ктике,  вопреки  всякой
логике подымается огромная волна в человечестве опереться или только на одну
веру или  только  на  одно  знание.  Сколько  ни  долбите  вы  головы  своей
диалектикой, - все равно одни говорят, что вера есть основа всего, а  знание
- ерунда, чушь, неизвестно что, или - что знание есть основа всего, а вера -
фикция, выдумка, обман, ложь. Явно,  что  отнюдь  не  логика  заставила  обе
стороны утверждать такие крайние взгляды. Я утверждаю, что именно мифические
потребности и религиозное откровение заставило обе стороны  впасть  в  такие
крайности. Обычно думают, что это относится только к  религиозной  вере.  Но
это - пустой вздор. Особая мифология лежит и в основе  атеизма,  ибо  я  уже
доказал чисто диалектически, что отнюдь не знание, а вера заставила  атеиста
рассуждать атеистически. И когда обе веры осознали свой  опыт  во  всем  его
отличии от опыта противоположного, - получилось  догматическое  сознание  и,
значит, догматическое богословие. Атеизм есть догмат,  а  не  наука.  Атеизм
есть вид догматического богословия и  является  предметом  истории  религии.
Нужно веровать в знание, надеяться на знание, любить  знание,  а  не  просто
знать знание, - чтобы быть настоящим безбожником. И нужно веровать  в  веру,
надеяться на веру и любить веру, а  не  просто  знать  веру,  -  чтобы  быть
настоящим религиозным человеком. Миф знания и миф веры, знание как догмат  и
вера как догмат - вот где  подлинная  человеческая,  а  не  учено-кабинетная
реальность.
   b) Эту абсолютизацию опытно открытых мифов любопытно рассмотреть как факт
исторический и социологический. А именно, я бы сделал тут два разъяснения  -
одно касательно веры без знания, другое - касательно знания без веры. - Кому
принадлежат и какая социальная среда породила  эти  два  лжеучения  (с  моей
точки зрения) или  -  объективно  -  эти  две  мифологии  и  две  догматики?
Во-первых, необходимо категорически утверждать, что учение о вере без знания
не имеет никакого отношения ни к классическому христианству,  ни  к  средним
векам в частности. Можно утверждать  даже  гораздо  большее.  Никакой  живой
религии это вообще не свойственно. Кто хоть  немного  углублялся  в  историю
греческой религии и философии, тот прекрасно знает, что, например, платонизм
есть соединение мистики с очень напряженной и утонченной диалектикой  и  что
только не читавшие  никогда  Платона  и  Плотина  сентиментальные  дураки  и
вырожденцы-просветители видят здесь какие-то  беспредметные  "платонические"
чувства, которым не  свойственна  никакая  логика.  Но  в  особенности  надо
бороться против векового обмана и клеветы, возводимой на христианство  и  на
средневековье либерально-гуманистическими мыслителями. Колоссальная по своей
глубине, широте, тонкости и напряженности антично-средневековая  диалектика,
пред которой  меркнут  Фихте,  Шеллинг  и  Гегель,  объявлена  раз  навсегда
бесплодной метафизикой,  "мистическим  туманом",  "тьмой"  и  "невежеством".
Ослепление новой рационалистической верой не видит, что и священные книги, и
богословские труды всех отцов церкви полны учений о свете, об уме и  разуме,
о просвещении, о слове, об идее и т.д. и т.д. От приведения текстов я сейчас
воздержусь. Итак, ни христианство, ни средневековье не  только  не  отрицают
знания, но совершенно  отождествляют  его  с  верою.  И  поэтому  совершенно
неправы просветители и  атеисты,  что  средневековье  отрицает  знание.  Оно
отрицает ложное знание, а не знание вообще.  И  Новое  время  отличается  от
средневековья отнюдь не тем, что оно ставит на  первый  план  знание  вместо
веры, но тем, что его знание и вера имеют другие объекты, чем  средневековое
знание и вера.
   Но если не средневековье есть лоно подобных формально-логических  учений,
то откуда же они, какая  социальная  среда  породила  такую  сентиментальную
мифологию? Я думаю, что она - порождение той же самой социальной среды,  что
и противоположная ей мифология с ее догматом о знании без веры.
