тика есть по возможности
подготовка к органону или, если бы это не удалось, по крайней мере к
канону, согласно которому, во всяком случае в будущем, могла бы быть
представлена аналитически и синтетически совершенная система философия
чистого разума, все равно, будет ли она состоять в расширении или только в
ограничении его познания. Что такая система возможна и даже будет иметь
вовсе не столь большой объем, так что можно надеяться вполне завершить ее,-
на это можно рассчитывать уже ввиду того, что не природа вещей, которая
неисчерпаема, а именно рассудок, который судит о природе вещей, да и то
лишь рассудок в отношении его априорных знаний, служит здесь предметом,
данные (Vorrat) которого не могут остаться скрытыми от нас, так как нам не
приходится искать их вовне себя, и, по всей вероятности, они не слишком
велики, так что можно вполне воспринять их, рассмотреть их достоинство или
негодность и дать правильную их оценку. Еще менее следует ожидать здесь
критики книг и систем чистого разума; здесь дается только критика самой
способности чистого разума. Только основываясь на этой критике, можно
получить надежный критерий для оценки философского содержания старых и
новых сочинений по этому предмету; в противном случае некомпетентный
историк и судья рассматривает ни на чем не основанные утверждения других,
исходя из своих собственных, в такой же мере необоснованных утверждений.

Трансцендентальная философия есть идея науки, для которой критика чистого
разума должна набросать архитектонически, т. е. основанный на принципах,
полный план с ручательством за полноту и надежность всех частей этого
здания. Она представляет собой систему всех принципов чистого разума. Сама
эта критика еще не называется трансцендентальной философией исключительно
потому, что она должна была бы содержать в себе также обстоятельный анализ
всего априорного человеческого познания, чтобы быть полной системой. Наша
критика, правда, должна также дать полное перечисление всех основных
понятий, составляющих указанное чистое знание, однако она совершенно
правильно воздерживается от обстоятельного анализа самих этих понятий, а
также от полного перечня производных из них понятий отчасти потому, что
такое расчленение не было бы целесообразным, поскольку оно не связано с
затруднениями, встречающимися в синтезе, ради которого предпринята вся эта
критика, а отчасти потому, что попытка взять на себя ответственность за
полноту такого анализа и выводов нарушила бы единство плана, между тем как
этого вовсе не требует поставленная цель. Этой полноты анализа и выводов из
априорных понятий, которые мы изложим в настоящем сочинении, нетрудно будет
достигнуть, если только сначала будут установлены эти понятия как
разработанные принципы синтеза и если в отношении этой основной цели ничего
не будет упущено.

Таким образом, к критике чистого разума относится все, из чего состоит
трансцендентальная философия: она есть полная идея трансцендентальной
философии, но еще не сама эта наука, потому что в анализ она углубляется
лишь настолько, насколько это необходимо для полной оценки априорного
синтетического знания.

Устанавливая подразделения этой науки, надо в особенности иметь в виду,
чтобы в нее не входили понятия, заключающие в себе что-то эмпирическое, т.
е. чтобы априорное знание было совершенно чистым. Поэтому хотя высшие
основоположения моральности и основные понятия ее суть априорные знания,
тем не менее они не входят в трансцендентальную философию, так как они не
полагают, правда, в основу своих предписаний понятия удовольствия и
неудовольствия, влечений и склонностей и т. п., которые все имеют
эмпирическое происхождение, но все же, исследуя понятие долга, необходимо
принимать их в расчет как препятствия, которые должны быть преодолены, или
как приманки, которые не должны быть побудительными мотивами. Таким
образом, трансцендентальная философия есть наука одного лишь чистого
спекулятивного разума, так как все практическое, поскольку оно содержит
мотивы, связано с чувствами, которые принадлежат к эмпирическим источникам
познания.

Если устанавливать подразделения этой науки с общей точки зрения системы
вообще, то излагаемая нами здесь наука должна содержать, во-первых, учение
о началах и, во-вторых, учение о методе чистого разума. Каждая из этих
главных частей должна иметь свои подразделы, основания которых здесь еще не
могут быть изложены. Для введения или предисловия кажется необходимым
указать лишь на то, что существуют два основных ствола человеческого
познания, вырастающие, быть может, из одного общего, но неизвестного нам
корня, а именно чувственность и рассудок: посредством чувственности
предметы нам даются, рассудком же они мыслятся. Если бы чувственность a
priori содержала представления, составляющие условия, при которых нам
даются предметы, то она бы входила в трансцендентальную философию. Это
трансцендентальное учение о чувственности должно было бы составлять первую
часть науки о началах, так как условия, лишь при которых предметы даются
человеческому познанию, предшествуют условиям, при которых они мыслятся.




