Бой бежал впереди.
Он совершенно преобразился.  Здесь не было ни поводка, ни ошейника, не
было рычащих,  воняющих машин и троллейбусов.  Его окружали  просторы,
глубины  и  тайники,  полные  шорохов,  потрескиваний  и  еще каких-то
неведомых звуков.  И запахи. Еле различимые струйки, потоки, водопады,
лавины  запахов.  Незнакомых,  непонятных  и  манящих.  Он  вынюхивал,
перехватывал,  упивался ими.  То,  остановившись и вытянув голову,  он
шевелил  своими  шагреневыми  ноздрями  и ловил доносимое еле ощутимым
движением воздуха,  то, почти уткнувшись носом в землю, распластывался
в  беге по только для него ощутимому следу.  Под массивными лапами его
не треснула ни одна веточка, не зашуршала хвоя. Внезапно он исчезал и,
неслышный, как тень, появлялся вдруг снова.
     - Великий охотник в нем пропадает, - улыбнулся Федор Михайлович.
     Тропа привела  к  малоезженой  дороге.  На пригорке ее преграждал
шлагбаум.
     - Зачем? - удивился Антон.
     - По идее,  наверное,  для того чтобы  не  ездили  всякие  разные
личности и не безобразничали в лесу.  Но,  как многие другие, эта идея
осуществлена наполовину.  Видишь, клямка не заперта замком, а заткнута
колышком.  Рассчитано  на  такую дисциплинированность и совестливость,
какие не часто встречаются.  Впрочем,  может,  замок и вешали,  а  его
сперли...
     Лес сменила полоса лощины, за ней открылось розовое поле. Над ним
стлалось негромкое монотонное гудение,  будто где-то далеко-далеко шел
самолет.  Антон посмотрел  вверх.  Безоблачное  небо  зияло  бездонной
голубой пустотой.
     - Что это, дядя Федя?
     - Будущая гречневая каша и мед. Бродить там не советую - пчелы.
     На краю поля снова рос кустарник,  из него ветлы  поднимали  свои
растрепанные макушки, еще дальше вставала громада каменного обрыва. На
обрыве, озаренные солнцем, пламенели медно-красные стволы сосен.
     - Вот это да! - сказал Антон и побежал.
     Впереди, мотая черным факелом хвоста, мчался Бой.
     Окаймленный зарослями  ивняка,  берег обрывался к реке.  Она была
переменчива и капризна,  будто ее сложили из разных,  совсем непохожих
друг  на  друга  рек.  Прямо перед Антоном она была узенькая и мелкая.
Сквозь редкую поросль аира и  кувшинки  виднелось  илистое,  а  дальше
песчаное  дно.  Выше  по  течению  из воды торчали камни,  здоровенные
глыбы,  а направо за мелководьем река вдруг растекалась в  глубоком  и
широком  плесе.  На неподвижном зеркале его лежала опрокинутая громада
розоватой скалы левого берега.  В ней было не меньше тридцати  метров.
От  самого  уреза  воды  она  поднималась  отвесной стеной.  А наверху
пламенел стволами, шумел кронами сосновый лес.
     Антон смотрел  и  не мог насмотреться.  Как это было не похоже на
приплюснутые,  сожженные солнцем берега Днепра,  поросшие  низкорослым
редким тальником. Федор Михайлович подошел, остановился рядом.
     - Ну,  на этот раз тебе не хочется сказать "мирово",  "сила"  или
еще  что-нибудь  неандертальское?  И  то  хорошо.  Давай-ка  последуем
примеру Боя, а то мне скоро нужно возвращаться.
     Бой уже шлепал по воде, свесив башку, что-то рассматривал на дне.
     Они прошли к широкому плесу.  Антон съехал по  крутому  откосу  к
воде, подпрыгнул и нырнул. Еще под водой он услышал буханье. Бой стоял
над обрывом и встревожено лаял.
     - Это  он  опасается,  что  утонешь  и  тебя придется спасать!  -
крикнул Федор Михайлович.
     - Тонули такие, как же!
