л великие плоды.  И  тем
не менее, когда речь заходила о  подлинной  революции  народных  масс,  даже
только о более свободном мышлении, не прямо нацеленном на защиту принципиаль
ного христианства, протестанты  начинали  занимать  крайне  правые  позиции,
вплоть до прямого расхождения с идеалами гуманизма и  вплоть  до  отхода  от
всякого свободомыслия.
   Немецкий   протестантизм   в   отличие   от   итальянского   либерального
индивидуализма  постепенно   становился   очень   строгой   и   неприступной
абстрактной метафизикой, где не было учения о христианских догматах, но зато
были такие субъективные категории, которые испове довались и проповедовались
часто гораздо более строго, чем это было с догматическим богословием средних
веков.    Лютер    еще    обладал     достаточно     живыми     и     яркими
христианско-моралистическими     эмоциями     и     достаточно     глубокими
общественно-политическими взглядами.
   Мюнцер прямо стал настоящим революционером и погиб  как  один  из  вождей
крестьянского антифеодального  восстания  1525  г.  Кальвин  (1509  -  1564)
оказался  представителем  столь  мрачного  и  моралистически   неприступного
христианства,  столь  аскетического  и  далекого  от  живой   общественности
пуританства, что даже получил кличку Accusativus -  термин,  указывающий  не
только на определенную грамматическую категорию, но и связанный  с  понятием
обвинения. Кальвин всех и вся на свете обвинял  в  недостаточной  морали,  в
плохом
   поведении, в христианском недомыслии. И  тут  уж  не  было  ни  малейшего
намека на какую-нибудь эстетику или искусство. Мрачный пуританизм, исходя из
самых либеральных и даже революционных источников, в конце  концов  оказался
крайним противником всякого гумани зма и  свободомыслия  и,  можно  сказать,
столпом  буржуазной  реакции.  Почти  на  каждом  деятеле  Реформации  можно
проследить, как первоначальный пламенный взлет духа постепенно  переходил  в
свою противоположность и завершался какой-то  суровой  и  неподвижной  метаф
изикой. Уже сам Лютер  не  захотел  участвовать  в  восстании  1525  г.  Его
ближайший друг и соратник Меланхтон, которому  принадлежат  первые  наброски
протестантской  теологии,  вначале  был  большим  оптимистом  и   верил   во
всепобеждающую силу своих идей, надеясь даже достигнуть соединения  церквей.
Но и ему пришлось разочароваться в своем  оптимизме,  и  он  умер  в  полной
безнадежности осуществить свой универсальный реформаторский план.
   Это же можно проследить и на тех художниках Реформации,  которые  вначале
тоже были пламенными сторонниками новой религии, а кончили полным неверием в
свое дело и некоторого рода оцепенелым пессимизмом. О.Бенеш  показывает  это
на одном из самых ярких предст авителей немецкого искусства эпохи Реформации
- Л.Кранахе (1472 - 1553). У этого автора  мы  читаем:  "В  раннем  портрете
молодого человека словно сама модель излучает нежный сияющий свет,  сводящий
все контрасты к одному гармоническому живописному целому. В
   портрете астронома и математика Иоганнеса  Шенера  1529  года  суровость,
таящаяся  в  каждой  морщине  лица,  подчеркнута   жестким,   ясным,   почти
отвлеченным дневным светом. Модели поздних портретов Кранаха  не  отличаются
ни красотой, ни красочностью, но это люди н епреклонной воли.
   Такая суровость  иногда  оборачивалась  известной  оцепенелостью,  как  в
некоторых    поздних    портретах    реформатора.    Словно    живой     дух
раннереформационного движения застыл в новом догматизме. Это соответствовало
историческому процессу,  происшедшему  в  действительн  ости.  Протестантизм
вступил в свою схоластическую стадию". Прибавим к  этому  и  общее  суждение
того же автора: "Протестантизм был неблагоприятен для искусства. Моральные и
этические ценности имели большее значение, чем художественные"  (15,  109  -
110). Коне чно, это крайность. В немецком протестантизме  было  очень  много
живого, интересного. красивого,  ученого  или  учено-поэтического  и  самого
передового  гуманизма.  Скажем  несколько  слов  о  тех  сторонах  немецкого
гуманизма, которые должен принять во внимание всяк ий историк эстетики.