                    ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНОГО УЧЕНИЯ О МЕТОДЕ



Рассматривая совокупность всех знаний чистого и спекулятивного разума как
здание, идея которого по крайней мере имеется у нас, я могу сказать, что в
трансцендентальном учении о началах мы составили смету на строительные
материалы и определили, для какого здания, какой высоты и прочности они
годятся. Оказалось, что, хотя мы мечтали о башне до небес, запаса материала
на деле хватило только для жилища, достаточно просторного для нашей
деятельности на почве опыта и достаточно высокого, чтобы обозреть ее; между
тем смелое предприятие, упомянутое выше, должно было закончиться неудачей
из-за недостатка материала, не говоря уже о смешении языков, которое
неизбежно должно было вызвать разногласие среди строителей по поводу плана
и рассеять их по всему миру, дабы всякий начал строить самостоятельно по
своим собственным проектам Теперь нас интересуют не столько материалы,
сколько план здания; получив предупреждение не увлекаться слепо любой
затеей, которая, быть может, превосходит все наши способности, все же мы,
не будучи в состоянии отказаться от постройки прочного жилища, составим
смету на постройку здания соразмерно материалу, который дан нам и вместе с
тем сообразуется с нашей потребностью.

Итак, под трансцендентальным учением о методе я разумею определение
формальных условий для полной системы чистого разума. С этой целью мы
займемся дисциплиной, каноном, архитектоникой и, наконец, историей чистого
разума и осуществим в трансцендентальном отношении то, что под названием
практической логики ищут для применения рассудка вообще, но не достигают в
школах, так как общая логика, не ограниченная никаким частным видом
рассудочных знаний (например, чистым знанием), не занимается определенными
предметами и потому, не заимствуя знаний из других наук, не может дать
ничего более, кроме обозначений для возможных методов и технических
терминов, которые применяются во всякого рода науках для систематизации,
так что ученик заранее знакомится в этой логике с терминами, значение и
применение которых он должен узнать лишь в будущем


                    ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНОГО УЧЕНИЯ О МЕТОДЕ


                                ГЛАВА ПЕРВАЯ


                         Дисциплина чистого разума

Суждения, отрицательные не только по своей логической форме, но и по
содержанию, не пользуются особым уважением у любознательности людей, на них
смотрят как на завистливых врагов нашего неустанного стремления к
расширению знаний, и нужна чуть ли не апология, чтобы вызвать к ним хотя бы
терпимость, а тем более благосклонность и уважение

Логически можно любые положения выразить в отрицательной форме, но в
отношении содержания нашего знания вообще, а именно расширяется ли это
знание посредством суждения или ограничивается им, отрицательные положения
имеют особую задачу- лишь удерживать нас от заблуждения Поэтому
отрицательные положения, которые должны удерживать от ложного знания там,
где никакое заблуждение невозможно, хотя и очень правильны, но все же
пусты, т е. несоразмерны с своей целью и потому часто смешны, как,
например, суждение школьного оратора, что Александр без войска не завоевал
бы ни одной страны

Но где границы нашего возможного знания очень узки, где искушение строить
суждения велико, где осаждающая нас видимость весьма обманчива, а вред,
причиняемый заблуждением, значителен, там негативное в наставлении,
служащее только для того, чтобы предохранять нас от ошибок, более важно,
чем иные положительные поучения, благодаря которым наши знания могли бы
прибавляться Принуждение, ограничивающее и в конце концов искореняющее
постоянную склонность к отступлению от тех или иных правил, называется
дисциплиной. Дисциплину следует отличать от культуры, которая должна только
доставлять навыки, не устраняя другие, уже существующие. Следовательно, для
воспитания таланта, который уже сам по себе склонен проявляться, дисциплина
имеет негативное, а культура и доктрина- положительное значение.

Что темперамент, а также талант, которые охотно позволяют себе свободное и
неограниченное движение (как способность воображения и остроумие),
нуждаются в некоторых отношениях в дисциплине, с этим всякий легко
согласится. Но мысль, что разум, который, собственно, обязан предписывать
свою дисциплину всем другим стремлениям, сам нуждается еще в дисциплине,
может, конечно, показаться странной; и в самом деле он до сих пор избегал
такого унижения именно потому, что, видя торжественность и серьезную
осанку, с какой он выступает, никто не подозревал, что он легкомысленно
играет порождениями воображения вместо понятий и словами вместо вещей.

