ревоги все больше
овладевало Охотниковым. Произошло что-то, чего он понять еще не мог.
     Всю ночь Охотников не спал, мешали думы. Он вспоминал Катю, вновь
и вновь представлял себе,  как  его  маленький  отважный  сын  спасает
Юренева.  Теперь  в этом мальчике - вся его жизнь!  Но увидятся ли они
когда-нибудь?
     Несчастен тот  день,  когда  во  время  отхода  наших  войск  его
контузила разорвавшаяся бомба.  Когда  он  очнулся,  вокруг  уже  были
враги...  И он опять представил себе маленькую фигурку Коли,  который,
спотыкаясь, бредет за колонной пленных...
     В затылок  ему  мерно  дышал  Еременко.  К  груди тесно прижалась
широкая спина Юренева; он лежал неподвижно, словно замерев. Охотникову
чудилось,  что  он  не  спит,  а лишь притаил дыхание.  Когда дежурный
крикнул: "На правый бок повернись!" - и все автоматически повернулись,
Охотникову  показалось,  что  в  темноте  блеснули  глаза  Юренева.  И
беспокойное,  враждебное чувство,  от которого он не  мог  избавиться,
стало более осязаемым и определенным...
     Юренев действительно не спал.  Он напряженно думал о том, как ему
быть.  Курт Мейер будет несомненно доволен, если он выдаст коммуниста,
мужа  Охотниковой,  который  пользуется  среди  пленных  доверием.  Но
заплатит ли он ту цену,  которая позволит ему выбраться отсюда?.. Нет.
Курт Мейер слишком хитер.  С ним надо торговаться,  а для этого  нужно
иметь побольше товара.  "Терпение,  - говорил себе Юренев, - терпение,
Михаил!  Ты на верном пути.  Умей молчать,  и ты победишь. Чем крупнее
ставка, тем больше выигрыш!.."


Глава четырнадцатая
                               РАЗВЕДКА

     Рано утром Колесник получил сообщение,  что на станцию Синельничи
прибыл необычный эшелон - тридцать платформ с сеном.  По тому, с какой
тщательностью сено спрессовано в большие  тюки,  и  еще  по  некоторым
признакам его наверняка везут издалека, возможно из самой Германии.
     Странное дело!  Как правило,  немцы  для  своих  обозных  лошадей
забирали  сено в деревнях.  Правда,  на среднем Дону,  у мадьяр,  была
кавалерия, но и для нее никогда не доставляли сено целыми эшелонами.
     Через полчаса   в  блиндаже  состоялся  военный  совет.  Колесник
подробно расспрашивал одного партизана из местных жителей о  том,  что
собой представляет станция Синельничи,  а Геннадий Андреевич, разложив
на столе карту, внимательно изучал дороги, которые вели к ней.
     Партизан обнаружил   хорошее   знание  своего  района:  до  войны
Синельничи были небольшим полустанком,  с  тремя  путями  и  даже  без
водокачки. Но теперь этот полустанок приобрел крайне важное значение -
он стал крупной тыловой базой гитлеровцев.  Подходы к нему  укреплены,
во  многих  местах  вокруг  построены доты,  длинными полосами тянутся
проволочные заграждения  и  минные  поля.  Прорваться  к  станции  без
крупного боя невозможно.
     - Вот что,  - выслушав его,  сказал  Колесник,  -  я  должен  все
увидеть своими глазами. Пойдемте в разведку, а тогда и решим.
     Два часа спустя  небольшой  отряд,  состоящий  из  пяти  человек,
углубился в лес. До станции напрямик было не больше десяти километров;
кроме  Геннадия   Андреевича   и   Колесника,   в   отряде   шли   три
партизана-автоматчика.  Колесник  взял  их  с  собой на всякий случай:
вдруг понадобится послать связного обратно в лагерь -  мало  ли  какие
неожиданности возникнут на пути.
     Полтора часа  они  пробирались  по  болотам;  партизаны  вели  их
хожеными тропами;  под ногами хлюпала и пузырилась гнилая вода, однако
толстый мох выдерживал тяжесть тела.
     День был солнечный,  один из тех осенних дней, когда кажется, что
лето еще не уходит  и  даже  тронутые  желтизной  листья  берез  вновь
обретут  свой цвет.  По деревьям прыгали белки.  Забравшись на верхние
суки, они удивленно рассматривали людей.
