становления
вещи мы не должны забывать  самой  вещи,  так  как  иначе  все  время  будет
оставаться неизвестным, что же такое
   само то, что в данном случае становится и меняется, т.е. что  такое  сама
вещь. Исходя из этих двух простейших наблюдений, против которых никто ничего
не может возразить, платонизм тут же начинает трактовать идею вещи в отличие
от самой вещи как нечто смыс ловым образом насыщенное, как смысловую полноту
вещи, обладающую самостоятельным и  совершенно  полноценным  существованием.
Она не только смысл вещи, но и ее огромная жизненная  сила.  И  даже  больше
того, будучи смысловой полнотой вещи (когда вещь всячески м еняется  и  даже
может погибнуть, а идея вещи никак не меняется и вовсе не может погибнуть) и
будучи жизненно насыщенным  содержанием  вещи  (когда  она  является  силой,
направляющей ее жизнь, ее конечной причиной и ее конечной целью), идея  вещи
в платонизме оп ределяет и осмысливает собою также и всю структуру  вещи,  и
все ее изменчивые формы, порождая их и являясь их первообразом. Идея вещи  в
платонизме  есть  вечная  и  порождающая  модель  вещи.  Становится   вполне
понятным, почему эстетика Ренессанса ухватилась за
   эту платоническую идею и почему для  нее  оказалось  столь  легким  делом
применить ее для своих гуманистических и земных целей.
   Далее, в платонизме, как и во всякой  развитой  философии,  речь  шла  не
просто  о  неорганических  и  неодушевленных  вещах,  но  также  и  о   всем
органическом и одушевленном мире, о  всей  природе,  а  главное,  и  о  всем
человеке, включая всю его внутреннюю жизнь, все е го  переживания,  все  его
мысли,  чувства  и  волевые  акты,  все  его  поведение,  а  также  все  его
человеческое окружение, т.е. все общество и всю  историю.  Все  эти  области
действительности тоже ведь нечто значат и тоже ведь имеют  свой  смысл,  так
как  иначе  они  ров  но  ничем  не  отличались  бы  друг  от   друга.   Но,
следовательно, все эти области бытия тоже имеют свою  идею,  свое  множество
идей, и даже целую бесконечность идей. Вот тут-то и выступает платонизм. Мир
идей, о котором учит платонизм, относится уже не просто к
   мертвым вещам. Он определяет собою, осмысляет  и  организует  уже  и  всю
человеческую личность. Теперь он и для нее  является  основной  причиной  ее
проявления и основной  целью  для  ее  жизни  и  поведения.  Это  еще  более
расширяет платонический мир идей и делает ег о еще более заметным  фактором,
наиболее ценным для человека, а  это  значит,  и  предметом  его  постоянных
стремлений, предметом его наивысшего воодушевления и вдохновения. Повторяем,
платонизм Ренессанса есть светский, мирской, платонизм. Он привлекается  тол
ько для обоснования индивидуально-человеческого самоутверждения.
   Наконец, платоническим идеям, согласно мысли самого  Платона,  присуще  и
свое   собственное   существование,   и   они    являются    особого    рода
действительностью. Наивное античное мировоззрение, ограниченное  чувственным
восприятием как общей основой для всякого позна ния, в лице платоников прямо
представляет себе  идеи  как  существующие  на  небе  или  за  небом  и  как
прилегающие вплотную  к  шарообразной  периферии  самого  мира.  Однако  для
платонизма это вовсе не обязательно. Ведь сам же платонизм учит о  том,  что
идее вещи ни
   в каком смысле не свойственны  вещественные  особенности  самой  вещи,  а
следовательно, этой идее не свойственны и никакие  пространственно-временные
характеристики. Поэтому более зрелый платонизм помещает свои  идеи  на  небе
или выше неба не в буквальном, но с корее в символическом смысле слова. Это,
однако,  нисколько  не  мешает,  а  скорее  способствует  учению  о   вполне
специфической действительности мира идей, об их ни на что другое не сводимом
и вполне специфическом субстанциальном существовании. С точки зрения
   продуманного до конца платонизма эти идеи существуют и везде и нигде.