Разум в своем эмпирическом применении не нуждается в критике, потому что
его основоположения постоянно проверяются критерием опыта; точно так же не
нужна критика его и в математике, где понятия должны тотчас же быть
показаны in concrete в чистом созерцании и тем самым все необоснованное и
произвольное сразу обнаруживается. Но там, где ни эмпирическое, ни чистое
созерцание не держат разум в видимых рамках, а именно в случае
трансцендентального применения разума по одним лишь понятиям, он крайне
нуждается в дисциплине, которая укрощала бы его склонность к расширению за
узкие границы возможного опыта и удерживала бы его от крайностей и
заблуждений, так что вся философия чистого разума имеет дело только с этой
негативной пользой. Некоторые заблуждения можно устранить при помощи
цензуры, а их причины-при помощи критики. Но если мы встречаем, как это
наблюдается в чистом разуме, целую систему иллюзий и фикций, связанных друг
с другом и объединенных принципами, то в таком случае, по всей видимости,
требуется совершенно особое, и притом негативное, законодательство,
создающее под именем дисциплины из природы разума и предметов его чистого
применения как бы систему предосторожностей и самопроверки, перед которой
никакая ложная софистическая видимость не может устоять и тотчас
разоблачается, несмотря на все прикрасы.

Надо, однако, заметить, что в этой второй части трансцендентальной критики
дисциплина чистого разума направлена не на содержание, а только на метод
познания посредством чистого разума. Первая задача уже выполнена в учении о
началах. Но применение разума, к какому бы предмету оно ни относилось,
заключает в себе так много сходного и, поскольку оно должно быть
трансцендентальным, столь существенно отличается от всякого другого
применения, что без предостерегающего негативного учения в особо
предназначенной для этого дисциплине нельзя предотвратить ошибки, неизбежно
возникающие из-за неуместного пользования методами, подходящими для разума
в других областях, но не в данном случае.


                                ПЕРВОЙ ГЛАВЫ


                               РАЗДЕЛ ПЕРВЫЙ


            Дисциплина чистого разума в догматическом применении

Математика дает самый блестящий пример чистого разума, удачно
расширяющегося самопроизвольно, без помощи опыта. Примеры заразительны,
особенно для одной и той же способности, которая, естественно, льстит себя
надеждой достигнуть и в других случаях такого же успеха, какой выпал на ее
долю в одном случае. Поэтому чистый разум надеется в трансцендентальном
применении столь же удачно и основательно расшириться, как это ему удалось
в математике, в особенности если он применит тот же метод, который принес
столь очевидную пользу в математике. Поэтому для нас очень важно узнать,
тождествен ли метод достижения аподиктической достоверности, называемый
математическим, с тем методом, при помощи которого философия старается
достигнуть той же достоверности и который должен называться в ней
догматическим.

Философское познание есть познание разумом посредством понятий, а
математическое знание есть познание посредством конструирования понятий. Но
конструировать понятие- значит показать a priori соответствующее ему
созерцание. Следовательно, для конструирования понятия требуется не
эмпирическое созерцание, которое, стало быть, как созерцание есть единичный
объект, но тем не менее, будучи конструированием понятия (общего
представления), должно выразить в представлении общезначимость для всех
возможных созерцаний, подходящих под одно и то же понятие. Так, я
конструирую треугольник, показывая предмет, соответствующий этому понятию,
или при помощи одного лишь воображения в чистом созерцании, или вслед за
этим также на бумаге в эмпирическом созерцании, но и в том и в другом
случае совершенно a priori, не заимствуя для этого образцов ни из какого
опыта. Единичная нарисованная фигура эмпирична, но тем не менее служит для
выражения понятия без ущерба для его всеобщности, так как в этом
эмпирическом созерцании я всегда имею в виду только действие по
конструированию понятия, для которого многие определения, например величины
сторон и углов, совершенно безразличны, и потому я отвлекаюсь от этих
разных [определений], не изменяющих понятия треугольника.

Следовательно, философское познание рассматривает частное только в общем, а
математическое знание рассматривает общее в частном и даже в единичном,
однако a priori и посредством разума, так что, подобно тому как это
единичное определено при некоторых общих условиях конструирования, так и
предмет понятия, которому это единичное соответствует лишь в качестве его
схемы, должен мыслиться в общей определенной форме.

