, не жалея сил, чтобы вырос в поле хлеб? Чир, чир, чир!"
      Молодые воробьи -- ни слова. Молчат. Только клювы мелькают -- так они
торопятся.
      Когда немного подкрепились, отвечают: "Хлеб сам родился!"
      "Всю весну и пол-лета  ты в гнезде просидел, что ты можешь  знать? --
говорит бесхвостый воробей. -- Поглядел  бы  ты,  сколько человеку пришлось
поработать, чтобы созрели эти зернышки! А ведь клевать не стесняешься! Чир,
чир, чир!"
      Молодые воробьи промолчали. И с тех пор на вечерних собраниях  на то-
поле что-то не было речи  об  отлете  в  теплые края. Зато много говорили о
том, что  хлеб  уже везут на мельницу и там всегда можно кое-что найти. И о
том, не пошарить ли в саду -- там есть сливы, а то и груши.
      Молодые выслушивали ораторов, не противореча. Даже  тогда, когда один
из стариков сказал, что с человеком  можно ужиться, если не воровать у него
на глазах и уметь вовремя спрятаться на заборе или на дереве. Все было тихо
и мирно.  Вдруг  ни с того ни с сего -- скандал! Когда старики прилетели на
тополь, молодые сообщили им,  что завтра летят в лес. Они, мол,  решили те-
перь поселиться в лесу и питаться лесными ягодами или, на худой конец, мош-
ками.
      "Зачем? Зачем? Чир, чир, чир!" -- недоумевали старые воробьи.
      "С  человеком  можно жить, -- чирикнул вертлявый во-робейка,  который
верховодил у молодых,--но сейчас на поля и в огороды вышли  какие-то страш-
ные  твари.  Туловище  у них из жердей, на голове старые шляпы, а пальцы из
соломы! А мы узнали от вороны, что в лесу таких чудовищ нет. Летим в лес!"
      "В лес! В лес! В лес!"  -- надрывалась вся молодежь. И снова поднялся
такой тарарам, что старая сова выглянула с колокольни и крикнула:
      "Тихо! Цыц! Что  такое? Кугу! Ну,  попадись мне только  ктонибудь  из
вас! Век меня не забудет!"
      Старейший воробей,  когда старики спросили  его, что он обо воем этом
думает, не отвечал ничего, а прямо  полетел на чердак, где у него была уют-
ная квартирка.
      С первыми лучами  солнца молодые воробьи отправились в лес. Смотрят--
а горлицы целыми стаями кружат  над  верхушками  сосен. Спрашивают воробьи:
"Что у вас стряслось?"
      "Нет больше  нашего любимого корма, -- отвечает им  одна. -- И погода
вот-вот испортится. На морозе ворковать не станешь. Мы улетаем! Для горлицы
родина там, где всего вдоволь и тепло!"
      "Летим в теплые края! -- закричали остальные горлицы. -- Хотите с на-
ми?"
      "Нет, спасибо! -- отвечали воробушки. -- Нам это не подходит.  Мы ос-
таемся в лесу".
      "Тут ласки! Берегитесь  ласок!" -- проворковали горлицы, а больше ни-
чего не сказали, потому что им было некогда.
      Молодой вожак заметил на можжевельнике ягоды.  Он  чирикнул  об  этом
своим. Воробьи облепили можжевельник. Клюют ягоды. Аж клювы у них сводит --
до того противно! Но едят и  похваливают. Как же им признаться, что от этих
лесных ягод, от такого деликатеса у них все нутро наизнанку выворачивает!..
      И вдруг -- писк! Запищал один, второй, третий воробьишка.
      "Ой, пустите! Караул, спасите!"
      Воробьи поднялись --  и  наутек. Полетели в огород.  Поглядели  - - и
глазам своим не поверили. На тех самых чудищах, от которых они убежали, си-
дят старые воробьи и как ни в чем не бывало почесывают носами крылышки.