   Итак, платонизм, будучи учением о примате  идеи  над  материей,  понимает
идею как предельную смысловую полноту, максимально жизненно насыщенную,  как
вечную и вполне невещественную порождающую модель для самой  же  чувственной
вещи,  образующую  поэтому  и  вполне  специфическую,  и  совершенно   особо
субстанциальную действительность.
   Таким образом, зрелый  платонизм  не  только  не  отрицает  существования
вещей,  но,  наоборот,  старается  всячески  их  обосновать,  освободить  от
иррациональной текучести, а также сделать насыщенными  для  познавания,  тем
самым не нарушая, но активно утверждая их  т  екучесть.  Могла  ли  эстетика
Ренессанса обойтись без понимаемого таким образом платонизма? Она ведь  тоже
хотела сохранить вещи во всей их текучести,  и  она  тоже  хотела  утвердить
человека во всей его творческой мощи.  Для  тех  времен  платонические  идеи
оказал ись, пожалуй,  наиболее  эффективным  средством  этого  сохранения  и
утверждения.  Признание  платонических  идей,   пусть   хотя   бы   даже   и
субстанциально самостоятельных, только  и  делало  в  те  времена  возможным
обоснование  насыщенной  одушевленности  Вселенной  и   творч   еской   мощи
индивидуального человека.
   Неоплатонизм
   Неоплатонизм является  последней  и  весьма  длительной  эпохой  античной
философии (III - VI вв. н.э.), и уже по одному этому в нем приходится видеть
наиболее зрелую и наиболее синтетическую философию во  всем  античном  мире.
Название этой школы вполне  условно,  поскольку  досократики,  Аристотель  и
стоики сказались в ней нисколько не меньше Платона. Чтобы  ясно  представить
себе сущность неоплатонизма,  необходимо  установить,  в  каком  направлении
неоплатоники продолжили платоническое учение об идеях и чем они  дополн  или
его "сверху" и "снизу", а также чем они дополнили его и по его  собственному
содержанию.
   а) Чтобы формулировать то,  в  каком  направлении  неоплатонизм  является
прямым дополнением  непосредственного  содержания  платоновского  учения  об
идеях, необходимо констатировать, что здесь наибольшую роль как раз  сыграло
влияние Аристотеля.
   Платоновское   учение   об   идеях    было    концепцией    исключительно
логико-объективистического характера. Аристотель  внес  в  мир  платоновских
идей не только момент объекта, но и момент субъекта.  Аристотель  учил,  что
мир идей, который он называл Нусом - Умом, обяза тельно сам  себя  мыслит  и
является самосознанием. С одной стороны, он  то,  что  мыслит;  а  с  другой
стороны, он есть также и то, что мыслится. Таким образом,  платоновский  мир
идей  превратился  в  особое  надкосмическое  сознание,   которое   является
тождеством  мысл  ящего  и  мыслимого.   Далее,   платоновские   идеи   были
одновременно и бытием и смыслом: идея каждой вещи, с одной стороны, не могла
не существовать, раз существует вещь,  а  с  другой  стороны,  не  могла  не
осмысливать свою вещь, поскольку именно благодаря идее вещ и  и  можно  было
узнать, что же такое сама-то вещь. Аристотель  в  своем  Нусе  -  Уме  (Нус,
повторяем, это, по Платону, место идей, или "идея идей") тоже стал различать
смысловую сторону  и  сторону  бытийную,  т.е.  идеальное  и  реальное,  или
материальное. Получило сь особое  учение  об  умственной  (интеллигибельной)
материи.  И  это  аристотелевское  расширение  платоновской  концепции  идей
неоплатоники тоже включили в свой идеализм.
   Наконец, и еще в одном отношении  Аристотель  расширил  платоновский  мир
идей, и это расширение получило у неоплатоников одно из самых почетных мест.
Именно, Аристотель стал мыслить идеи не просто сами  по  себе,  но  и  в  их
обращенности к миру, как бы в их зар яженности миром, в той их  роли,  когда
они являются заданностью всяких материальных оформлений, а эти  последние  -
их осуществлением, или реализацией. Другими словами,  из  отдельных  намеков
Платона Аристотель создал целое новое учение о потенции и энергии.
   Мир идей, взятый  сам  по  себе,  оказывается  только  потенцией  всякого
возможного инобытия, а в своей обращенности к этому последнему - энергией.
