совет  правителей  и  назывался  сенатом, то  есть  советом
старейшин.  О несчастная, несчастная  моя родина!  Какое сострадание  к тебе
сжимает мне сердце всякий раз, как  я читаю, всякий раз, как я пишу что-либо
относящееся   к   государственному    управлению!   Однако,    поскольку   о
справедливости  будет  говориться  в  предпоследнем трактате  этой  книги, в
настоящее время ограничимся тем немногим, что о ней сказано.
  В годы старости подобает  также быть щедрым, ибо именно в этом возрасте
легче всего быть таковым и никогда нельзя воздать должного щедрости так, как
в этом возрасте.  В самом деле,  если должным  образом  приглядеться к  ходу
мысли Аристотеля в четвертой книге "Этики" и к ходу мысли Туллия в его книге
"Об  обязанностях",  то  мы  увидим,  что  щедрость должна быть  уместной  и
своевременной, чтобы щедрый  человек не  вредил  ни себе, ни другим. Но  это
невозможно без осторожности и  без  справедливости  однако до преклонных лет
нельзя обладать этими добродетелями  в совершенстве и  столь  естественно. О
вы, злодеи,  рожденные во зле! Вы обижаете вдов  и сирот, грабите  неимущих,
похищаете и  присваиваете себе  чужие  права  из всего вами награбленного вы
задаете  пиры,  дарите коней и  оружие,  имущество  и  деньги, носите дивные
наряды, воздвигаете дивные постройки и воображаете себя щедрыми! И разве это
не то же,  что  совлечь с  алтаря пелену  и  постелить ее на стол грабителю?
Разве, тираны, ваши подачки не столь же смехотворны, как поступок грабителя,
который привел бы к себе в дом гостей  и постелил бы на стол украденную им с
алтаря  скатерть с еще сохранившимися на ней  церковными знаками и воображал
бы, что  другие этого не замечают? Выслушайте,  упрямцы,  что говорит против
вас  Туллий в книге "Об обязанностях": "Много таких, которые мечтают быть на
виду и прославиться и отнятое у  одних дарят другим, полагая,  что их  будут
считать  хорошими те, кого они обогащают  по любому  поводу. Однако это  как
нельзя больше противоречит тому, что подобает делать"3.
  Старости  подобает также быть  благожелательной, рассуждать о хорошем и
охотно  выслушивать хорошее: ведь хорошо  бывает рассуждать о хорошем тогда,
когда слушаешь хорошее. Возраст же этот придает человеку авторитетный вид, и
кажется, что к старому человеку прислушиваются  больше, чем  к людям в любом
другом,  более раннем возрасте, и что он благодаря  долгому жизненному опыту
должен  знать больше  хороших и занятных рассказов.  Посему  Туллий  в своей
книге  "О старости" и  говорит  от лица  Катона Старшего:  "У меня  возросло
желание беседовать, и удовольствие от бесед больше, чем это бывало раньше".
  О  всех четырех  свойствах,  приличествующих  этому  возрасту,  говорит
Овидий  в  седьмой книге  "Метаморфоз",  в  том месте, где он описывает, как
Кефал  прибыл  из Афин к царю Эаку за помощью в войне, которую Афины вели  с
Критом. Овидий рассказывает, что старый Эак был осторожен: потеряв от чумной
заразы  почти весь свой  народ,  он мудро обратился за  помощью  к  богам  и
попросил    их    восстановить   умершее   население    и    благодаря   его
сообразительности, заставившей его терпеливо перенести беду  и  прибегнуть к
богам, народ его был не только восстановлен, но стал еще многочисленнее, чем
раньше.   По   словам   Овидия,    Эак   отличался   справедливостью,   став
родоначальником нового народа и управителем своей опустошенной земли. Он был
щедрым, сказав Кефалу после того, как тот попросил его о помощи:  "Помощи вы
не просите, ее  получайте,  Афины! /  Острова  этого все  считайте  вы  силы
своими.  / Смело пусть каждый идет. Таково положение наше. / Силы достанет у
нас  от врага отстоит  меня  воин. / Слава богам. Времена хороши,-- прощенья
не надо  просить".  О,  сколько  можно  говорить об  этом ответе! Однако для
человека понимающего достаточно того, что сказал Овидий. Эак благожелателен,
когда  он  в  длинной  речи  подробно  описывает  Кефалу  всю  историю мора,
поразившего  его  народ,  а  также  историю   его  восстановления.  И  чтобы
приведенный пример лучше запомнился, Овидий говорит, что царь Эак  был отцом
Теламона,  Пелея  и Фока  и  что  от Теламона  родился  Аякс,  а от Пелея --
Ахиллес.

