сса из его статьи The State of the Nation: Social Systems Accounting, [313], c. 250.
16  Время реакции обсуждается в: Information Processing in the Nervous System by D.E. Broadbent // Science, October 22, 1965,
c. 460.
17 Для серьезного обсуждения режимов организационного отклика на условия перегрузки см.: Information Input Overload: Features of Growth in Communications-Oriented Institutions by Richard L. Meier, [41], c. 233-273.
См. также:
Some Sociological Aspects of Message Load by Lindsey Churchill, [41], c. 274-284.
Стратегии отрицания, специализации, реверсии и сверхупрощения - аналоги некоторых близких к организационным реакций, обсуждавшихся в этих статьях.
18 Насилие как реакция на стресс обсуждается в статье Violence and Man's Struggle to Adapt by Marshall F. Gilula and David N. Daniels // Science, April 25, 1969, c. 404.
19  Парадоксальная фаза описывается в: [25], с. 30-32, 44.
20 Japan Times, July 3, 1966.
21  История о критских троглодитах рассказана в Crete: A Stop in the New Odyssey by Thomas Thompson // Life, July 19, 1968, c. 23.
22 Аналог нервного расстройства взят из Has This Country Gone Mad? by Daniel P. Moynihan // Saturday Evening Post, May 4, 1968, c.13.
23 Высказывание Бьерла взято из истории, рассказанной Томпсоном в Life, July 19, 1968, с. 28.
ЧАСТЬ 6. СТРАТЕГИИ ВЫЖИВАНИЯ
Глава 17. КАК СПРАВИТЬСЯ С ЗАВТРА
В голубых просторах южной части Тихого океана, прямо к северу от Новой Гвинеи находится остров Ману, где, как знает каждый первокурсник антропологического факультета, в XX в. в пределах жизни одного поколения возникла популяция каменного века1. Маргарет Мид в книге "Новое живет в старом" рассказывает историю этой, кажущейся чудом, культурной адаптации и утверждает, что первобытным людям намного труднее принять несколько разрозненных осколков западной технологической культуры, чем сразу принять новый способ жизни целиком.
"Любая человеческая культура, как и любой язык, это нечто целостное, - пишет она, - и если "индивидуумы или группы людей должны измениться... самое главное, чтобы они менялись от одного целостного образца к другому".
В этом есть смысл, так как ясно, что напряженность возникает из-за несоответствия культурных элементов. Вводить людей в жизнь города без канализации, без противомалярийных препаратов, без контроля за рождаемостью означает отбросить культуру и подвергнуть ее представителей мучительным, часто неразрешимым проблемам.
Но это только часть истории, потому что существует предел новизны, который любой индивидуум или группа могут усвоить за короткий отрезок времени, вне зависимости от того, насколько хорошо интегрированным может быть Целое. Никого - ни жителя Ману, ни москвича - нельзя безболезненно вытолкнуть выше его адаптивного уровня -
403
его будет мучить тревога, он будет дезориентирован. Более того, обобщать опыт маленькой популяции Южного моря
опасно.
На счастливую историю Ману (рассказанную и пересказанную, как современная народная сказка, часто ссылаются как на свидетельство того, что мы в своих высокотехнологичных странах также способны совершить скачок на новую стадию развития без лишних неудобств. Однако наша ситуация - мы устремляемся в сверхиндустриальную эру - радикальным образом отличается от ситуации островитян.
Мы не в состоянии, как они, импортировать оптом интегрированную, хорошо сформированную культуру, созревшую и испытанную в другой части света. Мы должны изобрести сверхиндустриализм, а не импортировать его. В следующие 30 или 40 лет мы должны ожидать не одну волну перемен, а ряд сильных ударов и потрясений. Части нового общества не будут аккуратно подгоняться друг к другу, наоборот, нас ожидают разрыв связей и слепящие противоречия. У нас нет "целостного паттерна" для адаптации.