   Итак, вместо простого непосредственно  данного  платоновского  мира  идей
неоплатоники под влиянием Аристотеля стали учить о самосознающем и  мыслящем
самого  себя  Уме,  материально,  т.е.  субстанциально,  осуществленном  без
всякого мира и над ним и, кроме того,
   энергийно заряженном в отношении всех возможных  оформлений  космического
бытия и жизни.
   б) Теперь отметим, чем обогатился у неоплатоников платоновский  мир  идей
снизу. Уже у Платона было очень глубоко осознано  различие  между  бытием  и
становлением: бытие существует само по себе, а становление во всякий  момент
времени, т.е. сплошь и непрерывно , меняется, так что каждая отдельная точка
такого изменения исчезает в тот же самый момент, в который она и появляется.
В плане материального, или физического, бытия этот процесс  хорошо  понимали
стоики, учившие не только о своем первоогне, но и о его эма  нации,  т.е.  о
таком его исхождении, или становлении,  которое  распространялось  по  всему
миру, создавая собою  всю  иерархию  бытия,  начиная  от  самого  первоогня,
переходя через демонов и человека (душа человека, согласно стоикам, была  не
чем иным, как именно
   теплым дыханием)  и  кончая  неодушевленными  и  неорганическими  вещами.
Подобного рода эманация  высшего  бытия  была  очищена  у  неоплатоников  от
всякого элементарно-вещественного материализма  и  тем  самым  превращена  в
чисто  смысловое  становление  мира  идей,  или  Н  уса;  стоическая   чисто
материальная эманация превратилась у неоплатоников в становящуюся  сущность,
такую движущуюся идею, которая является началом движения вообще  для  всякой
вещи. Эту подвижную идею неоплатоники уже не могли именовать  просто  Нусом.
На это й ступени ей нужно было дать совсем другое название. И этим названием
у неоплатоников стал весьма тонко разработанный термин  душа,  или,  точнее,
Мировая Душа. Результатом вечной  подвижности  такой  Мировой  Души  стал  у
неоплатоников Космос. Ясно, что и сам К осмос, и  то,  что  внутри  Космоса,
было отражением и воплощением прежде всего Мировой Души, а  затем  и  самого
Нуса.
   Мы бы теперь сказали, что  неоплатонический  Нус  есть  попросту  система
мировых  закономерностей,  а  неоплатоническая  Мировая  Душа  -  постоянная
подвижность мира и жизни, осуществляющая те или иные мировые закономерности,
те или иные законы природы. Но для нео платоников подобная терминология была
бы и слишком материалистической, и  слишком  позитивистской,  а  главное,  и
слишком прозаической, слишком скучной и слишком  неспособной  выявить  тайны
мироздания.
   Итак, Мировая Душа и Космос как ее наилучшее и  предельно  художественное
осуществление и  являются  тем  дополнением  и  расширением  снизу,  которым
отличается неоплатонический мир идей от исконно платоновского.
   Здесь, однако, мы  должны  немного  задержаться  перед  проникновением  в
эстетическую  сущность  возрожденческого  неоплатонизма.  Дело  в  том,  что
классический платонизм, как  мы  видели,  достигает  в  неоплатонизме  своей
последней зрелости, впитывая в себя, наскольк о это было для него  возможно,
почти все философские системы предыдущего античного  развития.  Все  моменты
платонизма  как  бы  заново  пересматриваются  неоплатонизмом,   заново   им
рефлектируются и доводятся до  глубочайшей  внутренней  и,  мы  бы  сказали,
интимно чел овеческой интерпретации. Человеческий субъект во времена поздней
античности подвергся слишком большому развитию  и  уже  мало  удовлетворялся
отдельными  платоническими  теориями,  которые  у   самого   Платона   часто
развивались весьма случайно, весьма  разбросанно  и  только  в  платоновском
"Тимее" достигли некоторой унификации, тоже не всегда достаточно развитой  и
понятной и тоже часто чересчур краткой  и  далекой  от  общесистематического
философского построения. Так, учение об Уме вовсе не достигло у Платона  той
систем  ы  мировых  закономерностей,  которая  нашла  для   себя   место   у
неоплатоников.