   Именно,  зададим  себе  вопрос:  чем,   собственно   говоря,   отличается
новоевропейский дух от средневекового  и  в  чем  сущность  той  необычайной
разъяренности, с которой он нападает на Средние века? Я,  кажется,  не  буду
ничего  утверждать  нового  и  особенного,  если  скажу,  что  средневековье
основано на примате трансцедентных реальностей, Новое  же  время  превращает
эти  реальности  в   субъективные   идеиlxiv.   Отсюда   весь   рационализм,
субъективизм и индивидуализм Нового  времени.  Новоевропейская  культура  не
уничтожает эти ценности, но она превращает их в субъективное достояние.  Она
лишает объекты их осмысленности, их личностности, их самостоятельной  жизни,
превращая внешний мир в механизм, а Бога - в  абстрактное  понятие.  Поэтому
индивидуализм, кульминирующий в т.н. романтизме, и механизм -  диалектически
требуют  один  другого.  Эта  эпоха  выдвигает  на  первый  план  отдельные,
дифференцированные субъективные способности или всего субъекта, напрягая это
до противоестественных размеров; все же прочее превращается в некое аморфное
чудище, в безглазую тьму, в бесконечно-расплывшийся, черный и бессмысленный,
механистический мир ньютоновского естествознания. Отсюда такие лозунги,  как
знание без веры, такое вероучение и мифология, как о  всемогуществе  знания,
это постоянное упование на науку, на  просвещение,  этот  слепой  догмат  "в
знании - сила".
   Я утверждаю, что как все мышление после Средних веков есть  либерализм  и
гуманизм, как вся  социально-экономическая  жизнь  этих  веков  основана  на
отъединенном   индивидуализме,   т.е.   оказывается   капитализмом,   и   на
рационализме, т.е. оказывается машинной культурой, так миф  о  всемогуществе
знания есть всецело буржуазный миф. Это - сфера либерального мышления, чисто
капиталистический  и  мещански-буржуазный  принцип.  Напрасно  представители
пролетарской идеологии усвоили себе систему атеизма и вероучение  о  примате
знания. Наоборот, атеизм  был  оригинальным  порождением  именно  буржуазии,
впервые отказавшейся от  Бога  и  отпавшей  от  церкви;  и  тут  нет  ничего
специфически  пролетарского.  Если  же  станут  говорить,   что   буржуазное
происхождение той или иной социальной ценности не мешает само по себе  тому,
чтобы она была усвоена пролетарским сознанием, то это  указывает  только  на
то, что, с точки зрения  пролетариата,  существуют  внеклассовые  социальные
ценности. И одно из двух: или атеизм и миф о примате знания есть  буржуазное
порождение, тогда пролетарий не может быть атеистом; или он может  и  должен
быть атеистом, и тогда пролетарское мировоззрение  ничем  не  отличается  от
капиталистического в самом существенном вопросе всего мировоззрения и, кроме
того, существуют для него внеклассовые социальные ценности, т.е. марксизм  в
таком случае есть, с точки зрения пролетариата, ложная теория.
   То же социологическое объяснение должно  быть  и  для  мифа  о  вере  без
знания. Это - продукт все той же индивидуалистической  среды,  где  или  сам
субъект или отдельные его  способности  гипостазируются  и  абсолютизируются
взамен  цельного  и  живого  бытия.  Существовало   раньше   некое   явление
абсолютного в телесном и вещественном - как объективное обстояние,  с  своим
собственным внутренним, одухотворяющим принципом, - культ. Буржуазная Европа
в лице прежде всего протестантизма отнимает в культе его внутреннюю сущность
и делает ее порождением отдельных субъектов. То, что остается после этого  в
культе, конечно, превращается в  механизм  и  рационалистический  скелет,  в
машину, в  безземельный  и  бесправный  пролетариат,  в  марево  межзвездных
пространств. Захвативши душу вещей в свой субъект, европейский человек  стал
разрушать и дробить ее, бросаясь от одной крайности в другую. Так одна и  та
же капиталистическая Европа XVI-XIX вв. в разные стадии своего существования
породила  алогический   фидеизм   с   его   бесплодными   "настроениями"   и
рационалистический атеизм с его внутренней  пустотой  и  мещанским  духовным
убожеством. Обе мифологии суть, конечно, вырожденческие  мифологии.  Тем  не
менее обе они уже давно доросли до степени  догмата  и  даже  догматического
богословия.