  XXVIII.   После  толкования   этого   подраздела  надлежит   перейти  к
последнему, к тому, который  начинается словами:  "Достигнув дряхлости,  она
стремится..."  здесь задача текста -- показать, что делает благородная  душа
в  четвертой и последней части жизни, то  есть  в дряхлости. Во-первых,  она
возвращается  к  Богу, как к  той  гавани, которую  она покинула,  когда  ей
пришлось  выйти  в открытое море этой  жизни  во-вторых,  она  благословляет
пройденный ею  путь, так как он был прямым, добрым и не омраченным бурями. В
своей книге "О  старости" Туллий уподобляет  естественную  смерть  гавани  и
отдохновению после долгого  плавания. И  так оно  и  есть:  подобно тому как
хороший моряк, приближаясь к  гавани, опускает свои  паруса  и  входит в нее
спокойно, едва  пользуясь кормилом,  так и  мы должны опустить паруса  наших
мирских  действий  и возвратиться  к  Богу  всеми нашими  помыслами  и  всем
сердцем, так  чтобы войти  в эту  гавань  в  полном спокойствии и  в  полной
умиротворенности.  И в этом  собственная наша натура  преподаст  нам великий
урок спокойствия,  ибо для нее смерть  не есть страдание или  огорчение, но,
подобно зрелому плоду, который легко и без усилий отделяется от своей ветви,
душа наша  без  сожаления  покидает  тело, в  котором  она обитала.  Недаром
Аристотель  в  своей  книге "О  юности и  старости" говорит, что  "смерть  в
старости беспечальна".  И, подобно тому как  человека, возвращающегося после
долгого странствия, прежде  чем он войдет в ворота родного города, встречают
граждане вечной жизни,-- так они и поступают, приверженные ее добрым деяниям
и помыслам: в самом деле, поскольку душа уже возвращена Богу и  отреклась от
мирских  дел  и  помыслов,  ей мнится,  что  она  видит  тех,  кто предстоит
Всевышнему.  Послушай, что  говорит Туллий  от лица  Катона Старшего1:  "Мне
кажется,  что  я  их  уже  вижу, и  я приподнимаюсь,  охваченный  величайшим
желанием увидеть ваших  отцов, которых я любил, и  не только тех, кого я сам
знавал,  но  также и  тех, о  которых  я  слышал".  Итак,  в  этом  возрасте
благородная душа возвещает себя Богу  и  ждет конца бренной жизни с  великим
вожделением,  и  ей  кажется,  что  она   выходит  из  постоялого   двора  и
возвращается  в собственный  дом   ей  видится, что она  оставляет  дорогу и
возвращается в  родной город  ей  мнится, что она  покидает открытое море  и
возвращается  в гавань! О вы, несчастные  и подлые  люди,  врывающиеся в эту
гавань  на распущенных  парусах,  и там, где  вы должны бы  отдохнуть, вы от
порыва  ветра терпите кораблекрушение  и теряете  самих  себя как раз тогда,
когда столь  долгий путь уже позади!  Правда,  рыцарь  Ланселот2  не пожелал
войти  в гавань с  распущенными  парусами  не пожелал и  благороднейший  наш
латинянин  Гвидо да Монтефельтро3. Хорошо  поступили  эти  благородные мужи,
которые  опустили паруса своих мирских деяний и предались в преклонных годах
монашеской жизни, отринув всяческие мирские соблазны и дела. И никого нельзя
извинить брачными узами, некогда связывавшими его  ведь к религии обращается
не  только  тот,  кто  одеянием  и  образом  жизни  уподобляет себя  Святому
Бенедикту, Святому Августину,  Святому  Франциску  или Святому Доминику,  но
можно,  пребывая в браке, также обратиться к  доброй и истинной религии, ибо
Бог  не требует  от  нас иной религии, кроме  религии сердца. Поэтому Святой
Павел и говорит римлянам: "Ибо  не тот Иудей, кто таков по наружности, и  не
то обрезание, которое  наружно, на плоти  но тот Иудей, кто внутренне таков,
и то обрезание, которое в сердце, по духу, а не по букве: ему  похвала не от
людей, но от Бога"4.
  В  этом  же возрасте  благородная душа благословляет и былые времена  и
она  действительно  вправе их благословлять, ибо, перебирая их в памяти, она
вспоминает свои  праведные поступки, без которых она не могла бы войти  в ту
гавань,  к  которой она приближается столь  обогащенной. Она  поступает  как
хороший купец, который, приближаясь к родной гавани, пересчитывает прибыль и
говорит: "Если бы я не проделал такой путь, я не владел бы этими сокровищами
и мне нечем было бы наслаждаться в родном городе, к которому я