Сигера
Брабантского и еще р аньше, в XII в., у Аверроэса. Оригинальность Помпонацци
заключается не в этом.
   Помпонацци, проповедуя изоляцию абсолютной истины от  чувственного  мира,
трактует,  однако,  этот   последний   при   помощи   терминов   морали   и,
следовательно, человеческой личности. Помпонацци хочется вместить личностное
бытие и чувственно-материальное бытие в не что цельное и нераздельное. А это
вполне соответствовало возрожденческим  исканиям  такой  новой  эстетической
предметности, которая  ничем  не  была  бы  связана  с  абсолютно-личностным
божеством, но в то же время и не была бы только пустой  и  бессодержательной
чу вственной  текучестью.  Помпонацци,  сам  не  зная  того,  укреплял  веру
Высокого  Ренессанса  в  эту  особую  и  вполне  специфическую  эстетическую
предметность, которая не была  бы  ни  мифологией,  ни  церковной  священной
историей, ни "бездушным" материализмом.
   Мифология здесь не получалась  потому,  что  та  классическая  мифология,
которую мы знаем в античности, возникала только  в  виде  обожествления  сил
природы.  Античные  боги,  как  это  прекрасно  формулировал   уже   Гегель,
представляют собою структурные индивидуальнос  ти,  но  лишенные  внутренней
психологии, холодные и как  бы  вечно  грустящие  о  недоступности  для  них
личностных глубин. Такая мифология была для  Ренессанса  давно  преодоленным
прошлым, имевшим скорее музейное, чем жизненное значение. Однако  превращать
материа льный мир в откровение абсолютно-личностного  божества  возрожденцам
тоже не хотелось. Оставалась одна, и притом  весьма  замечательная,  ступень
человеческого сознания -  мыслить  все  бытие  одновременно  и  личностно  и
материально, но без впадения в теизм или в
   пантеизм. Теистические и пантеистические концепции  встречались  в  эпоху
Ренессанса  нередко.  Но  они  всегда  были  или   непреодоленным   остатком
средневекового монотеизма, или началом гибели всей основной  возрожденческой
концепции.
   На  ряде  основных  деятелей  искусства  Высокого  Ренессанса  мы   легко
убеждаемся  в  очередности  для  тех  времен   этой   личностно-материальной
концепции, которую нетрудно было нам угадывать  у  всех  рассмотренных  выше
деятелей Высокого Ренессанса и которую Помпонацц и, сам не понимая  того  и,
может быть, даже вопреки себе, так глубоко укрепил  своей  теорией  "двойной
истины".
   Для понимания философии  и  эстетики  Помпонацци  имеет  значение  работа
современного итальянского автора А.Поппи (см. 187, 121 -  168),  которую  мы
кратко изложим.
   Стремясь  воссоединить  человеческую  synolon   (цельность),   расколотую
аверроистским учением, Помпонацци приходит  к  ошибочному,  с  точки  зрения
А.Поппи, мнению, что душа духовна и бессмертна, лишь  когда  она  не  форма;
поскольку же  она  -  форма,  она  необходимо  с  мертна.  Но  для  историка
философии, а значит, и эстетики здесь важны три обстоятельства.
   Во-первых, Помпонацци с огромной  силой  акцентирует  нерушимое  единство
разумной души и тела у человека. Это нерушимое  единство  доходит  здесь  до
того, что если умирает тело, то,  с  точки  зрения  Помпонацци,  "умирает  и
интеллективная душа". С нашей  точки  зрен  ия,  этот  монизм  души  и  тела
чрезвычайно характерен как раз для периода Ренессанса.
   Но  во-вторых,  "интеллективная  душа",  отделившись  от  тела,  согласно
Помпонацци, все-таки  не  погибает  в  абсолютном  смысле  слова,  а  только
перестает быть принципом оформления человеческого тела. Она  превращается  в
то, чем она всегда и была по своему существ у,  а  именно  лишь  в  один  из
бесконечных моментов всеобщего и уже надындивидуального разума.