      Старый воробей -- тот самый, с выщипанным хвостом, -- спрашивает:
      "Ну что, вернулись уже из лесу? Как вам понравились ягоды,  чир, чир,
чир? Видно, не всем они впрок пошли, чир, чир, чир!"
      Молодым и крыть нечем. Больше они в лес уже не летали.

      3

      Как-то полетели воробьи на мельницу клевать рассыпанное зерно. Что-то
их спугнуло. Они взлетели и спрятались у мельника в саду.  Рос  в этом саду
старый ясень. На нем было гнездо скворца. В такой деревянной  будочке, при-
битой к дереву.  На  дощечке перед  скворечником  сидел скворец. Он  вертел
хвостом и  сам вертелся, как полагается  скворцу. Заметил воробьев  и начал
напевать: "Чижик-пы... где  ты  бы... Чижик-пы... где ты  бы?.."  Хоть он и
старательно подслушивал, что люди поют, но всю песенку выучить не сумел.
      "Воображала! Думает, наверно,  что похож на человека! Похож, как же!"
-- чирикнул какой-то дерзкий воробушек.
      Но скворец,  очевидно, не услышал.  Он снова повертел хвостом и гово-
рит:
      "Этот сырой климат мне вреден! У меня же голос, понимаете?  Боюсь по-
терять свой дивный голос. И вообще пребывание в этой стране для птицы моего
круга и  с моим  талантом... Я уезжаю! В Италию!  Ах, Италия!.. Может быть,
весной вернусь. Прошу посторожить мой дом. Чижик-пы... где ты бы... гм! Так
и есть -- уже охрип. До свидания!" -- крикнул он, вспорхнул -- и только его
и видели.
      "Лети куда угодно, паяц расфуфыренный! А мы тут  останемся!" -- крик-
нули вслед ему воробьи. А бесхвостый воробей чирикнул:
      "Когда вернешься,  найдешь в своем  доме два -- три приличных воробь-
иных семейства".
      И в тот же вечер на совещании бесхвостый воробей спросил молодых:
      "Ну как, собираетесь покидать родную землю?"
      "Никогда! Тут нам  жить и умирать!"  -- дружно отвечала  молодежь.  А
один крикнул:
      "С человеком можно поладить!"
      "Его даже приручить можно!" -- пробормотал бесхвостый воробейка и од-
ним глазом покосился на воробьиного патриарха.
      Но старейший воробей и на этот раз ничего не сказал и сразу же закрыл
собрание, потому  что дождь лил не на шутку. А у старика был ревматизм, и в
ненастье у него всегда ломило в правом крыле. Только по дороге на чердак он
шепнул Бесхвостому:
      "Набрались ума,  ребятишки!  Порядочные  воробьи  выросли,  чир, чир,
чир!"
      "А когда мы им покажем ручного человека?" -- спросил Бесхвостый.
      "Когда настанет время, чир! --  осадил  его старец. -- Ох, и  замучил
меня этот  ревматизм!"--простонал он и  зарылся с головой в солому, которой
полно было на чердаке.

      4

      На  другой  день  тоже шел дождь. И на следующий лило как из ведра. И
так -- каждый день. Собрания на тополе становились вс„ печальнее. Все жало-
вались, плакались, пищали. И ниоткуда ни совета, ни помощи! Ведь воробьиный
старейшина носа не показывал  -- так и сидел на своем чердаке.  Только Бес-
хвостый летал к нему и сообщал обо всем, о чем говорилось на сборищах.
      "Если дальше будет так холодно, мокро, пусто и голодно, мы все пропа-
дем, -- убеждал он старца. -- Не для чего откладывать!"
      Патриарх все выслушивал, кивал головой, жаловался на ревматизм. Но не
давал ни советов, ни приказа.
      И вдруг однажды утром -- солнце! Небо чистое! Туч-- ни следа! Старей-
ший воробей вызвал к себе Бесхвостого.