   б) То, что  обычно  называется  ранним  немецким  гуманизмом,  отличалось
некоторыми чертами, которые имеют отношение если не прямо к эстетике, то  во
всяком случае к эстетическим и художественным настроениям. Мы не будем здесь
усыпать свое изложение именами, о которых можно  читать  во  всякой  истории
немецкой литературы. Но такие, например, черты, как необычайная склонность к
изучению античных поэтов и прозаиков, склонность к риторике  и  к  тогдашней
новой науке -  классической  филологии,  -  все  это,  несомненно,  но  сило
либеральный характер, часто бывало прямой  оппозицией  католической  церкви,
способствовало светскому  вольнодумству  и  давало  достаточно  яркие  плоды
лирического,  сатирического  или  комедийного  творчества,   правда,   почти
исключительно  на  латинском  языке.  У  же  это  последнее   обстоятельство
указывало на большую неохоту  немецких  гуманистов  иметь  дело  с  широкими
кругами немецкой общественности, не говоря  уже  о  том,  что  многие  такие
гуманисты, как,  например,  Рудольф  Агрикола  (1443  -  1485),  глубочайшим
образом со четали любовь  к  древности  и  полную  преданность  католической
церкви и ее догматам. Античный и довольно плоский критик мифологии Лукиан  в
ту эпоху в Германии не отсутствовал. В то же самое время гораздо более живым
и народно-непосредственным, гораздо более  критическим  и  пародийным  духом
отличалась вся  тогдашняя  бюргерская  литература,  о  которой  много  пишут
историки немецкой  литературы.  Достаточно  популярны  были  еще  и  остатки
рыцарской поэзии, включая весь арсенал ее куртуазной эстетики.
   в) Уже у Лютера  (1483  -  1546),  первого  и  главного  вождя  церковной
оппозиции,  видна  вся  ограниченность  немецкого  гуманизма.  Мы  не  будем
говорить  об  огромных  заслугах  Лютера  в  области  немецкой   литературы,
проявившихся в его знаменитом переводе Библии на не  мецкий  язык  и  в  его
песнях, наполненных  живыми  человеческими  чувствами,  близостью  народному
языку и повседневным человеческим потребностям и настроениям. С точки зрения
истории эстетики гораздо важнее то, что при всем своем принципиальном отходе
от церкв и он  отнюдь  не  впал  в  беспринципное  свободомыслие,  а  именно
ограничил человеческий субъект теми абсолютными нормами, которые как  раз  и
легли  в  основу  всего  протестантизма.  Это  привело  к  тому,  что  после
вывешивания своих знаменитых тезисов против католици зма в 1517 г. он тем не
менее  оказался  противником  крестьянского   восстания   1525   г.   против
феодально-католического господства. Об этом очень хорошо  пишет  К.Маркс,  и
это должно лечь в основу исторической оценки  также  и  всей  протестантской
эстетики того вре мени. "...Лютер победил рабство по набожности только  тем,
что поставил на его место рабство по убеждению. Он разбил веру в  авторитет,
восстановив авторитет веры. Он превратил попов в мирян,  превратив  мирян  в
попов. Он освободил человека от внешней религи озности, сделав религиозность
внутренним миром человека. Он эмансипировал плоть от оков, наложив оковы  на
сердце человека" (1, 422 - 423). До Канта оставалось еще больше 200 лет,  но
уже у Лютера человеческий субъект и  абсолютизирован,  и  максимально  норма
лизирован,  и  означен  чертами  непререкаемой  необходимости,  несмотря  на
стремление к максимальному  объективизму,  а  вернее,  благодаря  отходу  от
познаваемой и чувственно данной объективности (иначе пришлось бы вернуться к
церковным обрядам). Вместе с тем до
   кантовского дуализма непознаваемых вещей в себе  и  познаваемых  явлений,
которые оформляются априорными формами чувственности и категориями рассудка,
Лютеру было, конечно, еще далеко.
   Пылкая, неугомонная и героическая личность Ульриха фон  Гуттена  (1488  -
1523), к сожалению, почти ничего не дает специально  для  истории  эстетики.