   И в-третьих, материалы, приводимые у А.Поппи из  трактата  Помпонацци  "О
бессмертии души", свидетельствуют о неясности и противоречивости философской
концепции  Помпонацци.  С  одной  стороны,  он,  как  возрожденец,   глубоко
чувствовал невозможность дробления лич ности на душу  и  тело.  А  с  другой
стороны, обосновать бессмертие единой человеческой личности путем ссылок  на
надмировую абсолютную личность он никак не мог ввиду своего глубокого отхода
от средневековой ортодоксии. Здесь едва ли было у Помпонацци учение
   о "двойной истине", которое ему часто приписывается.  Наоборот,  человека
он  хочет  понять  максимально  личностно  и   максимально   нераздельно   в
субстанциальном смысле  слова.  Ему  только  не  удается  доказать  вечность
человеческой личности. Но  как  это  видно  на  мно  гих  других  мыслителях
Ренессанса, для Ренессанса это было не так  уж  необычно,  а  часто  даже  и
характерно.
   Что касается нас, то А.Поппи дает нам ряд  весьма  ценных  соображений  о
противоречивости и  плохой  продуманности  у  Помпонацци  принципа  "двойной
истины" Обычно не формулируются платонические и неоплатонические  моменты  в
учении Помпонацци. А они у него,  несом  ненно,  были,  и  заслугой  А.Поппи
является явное их обнаружение.  Что  до  внутренней  противоречивости  этого
принципа с платоническими тенденциями, то после всего сказанного у нас  выше
такая возрожденческая противоречивость нисколько не может удивлять. Ее мы
   находим  даже  у  таких  мыслителей   Ренессанса,   которые   по   своему
превосходству несравнимы с Помпонацци. Ту же противоречивость мы найдем и  у
великих художников Высокого Ренессанса.  Противоречивость  эта  есть  прямое
следствие переходного характера всей культу ры Ренессанса в целом.
   Глава пятая. ГУМАНИСТИЧЕСКАЯ
   НАПРАВЛЕННОСТЬ ВОЗРОЖДЕНИЯ
   Единство противоположностей неоплатонизма и гуманизма
   Сейчас мы подошли к тому пределу  нашего  исследования,  когда  уже  пора
заговорить не только о неоплатонизме, но и о гуманизме.  Выше  (с.  109)  мы
условились  понимать   под   гуманизмом   ту   практическую   направленность
Ренессанса, которая наравне с неоплатонической теорией весьма  властно  и  с
большим  темпераментом  говорила  специально  о   человеческой   морали,   о
прогрессирующей общественности и о разного рода  научных,  художественных  и
педагогических тенденциях осознавшей себя человеческой  личности,  и  притом
осознавшей
   себя в  своей  свободе  и  независимости,  а  также  в  своем  постоянном
прогрессивном  развитии.  Эту  практическую  сторону   эстетики   и   вообще
мировоззрения Ренессанса можно выделять только весьма условно и часто совсем
без надлежащей исторической и логической точн ости.  В  науке  весьма  часто
объявляют  гуманистами  даже  таких  коренных  неоплатоников,  как   Николай
Кузанский, Марсилио Фичино или Джордано  Бруно,  что  совершенно  правильно.
Только при этом нужно понимать и уметь анализировать то обстоятельство,  что
сам возро жденческий неоплатонизм, даже без  специальных  общественно-личных
теорий, не мог не становиться гуманизмом, поскольку был основан все  на  том
же артистическом антропоцентризме, который мы формулировали выше (с. 54),  в
разделе об основных принципах Ренессан са. Между неоплатонизмом и гуманизмом
в эпоху Ренессанса не только существовало единство, но, можно сказать,  даже
и тождество. Чтобы быть гуманизмом, возрожденческому неоплатонизму  не  надо
было  иметь   специально   какие-нибудь   подчеркнуто   прогрессивные   обще
ственно-личные и вообще практические учения. И чтобы быть неоплатонизмом или
по крайней мере быть  близким  к  нему  учением,  гуманизму  не  нужно  было
специально  базироваться  на  тех  или  иных  античных   или   средневековых
разновидностях неоплатонизма. Однако уже
   в  силу  необходимости  разделения  труда  в  литературе  одни  мыслители
Ренессанса были больше неоплатониками, чем специально гуманистами, а  другие
были больше гуманистами, чем специально неоплатониками.