      "Сегодня выступаем! -- говорит. -- Сбор! И сразу же в путь!"
      Бесхвостый долго  собирал стаю. Уговаривал, подгонял. Наконец полете-
ли. Старейшина -- впереди. Летят. Пролетят немножко и садятся на  озимь или
на кусты. Ведь воробей--летун  неважный:  махнет несколько раз крылышками и
уже не  прочь отдохнуть. На каждом привале --  совещание. Все хотят узнать,
куда они направляются. А воробьиный старейшина словно и не слышит, что вок-
руг творится.  Молчит. Только почесывает перышки  на свеем больном  крыле к
время от времени шепчет Бесхвостому:
      "Поторопи ты молодежь! Нам надо до вечера быть там. А ведь ты знаешь,
сколько еще осталось лететь".
      Поднялись, полетели дальше, снова опустились в кусты. Минутку погово-
рили и снова в путь.
      Наступил полдень. Солнце все  жарче.  Воробьишки едва уже машут изму-
ченными крыльями. А старейший воробей все подгоняет их и подгоняет, торопит
и торопит.
      И что ж удивительного,  если  на последнем привале воробьи взбунтова-
лись. Случилось это в облетевшем саду возле беленького домика, у  самой до-
роги.
      "Не тронемся отсюда! Чир, чир, чир!" Бесхвостый летает  от одного во-
робья к  другому, объясняет, уговаривает.  Никакого толку! И слушать не хо-
тят. А  тот вертопрах, который  у молодых верховодил, выскочил, заорал: "За
мной!"
      И полетел в огород. Воробьи сели на мак. Бесхвостый подскочил  к ста-
рейшине: "Что будет? Что будет?" -- ахает. "Дай им немного подкрепиться, --
успокаивает его старец. -- Долго они тут не задержатся". Едва он это произ-
нес, как вдруг -- бах! Выстрел! "Спасайся кто может!" --  закричали воробь-
ишки и -- наутек.
      "За мной!" --  крикнул  воробьиный старейшина и повернул перепуганную
стаю прямо к городу. А город уже виднелся вдали.
      Около кладбища старик еще раз повернул и совершил круг над огородами,
возле казарм. Бесхвостый подлетел к нему и спрашивает: "На ясень или на ли-
пу?"
      "На липу, понятно, что на липу! И подгоняй задних, чтобы никто не от-
стал по дороге".

      5

      Наконец-то! Старейший воробей уселся на самой  верхушке липы. Осталь-
ные воробушки  -- измученные, запыхавшиеся --  расселись на ветках.  А Бес-
хвостый все носился. Летал вокруг  дерева,  успокаивал,  мирил тех, которые
ссорились из-за места. Каждый хотел сидеть как можно ближе к  старцу, чтобы
лучше слышать, что он скажет. Бесхвостый урезонивал, уговаривал,  а тех, на
кого слова не действовали, щелкал по лбу. Наконец порядок был установлен.
      "Готово?"  --  чирикнул воробьиный старейшина. "Вроде да! --  отвечал
Бесхвостый. -- Можно начинать!"
      Воробьиный патриарх как следует откашлялся, вытер клюв о ветку, пере-
сел туда, где меньше дуло, и чирикнул: "Тихо!"
      Гомон внезапно оборвался. Старец еще раз  прокашлялся, уселся поудоб-
нее и начал: "Воробьиный народ!"
      "Слушайте, слушайте! Слушайте! Чир, чир, чир!" -- зазвенело в ветках.
      "Воробьиный народ! -- повторил  старец  и откашлялся. Снова вытер нос
об ветку и продолжал:
      -- Вы научились уже многому!
      "Научились! Научились!"  --  заголосили  воробьишки, и снова поднялся
такой гвалт, что старейшина не мог произнести ни слова.