     Шли цепочкой,   один   за  другим,  редко  останавливаясь,  чтобы
отдохнуть и перекусить. Колесник заметно устал. Он был из тех силачей,
которые  могут  выжать  многопудовую  штангу,  но  с  трудом переносят
длительное физическое напряжение; что же касается Геннадия Андреевича,
то он изо всех сил скрывал боль в до крови стертых пятках. Он старался
идти  впереди,  вслед  за  молодыми  партизанами,  которые  шли,  тихо
переговариваясь  о  своих  делах,  словно их не подстерегала на каждом
шагу опасность.
     Вдруг совсем  близко,  за  деревьями,  протяжно  и хрипло загудел
паровоз.  Все невольно приостановились, как будто гудок предупреждал о
грозящей   опасности.  Колескик  послал  одного  из  молодых  партизан
выяснить  обстановку  -  вдоль   железнодорожной   насыпи   несомненно
расставлены посты. Теперь самое главное - суметь их обойти и незаметно
приблизиться к станции.
     Партизан пропадал минут десять, а когда вернулся, на его круглом,
румяном от ветра лице  с  короткими  рыжеватыми  усиками,  которые  он
отрастил,  чтобы  казаться старше,  появилось выражение растерянности.
Еще издали он безнадежно махнул рукой,  и  Колесник  проворчал  сквозь
зубы:
     - Этого Куликова никогда больше посылать не буду,  Всегда доложит
что-нибудь неприятное!..
     Но дело было совсем не в Куликове.  Только что  прошел  состав  с
немецкими  солдатами,  а  вдоль  насыпи  через  каждые  двести  метров
расставлены часовые.  На крутом изгибе дороги, там, где колея начинает
постепенно  спускаться  к  мосту,  построен крепкий дот с пулеметами и
орудием. Еще два-три дня назад его не было...
     Решили вновь  углубиться  в  лес  и,  сделав крюк,  выйти прямо к
поросшему лесом  холму,  с  вершины  которого  можно  разглядеть,  что
делается на станции.
     О том,  как  он  тогда  шел,  Геннадий  Андреевич  не  мог  потом
вспоминать.   Грубые  портянки,  которыми  он  неумело  обернул  ноги,
казались ему напильниками.
     Наконец Колесник  заметил,  что  он  хромает,  остановил  всех  и
приказал ему снять сапоги.
     Глядя на  окровавленные  ноги Геннадия Андреевича,  он сокрушенно
покачал головой и обернулся к партизанам:
     - Кому сапоги велики?
     - Мне, Антон Мироныч, - отозвался Куликов.
     - А  ну-ка,  обменяйся с товарищем Стремянным да покажи ему,  как
надо обуваться...
     В полдень  разведка наконец достигла холма.  Цепляясь за деревья,
все стали взбираться на крутой подъем.  Молодые  парни  делали  это  с
большей  ловкостью,  чем  их  пожилые  начальники,  но  даже  Геннадий
Андреевич ни разу не  сорвался  с  кручи,  цепко  хватаясь  за  стволы
деревьев.
     На вершине холма  они  остановились.  Даже  невооруженным  глазом
отсюда были видны тяжелые составы поездов с вкрапленными в них желтыми
кубиками спрессованного сена на платформах.
     Колесник и  Геннадий Андреевич по очереди рассматривали составы в
бинокль.  Да, в странной аккуратности, даже нарядности платформ что-то
таилось.
     - Зачем им столько сена?  - удивленно  спросил  Колесник.  -  Его
хватит кавалерийскому корпусу на целый год.
     - Здесь несомненно кроется  какая-то  цель,  -  заметил  Геннадий
Андреевич.
     - Взять бы да и  зажечь  это  сено,  вот  здорово  бы  горело!  -
простодушно сказал Куликов. - Антон Мироныч, давайте подожжем!..
     - Ты  сначала  к  нему  подойди!  -  сердито  оборвал   партизана
Колесник.
     Действительно, если бы эшелон с сеном  вспыхнул,  вряд  ли  можно
было бы спасти и соседние эшелоны,  груженные минами и снарядами.  Для
этого хватило бы одной зажженной спички! Но как ее поднести?..
     Все напряженно думали.  Станция хорошо укреплена - это видно даже
при  самом  беглом  осмотре.  Ее  окружают  по  крайней  мере   восемь
поставленных в шахматном порядке дотов. Вдоль вагонов ходят часовые, и
несомненно много солдат прячется в блиндажах.
     К станции  ведет единственная дорога.  Она круто огибает холм,  а
затем под  прямым  углом  устремляется  к  железнодорожному  переезду.
Дорогу  эту  могут  обстреливать сразу четыре дота,  не считая огня из
замаскированных пулеметных гнезд.