   Эстетика Ренессанса, вообще говоря, самая причудливая смесь неоплатонизма
и гуманизма, определять которую в отдельных случаях требует  весьма  немалых
усилий. Поэтому не будет ошибкой,  если  мы  в  конечном  счете  сведем  всю
эстетику  Ренессанса  либо  на  гуманис  тический  неоплатонизм,   либо   на
неоплатонический гуманизм. Что же касается  отдельных  оттенков  этой  общей
гуманистически-неоплатонической     или      неоплатонически-гуманистической
эстетики, то оттенков этих в эпоху  Ренессанса  можно  находить  бесконечное
количеств о. Остановимся сейчас на обзоре  тех  возрожденческих  мыслителей,
которые в нашей научно-литературной традиции по преимуществу квалифицируются
как гуманисты.
   Имена главнейших итальянских гуманистов
   Мы ограничимся только их перечислением. Однако следует настаивать на том,
что чисто гуманистическая линия не совпадала с  неоплатонической  эстетикой,
проникавшей  собою  весь  Ренессанс,   а   состояла   по   преимуществу   из
общественно-политических,  государственных  ,  гражданских,  педагогических,
моральных и вообще практических тенденций возрожденческого человека.
   Как подлинного начинателя  гуманистического  движения  выставляют  обычно
Колюччо  Салютати  (1331  -  1404),  который  вырастал  все  еще  на   почве
средневекового  мировоззрения  и,  следовательно,  какого-то,   хотя   и   в
переносном смысле, платонизма. Но он  -  передовой  об  щественный  деятель,
демократ, противник тирании, установитель строгой, но вполне светской морали
и предначинатель того самого флорентийского образа мышления, который к концу
XV в. расцветет в виде Платоновской академии во Флоренции.
   Вслед за Салютати обычно характеризуются еще  другие  деятели  гуманизма,
которые постепенно углубляли идею о  самостоятельности,  силе  и  могуществе
человека,   оставаясь,   впрочем,   далеко   за    пределами    какой-нибудь
антицерковности или антирелигиозности. Назовем
   Никколо Николи (1365  -  1437),  Леонардо  Бруни  (1374  -  1444),  Поджо
Браччолини (1380 - 1459), Джаноццо Манетти (1396 - 1459). Последний в  своем
трактате "О  достоинстве  и  великолепии  человека"  (1452)  дает  то,  что,
пожалуй, можно назвать настоящей гуманистич еской эстетикой, поскольку здесь
прославляется человеческая личность, и она  рассматривается  как  средоточие
космической красоты, идеальный образец гармонии  всего  мира.  В  этом  виде
гуманистическая эстетика, несмотря на свою религиозность, уже приобретала  х
арактер  ереси,  которая   и   была   обнаружена   тогдашними   охранителями
консервативной догматики.
   Из гуманистов этого периода итальянской культуры мы уже отметили  Лоренцо
Валлу,  который  прославился  своей  антипапской  деятельностью,  проповедью
изящной классической латыни, враждой к  школьному  аристотелизму  и  защитой
общественных  и  народных  интересов  пер  ед  лицом   тогдашних   церковных
злоупотреблений. Однако радикализм Валлы не должен быть преувеличен  уже  по
одному тому, что  его  философия  и  эстетика  все-таки  оставалась  слишком
индивидуалистической и  общественно-политические  взгляды  его  выражены  не
столь яр ко.
   Все указанные у нас сейчас имена и философские направления связаны с тем,
что можно назвать ранним итальянским  гуманизмом  и  что  относится,  вообще
говоря, к началу XV в. Историки литературы отличают  от  этого  периода  так
называемый римский гуманизм, которы й приходится уже на середину XV  в.  Без
специального исследования трудно в  настоящее  время  сказать,  образуют  ли
деятели этого римского  гуманизма  какую-нибудь  новую  ступень  в  эстетике
Ренессанса. Однако здесь, несомненно,  начальный  итальянский  гуманизм  при
обретал  более  радикальные  формы,  отчасти  уже  выходившие   за   пределы
Ренессанса в собственном смысле слова. Юлий Помпоний Лег (1428 - 1498)  тоже
основал свою гуманистическую Академию  в  Риме,  тоже  увлекался  утонченной
латынью, тоже считал себя органическим
   продолжателем античности, ставил на сцене  римские  комедии  бесцеремонно
светского содержания и,  наконец,  не  гнушался  даже  языческих  культов  и
ритуалов. Филиппо Буонаккорси (1437 - 1496), носивший в  этой  Академии  имя
Каллимаха Экпериента, доходил до отрица ния бессмертия души и до преклонения
перед Эпикуром, причем  этот  материализм  он  соединял  с  некоторого  рода
своеобразным рационализмом. Бартоломео Сакки (1421  -  1481),  или  Платина,
опять возвращался на пути неоплатонизма, но соединял этот последний  с  теор
ией   гражданских    доблестей,    сильной    личности    и    монархической
государственности. Смешанный  и  не  вполне  продуманный  до  конца  принцип
римского гуманизма приводил к тому, что одни папы  преследовали  сторонников
этого гуманизма,  другие  же,  наоборот,  вполне  допу  скали  их  свободную
гуманистическую деятельность.