Следовательно, существенное различие между этими двумя видами познания
разумом заключается в этой их форме, а не основывается на различии между их
материей или предметами. Те, кто пытается отличить философию от математики,
полагая, что первая имеет объектом только качество, а вторая -только
количество, принимают действие за причину. Форма математического познания
есть причина того, что оно может быть направлено только на количества. В
самом деле, конструировать, т. е. представить a priori в созерцании, можно
только понятия величины, а качества можно показать не иначе как в
эмпирическом созерцании. Поэтому их познание разумом возможно только
посредством понятий. Так, созерцание, соответствующее понятию реальности,
мы можем извлечь только из опыта, но никогда a priori из самих себя и до
эмпирического осознания ее Коническую фигуру мы можем сделать наглядной
просто на основании понятия, без всякой помощи опыта, но цвет этого конуса
должен быть дан заранее в каком-нибудь опыте. Понятие причины вообще я
никак не могу показать в созерцании иначе как с помощью примера, данного
мне опытом, и т. д. Впрочем, философия занимается и величинами, так же как
математика, например, целокупностью, бесконечностью и т. д. В свою очередь
математика занимается и различием между линиями и плоскостями как
пространствами, обладающими различным качеством, а также непрерывностью
протяженности как ее качеством. Но хотя в таких случаях они имеют общий
предмет, тем не менее способ рассмотрения его разумом в философском и
математическом исследованиях совершенно различен. Философия держится только
общих понятий, а математика ничего не может добиться посредством одних лишь
понятий и тотчас спешит [перейти] к созерцанию, в котором она рассматривает
понятие m concrete, однако не эмпирически, а лишь в таком созерцании,
которое она показывает a priori, т. е. конструировала, и в котором то, что
следует из общих условий конструирования, должно быть приложимо также и к
объекту конструируемого понятия.

Дайте философу понятие треугольника, и пусть он найдет свойственным ему
способом, как относится сумма его углов к величине прямого угла. У него
есть только понятие фигуры, ограниченной тремя прямыми линиями, и вместе с
ней понятие о таком же количестве углов. Сколько бы он ни размышлял над
этим понятием, он не добудет ничего нового. Он может расчленить и сделать
отчетливым понятие прямой линии, или угла, или числа три, но не откроет
новых свойств, вовсе не заключающихся в этих понятиях. Но пусть за тот же
вопрос возьмется геометр. Он тотчас начнет с конструирования треугольника.
Зная, что два прямых угла имеют такую же величину, как все смежные углы,
исходящие из одной точки и лежащие на одной прямой, он продолжает одну из
сторон своего треугольника и получает два смежных угла, сумма которых равна
двум прямым углам. Внешний из этих углов он делит, проводя линию,
параллельную противоположной стороне треугольника, и замечает, что отсюда
получается внешний смежный угол, равный внутреннему, и т. д. Так,
руководствуясь все время созерцанием, он цепью выводов приходит к
совершенно очевидному и вместе с тем общему решению вопроса.

Математика конструирует не только величины (quanta), как это делается в
геометрии, но и величину как таковую (quantitas), как это делается в
алгебре, совершенно отвлекающейся от свойств предмета, который должно
мыслить согласно такому понятию величины. Она избирает себе при этом
определенные обозначения для всех конструировании величин вообще (чисел),
каковы сложение, вычитание, извлечение корня и т. д; затем, обозначив общее
понятие величин в их различных отношениях, она изображает в созерцании
соответственно определенным общим правилам все операции, производящие и
изменяющие величину, когда одна величина должна быть разделена другой, она
соединяет их знаки по обозначающей форме деления и т. п. и таким образом с
помощью символической конструкции, так же как геометрия с помощью
остенсивной, или геометрической, конструкции (самих предметов), достигает
того, чего дискурсивное познание посредством одних лишь понятий никогда не
может достигнуть.

Какова причина этого столь различного положения философа и математика,
когда один из них избирает свой путь, исходя из понятий, а другой -опираясь
на созерцания, которые он показывает a priori сообразно понятиям? Причина
этого ясна из основ трансцендентального учения, изложенного выше. Здесь
речь идет не об аналитических положениях, которые можно получить
посредством одного лишь расчленения понятий (в этом деле философ, без
сомнения, одержал бы верх над своим соперником), а о синтетических
положениях, и притом таких, которые должны быть познаны a priori В самом
деле, я должен

обратить внимание не на то, что я мыслю в своем понятии треугольника (это
было бы лишь дефиницией треугольника) а должен выйти за пределы этого
понятия к свойствам, который не заключаются в нем, но все же принадлежат к
нему. Эти возможно лишь в том случае, если я определяю свой предмет
согласно условиям или эмпирического, или чистого созерцания. Первый прием
может привести только к эмпирическому положению (путем измерения углов
треугольника); такое положение не обладает всеобщностью и еще в меньшей
степени необходимостью; поэтому о такого рода положениях здесь не пойдет
речи. Второй же прием-это математическое, в данном случае геометрическое,
к