     Взглянув вниз,  на  подножие  холма,  Геннадий  Андреевич  вдруг,
пораженный, воскликнул:
     - Смотрите!..
     Все посмотрели в направлении его протянутой руки.  Из-за холма на
дорогу  вышла  тощая  белая  корова  с провалившимися боками.  Сначала
казалось,  что  она  идет  одна.  Но  затем  партизаны  увидели   двух
крестьянских пареньков с хворостинами.  Они медленно брели за коровой,
о чем-то между собой разговаривая.
     - Интересно, - удивился Геннадий Андреевич, - куда они ее гонят?
     - Как видно, на станцию, - сказал Колесник.
     - На станцию?.. А что им там делать?..
     Ему никто не ответил.  Действительно,  зачем двум паренькам гнать
свою корову туда,  где ее наверняка отберут,  а если их самих отпустят
живыми, то это будет чудом?
     - Они  идут  довольно уверенно,  - заметил Геннадий Андреевич,  -
словно ничего не боятся...
     - Да, это верно, - согласился Колесник. - Надо бы их задержать.
     - А что это нам даст? - спросил Куликов.
     - Много!  - вдруг горячо сказал Геннадий Андреевич.  Его внезапно
осенила неожиданная и дерзкая идея:  - Ведь корову могут  гнать  и  не
они!
     - М-да,  -  проговорил  Колесник,  раздумывая  над  предложением,
которое ему было не совсем еще понятно.  - Ну ладно, - вдруг решил он.
- Товарищ Куликов,  давай этих парнишек сюда!..  Только осторожнее, не
пугай их!..
     Куликов и еще один партизан опрометью бросились вниз  по  склону.
Между деревьями замелькали их изодранные ватники.
     Вот они достигли дороги и быстро нагнали ребят, которые от страха
бросили свои хворостины.
     - Опять этот Куликов  комедию  разыгрывает!  -  сердито  пробасил
Колесник.  -  Ему  говорят  -  не  пугать,  а  он,  как зверь на ребят
бросается!..
     Он нагнулся  над  обрывом,  чтобы получше разглядеть крестьянских
парнишек,  которые торопливо взбирались наверх впереди партизан.  Было
им  лет  по  тринадцать-четырнадцать.  Одетые  в лохмотья,  они чем-то
неуловимо походили друг на друга,  -  может  быть,  их  равняло  общее
несчастье, которое уничтожило их детство.
     Довольные тем,  что  они  успешно   выполнили   приказ,   молодые
партизаны привели мальчиков на полянку.
     - Вот они,  орлы,  Антон Мироныч,  - сказал Куликов.  - А это  их
документы!..
     - Документы? - удивился Колесник. - Давай-ка их сюда!..
     - Как тебя зовут, мальчик? - обратился Геннадий Андреевич к тому,
что стоял поближе.
     Это был высокий,  худощавый паренек с тем сосредоточенно-пытливым
выражением светлых глаз, которое выдавало в нем природную сметку.
     - Сема,  -  ответил  он  и  при  этом  как-то  покровительственно
взглянул  на  другого  мальчика,  поменьше  ростом,  черноволосого,  с
темными глазами, на которых еще не высохли слезы.
     - А куда же вы шли,  Сема? - вступил в разговор Колесник. - Ты не
бойся, мы тебе ничего не сделаем...
     - Я знаю, что вы нам ничего не сделаете, - ответил Сема, - только
корову отберете.
     - А почему мы ее отберем?
     - Вы партизаны... Вам есть нечего!..
     - Вот ты и ошибся,  - засмеялся Колесник.  - Хочешь, я тебя салом
угощу?
     Он вынул из одного кармана кусок сала,  весь  в  желтых  табачных
крошках,  из  другого - толстый ломоть хлеба,  разрезал все это ножом,
который протянул ему Куликов, на две равные части и протянул ребятам:
     - Ешьте! У партизан добра много!..
     Ребята смутились. Первым протянул руку Сема, а за ним и меньший.
     - Вы что - братья? - спросил Геннадий Андреевич.
     - Нет,  они не братья,  - Колесник  тряхнул  двумя  бумажками.  -
Интересное   дело   получается,  товарищи.  Посмотрите-ка,  что  здесь
написано!..
     Он протянул Стремянному бумажки,  изрядно потрепанные. Видно, они
уже побывали во многих руках.