      Только когда Бесхвостый  крикнул:  "Цыц! Пусть кто-нибудь только пис-
кнет без  спроса -- я ему покажу!" -- стало немного тише и старец смог про-
должать.
      "Вы уже узнали себя и поняли, что воробей никогда не  покидает родной
земли, не бежит в теплые края, как делают другие птицы!"
      "Позор им! Позор им! Долой!" --закричали воробьи. И так зашумели, что
Бесхвостому пришлось клюнуть нескольких самых  ярых  крикунов,  потому  что
иначе он  никогда бы не успокоил собрание. Когда  стало немного потише, ма-
ленькая воробьиха, промокшая до последней пушинки, ни с того ни с сего зак-
ричала: "Ах, как же холодно в  нашей любимой отчизне!" Но сосед дал ей тыч-
ка. И снова стало тихо. Старец продолжал: "Вы узнали и человека".
      "Узнали! Узнали! Узнали! Чир, чир, чир!"
      "И поняли, что с ним можно ужиться!" -- сказал старейшина.
      Тут только и разразился настоящий скандал! Выскочил вперед Ячменек. И
крикнул прямо в лицо старику: "А  кто стрелял в нас, когда мы мак обирали?"
Разразилась небывалая буря  жалоб,  крика, писка. Бесхвостый довольно долго
метался по липе, прыгая с ветки  на ветку. Не так-то легко было утихомирить
собрание.  Особенно  возмущались все,  понятно,  человеческой  несправедли-
востью. А тут еще, как назло, маленькая воробьиха пискнула с  места тонень-
ким, как ниточка, голоском:
      "Все требуют  справедливости от других, а от себя  никто!" Едва ее не
заклевали!
      Старейшина воспользовался тем,  что  в конце концов все обезголосили,
прокашлялся, чирикнул и продолжал:
      "Знайте же, что есть люди  ручные  и дикие! Чир! Дикий человек  готов
наброситься на воробьев из-за любого пустяка. Дикий не любит, когда воробьи
таскают у него то, что,  как  ему кажется, принадлежит ему, человеку.  Чир,
чир, чир! А вот ручной, совершенно ручной..."
      "Ха-ха-ха! -- засмеялся выскочка -- вожак желторотых. -- Ты нас, вид-
но, за малых детей принимаешь! Будет сказки рассказывать! Хотели бы мы уви-
деть своими глазами такого "совершенно ручного человека"!"
      Старец ни звуком не ответил на эти издевательские выпады.
      Он переждал минутку,  перескочил на другую ветку, вытер нос, взмахнул
крылышками и снова заговорил:
      "Поскольку там,  где мы  жили до сих пор, то  есть в деревне, воробью
хорошо только летом, а зимой--не дай боже..."
      "Ой, да, да, да!" -- пропищал какой-то изголодавшийся воробейка.
      "Я решил, -- продолжал старец, -- поселить вас на зиму в город. Здесь
и есть город".
      "А что такое город?" -- вылез с вопросом  молоденький воробушек. Бес-
хвостый было кинулся на него. Однако старейшина махнул ему крылом и спокой-
но объяснил:  "Город --  это место, где живет много  людей, где есть теплые
чердаки, где на улицах можно найти зерно даже в самый жестокий мороз".
      "Даже в мороз? -- поразились воробьи. -- Чир, чир, чир!"
      "Даже в морозы!" -- подтвердил старейший воробей.
      "А где? Где?" -- допытывались молодые.
      Старик не захотел ответить вслух. Он  подмигнул Бесхвостому. Бесхвос-
тый наклонился к одному маленькому воробушку, сидевшему рядом с ним на вет-
ке, и что-то шепнул ему на ухо. Тот что-то сказал  своему  соседу. И каждый
удивленно открывал  глаза, кивал головой  и шептал на ухо следующему только
что услышанную новость.
      Через минуту по всей липе, от верхушки до самой нижней  ветки, звучал
изумленный шепот:
      "Лошади! Лошади! Лошади! Чир, чир, чир!"