Еще важнее то, что скорость перемен настолько возросла, темп настолько форсированный, что мы попадаем в исторически беспрецедентную ситуацию. Нас просят адаптироваться не к одной новой культуре, как жителей Ману, а к слепящей последовательности новых преходящих культур. Вот почему мы, может быть, приближаемся к верхней границе пределов адаптации. Ни одно из предшествующих поколений не сталкивалось с таким испытанием. Поэтому только теперь, на нашем веку, и только в технологических обществах выкристаллизовалась потенциальная возможность массового шока будущего.
Однако сказать подобное - значит создать серьезное недоразумение. Во-первых, многие авторы, обращающие внимание на социальные проблемы, рискуют усилить и без того глубокий пессимизм, которым охвачены технологические общества. Снисходительное к себе отчаяние сегодня - чрезвычайно ходкий литературный товар. Однако отчаяние не просто прибежище безответственности, оно неоправданно.
404
Источником большинства осаждающих нас проблем, в том числе шока будущего, являются не неумолимые силы природы, а созданные человеком процессы, которые, по крайней мере потенциально, подвластны нашему контролю.
Кроме того, существует опасность, что те, кто высоко ценит статус-кво, могут использовать концепцию шока будущего как оправдание, чтобы добиться моратория на перемены. Любая попытка подавить перемены не только потерпит неудачу и повлечет за собой еще большие, более кровавые, неуправляемые и невиданные изменения, но будет нравственным безумием. По любым человеческим нормам определенные социальные изменения уже отчаянно запаздывают. Ответ на шок будущего не в неизменности, а в изменениях иного вида.
Единственный способ сохранить какое-то подобие равновесия в ходе сверхиндустриальной революции - ответить изобретением на изобретение: создать новые личные и социальные механизмы, регулирующие изменения. Следовательно, нам нужно не слепое принятие или слепое сопротивление, а множество творческих стратегий, чтобы избирательно формировать, отклонять, ускорять или замедлять изменение. Индивидууму нужны новые принципы, чтобы задавать темп своей жизни и планировать ее вместе с кардинально новой формой образования. Ему также могут понадобиться специальные новые технологические помощники, чтобы повысить его адаптивность. В то же время обществу нужны новые институты и организационные формы, новые буфера и регуляторы равновесия.
Все это, конечно, подразумевает еще большее изменение - изменение изначально созданной модели, которое сможет обуздать ускоряющийся рывок, управлять им и задавать ему темп. Это нелегко будет сделать. Быстро продвигаясь на социальную территорию, не нанесенную на карты, мы не имеем ни проверенных временем методов, ни планов. Поэтому мы должны экспериментировать с широким спектром мер, регулирующих изменения, изобретая и отвергая их по мере продвижения вперед. Именно в этом экспериментальном духе предлагаются следующие тактики и
405
стратегии, не как панацея, а как примеры новых подходов, которые необходимо испытать и оценить. Некоторые из них личностные, другие - технологические и социальные. Ведь борьба за то, чтобы направить изменения, должна происходить на всех уровнях одновременно.
Усвоив более ясное понимание проблемы и более разумный контроль над определенными ключевыми процессами, мы можем превратить кризис в возможность, помогая людям не просто выжить, но достичь вершины волн перемен, вырасти и получить новое ощущение господства над собственными судьбами.
СПОСОБНОСТЬ СПРАВЛЯТЬСЯ НАПРЯМУЮ
Мы можем начать свое сражение, чтобы предотвратить шок будущего, на личном уровне. Осознаем мы это или нет, но наше повседневное поведение в основном - это попытка отразить шок будущего. Мы используем разнообразные тактики, чтобы снизить уровни возбуждения, когда они угрожают поднять нас выше нашего адаптивного уровня. Однако по большей части эти техники используются бессознательно. Мы можем увеличить их эффективность, подняв их до сознательного уровня.