     Геннадий Андреевич  взял  документы  и  несколько  раз  перечитал
каждый.  Один  из  них  -  накладная,  подписанная  старостой  деревни
Стрижевцы. В накладной значилось: "Одна корова, отпущенная на убой для
нужд коменданта  станции  Синельничи";  другой  -  пропуск  с  печатью
немецкой  комендатуры;  чьим-то  корявым  почерком в него были вписаны
имена и фамилии обоих пареньков - Семена Бушуева и Василия Ломакина.
     Смелый замысел,  который возник у Геннадия Андреевича, как только
он увидел на дороге корову и обоих маленьких пастухов, теперь приобрел
реальные очертания.
     Он отозвал Колесника в сторону,  за кусты,  так,  чтобы никто  не
слышал, и рассказал, как думает осуществить операцию.
     - Вот что,  - выслушав его,  предложил Колесник, - давайте-ка еще
раз допросим ребят.  Выясним, знают ли они, куда идут, и есть ли у них
знакомые на станции.
     Они вернулись  на  полянку,  сдерживая  охватившее  их  волнение.
Ребята еще расправлялись с салом,  а молодые  партизаны,  посмеиваясь,
смотрели вниз, на дорогу.
     - Что смеетесь?  - спросил Колесник и вдруг заметил, что их всего
двое. - А где Куликов?
     Партизаны громко засмеялись.
     - Он там за коровой гоняется! - сказал один из них. - Она норовит
его на рога поддеть!
     Колесник рассердился:
     - Чем пустосмешничать, пошли бы лучше помогли.
     - Он и сам справится!
     Колесник подошел к пастушкам, которые смотрели на него без всякой
боязни. Только у Семы как-то посерьезнели глаза.
     - Если корову берете,  дядя,  - сказал он, - то дайте расписку, а
то наш староста задерет он нас до смерти.
     Колесник улыбнулся:
     - Расписку вы, ребята, получите. Да не только расписку, мы вашему
старосте даже письмо напишем. Как его фамилия?
     - Гордеев. А мы его зовем Костыль.
     - Почему так?
     - Он колченогий. На левую ногу хромает.
     - Придет время, мы ему и другую перебьем. А чья это корова?
     - Колхозная!
     - Куда вы ее ведете, знаете?
     - На станцию.
     - А зачем?
     - Солдат кормить! - вдруг тоненько сказал Вася.
     И все рассмеялись, так неожиданно прозвучал его голос.
     - А им что, есть нечего? - спросил Колесник.
     - Не знаем, - сказал Сема. - Костылю какой-то офицер приказал.
     - А часто вы на станцию коров водите?
     - В первый раз.
     - И вас там никто не знает?
     - Нет, - сказал Сема.
     - А вы не боитесь - вдруг вас арестуют?
     - Костыль сказал, что раз мы идем с коровой, то нас пропустят. Да
и пропуск комендант дал...
     - Сколько времени вы уже идете?
     - Утресь вышли.
     - Когда должны вернуться?
     - Как немцы отпустят.
     Колесник улыбнулся.
     - Мудро сказано!.. У вас есть родители?
     - У меня - дедушка, - сказал Сема, - а у Васьки - мать.
     - Как же они вас отпустили?
     - Попробуй не отпусти!  У Костыля палка - во!  - И  Сема  помахал
сжатым кулачком, показывая, какая у старосты большая палка.
     - Доберемся мы еще до него!  - зло прищурился Колесник.  -  Скоро
вашему старосте каюк будет.
     План Геннадия Андреевича  был  принят  с  небольшими  поправками.
Ребят  пока  задержали.  Колесник  написал своему заместителю приказ и
вручил его Куликову, который привязал наконец корову к дереву.
     - На,  - сказал он, - на все дело тебе два часа. Обратно скачи на
лошади. Помни, от тебя все зависит!..
     Куликову не  нужно  было  повторять  дважды.  Он засунул приказ в
карман гимнастерки,  тщательно застегнул карман и  бросился  бежать  в
лагерь.


Глава пятнадцатая
                            ВАЖНОЕ ЗАДАНИЕ

     С того самого момента,  как Никита  и  Клавдия  Федоровна  решили
переправить ребят к Геннадию Андреевичу, в судьбе Коли наступил резкий
перелом.  За последние  недели  он  так  много  пережил,  столько  раз
чувствовал себя одиноким!
     В новом товарище,  Вите Нестеренко, Колю раздражали его вялость и
нерешительность.  По  всякому  поводу  он бегал советоваться к Клавдии
Федоровне.  Мая невзлюбила его за оттопыренные уши и прозвала лопухом.
Витя во всем старался подражать Коле,  но у него ничего не получалось.