      А  маленькая  воробьиха, которая все время выскакивала с  неуместными
заявлениями, не утерпела и на этот раз.
      "Мы таких вещей никогда не ели!" -- возмущенно крикнула она.
      Снова получила тычка. И опять стало тихо.
      "Итак, возлюбленный мой  народ, -- сказал воробьиный патриарх, -- ре-
шил я,  что  эту зиму проживем мы в городе, где воробью, как я уже говорил,
живется гораздо легче. Но этого мало. Для зимовки выбрал я такой дом, в ко-
тором проживает: в котором проживает: --  повторил он и после паузы еще раз
с ударением произнес, -- в котором проживает:"
      У воробьев от нетерпения замерло сердце в груди,  а маленькая воробь-
иха опять не удержалась: "Мы уже слышали, что проживает! Но кто?"
      "Совершенно ручной человек",--сказал Патриарх и торжественно  оглядел
все собрание.
      Воробьи были так  ошеломлены  этой новостью, что едва-едва, тихонечко
чирикали: "Ручной? Ручной человек? Чир, чир,  чир!" Они и верили и не вери-
ли. Переглядывались  между собой, посматривали  то на Патриарха, то на Бес-
хвостого.
      "Тсс!" -- прошипел Бесхвостый и показал клювом на ворота.
      Все посмотрели в ту сторону.
      "Вот как раз идет "совершенно ручной человек!" -- чирикнул Патриарх.
      После этого сообщения наступила такая тишина, словно на ветках не бы-
ло ни единого воробья.
      Неудивительно поэтому, что  я,  входя в сад, даже  и  не заметил, что
происходит на липе. И Тупи, и  Чапа, славные мои псы, проходя мимо липы, не
подняли и  головы. У кошки Имки, которая вышла  мне навстречу, хватало соб-
ственных забот  -- в частности, ей нужно было  внимательно следить за Пипу-
шем, вороном, -- нашим "ангелом-хранителем", и ей было не до воробьев. Одна
только Муся, галка, у которой всегда были счеты со всеми городскими воробь-
ями, поглядела одним, потом другим глазком на липу и сердито каркнула: "Уже
и к нам их принесло, выродков!" Воробьи следили за мной, широко открыв клю-
вы. Они забыли их закрыть даже тогда, когда я -- а со мной и собаки, кошка,
галка и ворон -- вошел в дом.
      А когда они опомнились.  Патриарха на липе уже не было. Он  полетел в
скворечник  на  ясень. То было его постоянное  зимнее  местопребывание.  От
скворцов там всегда оставались  перья  и пух. Словом, кое-какая меблировка.
Вдобавок скворечник был хорошо защищен от ветра.
      Старому ревматику жилось там, как у Христа за пазухой.
      На липе остался Бесхвостый. Воробьи  обступили  его  и принялись рас-
спрашивать. Но  Бесхвостый не любил долгих  разговоров, а потому  сказал им
только:
      "Старейшина его приручил. Еще в том году. Он даже корм  сам приносит!
И боится нас как огня!"
      "Боится? -- недоверчиво переспрашивают воробьи. -- Чир, чир, чир!"
      "Да, боится, -- заверил их Бесхвостый. -- Пусть  попробует опоздать с
едой, мы ему покажем!"
      Воробьи молчали.  От изумления у них,  как говорится, в  зобу дыхание
сперло. Только маленькая выскочка и тут чирикнула:
      "Нас он боится, а кошки не  боится? Кто хочет, пусть верит, чир, чир,
чир!"
      За это ее опять кто-то клюнул, и она притихла. Бесхвостый сказал:
      "И кошки боится! Я сам видел, как он ее кормил. И галки боится -- то-
же ее кормит. Понятно? И ворона боится -- того, который за ним ходит".
      "Значит, он  трус! -- дружно чирикнули  воробьи. -- Трус!  Трус! Чир,
чир, чир!"