Например, мы можем периодически сосредоточиваться на самих себе, изучить собственные телесные и психологические реакции на изменения, на короткое время отключаясь от внешней среды, чтобы оценить свою внутреннюю среду. Речь идет не о манифестации субъективности, а о хладнокровном рассмотрении наших собственных качеств. По словам Ганса Селье, чья работа по стрессу открыла новые горизонты в биологии и психиатрии, индивидуум может "сознательно искать признаки перевозбуждения"2.
Сердцебиение, тремор, бессонница или необъяснимая слабость вполне могут сигнализировать о перевозбуждении, точно так же как смятение, необычная раздражительность,
406
глубокая усталость и паническое ощущение, что все ускользает из-под контроля, являются психологическими показателями. Наблюдая за собой, оглядываясь на изменения в своем недавнем прошлом, мы можем определить, оперируем ли мы спокойно, в пределах своих адаптивных границ или наталкиваемся на их внешние рамки. Короче говоря, мы можем сознательно оценивать собственный жизненный темп.
Сделав это, мы можем начать сознательно влиять на него, ускоряя его или замедляя, сначала в отношении мелочей, микросреды, а затем в условиях более крупных, структурных паттернов опыта. Мы можем изучить наши собственные непреднамеренные реакции на перевозбуждение.
Мы используем дестимулирующую тактику, например, когда врываемся в спальню тинэйджера и выключаем стереосистему, которая бомбардирует наши барабанные перепонки невыносимыми прерывистыми звуками. Поистине мы с облегчением вздыхаем, когда уровень шума снижается. Мы ослабляем сенсорную бомбардировку и иными способами: опускаем жалюзи, создавая в комнате полумрак, отдыхаем в тишине на пустынной полосе пляжа. Мы можем включить кондиционер не столько для того, чтобы снизить температуру в комнате, сколько для того, чтобы заглушить непредсказуемые звуки с улицы равномерным, предсказуемым гудением.
Мы закрываем двери, надеваем темные очки, избегаем зловонных мест и шарахаемся в сторону от действующих на нас странных внешних впечатлений, когда хотим уменьшить количество новой сенсорной информации. Точно так же, как мы предпочитаем знакомую дорогу домой с работы, а не сворачиваем за новый угол, мы выбираем сенсорную неновизну. Короче говоря, мы используем "сенсорную защиту" - тысячи тонких поведенческих уловок, чтобы "выключать" сенсорные стимулы, когда они приближаются к нашему верхнему адаптивному пределу.
Мы используем подобные тактики, чтобы контролировать уровень когнитивного возбуждения. Даже лучшие ученики периодически устремляют взгляд за окно, блокируя
407
учителя, закрываясь таким образом от потока новых данных. Даже у ненасытных читателей бывает период, когда им невыносимо взять в руки книгу или журнал.
Почему на многолюдной вечеринке в доме приятеля одна гостья отказывается учиться играть в новую карточную игру, хотя другие уговаривают ее? Здесь играет роль множество факторов: самооценка индивидуума, боязнь показаться глупой и тому подобное. Но одним из незамечаемых факторов, обусловливающих нежелание, может быть общий уровень когнитивного возбуждения индивидуума в данный момент. "Не надоедайте мне новой информацией" - эту фразу обычно произносят шутливо. Но шутка часто маскирует реальное желание избежать слишком сильного давления новой информации.
Это отчасти объясняет наш специфический выбор развлечений - чтение, фильмы, телепередачи в часы досуга. Иногда мы стремимся к высокому коэффициенту новизны, богатому потоку информации. В другие моменты мы активно сопротивляемся когнитивному возбуждению и тянемся к "легким" развлечениям. Например, типичный детективный рассказ непредсказуем - кто-это-сделал? - в пределах тщательно структурированной обрядовой рамки, набора не новых, а, следовательно, легко предсказуемых отношений. Таким способом мы используем развлечение для повышения или снижения возбуждения, как регулятор эмоционального темпа, приводя его в соответствие с нашими возможностями.