     Федор Михайлович тоже нырнул.  Бой залаял еще  тревожнее.  Хозяин
появился на поверхности,  не оглядываясь,  поплыл к левому берегу. Бой
коротко рыданул, скатился с откоса и бросился следом.
     - Догоняй! - крикнул Федор Михайлович.
     Боя не нужно было подгонять.  Он тоненько,  жалобно поскуливал  и
греб лапами так сильно и торопливо, что по грудь высовывался из воды.
     Они доплыли до  левого  берега  и  повернули  обратно.  Бой  плыл
впереди  и  время  от  времени  оглядывался  на  хозяина:  "Ты  здесь?
Здесь..."  Теперь  он  уже  не  спешил,  над  водой  виднелись  только
шагреневые ноздри,  круто поднимающийся лоб, уши не висели, а плыли по
сторонам, как лопухи.
     Они взобрались на откос и легли на траву. Бой встряхнулся, окатив
их с  ног  до  головы,  и  немедленно  вывалялся  в  песке,  всяческом
древесном  соре.  Внезапно  он  вскочил  и сторожко уставился на левый
берег, хвост его заломился вниз. Кусты возле воды шевелились.
     - Эй, кто там? - крикнул Федор Михайлович.
     Кусты зашевелились сильнее, из них долетел ребячий голос:
     - Дяденька, это ваша собака? Она кусается?
     - Все собаки кусаются. Только одни сдуру, другие - когда нужно.
     Из-за кустов показались две мальчишечьи головы.
     - А нас покусает? Нам туда надо.
     - Идите, не бойтесь.
     Мальчишки о чем-то посовещались.  Очевидно,  заверение показалось
им малоубедительным.
     - Дяденька, она ученая?
     - Ученая.
     Это решило дело.  Из кустов вышли двое  ребят.  Мальчик  постарше
закатал  штаны  и  пошел  по  мелководью,  опасливо поглядывая на Боя;
малыша закатывание не спасало - он скинул свои вовсе,  свернул в дудку
и поднял к плечу.
     Ребята перебрались на правый берег,  но уйти были не в силах. Они
остановились в отдалении и уставились на Боя.
     - Хотите посмотреть - идите ближе, - сказал Федор Михайлович.
     - А он не тронет?
     - Если не будете драться и орать - не тронет.  А будете -  хватит
за штаны. А которые голопузые - тех за это самое место...
     Малыш, который,  прижимая к груди сверток, остолбенело смотрел на
Боя, лихорадочно развернул штаны и поспешно натянул.
     - Теперь все в порядке,  - засмеялся Федор Михайлович. - Тебя как
зовут?
     - Хома, - шепотом ответил мальчик.
     - Ну,  вот тебе и компания,  Антон.  А мне пора. - Бой вскочил. -
Нет,  со мной нельзя.  Оставайся здесь,  охраняй Антона.  Понял? - Бой
вильнул хвостом. - Лежать, охранять...
     Бой, улегшись в позе сфинкса,  провожал взглядом  хозяина.  Видя,
что собака не смотрит на них, ребята подошли ближе. Бой поднялся - они
замерли.
     - Не  надо  их  трогать,  -  строго  сказал Антон.  - Они хорошие
ребята, поди познакомься.
     Мальчики затаили дыхание, на лицах у них застыли гримасы восторга
и ужаса.  Бой подошел,  обнюхал.  Хома побелел и отчаянно  зажмурился.
Когда  он решился и приоткрыл глаз,  страшная черная собака уже лежала
возле незнакомого пацана.
     На Антона  высыпался обычный ворох вопросов.  Как она называется,
сколько ей лет,  сколько она ест,  волкодав ли она и что умеет.  Антон
десятки раз слышал,  что в таких случаях отвечает Федор Михайлович,  и
теперь объяснял все горделиво и небрежно.  Он не врал,  но как-то само
собой  получалось,  что  чем  большее  восхищение  рисовалось на лицах
ребят,  тем больше достоинств и доблестей оказывалось  у  Боя.  А  тот
развалился на боку,  разбросал лапы и, вывалив язык, хахакал - ему уже
было  жарко.  Внезапно  он  закрыл  пасть  и  прислушался.  Из   леса,
подступающего  слева к реке,  донесся треск.  Бой повернулся на живот,
лег в сторожевую позу.  На опушке  леса  появились  коровы.  Это  было
вчерашнее стадо, и гнал его тот же долговязый пастух-подросток. Шерсть
на холке Боя вздыбилась, он поднялся, как медленно взводимый курок.
