она  была лишена более  подходящего общества. Она скучала. Целыми днями
дремала, позевывала. Вы хотите знать, страдала ли она от одиночества? Да, и
очень. Представьте  себе, что вы  находитесь в обществе существ, которые не
понимают ни вас, ни ваших забот и интересов. Вы им говорите про мышей в ам-
баре, а они вам отвечают: "Идем охотиться на кроликов!" Сами понимаете, что
это не очень-то весело. С крыши Европа иногда видела и других кошек. По со-
седству с нами жил один белый  кот. Иногда они беседовали, но издалека. Ев-
ропа, которая  почти нигде не бывала, узнавала от  него новости о помойках,
сплетни о соседях. Она была бы рада побеседовать с ним с глазу на глаз, по-
толковать о том о сем. Но об этом не могло быть и речи.
      Пусть бы показался на дворе какой-нибудь кот!
      "Кот! Кот!--голосит пес, который первым  его  заметил.  -- Чужой кот!
Чужой кот!"
      И начинался содом! Все живое набрасывалось на пришельца. Миски, ведра
взлетали в воздух. Преследователи  вламывались  в огород. Клумбы, грядки --
все гибло.
      "Обходи его!  Забегай слева!" -- кричал  Тупи на Чапу,  который пулей
летел за котом.
      "Вот, вот, вот!" -- лаял в ответ фокс и уже готов был схватить чужого
кота, а тот -- скок! -- и сидит уже на дереве.
      И тут  начиналась руготня: "Ах ты,  такой-сякой! Зачем явился?  Что у
нас своих кошек нет? Кто тебя звал? Слезай, сию минуту слезай, понял?"
      Кот, естественно, и не думал слезать с дерева. Он сидел  полчаса, си-
дел час. Собаки хрипли от лая. Тупи прибегал ко мне, тянул в сад, показывал
перепуганного котофея.
      "Достань его! Достань! -- просил Тупи, прыгая вокруг меня и облизывая
мне руки. -- Еще будет ходить тут к нашей Европе! Нужен он ей! Достань его!
Мы уж ему покажем, где раки зимуют!"
      Я отзывал собак к другому дереву. Делал вид, что заметил там на ветке
другого кота. Обманутые собаки  прыгали  на дерево, стараясь найти несущес-
твующего кота, Тем временем несчастный узник исчезал.
      Оттого-то Европа была одинока. У меня было предчувствие, что это пло-
хо кончится. Так и случилось.
      Однажды утром Европа пропала. Как в воду канула.  Молоко осталось не-
выпитым. На обед она не пришла. Не появилась и к ужину. Плохо дело!
      Крися плачет. Катерина ходит злая, гремит кастрюлями:
      -- Это Рекс задушил Милочка! Ирод, а не пес!
      С этой минуты между теткой Катериной и волкодавом  началась война. Он
не смел показаться ей на глаза.  Доставалось ему щеткой и даже лопатой. Но-
вая выбивалка была изломана о его спину в куски.
      Прошло несколько недель. О Европе ни слуху ни  духу. Крися безутешна.
На нашем дворе произошли некоторые перемены: Куцый переехал к нам навсегда.
Его хозяева уехали и не могли взять его с собой.
      Наступили именины Криси. Праздновались они всегда торжественно, а тут
Катерина решила особенно блеснуть.
      -- Сделаю шоколадный крем и пироги с вишнями -- Крися их очень любит.
Только ты, Ян, не позволяй Крисе  ходить на кухню, а то сюрприза не выйдет,
-- предупредила она меня накануне.
      Собрались гости. Веселье идет вовсю.  Уже  пора  ужинать, все готово.
Через минуту появится именинный крем.
      -- Боже  праведный! Вон отсюда!  Вон отсюда, проклятый! -- несется из
кухни. Мы все бежим туда. Крема как не бывало! Куцый!
      Куцый получил  свое, конечно. Но крем  пропал. Пришлось пить  чай без
крема. Но и так было очень весело. Только поздним вечером гости разошлись.
      Куцый не показывался весь день. Но так как он любил спать в кухне под
печкой, в конце концов  не утерпел и, когда все стихло, забрался  в уголок.
Исподлобья поглядывал оттуда на Катерину, и морда у него была  явно обижен-
ная.
      "Столько шуму -- и из-за чего?  Из-за такой малости. Да мне эта слад-
кая слизь и не понравилась! Еще и сейчас меня от нее тошнит".
      Тетка Катерина заметила собаку, когда зажигала лампу.
      -- Ах, ты сюда  залез! -- грозно сказала она и направилась  к Куцему,
держа в руке порядочную лучинку.