   На этом примере прекрасно видно, что такое миф и что такое догматы, и как
миф  сам  по  себе  отнюдь  еще  не  есть  догмат.  Поскольку  речь  идет  о
материализме как о некоей разумной системе, - конечно, нельзя  уже  говорить
просто о мифологии. Здесь именно догматическое богословие.
   5. К мифологии материализма:
   К сказанному  я  прибавлю  еще  только  одно  замечание,  которое  должно
ответить на сам собою поднимающийся тут вопрос.
   a) вне-логический характер опоры на ощущение;
   a) Именно, выше мы  констатировали,  что  знание  логически  предполагает
вне-логическое противостояние знающего и знаемого. Легко заметить,  что  это
есть не что иное, как постулат ощущения (или восприятия).  Другими  словами,
мы  увидели,  что   знаемая   вещь   должна   быть   не   только   логически
противопоставляема знающему субъекту, но должна быть и фактически,  телесно,
вещественно же от него отличной. Материалисты21 могут сказать:  вот  видите,
вы вовсе не доказали диалектическую необходимость веры; вы  доказали  только
необходимость  реального  ощущения  вещей  (восприятия);  а  мы  как  раз  и
утверждаем, что знания вещей нет без их ощущения. Вот это недоразумение я  и
хочу рассеять, чтобы мой тезис о мифологичности и догматичности материализма
получил окончательную ясность.
   Прежде всего, диалектика, приведенная мною, ровно  ничего  не  говорит  о
чувственном, восприятии. С  диалектической  необходимостью  вытекает  только
субстанциально-вещественное  противостояние   субъекта   и   объекта   и   -
вне-логичность подобного противостояния. О характере же самого  объекта  или
вещи в приведенном диалектическом рассуждении ровно нет никакой речи.  Какая
это вещь, чувственная или сверх-чувственная, - ровно ничего не говорится.  И
таким образом, чувственное ощущение тут возможно только как вид  ощущения  и
восприятия вообще; диалектически возможно и сверхчувственное восприятие.
   b) различные понимания материи;
   b) Во-вторых же, материализм основывается как раз на сверх-чувственной  и
притом чисто интеллектуальной  интуиции,  так  что  и  с  этой  стороны  моя
аргументация вполне обнаруживает его мифолого-догматическую природу. В самом
деле, что такое материализм? Как показывает самое слово, тут  должна  играть
какую-то особенную роль материя.  Какую  же?  Она  должна  лежать  в  основе
всякого и  всяческого  бытия,  и  к  ней  должны  сводиться  все  причины  и
первопричины жизни и мира. Хорошо. Но что такое материя? То ли самое, что  и
материальные вещи? Конечно, не то же самое.  Как  деревянный  шкаф  не  есть
дерево и как печатная книга не есть просто бумага, так и  материальная  вещь
не есть материяlxv просто. Но, может быть, материя  есть  все  вещи,  взятые
вместе? Однако 1. нам неизвестны все вещи, взятые вместе; и не  зная  ни  их
количества, ни качества этой суммы,  мы  не  можем  материю  определять  при
помощи столь неясных признаков. 2. Кроме того, если одна  материальная  вещь
не есть материя просто, то тем более все вещи, взятые вместе (даже  если  бы
мы и точно представляли себе это все)  не  могут  быть  материей.  Если  это
стальное перо не есть просто сталь, то, взявши все  перья  на  свете,  какие
существуют,  были  или  будут   существовать,   мы   получим   такую   массу
противоречивых признаков, что определение сталиlxvi  при  их  помощи  станет
просто нелепым. 3. Материя не есть и вещи, образующие внешний мир,  ибо  это
было бы определением одного неизвестного через  другое.  Что  такое  внешний
мир? Я вижу пред собою дерево. Это мир или нет? Явно, что это - дерево, а не
мир (допустим, что это часть мира). Я вижу луну. Мир ли это? Это -  луна,  а
не мир, т.е., в крайнем случае, часть мира, а не мир. Далее, я вижу  солнце,
горы, реки, людей, животных и т.д. и т.д. Где же тут мир и как собственно  я
должен представлять себе мир? Отдельные вещи не суть мир:  где  же  самый-то
мир? Передо мною необозримое количество частей мира: где же  самый  мир  как
целое? Я его не вижу, и материалист мне его не указывает. Но  пусть  даже  я
увидел бы мир как целое, как ограниченное и определенное тело, подобно  тому
как видели его антично-средневековые мыслители.  Но  тогда  уже  и  младенцу
ясно, что мир как целое отнюдь не есть простая сумма своих частей и  увидеть
дерево, луну, солнце и т.д. не значит еще увидеть мир. А кроме того,  вопрос
с материей тогда уже и совсем запутается, ибо не только о материи,  но  даже
оlxvii материальных вещах и даже о всей их сумме, оказывается,  недостаточно
говорить, если зашел вопрос о мире как целом.