   Третий тип  итальянского  гуманизма  XV  в.  -  неаполитанский  гуманизм,
связанный с именами Джованни  Джовиано  Понтано  (1429  -  1503)  и  Томмазо
Гвардати (ок. 1420 - 1475), больше известного под именем Мазуччо из Салерно,
и др. Историки литературы  говорят  о  гора  здо  большей  склонности  их  к
политике и к  языческому  материализму.  Это  совмещалось  здесь  с  большой
общественно-политической отсталостью тогдашнего неаполитанского государства.
   Соотношение гуманистической и  неоплатонической  эстетики  в  итальянском
Ренессансе
   Все эти формы итальянского гуманизма XV в. относятся не столько к истории
эстетики Ренессанса, сколько к общественно-политической атмосфере  эстетики.
Гуманисты, несомненно, укрепляли веру в земного человека, хотя почти уже  не
пользовались аргументами о б  ожественном  человеке,  которые  на  все  лады
использовали чистые итальянские неоплатоники.  Если  понимать  гуманизм  как
освободительное    гражданское    направление    и     как     прогрессивную
общественно-политическую теорию, то такого  рода  практицизм  являлся  яркой
против оположностью неоплатонической умозрительной эстетики  Ренессанса.  Но
если этот гуманизм понимать в широком и неопределенном смысле  практического
либерализма, то такой гуманизм в Италии в эпоху  Ренессанса  был  решительно
везде. И не по этому признаку нужно
   говорить  здесь  о  значении  итальянского  гуманизма.  Но,  выдвигая   в
итальянском гуманизме XV в.  на  первый  план  методы  практически-светского
устроения жизни, мы начинаем замечать, что такой  гуманизм  быстро  начинает
перерастать  возрожденческие  формы  мысли.   Та   к,   Ренессанс   не   был
материализмом,  а  гуманисты  иной  раз  пробовали   переходить   на   чисто
материалистические позиции, что  характерно  стало  только  для  последующих
веков. Ренессанс не был язычеством, но некоторые гуманисты заходили довольно
далеко в заигрывани и с  античной  религией.  Ренессанс  не  был  проповедью
абсолютной монархии. А некоторые гуманисты тоже слишком далеко  заходили  со
своим культом сильной личности, граничившим с теорией именно  абсолютистской
государственности.
   Имея в виду такого рода особенности  итальянского  гуманизма  XV  в.,  мы
можем сказать, что этот гуманизм  являлся  весьма  благоприятной  культурной
атмосферой для освобождения светского человека и для культа светской  земной
красоты.  Однако  прямое  отношение  ита  льянского  гуманизма   к   истории
возрожденческой эстетики усматривать  очень  трудно,  если  не  прибегать  к
слишком большим историческим натяжкам. Было бы весьма полезно проследить все
формы сближения и расхождения между гуманизмом и неоплатонизмом в период Рен
ессанса. Относительно гуманизма мы уже условились, что это  есть  умственное
движение,     вовсе     не     философско-теоретическое,      но      скорее
практически-гуманитарное. Ясно, что эти два типа мысли могли как  сближаться
между собою, так и расходиться, поскольку каждый из них имел полное право на
свое существование в пределах стихийного роста тогдашнего  индивидуализма  и
тогдашнего антропоцентризма. Очень  важно  отметить  сейчас  пункты  полного
сближения этих двух тигров возрожденческой мысли, хотя оба они в  одинаковой
ст епени были проявлением растущего индивидуализма и, несмотря ни  на  какое
расхождение, в своей культурно-исторической  значимости  представляли  собою
одно и то же.