Коля нарочно заманивал его на крышу сарая,  а потом прыгал вниз.  Витя
долго  собирался  с духом,  примериваясь,  куда бы прыгнуть,  чтобы не
налететь на дерево,  и где земля помягче,  но так и  не  решался.  Эти
минуты доставляли Мае большое удовольствие; она стояла внизу и осыпала
Витю насмешками.
     Когда Коля узнал,  что Клавдия Федоровна отправляет их всех троих
к Геннадию Андреевичу, он очень обрадовался. Теперь он сможет передать
ему  то,  о  чем  говорил  Степан  Лукич.  Да и быть рядом с Геннадием
Андреевичем! - чего же можно желать лучшего! Он наверняка поможет отцу
бежать. А как хорошо будет, когда они все вместе уйдут к партизанам!
     Коля долго не мог привыкнуть к мысли о том,  что дядя  Никита  не
предатель.  Ему мерещился автомат в его руках в тот самый вечер, когда
гестаповцы пришли за матерью... Ну, а если дядя Никита свой, то кто же
тогда Михаил?..  И вдруг Коля вспомнил,  с каким презрением говорили о
Михаиле старики партизаны.  Но как же так:  ведь на его глазах  Михаил
убежал от полицаев!  Значит,  он свой!  А выдал его дядя Никита!  И он
тоже свой!  Есть отчего закружиться голове.  Во всяком  случае,  после
того как старики отнеслись к Михаилу с презрением,  у него уже не было
к нему того беспредельного  доверия,  которое  возникло  после  первой
встречи.
     Все эти мысли стали беспокоить Колю уже тогда,  когда он оказался
в   партизанском   лагере,   и   события  недавнего  прошлого  как  бы
отодвинулись от него.
     Только два  дня  прошло с тех пор,  когда на рассвете дядя Никита
вывел их закоулками на окраину города,  предварительно рассказав, куда
надо  идти.  С  биржи  труда  им  дали направление на работу в деревню
Чернизовку.  В действительности они должны были,  не доходя до деревни
пяти  километров,  свернуть  налево  и направиться к лесу.  Затем Коля
должен был оставить ребят в глубине лесной опушки и пойти  на  розыски
Геннадия Андреевича.
     Ребята благополучно добрались до леса, - несколько раз, когда они
проходили  по  деревням,  полицаи проверяли их документы,  а один даже
приказал развязать мешок.  Но их  не  задержали.  Мало  ли  подростков
направляется из города на работу...
     В партизанском   лагере   ребята   впервые   за   много   времени
почувствовали себя в безопасности. Здесь им сразу же нашлось дело. Маю
определили в санитарную часть,  к фельдшеру Михееву, который давно уже
требовал  себе  помощника.  Витю  направили  на кухню,  в распоряжение
повара Потапыча, когда-то служившего в лучшем ресторане города; раньше
у него был толстый живот, который, как Потапыч любил говорить, был его
"фирмой", а теперь повар на партизанских харчах сильно похудел. Он тут
же   посадил  Витю  чистить  картошку.  Витя  орудовал  большим  ножом
добросовестно,  но  медленно,  и  Потапыч,  посмеиваясь,  называл  его
"старым   одром"...  Больше  всех  повезло  Коле.  Помощник  командира
партизанского отряда Дудников,  кавалерист,  страдавший от  того,  что
живет  в  лесу,  вдалеке  от  степных просторов,  приставил мальчика к
лошадям. Коле вручили щетку и скребницу.
     Жизнь в  лагере шла своим чередом.  Партизаны укрепляли блиндажи,
отправлялись на  посты,  ходили  в  разведку.  Три  дня  назад  группа
партизан совершила налет на колонну автомашин, груженных боеприпасами.
Часть боеприпасов  взорвалась,  а  ящиков  тридцать  с  патронами  для
автоматов  принесли  в  лагерь.  Теперь эти патроны распределяли между
теми, у кого были трофейные автоматы.
     В штабном блиндаже начальник штаба Великанов и командиры двух рот
составляли сводку о действиях отряда за  последние  три  месяца  -  ее
ожидали  в штабе партизанского движения.  Они подробно перечисляли все
операции:  был  подорван  железнодорожный  мост,  и  на  целую  неделю
прекратилось   железнодорожное   сообщение;   совершили  нападение  на
немецкий гарнизон в поселке Крутой Яр и забросали гранатами дома,  где
жили солдаты;  после короткого, стремительного боя партизаны отошли, а
гитлеровцы два дня хоронили своих убитых; диверсионная группа взорвала
склад  с