      Куцый вскочил. Но, вместо того чтобы убежать во двор, потянул носом и
побежал по  лестнице вверх.  Уселся на верхней ступеньке и  лает. А сам все
время поглядывает на Катерину:
      "Прошу мне не  мешать!  Я знаю,  что  делаю! Откройте дверь  чердака.
Отоприте, говорю!"
      Катерина бегом за мной:
      -- Воры! Конечно, воры! Куцый так и надрывается!
      -- Где?
      -- На чердаке.  Залезли  туда, куда никто не  ходит,  чтобы нас ночью
обокрасть, ограбить, зарезать...
      -- Да не говори ты, Катерина, таких глупостей! -- пытаюсь  ее успоко-
ить.
      -- Глупости? -- обиделась она. -- Не снились мне разве сливы? А когда
мне сливы снятся, обязательно беда будет.
      -- Как они туда могли пробраться,  когда там только и есть что слухо-
вое окно, в которое и кошке не пролезть!
      --  А  сливы?  Я же говорю, мне сливы снились! -- отвечает мне на это
тетка Катерина.
      Вот и  толкуй с  ней! Беру свечку, иду. Куцый  лает, из себя выходит.
Отворяю дверь чердака. Собака кинулась туда и сразу пропала где-то  в соло-
ме. Я пошел за ней.
      -- Катерина, Катерина, позови Крисю и сама иди сюда!
      -- Буду я еще ребенка звать!
      -- Крися, Крися, скорей иди сюда!..
      Котят было трое. Один  белый, а два рыженьких. Кто их видел  -- сразу
согласился бы,  что самым подходящим  именем для кошки было Европа Милочка!
Такая она была милая мамаша.
      -- Какие прелестные! -- восхищалась Крися.
      -- Уже  видят! А глазки-то  у них голубенькие, словно бусинки! Ропка,
чудные у тебя дети! Как на картинке! -- вторила Катерина.
      Как видите, и Катерина  примирилась  с именем кошки, только сократила
его по-своему.
      -- Ян, Ян, ты что же  не хвалишь котят! Кошка бросит малышей, если их
не похвалят! -- напомнила мне она.
      Я хвалил,  восхищался. Но больше всех  радовался Куцый. Он  скулил от
радости, лизал кошку, обнюхивал котят.
      "Правда, они милые?" -- мурлыкала Европа, поглядывая то на нас, то на
Куцего.
      -- А где же твои жулики? -- спрашиваю у тетки Катерины.
      -- Снились  мне сливы, наверно, к тому,  что Куцый  у меня крем  сож-
рет...
      -- Зато он Европу нашел! -- вступилась за собаку Крися.
      -- Ну ладно уж, Куцый, иди сюда, -- согласилась Катерина  и погладила
пса.
      "Ура, Европа нашлась, Европа нашлась!"--отвечал ей  Куцый виляя хвос-
том и бегая то к кошке, то к Катерине и обратно.
      Европа с детьми осталась на чердаке. И, видимо, тетка Катерина хорошо
знала кошек, а может быть, наша Европа была исключительно самолюбивой мама-
шей: стоило мне один день не побывать на чердаке, Европа появлялась у меня.
Она клала передо мной на стол котенка.
      "Видишь, какой красавец?"--мурлыкала она.
      -- Кися,  кисонька! Чудесный котеночек! --  отвечал я. Европа  с гор-
достью смотрела  мне в глаза,  забирала пищащего детеныша и возвращалась на
чердак.
      Наконец однажды  поутру, когда мы все  сидели в кухне,  вошла Европа.
Мурлычет, кричит, оглядывается.
      -- Дядя, дядя, смотри! -- кричит Крися.
      -- Она детей в  кухню ведет! -- сказала Катерина и развела  руками от
удивления. Первым показался беленький. За ним двое остальных.
      Европа терлась о  ноги тетки Катерины, подлизывалась: "Дайте моим де-
тям молока, пожалуйста! Они уже такие большие, что я их  сама  не могу про-
кормить!" Так дети Европы вышли в свет. Собаки наши приняли  котят ласково.
Заботливый Чапа  даже старательно вымыл их. Правда, однажды  вышло у него с
ними небольшое недоразумение. Два  рыжих  котенка заняли корзину для карто-
фельной шелухи -- любимое  место  послеполуденного отдыха Чапы. Сперва Чапа
попробовал объяснить котятам, что они залезли в чужие владения.
      "Простите, но это моя корзинка!"--убеждает он их, виляя хвостом.
      Уговоры не помогают: котята носятся по корзинке и  превесело играют в
прятки.