   Именно указанный выше Джаноццо Манетти и еще раньше того рассмотренные  у
нас флорентийские неоплатоники конца XV в. уже во  всяком  случае  создавали
теорию,  в  которой  очень   трудно   было   различать   гуманистические   и
платонические элементы. То был в подлинном
   смысле слова гуманистический неоплатонизм, одинаково передовой, одинаково
светский, одинаково ученый и совершенно одинаково свободомыслящий.
   Это нужно отметить еще и потому, что  итальянский  гуманизм,  взятый  как
таковой, отнюдь не был однородным явлением. Проповедуемое  им  свободомыслие
было совершенно различным. Одно дело - Петрарка, Боккаччо и Колюччо Салютати
в XIV в.,  другое  дело  -  гражданс  кие  и  морально-политические  деятели
середины XV в., третье - неоплатоническое оформление гуманизма,  период  уже
упадочный (под влиянием усилившейся контрреформации) - XVI в. в Италии,  где
Леонардо да Винчи многие еще продолжают считать безоговорочным гума  нистом,
но  в  котором  весьма  красочным  образом  проявились  все   черты   именно
гуманистического упадка.
   Таким образом, где сливались и где расходились линии  неоплатонической  и
гуманистической эстетики, это в настоящее  время  можно  считать  достаточно
выясненным, хотя нам и не известно ни  одной  работы  в  качестве  обобщения
всего по частям достаточно изученного материала.
   Наконец, в истории итальянской эстетики XV и частью XVI в. было еще  одно
движение, гораздо более могучее и гораздо более  яркое,  которое  имело  уже
прямое отношение к эстетике Ренессанса. Представители этого движения были, с
одной стороны, самыми настоящим и неоплатониками  порою  бессознательно,  но
часто и сознательно, а с другой стороны, оказывались  до  последней  глубины
пронизанными идеалами индивидуализма, свободомыслия и  гуманизма.  Тут-то  и
была настоящая итальянская эстетика Ренессанса, правда часто вес ьма трудная
для формулировки, поскольку  такую  эстетику  можно  обнаружить  только  при
помощи анализа совсем  не  философских  и  совсем  не  научных  произведений
итальянского искусства в периоды раннего и Высокого Ренессанса.
   Северный гуманизм
   а) Совсем другую картину  представляет  собою  северный,  и  в  частности
немецкий, гуманизм. Скажем с самого  начала,  что  немецкий  гуманизм,  тоже
основанный на стихийном индивидуализме, старался меньше всего проявлять свою
стихийность, а, наоборот, искать в са  мом  человеческом  индивидууме  пусть
субъективные,  но  зато  категорически  необходимые  формы  жизни  личности,
природы и общества. В конце концов это привело  к  протестантизму,  который,
отходя от средневековой церкви, ощутил в человеческом субъекте столь  глубок
ие и непререкаемые, столь необходимые и  абсолютные  категории,  которые  не
только воспрепятствовали проявлению какого-нибудь анархизма, приключенчества
и вообще светского свободомыслия, но прямо  привели  к  совершенно  новой  и
небывалой  религии,  именно  к  люте   ранству   или,   вообще   говоря,   к
протестантизму и Реформации.
   Отходя от церкви и проклиная католическое духовенство,  презирая  всякого
рода церковные таинства и обряды, протестанты ни на минуту  не  отказывались
от христианства и разве только опирались по преимуществу на первые три  века
христианской религии, когда  еще  не  было  твердо  установленных  догматов,
твердой  церковной  администрации,  централизации  и  иерархии.   Приходится
поражаться,  до  какой  степени  внецерковные  протестанты   были   суровыми
моралистами, строжайшими проповедниками благочестия и противниками всего тог
о,   что   противоречило   их   небывало   интенсивному    субъективистскому
нормативизму. Казалось, что такого рода деятели и мыслители, нашедшие в себе
мужество порвать с тысячелетним католицизмом, должны были играть максимально
передовую  роль  в  тогдашних  обществен  но-политических   движениях.   Да,
прогрессивная роль их была огромна, и их гуманизм да