Используя такие тактики более сознательно, мы можем "тонко настраивать" свою микросреду. Мы также можем отсечь нежелательное возбуждение, чтобы облегчить свое когнитивное бремя. "Стремление помнить слишком много вещей, конечно, один из главных источников психологического стресса, - пишет Селье. - Я совершаю сознательное усилие, чтобы немедленно забыть все, что не важно, и кратко записать данные, возможно, представляющие ценность... Эта техника может помочь каждому добиться величайшей простоты, совместимой со степенью сложности его интеллектуальной жизни".
408
Мы также действуем, чтобы регулировать поток решений. Мы откладываем решения или делегируем их другим, когда страдаем от чрезмерного груза решений. Иногда наша способность принимать решения бывает просто парализована. Я видел, как женщина-социолог, только что вернувшаяся с многолюдной, весьма напряженной конференции, сидела в ресторане и была абсолютно не в состоянии сделать заказ. "Чего бы тебе хотелось?" - спрашивал ее муж. "Реши за меня", - отвечала она. Когда ее попросили выбрать между специфическими альтернативами, она все равно эксплицитно отказалась, сердито настаивая на том, что ей не хватает "энергии" принять решение.
Такими методами мы пытаемся, насколько возможно, регулировать поток сенсорного, когнитивного и связанного с принятием решений возбуждения, стремясь каким-то сложным и пока неизвестным способом уравновесить их между собой. Но есть и более надежный способ справиться с угрозой перевозбуждения - контролировать норму быстротечности, новизны и разнообразия в нашем окружении.
ЗОНЫ ЛИЧНОЙ СТАБИЛЬНОСТИ
На уровень текучести нашей жизни могут влиять, например, сознательно принятые решения. Мы можем уменьшить изменение и возбуждение, сознательно поддерживать длительные отношения с различными элементами нашей физической среды. Так, мы можем не приобретать выбрасываемые на рынок продукты. Мы можем еще один сезон цепляться за старую куртку; можем упорно отказываться следовать последнему течению в моде; мы можем сопротивляться, когда торговец уговаривает нас сменить автомобиль. Таким образом мы уменьшаем потребность устанавливать и разрывать связи с окружающими нас физическими объектами.
Мы можем применять ту же тактику по отношению к людям и другим параметрам опыта. Бывают времена, когда
409
даже самый общительный человек чувствует себя неконтактным и отказывается от приглашений на вечеринки и другие мероприятия, которые требуют социального взаимодействия. Мы сознательно избегаем контактов. Мы можем свести к минимуму поездки. Мы можем сопротивляться бессмысленным реорганизациям в своей компании, приходе, братстве или общине. Принимая важные решения, мы можем сознательно взвешивать скрытые издержки перемен, сравнивая их с выгодами.
Однако это не значит, что перемены можно или нужно остановить. Нет ничего менее разумного, чем рекомендация герцога Кембриджа, который, как говорят, безответственно заявил: "Любое изменение в любое время по любой причине не следует одобрять". Теория адаптивных пределов предполагает, что, несмотря на физические издержки, некоторый уровень изменения так же жизненно важен для здоровья, как вредно слишком большое изменение.
Некоторые люди по до сих пор неясным причинам настроены на гораздо более высокий уровень раздражителей, чем другие. Кажется, что они страстно жаждут изменений, даже когда другие отшатываются от них. Новый дом, новая машина, еще одна поездка, еще один кризис с работой, больше гостей в доме, выходов, финансовых авантюр и неудач - кажется, что они принимают все это и еще многое без очевидных болезненных последствий.
Однако пристальный анализ таких людей часто выявляет то, что можно было бы назвать "зонами стабильности" в их жизни - определенные длительные отношения, которые тщательно поддерживаются, несмотря на все виды иных изменений.
Один мой знакомый прошел через ряд любовных историй, развод и новый брак за очень короткий отрезок времени. Он преуспевает в переменах, наслаждается путешествиями, новыми блюдами, новыми идеями, новыми фильмами, пьесами и книгами. Он обладает высоким интеллектом и низким "порогом надоедливости", его раздражают традиции, он неустанно стремится к новизне. На первый взгляд, он ходячий образец изменчивости.