      "Тогда простите",--повторяет Чапа и пробует, несмотря ни на что, заб-
раться в корзинку.
      Он сел  с краешку. Котята  ничего. Залез поглубже. Еще глубже, еще...
Занял всю корзинку. Котята фыркнули и скок на ящик.
      У Чапы вовсе не было охоты лежать в корзинке. Он проворчал:
      "Буду я еще валяться, когда на свете столько интересного!"
      А тут Куцый как раз  выгреб  откуда-то старую, побелевшую кость и  со
скуки грыз ее.
      "Куцый, Куцый,  дай косточку!"--просит Чапа.  Глаза у него на лоб ле-
зут, так  ему эта  кость полюбилась. И вдруг что-то  защекотало ему лоб. Он
отряхнулся. Нет, опять что-то щекочет.
      "Наверно, муха надоедная!"--думает Чапа и снова  отряхивается, а глаз
с кости не сводит, тем более что КУЦЫЙ начал ее катать по двору и подбрасы-
вать, явно приглашая его принять участие в игре.
      И тут Чапу больно царапнуло. Он  подскочил.  Ящик  закачался.  Что-то
ужасно острое впилось Чапе в голову. Песик взвыл от боли.
      "Ой, ой!  Как больно! Колет! Щиплет!"  -- завизжал он,  улепетывая во
всю прыть.
      "Не приставай к Европкиным детям!" -- поддразнил его Куцый.
      С тех пор котятки полностью завладели Чапиной корзинкой.
      Однажды все европейское семейство  играло  на дворе. Мама лежала, как
обычно, на крыше сарая. Было тепло. Она дремала и лишь время от времени от-
крывала один  глаз и посматривала по  сторонам. Собаки спали.  Чапа вытянув
все четыре ноги, дергался и глухо взлаивал во сне.
      Ему снилось,  что он ловит  кролика. Вдруг возле калитки появился ка-
кой-то пес. Совершенно незнакомый. Заглянул во двор, потом спрятался за за-
бором. Потом высунул морду из-за угла, снова нерешительно шагнул вперед.
      Порядочная собака, которая приходит в гости, никогда так  себя не ве-
дет.
      Незнакомец, крадучись как вор, наконец вошел. Шел он волчьей походкой
-- на самых кончиках когтей. Хвост у него был поджат. Он осмотрелся, увидел
ведро с утиным кормом. Хлебнул оттуда раз, оглянулся, хлебнул еще  раз. По-
тянул носом, долго принюхивался.
      И, крадучись,  оглядываясь  исподлобья,  начал подбираться к собачьей
миске, к  самой маленькой. Надо же было случиться,  чтобы оттуда пил молоко
беленький котенок.
      Чужой пес оскалил зубы. Еще секунда -- и он бросится на малыша!
      Одним прыжком  Европа очутилась у него на загривке.  Но пес был боль-
шой, сильный, голодный и потому готовый на все.
      Почувствовав когти  Европы,  ослепленный жестокими ударами по глазам,
он подскочил и упал на спину. Притиснул кошку к земле.  Перевернулся. Ухва-
тил ее страшными зубами, Европа жалобно вскрикнула.
      Все собаки бросились ей на помощь. Чужак должен был отпустить кошку и
защищаться, потому что Тупи уже сидел у него на голове, Куцый рвал ему брю-
хо, Чапа впился в бок, а Амур схватил за горло.
      Европа  с  трудом поднялась с земли. Душераздирающим голосом  позвала
детей.
      -- Иисусе! Что там делается?!--кричала Катерина.
      Мы вбежали во двор.
      -- Киска, кисонька, Ропонька! Что с тобой? --  плакала тетка Катерина
над Европой.
      Я принес котят. Европа укрыла их своим телом.  Подняла голову тяжело,
с трудом. Облизала детей. И голова ее упала...
      Но не думайте, что она  заплатила  жизнью за свою отвагу. Болела  она
очень долго. Но теперь снова, как прежде, спит на крыше сарая.


      ПИПУШ

      1

      История Пипуша начинается весьма загадочно. Однажды утром -- было это
в самом разгаре лета -- возле наших ворот появился никому не известный муж-
чина. Он  непременно желал повидаться со мной. Катерина  сказала ему, что я
ушел и вернусь никак не раньше чем через час.
      -- Гм, гм, -- пробормотал себе под нос таинственный незнакомец  и по-
качал головой.