Тем не менее его отважная и бесстрашная политическая деятельность, любовь  и
преданность  Лютеру,  речи,  памфлет  ы,  диалоги  и   послания   в   защиту
протестантизма, его непрестанная полемика против папства и феодальных владык
- все это делает фон Гуттена одним из самых значительных явлений  XVI  в.  в
Германии и бесстрашным защитником гуманистических идеалов. Он не дожил  д  о
крестьянского восстания 1525 г. Но он, конечно, оказался бы одним из стойких
его защитников, если не прямо вождей. Для характеристики общеполитического и
культурно-исторического фона немецкой эстетики XVI в. это, безусловно,  одна
из самых значительных
   фигур, хотя  непосредственно  и  не  связанная  с  проблемами  собственно
эстетики.
   г) Гораздо ближе к нашей тематике немецкий гуманист Иоган Рейхлин (1455 -
1522). Он не был протестантом в узком смысле слова, до конца дней  признавал
католическую церковь  во  главе  с  папой  и  был  противником  реформаторов
революционного типа. Это  был  прежде  всего  кабинетный  ученый,  которого,
правда, жизнь заставляла выходить из  тиши  своего  кабинета  и  вступать  в
ожесточенную полемику со своими врагами. Но враги эти были больше врагами  в
отношении научных проблем, чем в отношении религии как таковой. Вместе
   с тем Рейхлина, безусловно, надо причислять к самым ярким  представителям
немецкого гуманизма. Это был прежде  всего  честный  человек,  для  которого
объективная наука была на  первом  плане  и  который,  по  его  словам,  был
служителем только одной истины. Он просл авился своими небывалыми знаниями в
области древнегреческого, латинского  и  особенно  древнееврейского  языков.
Стремление  служить  филологической   истине   заставляло   его   критически
относиться к существовавшим тогда переводам Библии на разные языки.
   Для истории эстетики важнее, однако, другое. Дело в  том,  что  вслед  за
своим учителем, известным членом Платоновской  академии  во  Флоренции  Пико
делла Мирандола, Рейхлин был энтузиастом не только изучения древнееврейского
языка, но и  признания  огромной  важ  ности  тех  многочисленных  еврейских
средневековых трактатов, которые в XII -  XIII  вв.  были  кодифицированы  в
одном огромном  произведении  под  названием  "Каббала".  Известны  два  его
трактата на эти темы: "О чудодейственном слове" (1494) и "О каббалистическом
   искусстве"   (1517).   В   Каббале   содержалось   не   что   иное,   как
неоплатоническое учение, используемое для целей толкования Библии.  Рейхлину
казалось недостаточным традиционное христианское учение о боге и о  творении
мира. Если же воспользоваться каббалистическ ой теологией,  то,  конечно,  в
связи с традиционной приверженностью неоплатонизма  к  тончайшим  логическим
категориям и к их мистической трактовке в Каббале легко можно было  находить
гораздо более развитое учение о божестве и о творении мира, чем в  традицион
ной и школьной практике католицизма. Впоследствии вошло в обычай  иронически
подсмеиваться  над  поисками  у  Рейхлина  сокровенного  смысла   в   буквах
еврейского алфавита и в словах, обозначающих имя божие. Эти насмешки  далеки
от подлинного понимания того, чем з анимался Рейхлин. Он занимался  здесь  в
основном не чем иным,  как  неоплатоническим  учением  о  тождестве  идеи  и
чувственного  познания.  А  этим,  как  мы  знаем,  занимался  вообще   весь
Ренессанс. Поэтому эстетическую теорию Рейхлина нельзя иначе  и  представить
себ е, как традиционно возрожденческое соединение неоплатонизма и гуманизма.
Рейхлин - прямой продолжатель учений Платоновской академии во Флоренции.  От
итальянцев его отличали, может  быть,  только  немецкая  ученость,  немецкое
трудолюбие и постоянное стремлени е ученых немцев доходить в  изучаемых  ими
предметах до мельчайших  деталей.  Во  всяком  случае,  по  крайней  мере  с
культурно-исторической точки зрения, философию Рейхлина  необходимо  считать
доподлинно  возрожденческой,  а  его  эстетику  -  доподлинно  гуманистическ
и-неоплатонической.