   И понятно, почему возрожденческая эстетика  именно  это  неоплатоническое
учение об Уме привлекала более всего.  Ведь  возрожденческий  человек  хотел
обосновать  и  себя,  и  окружающий  его  материальный  мир.  Но  обосновать
материальный мир значило для возрожденческ ой  эстетики  представить  его  в
максимально одушевленном, максимально красочном и увлекательном для зрения и
слуха виде. Возрожденческие философы в этом восхвалении мира и природы часто
доходили до настоящего пантеизма, доводя  и  всю  структуру  и  всю  историю
космоса до прямого обожествления. Многих исследователей  это  обстоятельство
заставляло  находить  пантеизм  даже  у  таких  возрожденческих  мыслителей,
которые принципиально имели мало общего с пантеизмом,  как  тот  же  Николай
Кузанский или же Марсилио Фичино, к оторые были в первую очередь убежденными
теистами и даже церковниками. Однако их близость к пантеизму  несомненна,  и
их  восторги  перед  одушевленной  Вселенной  нельзя   подвергать   никакому
сомнению. Кроме того, в эстетике  Ренессанса  были  и  самые  настоящие  пан
теисты, вроде итальянских натурфилософов XVI в. Это было самым  настоящим  и
притом вполне сознательным неоплатонизмом,  правда,  в  его  гуманистической
интерпретации.
   То же самое нужно сказать и о неоплатонической Мировой Душе. Чтобы понять
здесь и неоплатоников и возрожденцев, надо  на  время  отказаться  от  наших
теперешних   естественнонаучных   представлений.   Однако   и    современный
материализм  в  поисках  конечной  причины,  не  ища   ее   в   каком-нибудь
надприродном бытии, погружает это самодвижение в недра самой  же  материи  и
строит теорию именно самодвижущейся материи. Но конечно, эстетика Ренессанса
была далека от такого  диалектически  продуманного  до  конца  материализма.
Прекрасн о чувствуя самодвижение в мире и не находя возможным  обойтись  без
него  для  самоутверждения  индивидуального  человека,   она   мыслила   это
самодвижение в виде отдельной субстанции, а  именно  в  виде  Мировой  Души,
которая, согласно мыслителям Ренессанса,  и  была  П  ервым  движущим,  т.е.
самодвижущим, началом всей природы и всего космоса.
   Поэтому в неоплатонически возрожденческом учении о Мировом Уме и  Мировой
Душе  вовсе  не  была  только  одна  глупость.  Тут  сказалось   героическое
стремление  обосновать  индивидуального  человека  во  всем  его   стихийном
самоутверждении, которое оказывалось с такой
   точки зрения только приближением к Уму и Душе в  космосе,  а  Ум  и  Душа
становились   лишь   необходимым   для   последовательной   мысли   пределом
человеческого самоутверждения.
   Тут тоже был глубочайший и коренной синтез неоплатонизма и гуманизма,  но
синтез этот, к сожалению, до сих пор  все  еще  остается  непонятным  весьма
многим и весьма ученым исследователям Ренессанса и его эстетики.
   в) Наконец, формулируем те дополнения  к  Платону,  которые  неоплатоники
делали сверху; это было учение о  Едином.  Учение  об  абсолютном  единстве,
превышающем всякое единство многообразия, мы находим уже у самого Платона, а
именно в книге VI его "Государства" . Но у Платона  это  Единое  рассмотрено
только в виде абстрактно-всеобщей категории, без  которой,  по  Платону,  не
может обойтись никакая последовательная  диалектика.  В  учении  о  реальном
бытии и о конкретной жизни Платон его  не  применял;  в  своем  единственном
систематическом натурфилософском трактате "Тимей"  Платон  не  нашел  нужным
упомянуть об этом Едином ни одной фразой и ни одним  термином.  Должны  были
пройти еще целые века, прежде чем античные философы научились  понимать  это
абстрактное Единое как максимал ьно конкретное оформление жизни и бытия.