      Обратите внимание: только пробормотал что-то себе под нос и не произ-
нес ни  единого разумного слова. Не менее упорно  молчал он, когда Катерина
попыталась выведать, какое у него ко  мне дело. Он делал вид, что не слышит
ее вопросов. Сел на ступеньки, которые вели к террасе, поставил  возле себя
корзинку, самую обыкновенную плетеную корзину с крышкой, и стал ждать.
      Катерина потом  рассказывала,  что  этот таинственный незнакомец ждал
"нахально". Почему? Потому  что  не только не обращал  на  нее внимания, но
якобы даже слегка насвистывал.
      Мне так и не удалось установить,  правда ли все было так, как расска-
зывала Катерина. В известной мере сомневаюсь я также, можно ли  вообще "на-
хально ждать". Впрочем, в нашей истории  речь пойдет не о том. Самое важное
то, что,  когда я  вернулся домой, неведомый гость с  корзинкой не сказал и
мне ни одного слова. Он только подал мне конверт, В нем было письмо. Значи-
лось там следующее:
      "Вы как-то говорили мне, что хотели бы достать  ворона. Прошу принять
его от меня".
      Под этим было изображено несколько замысловатых завитков. И все.
      Повертел я этот листок  и так и сяк... Ничего не понимаю.  Понятия не
имею, кто бы это мог прислать мне в подарок ворона. Да, а где же посланный?
Его и след простыл. Исчез, растворился, улетучился! Осталась только корзин-
ка, а в ней, в этой корзинке, -- Пипуш.
      Ну, как по-вашему, разве это не таинственная история?
      Я, конечно, сразу же открыл корзинку. Из нее немедленно выскочил клюв
и разинулся во всю ширь, до крайних пределов. Казалось, что, заглянув в эту
алую пропасть, можно просмотреть всю птицу насквозь, от лба до  конца хвос-
та. Клюв глухо орал: "Ррррааа!" Вот вам и весь Пипуш!
      С этой минуты и за все долгое детство Пипуша мы  только  и видели что
этот разинутый клюв. И слышали  неустанное,  сдавленное,  хриплое  "рррааа,
рррааа!", что в переводе на человеческий язык означало "жрать!"
      Вы знакомы со щенятами, правда? Вы знаете, что бывает у них порой ап-
петит, который действительно невозможно  утолить.  Я сам знал такого песика
-- вы, вероятно, догадываетесь, что речь идет о Душеке,--который единым ма-
хом съедал целый коврик, а закусывал его половой щеткой. Так-то оно так, но
этот щенок  в свободные от обжорства минуты все-таки  жил: спал, играл, бе-
гал, безобразничал. Наш Пипуш существовал только для того,  чтобы жрать. Ни
на один миг не закрывал он клюва, ни на секунду  не  переставал орать душе-
раздирающим своим голосом:
      "Рррааа! Рррааа! Жрать! Жрать!" Кроме еды, его ничто не интересовало.
Он старался проглотить все, что только можно было захватить вечно разинутым
клювом. Кто-то, например, сидел на скамейке в саду и на минуту свесил руку.
Пипуш уже  хватал его за палец и делал все, что мог, чтобы этот палец прог-
лотить. Свисал со стола угол скатерти -- Пипуш глотал скатерть. Кто-то дер-
жал в руке тросточку  так, что конец ее ^йе касался земли.  Пипуш запихивал
себе в горло кончик тросточки и глотал!
      Целый день, с утра до вечера, бегал за мной, за Катериной, заКрисей и
орал без передышки:
      "Рррааа! Рррааа!" -- И клюв его всегда был разинут и поднят кверху.
      Выглядел он  как  какой-то  диковинный,  бегающий, Орущий, озверевший
цветок. Ибо, надо отметить,  горло  Пипуша было превосходного, чистого, яр-
ко-алого цвета. Как коралл! И человеку делалось как-то не по себе, когда из
такой прелести вырывался  этот ужасный крик: "Рррааа! Рррааа!", которым Пи-
пуш раздирал наши уши с утра до ночи.
      Ворон приставал не только  к нам, людям. Он бегал за Тупи,  за Чапой,
за кошкой, за курами, за утками, за гусями. Никто из наших солидных, благо-
разумных животных не мог избавиться от приставаний назойливого крикуна. Пи-
пуш заглатывал хвост Тупи, уши Чапы,  лапы Имки, кошки, добирался даже и до
клюва Малгоси. И не переставал вопить.
      С того времени, когда  на нашем дворе появился Пипуш, и речи  быть не
могло о том, чтобы после обеда  сладко подремать на солнышке. Все наши мох-
натые и пернатые друзья, привыкшие считать себя полными хозяевами на дворе,
теперь всячески старались убежать от этого прожорливого надоеды.