      И с этой минуты репутация моя у воробьиного народа сложилась  -- или,
вернее, погибла -- окончательно.
      Воробьи переговаривались между собой вс„  тише  и  тише.  Смеркалось.
Наступала темнота.

      6

      Утром, едва рассвело,  Патриарх вышел из скворечника и занялся утрен-
ней гимнастикой -- стал отряхиваться  на  дощечке у входа в свою  квартиру.
Сразу же появился Бесхвостый. Сел рядом  и  спросил:  "Начинать?"  Патриарх
поглядел на  него косо. "Ты где слышал,  чтобы в  такое время кто-нибудь  в
этом доме завтракал? Чир, чир, чир!" -- удивился он и  неодобрительно пока-
чал головой.
      "Да ведь мы очень голодны", -- пытался извиниться Бесхвостый.
      Но старейшина оборвал разговор: "Не лезь, когда не спрашивают!"
      Бесхвостый со стыдом убрался на  липу.  А там уже все ожило.  Воробьи
чирикали наперебой про "ручного человека". Никто ничего не знал, тем не ме-
нее спорили яростно.  Маленькая воробьиха выскочила на самую верхнюю ветку,
где ее никто не мог достать и закричала во весь голос:
      "А я не верю! А я не верю!" -- и вызывающе вертела хвостиком.
      Но так как все были заняты  спором, никто не обращал на нее внимания,
и она могла утверждать все, что ей было угодно.
      Старейший воробей сидел  на своей завалинке и прислушивался. Двор по-
немногу просыпался. С  аппетитом  зевали собаки. Закудахтали куры. Селезень
Кашперек крякнул своей  супруге Меланке что-то такое, отчего громко загого-
тала  гусыня  Малгося. Каркнул хриплым басом Пипуш-ворон, наш  "ангелхрани-
тель", и немедленно Муся-галка застучала клювом по мискам и корытам.
      Хлопнула дверь кухни. Еще раз. Патриарх подождал минутку, покачал го-
ловой, подумал и шепнул про себя:
      "Если за  это время тут ничего не изменилось,  то, видимо, скоро зав-
трак. Надо начинать. Бесхвостый, Бесхвостый! -- чирикнул он. - - Пора!"
      Бесхвостый подал сигнал. Кто не  слышал  гомона,  который поднялся на
липе, не может и представить себе, на что способны воробьи!  Но Бесхвостому
все было мало. Он кричал на своих, подзадоривал их:
      "Эх вы, слюнтяи! Это называется крик? Разве так орут? Вы  думаете, он
обратит внимание на такой жалкий писк?"
      Потом он созвал ватагу старых, самых отважных крикунов  и перелетел с
ними на окно. Забарабанили в оконные стекла, в подоконник, в карниз.
      "Ты  что  спишь?! -- кричал Бесхвостый, заглядывая  в  комнату  через
стекло. --  Не  видишь, что на дворе уже белый день и мы давно ждем завтра-
ка?"
      Шум услышала Катерина. Она вышла  в  сад. Патриарх увидел ее и  сразу
повернулся к ней хвостом. Не любил он Катерину! Не мог ей простить, что пе-
ред самым его носом она заперла слуховое окно чердака, когда  он подбирался
к сушившимся там семенам.
      -- Ага, явился, старый жулик!  --  не  особенно учтиво приветствовала
его Катерина.
      Она поглядела на липу, увидела возмущенных воробьев и пошла ко мне:
      -- Наши прошлогодние нахлебники  уже тут как тут! Это они в  окно лу-
пят! Ужас, сколько этой прелести расплодилось за год! На липе просто черно.
      Я подошел к окну. Бесхвостый увидел меня и как закричит:
      "Наконец встал, лежебока!  Хотим есть! Есть! Есть!" И весь воробьиный
хор повторил: "Есть! Есть! Есть!"