   Итак,  материя  не  есть  1)  ни  материальная  вещь,  2)  ни  их  сумма,
механическая или органическая, 3) ни внешний  мир  как  целое.  Что  же  еще
остается говорить материалистам? Они еще говорят вот что.  Материя  есть  4)
то, что мы  воспринимаем  внешними  чувствами.  Вот  это  определение  очень
интересно.  Оно  с  головой   выдает   мифологически-догматическую   природу
материализма.
   c) субъективизм;
   c) 1. Во-первых, это  есть  беспомощный  призыв  к  спасению  при  помощи
субъективизма. Что  такое  "мы"  и  что  такое  "внешние  чувства"?  Всякому
школьнику известно, что  существовала  бесконечная  цепь  восхождения  живых
существ и бесконечно разнообразная  эволюция  их  органов  чувств.  Где  вы,
дарвинисты? Каждому  животному  и  каждому  органу  на  каждой  ступени  его
развития  соответствует  определенное  восприятие  и  определенная   картина
внешнего мира. Где же тут материя, которую к тому же  материалисты  понимают
как нечто вечное и постоянное? Одна картина восприятия  у  паука,  другая  у
рака, третья - у рыб, четвертая у различных млекопитающих, пятая у  человека
(у  одного  человека  можно  насчитать  сотни  и  тысячи   различных   типов
восприятия), шестая у тех более совершенных существ, до  которых,  вероятно,
разовьется человек и которые, быть может, уже существуют на других планетах.
Ясно, что вышеприведенное определение  материи  страдает  субъективизмом,  а
следовательно, и релятивизмом, упованием  на  случайность  и  барахтаньем  в
ползучем и слепом эмпиризме.
   2. Кроме того, и по существу совершенно не верно, что  материя  есть  то,
что мы воспринимаем внешними чувствами. Внешними чувствами  мы  воспринимаем
не материю, но материальные вещи.  "Материю"  же  мы  совершенно  абстрактно
отвлекаем от вещей, как "красноту" от красных вещей, "круглоту"  от  круглых
вещей и т.д. Нельзя видеть "красноту" как таковую, но - лишь  красные  вещи;
"красноту" же можно лишь отвлеченно мыслить; она есть  абстрактное  понятие.
Точно так же невозможно видеть, слышать, осязать материю как таковую. Это  -
абстрактное понятие. Материю можно только мыслить.
   3. Однако что же мы мыслим в понятии  материи?  Быть  может,  хоть  здесь
заключено нечто связанное с внешними чувствами? Другими словами, быть может,
материя  есть  абстрактное  понятие  связанности  вещей  с  нашими  внешними
чувствами? И с этим согласиться  невозможно.  В  понятии  материи  ровно  не
мыслится ничего  субъективного,  да  и  сами  материалисты  утверждают,  что
материя - вечна и что она существовала раньше жизни и живых существ со всеми
их восприятиями и самыми органами. Значит,  указание  на  связь  с  внешними
чувствами ни в каком смысле ничему не помогает.
   d) материя как принцип реальности, физические теории;
   d) В последнее время материалисты прибегли просто к подлогу. Они объявили
материю не чем иным, как  5)  принципом  реальности,  а  материализм  просто
учением об объективности вещей и  мира.  Но  тут  остается  только  развести
руками.