      Это и развратило Пипуша. Когда попытались умерить наглость вороненка,
было уже поздно. Ибо Пипуш рос и  мужал не  по дням,  а по часам. Вскоре он
уже умел в случае необходимости вскочить  на высокий забор или на крышу са-
рая. И ищи ветра в поле!..
      Однажды Имка, кошка,  попробовала  разделаться с вороном всерьез. Она
прыгнула вслед за ним на забор и двинулась к Пипушу с таким выражением, что
я подумал:  конец нашему  ворону! Куда там! Пипуш вскочил  кошке на спину и
так отколотил ее своим клювом, что бедняжка с плачем убежала от него.
      Да, Пипуш, потеряв красивые желтые усы и научившись есть с земли, по-
чувствовал свою силу и уже  никого  не  боялся.  Что я говорю -- не боялся!
После битвы с Имкой началось самодержавное правление Пипуша на нашем дворе.
      До того  как в нашем доме  появился ворон, животные  строго соблюдали
кодекс дворового права  и  жили между собой в  примерном  согласии. Куры не
таскали корм из собачьих мисок,  утки  не обижали кур, собаки тоже  уважали
чужую собственность; Имка жила с собаками в ладу и спала с ними в одной ко-
нуре, а гусыня Малгося ухаживала за котятами, как родная мать. Никто никого
не угнетал, и все жили в дружбе и согласии.
      Конечно, и в дворовом мире бывали иногда мелкие  недоразумения, а по-
рой даже и довольно крупные разговоры. Не раз приходилось прибегать к помо-
щи шланга с водой или даже выбивалки, чтобы привести в себя распетушившихся
жителей. Однако я должен подчеркнуть,  что  виновником  всех  недоразумений
почти всегда была мелкота: какие-нибудь сопливые щенята или котята, у кото-
рых в голове ветер и которые еще не успели изучить законов нашего двора.
      Неприятности с Пипушем начались,  наоборот,  как только он вырос. Он,
повзрослев, пришел к  убеждению, что на  дворе творятся одни  безобразия  и
дальше так продолжаться не может. Решил навести на дворе настоящий порядок.
И не мешкая принялся за работу.

      2

      Должен вам сказать, что я  в  жизни знал многих животных. Были  среди
них умные,  очень умные, но такой мудрой  бестии, как  Пипуш, я никогда  не
встречал.
      Пипуш умел целыми  часами просиживать где-нибудь на возвышении и раз-
мышлять. Жмурил  то один, то дру гой  глаз, кивал  головой. Смотрел на  все
вокруг так  равнодушно, словно его ничто  не интересует. Лишь  всесто ронне
обдумав свой замысел, он начинал  действовать.  И выполнял он свои планы  с
таким упорством, что сопротивление было невозможно. Что решено  -- то реше-
но!
      Удивляться  ли  тому,  что Пипуш зажал в кулак весь двор? Ведь он и в
доме делал все, что хотел. На меня, на Катерину, на Крисю смотрел свысока и
ни капельки с нами не считался.
      Впрочем, меня он никогда не наказывал. Не клевал. А почему?  Да пото-
му, что он -- единственный из всех животных! -- догадался, что главное лицо
в доме не  Катерина, а все-таки я, и решил со мной не ссориться. Но Крисе и
даже Катерине от него доставалось на орехи, если  они осмеливались противо-
речить. Причем возмездие наступало не сразу. Пипуш брал  провинность на за-
метку и  ожидал подходящего случая.  Решив, что время настало, клевал прес-
тупницу в ногу  или в руку. И смотрел ей в глаза: "Говорил я тебе, чтобы ты
со мной  не спорила?" А потом старался побыстрее  удрать, чтобы не получить
по голове скалкой или тряпкой.
      Ну конечно,  и ему попадало за такие выходки.  Но это не действовало.
Он  удирал  на  забор или на крышу, чистил перья, вытирал клюв, и по глазам
было видно, что он презирает людскую злобу...
      "Ну и что ж, попало  так попало,  -- бормотал он. -- Но уж я тебе дал
так дал! Долго, дорогая, будешь помнить, как со мной связываться!"
      И меня Пипуш, конечно, тоже воспитывал. Еще как! Я курил  трубку. Та-
кую, знаете, короткую английскую трубку. Покурив, клал ее  всегда в пепель-
ницу. Пипуш пришел к убеждению, что  это никуда не годится. Моя трубка дол-
жна лежать на печке в гостиной -- кончено!
      Стоило только мне  оставить трубку в пепельнице, Пипуш мгновенно хва-
тал ее клювом и тащил на печку. Он клал трубку все