410
Однако пристальный взгляд обнаружит, что он десять лет работает на одной и той же работе. Он ездит на потрепанном автомобиле, которому семь лет, носит одежду, давно вышедшую из моды. Его ближайшие друзья - это -коллеги, с которыми он связан уже долгое время, и несколько старых приятелей еще по колледжу.
Другой случай: человек меняет места работы со скоростью, не укладывающейся в уме, перевозит свою семью с места на место 13 раз за 18 лет, очень много путешествует, берет машины напрокат, пользуется товарами, купленными на распродажах, гордится тем, что убедил соседей испробовать новые приспособления; кажется, он живет в беспокойном вихре новизны и разнообразия. Однако снова пристальный взгляд обнаружит в его жизни значимые зоны стабильности: хорошие, прочные отношения с женой в течение 19 лет, постоянные связи с родителями, старыми друзьями по колледжу, отношения с новыми людьми на уровне "знакомств".
Другой формой зоны стабильности является привычный образец, который постоянно остается с человеком, вне зависимости от того, каким другим изменениям подвергается его жизнь. Профессор, переезжавший с места на место семь раз за десять лет, постоянно ездящий в Соединенные Штаты, Южную Америку, Европу и Африку, то и дело меняющий работу, придерживается одного и того же режима дня, где бы ни оказался. Он читает с восьми до девяти утра, в обеденное время тратит 45 минут на физические упражнения, а затем урывает полчаса сна до работы, которой занимается до десяти вечера.
Поэтому проблема не в том, чтобы сдерживать изменение - это сделать невозможно, - а в том, чтобы управлять им. Выбирая быстрое изменение в определенных секторах жизни, можно сознательно устраивать зоны стабильности в других местах. Наверное, сразу после развода не следует менять работу. Поскольку рождение ребенка изменяет все человеческие связи внутри семьи, вероятно, не нужно сразу же менять место жительства, постольку это влечет за собой огромную реорганизацию человеческих связей за предела-
411
ми семьи. Недавно овдовевшей женщине, наверное, не следует тотчас продавать свой дом.
Однако чтобы создать действующие зоны стабильности, изменить более широкие паттерны жизни, нам нужны гораздо более мощные инструменты. Прежде всего нам нужна радикально новая ориентация на будущее.
В конечном счете, чтобы управлять изменением, мы должны принять его. Однако идее, что личное будущее до некоторой степени можно принять, противостоит стойкое человеческое предубеждение. В глубине души многие люди верят, что будущее - это неизвестность. Тем не менее правда в том, что мы можем навязывать возможности переменам, которые хранятся для нас про запас, особенно определенным крупным структурным изменениям, и есть способы использовать наши знания в создании личных зон стабильности.
Например, мы можем с определенностью предсказать, что, если преждевременная смерть не оборвет нашу жизнь, мы станем старше; наши дети, наши родственники и друзья тоже станут старше; с определенного момента наше здоровье начнет ухудшаться. Результат такого простого умозаключения очевиден: мы способны в значительной мере делать прогнозы относительно своей жизни на год, пять или десять лет, предвидеть изменения, которые с нами произойдут в этот промежуток времени.
Мало индивидуумов и семей систематически планируют будущее. Когда строятся планы, они обычно связаны с бюджетом. Однако мы можем так же, как предсказываем денежные траты, предсказывать свой расход времени и эмоций. Таким образом можно приоткрыть наше будущее и оценить общий уровень перемен, ждущих впереди, периодически составляя "Прогноз времени и эмоций". Это попытка оценить процент времени и энергии, вкладываемых в различные важные аспекты жизни, и увидеть, как этот процент может измениться с годами.
Можно, например, записать в столбик названия тех секторов жизни, которые кажутся нам наиболее важными: здоровье, профессия, досуг, супружеские отношения, отношения
412
с родителями, сыновьями или дочерьми и т. д. Затем можно записать в каждой строке "предположительную оценку" времени, которое мы в настоящее время уделяем каждому данному сектору. В каче