   1.  Если  материя  вещи  есть  реальность  вещи  и  больше   ничего,   то
материалисты - Платон, Аристотель и Плотин, ибо  они  признавали  реальность
космоса и даже давали его великолепную диалектику; материалисты -  все  отцы
Церкви, ибо  они  признавали  реальность  Бога,  реальность  творения  мира,
реальность творения  и  грехопадения  человека,  реальность  Христа  и  всей
евангельской истории, реальность  гибели  и  спасения  людей  и  т.д.  Таким
образом,  подлог  явно  обнаруживается:  материя  вовсе   не   есть   просто
реальность, но это - специфическая реальность. Какая же? Чувственных  вещей?
Но тогда опять опора на эмпирический сенсуализм и, стало  быть,  релятивизм.
Всего мира? Но тогда неясно, что такое для материалиста мир. И т.д.  И  т.д.
Словом, все предыдущие затруднения тут только повторятся.
   2. Допустим, что известно, каких именно вещей и чего  именно  реальностью
является материя. Но тогда опять-таки мы скажем, что реальности как  таковой
мы не видим, не слышим и не осязаем и что она, взятая  самостоятельно,  есть
не материальная вещь, но абстрактное понятие. В таком случае при чем же  тут
"материализм"?
   Наконец, в 6) физические теории материи я уже и не заглядываю. Если бы  я
здесь привел хотя бы только один список всех теорий материи, которые  только
существовали в физике, начиная от теории особой жидкости до теории полного и
абсолютного уничтожения материи, то от этого у читателя  только  закружилась
бы голова. Изучение истории физики как раз и показывает, что в  материализме
дело вовсе не в научной теории материи, ибо таких теорий - целые  десятки  и
они летят одна за другой, как однодневные мотыльки.  На  этом  хаосе  совсем
нельзя обосновать тот упор и  напор,  который  обнаруживают  материалисты  в
своем нападении на людей.
   e) абстрактная метафизика, мифология и догматика в материализме
   e) Из всего этого вывод вытекает сам собою. Материя, взятая сама по себе,
есть абстрактное понятие,  и  материализм  есть  абсолютизация  абстрактного
понятия, т.е. типичная абстрактная метафизика.  В  самом  деле,  у  человека
очень много абстрактных понятий, без которых он  не  может  мыслить  мира  и
жизни. "Материя" -  одно  из  таких  законнейших  и  необходимейших  понятий
человеческого разума. Почему я  должен  вырывать  одно  понятие  из  цельной
диалектической системы всех понятий вообще, ставить его в центр всего  и  по
его имени называть всю свою философскую систему? Все абстрактные  понятия  в
одинаковой мере абсолютны, и нет никаких логических оснований  одно  из  них
абсолютизировать в ущерб другому. С какой стати  обязан  я  также  именовать
себя  идеалистом?lxviii  Если  материалисты  утверждают   очевидность   того
"простого" факта, что все основано на материи, и если материя на самом  деле
есть  не  больше,  чем  абстрактное  понятие,  то  ясно,   что   материализм
основывается на  особого  рода  интеллектуальной  интуиции  и  что  исходным
пунктом его является особое откровение  материи,  подобно  тому  как  бывает
явление ангелов, светящегося креста на небе и т.д. Я  вполне  согласен,  что
материалистам это их откровение "материального" абсолюта вполне  очевидно  и
убедительно; и я признаю за ними их логическое право осознавать этот опыт  и
строить его научную систему. Но зато и материалисты должны признать, что:
   1. в основе их учения лежат не логика и  знание,  но  непосредственное  и
притом сверх-чувственное откровение (ибо материя,  как  мы  согласились,  не
есть нечто чувственное);
   2. что  это  откровение  дает  опыт,  который  претендует  на  абсолютную
исключительность, т.е. что этот опыт зацветает религиозным мифом;
   3. и что этот  миф  получает  абсолютную  утвержденность  в  мысли,  т.е.
становится догматом.
   В этом оправдание т.н. диалектического материализма. В самом  деле,  если
стать на точку зрения чистой диалектики, то, как я показал,  совершенно  нет
никакой возможности так абсолютизировать понятие  материи;  оно  оказывается
равносильным со всяким другим,  ибо  все  диалектические  понятия,  раз  они
выведены диале