   д) Наконец, даже самый краткий обзор северного возрожденческого гуманизма
не  может  пройти  мимо   знаменитой   и   замечательной   личности   Эразма
Роттердамского (1469 - 1536). Его, как и многих  других  гуманистов,  трудно
связывать с эстетикой в специальном смысле  слова.  Однако  исповедуемые  им
гуманистические идеалы не  только  очень  яркие,  но  имеют  даже  ближайшее
отношение именно  к  эстетике.  Эразм  по  преимуществу  филолог  и  отчасти
богослов, создавший много популярнейших в  свое  время  трудов,  из  которых
известнее вс ех была его "Похвала глупости" (1511). С католической  церковью
он не порывал,  оставаясь,  однако,  в  течение  всей  жизни  разоблачителем
пороков  тогдашнего  духовенства,  сторонником  самого   раннего   невинного
христианства и врагом  средневекового  богословия.  Чес  тность,  глубина  и
человечность     его     мысли,     враждебность     ко     всякого     рода
общественно-политическим и религиозным крайностям, глубокая образованность и
знание языков, критическое  отношение  к  буквальному  пониманию  библейских
текстов, аллегоризм в истолковании священной истории - все это  сделало  его
популярнейшим мыслителем своего времени, так что к нему обращались с разными
вопросами и крупные и малые деятели того времени, и переписка  его  достигла
огромных размеров. Что касается мировоззрения  Эразма  Роттерда  мского,  то
историк эстетики не может не отметить помимо библейского аллегоризма  еще  и
самого настоящего символизма  Эразма  в  истолковании  бесконечной  пестроты
человеческой жизни, поскольку при всем своем скептицизме в отдельных оценках
человеческой жизни
   он признавал  некоторого  рода  единство  общечеловеческих  противоречий,
включая также самопротиворечивость всей природы  и  всего  мироздания.  Этот
гуманист едва ли  был  последовательным  неоплатоником.  Однако  широта  его
религиозно-философских взглядов, его чело вечески простое отношение к жизни,
которое отличалось в то  же  время  большой  глубиной  и  разнообразием,  и,
наконец,  его  чуждость  всякому  фанатизму,  включая  также  и   борьбу   с
ослепляющим  преувеличением  человеческого  разума,  -   все   такого   рода
обстоятельства з аставляют признать  в  нем  не  только  великого  гуманиста
своего времени, но и величаво, спокойно настроенного  философа,  близкого  к
умиротворению и созерцательным формам мирового платонизма. Это нисколько  не
мешало его безграничной преданности делу гуманизма  ,  и  поэтому  его  роль
заслуживает быть отмеченной также и в истории эстетики.
   е) В качестве одной из наиболее типичных фигур Северного Ренессанса можно
указать Агриппу Неттесгеймского (Неттесгейм - селение к северу  от  Кельна),
жизнь которого (1486 - 1535)  полна  не  только  разного  рода  приключений,
вплоть до настоящего авантюризма,
   но и смешения как раз гуманистических и платонических воззрений. При  его
жизни, да и долго впоследствии Агриппа вообще признавался только чародеем  и
магом. Но это, несомненно, был также и гуманист. Свое первое  выступление  в
качестве университетского проф ессора (1509) он  посвятил  разбору  трактата
Рейхлина "О чудодейственном слове", основанного как раз на  каббалистических
источниках. Агриппе  принадлежит  также  и  теоретическое  оправдание  магии
вместе с практическими советами и даже рецептами в  специальной  к  ниге  "О
сокровенной философии" (полностью издана  в  1533  г.).  С  другой  стороны,
однако, Агриппа был, несомненно,  гуманистом,  выступал  против  вульгарного
понимания  магии,  защитил  одну  женщину  от  обвинения  ее  в  колдовстве,
критически относился к человечески м  знаниям  и  даже  написал  трактат  "О
недостоверности  и  тщете  наук  и  искусств"  (1530).  То,   что   он   был
"энциклопедистом",  конечно,  тоже  характеризует   его   как   возрожденца,
поскольку  тогдашний  антропоцентризм  вообще  заставлял  людей   думать   о
возможности объеди нять в  одной  голове  все  науки  о  всем  существующем.