   Ведь и всякая отдельная вещь не состоит только из одних  своих  раздельно
данных признаков и свойств.  Когда  мы  перечисляем  признаки  какого-нибудь
растения, то это растение мыслится нами как нечто единичное и  нераздельное,
как некоторого рода субстанция, пр евышающая все отдельные приписываемые  ей
признаки и свойства. Она - их носитель, но она  на  них  никак  не  дробится
окончательно  и  всегда  только  дробно.  Иначе  чему  же  именно  мы  будем
приписывать те или иные признаки и свойства? В этом смысле всякая вещь выш е
своих признаков и свойств и вовсе не делится на них без остатка.  Дерево  мы
должны понимать сначала как просто  дерево,  т.е.  без  всяких  признаков  и
свойств  дерева,  покамест  только  еще  просто  как  носитель  определенных
признаков и свойств. И только тогда  м  ы  получим  возможность  приписывать
дереву все необходимые для него признаки и свойства. Теперь  возьмем  мир  в
целом. Он обладает неисчислимым количеством признаков и свойств и состоит из
бесчисленного количества больших и малых частей. А так как  ничего,  кр  оме
мира, не существует, то все необходимые для него признаки и свойства мы  уже
ему приписали, так что сам он остается уже выше  всяких  своих  признаков  и
свойств и выше всяких идей, а Платон говорит, что,  значит,  и  выше  всякой
отдельной сущности, выше вся кого отдельного бытия и выше всякого отдельного
познания. Познавать - значит сравнивать. Но миру  мы  уже  приписали  всякие
возможные признаки и свойства, так  что  уже  не  осталось  никакого  такого
бытия, с которым мы могли бы наш мир сравнивать. Это значит, ч то, какие  бы
признаки и свойства мы ему ни  приписывали,  он,  как  отличный  от  них  их
носитель, остается  чем-то  превысшим  всякого  бытия  и  превысшим  всякого
познания или мышления.
   Вот это Единое, абстрактно формулированное еще у  Платона,  но  конкретно
нигде  им  не  применявшееся,  и  было  тем  дополнением,  которое   Плотин,
основатель античного неоплатонизма в III в., сделал сверху  и  тем  завершил
всю систему античного платонизма. Мало тог  о,  как  представитель  крайнего
интимно-субъективного развития личности, он и это безусловно трансцендентное
Единое все же сделал предметом человеческого сознания, но  сознания  уже  не
расчлененно-множественного, не логического и даже не душевного  и  не  умств
енного,    а    сверхумственного,     т.е.     познаваемого     только     в
нерасчлененно-восторженном состоянии, в особого рода наитии или исступлении,
в сверхумном экстазе.
   Здесь тоже будет уместно спросить,  могла  ли  возрожденческая  эстетика,
основанная  на  неоплатонизме,  миновать  эту  теорию  сверхумного  экстаза,
сверхбытийного вдохновения и такого высокого энтузиазма, который уже  далеко
выходит за пределы отдельных чувств и
   мыслей,  за  пределы  всего  расчлененного  и  разрозненного,   погружает
человеческое сознание в эти глубочайшие экстазы, при помощи которых только и
можно, оказывается, обнять мир в целом? Иной раз у возрожденческих философов
это учение прямо входит в систему
   их философии, как, например, в теории Николая  Кузанского  о  "совпадении
противоположностей" (coincidentia oppositorum) и в соответствии  с  этим  об
"ученом неведении" (docta ignorantia); то же самое мы находим и  у  Марсилио
Фичино. Иной раз это учение совсем не достигало систематической  разработки,
но все же оно звучало в тех или других отдельных эстетических  концепциях  и
незаметно одухотворяло собою  все  такого  рода  концепции.  Для  стихийного
самоутверждения человеческой личности  в  эпоху  Ренессанса,  стремивш  ейся
обнять собою всего человека, всю жизнь, всю историю, все  мироздание  и  все
божественные  эманации,  такое  неоплатоническое  учение  о   Едином   часто
оказывалось единственным средством и единственным  построением,  позволяющим
человеку Возрождения утвердить с ебя навсегда и найти для себя вечную  опору
в бытии. Такое учение о  Едином  уже  далеко  выходило  за  рамки  церковной
традиции,  и  тут  папский   кардинал   Николай   Кузанский   и   убежденный
антицерковник Джордано Бруно совершенно одинаково и в одном и том же  смысле
о   казывались   сторонниками