Агриппа был и профессор,  и  инженер,  и  врач,  и  адвокат,  и  военный,  и
историограф. Стремление к точному знанию объединялось у него  с  алхимией  и
астрологией, а богословие с волшебством. Едва ли из сочинений Агриппы  можно
делать прямые эстетические выводы. Но что эстетика была  у  него  некоторого
рода оккультной философией, это бесспорно23.
   Глава шестая. ОБЩЕЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ
   Выше (с. 239) мы уже установили  основной  принцип  нашего  исследования,
который заключается не столько  в  хронологическом  анализе  возрожденческих
материалов, сколько в их логическом соотношении. Поэтому если ставить вопрос
о философско-эстетической  основе  В  ысокого  Ренессанса,  то  такого  рода
наиболее широкая и глубокая эстетика Ренессанса,  конечно,  была  создана  в
первой половине XV в. Николаем Кузанским и развита в светском направлении  в
последней четверти того же века Платоновской академией  во  Флоренции,  п  о
преимуществу ее  самым  ярким  представителем  Марсилио  Фичино.  И  Николай
Кузанский и Марсилио Фичино - весьма глубокие неоплатоники с прогрессирующим
светским развитием. В логическом порядке после этого мы сочли целесообразным
говорить о Пико делла Миранд ола, тоже флорентийце и тоже члене Платоновской
академии. Однако он уже гораздо  более  аристотелик  и  в  своем  учении  "О
достоинстве человека" явно выходит за границы средневекового  мировоззрения,
тогда как Николай Кузанский все еще папский кардинал, а Марс илио Фичино все
еще католическое духовное лицо.
   Далее, прослеживая постепенный отход от средневековой ортодоксии, мы  уже
покинули пределы возрожденческого неоплатонизма  и  должны  были  перейти  к
началу XV в., а именно к деятельности Лоренцо Валлы. Правда, этот  мыслитель
не только не порывал с церковью,
   но даже занимал в Ватикане  должность  апостолического  секретаря.  Да  и
конечные выводы своей философской эстетики он все еще пытался согласовать  с
церковным учением, поскольку в  своем  трактате  об  удовольствии  наивысшим
удовольствием  он  объявлял  райское  бла  женство.  Однако  эпикурейские  и
стоические речи у него изложены с таким вдохновением и энтузиазмом, что  его
ортодоксия  значительно  бледнеет  перед  проповедью  морали,   которая   со
средневековой точки зрения является уж чересчур свободной.
   И  наконец,  этот  краткий  обзор  философских  основ  эстетики  Высокого
Ренессанса мы сочли необходимым закончить указанием на Помпонацци, который в
середине XV в. проповедовал учение о "двойной истине", весьма  выгодное  для
прогрессирующего Ренессанса и совсем неприемлемое для церковной  ортодоксии.
А на примере Сигера Брабантского, философа еще XIII в., мы уже имели  случай
установить, насколько учение о "двойной истине" было  важным  для  выделения
искусства в особую и специфическую область вместо  прежнего  и  сов  ершенно
нераздельного существования его совокупно с религией.
   Таким образом, если говорить  кратко  об  эстетике  Высокого  Ренессанса,
можно просто указать на Платоновскую академию и на Марсилио  Фичино  и  этим
ограничиться.
   Тогда получится, что эстетика Высокого Ренессанса есть не что иное,  как,
попросту говоря, светский неоплатонизм. Если же угодно сказать  об  эстетике
Высокого  Ренессанса  более  подробно,  то  необходимо  отметить,  что   эта
неоплатоническая эстетика отнюдь не бы ла каким-то неподвижным  учением,  не
способным ни к какому развитию. Необходимо сказать,  что  светский  характер
неоплатонической эстетики, безусловно, прогрессировал  и  доходил  до  таких
форм, где уже терялась исходная неоплатоническая  позиция,  равно  как  и  п
остепенно  исчезала  церковная  установка,  но  где,  безусловно,  оставался
нетронутым основной возрожденческий принцип личностно-телесной  слитности  и
нераздельности.
   Изучение менее значительных представителей Высокого Ренессанса,  конечно,
могло бы во многом детали