     - Бой, нельзя! - сказал Антон и обхватил его шею руками.
     Бой даже не повернул головы - он смотрел  на  рогатую  опасность.
Опустив головы и хватая на ходу траву, коровы медленно приближались.
     - Фу!  Нельзя,  Бой!  - повторил Антон и еще крепче обхватил  его
шею.
     Бой, вырываясь,  поднялся на дыбы,  наотмашь ударил Антона лапой.
Антон опрокинулся навзничь,  а Бой молчаливым свирепым галопом ринулся
на  врага.  Коров  разметало,  как  смерчем.  Некоторые  бросились  на
гречишное поле,  остальные,  круша,  ломая ветки,  - в тальник к реке.
Долговязый пастух увидел Боя издалека,  отчаянным прыжком  метнулся  к
дереву и сразу оказался метрах в трех от земли.
     Деревенские ребята  орали  от  восторга  и  науськивали.  Бой  не
обращал  на  них  внимания.  Победоносно  распушив поднятый хвост,  он
остановился  под  сосной,  на  которую  взобрался  пастух,  и  бухнул.
Пастуха,  будто пинком,  подбросило еще выше. Ребята захохотали. Антон
подбежал к дереву.
     - Забери  свою зверюку,  - заныл пастух,  - вон он коров в гречку
позагонял, мне ж башку оторвут...
     - Слезай, - сказал Антон, - он лает потому, что ты прячешься.
     - Слезай,  Верста!  - кричали ребята.  - Он не тронет.  Нас же не
тронул...
     Пастух посмотрел на  Боя  -  тот  миролюбиво  повиливал  кончиком
хвоста,  не  обращая  внимания  на коров,  которые,  уже успокоившись,
безмятежно хрупали цветущую  гречиху,  и  медленно  пополз  вниз.  Бой
обнюхал  его  и отошел.  Пастух подобрал свой кнут,  не спуская глаз с
Боя,  попятился  к  гречишному  полю.  Только  оказавшись  на  большом
расстоянии,  он  заорал  на коров,  погнал их к остальным.  Бой тотчас
присоединился к нему и загнал преступниц в кусты.
     Пастух уже не так боялся и остановился, чтобы получше рассмотреть
страшного зверя.
     - Мне бы такую собаку... - сказал он. - Он волка задушит?
     - А тут есть волки? - спросил Антон.
     - Пока не слыхать, а может, и есть, кто их знает.
     - А кто есть?
     - Белки, зайцы. Раньше козы были. Постреляли всех.
     - Кто?
     - Люди, кто их знает.
     - А почему ты - Верста, это фамилия?
     - Не,  - засмеялся мальчик постарше.  - Он Семен,  это мы его так
зовем. Вон он какой длинный...
     Спутника маленького  Хомы  звали Сашко,  и он оказался одногодком
Антона,  пятиклассником.  Семен был на год старше и  в  школе  уже  не
учился.
     - Зароблять надо,  - сказал он. - Вот худобу пасу. Осенью, может,
батько в город, в ремесленное отвезут...
     - Здесь разве негде работать?
     - Та шо тут робыть, коровам хвосты крутить?
     - А я бы здесь жил и жил, - сказал Антон. - Хорошо у вас!
     - Раньше было хорошо,  - мрачно сказал Сашко.  - Когда дачники не
ездили. А теперь полные Ганеши. И сюда наезжают. На машинах.
     - Ну и пускай, жалко тебе, что ли?
     - Не жалко. Вон посмотри: как свиньи, понакидали...
     Антон оглянулся и только теперь увидел то, что раньше не замечал:
черные раны кострищ в зеленой мураве, ржавые консервные банки, обрывки
пожелтевших на солнце газет.
     - Почему же им не запрещают?
     - А  кто  им  запретит?  Одни уехали,  другие приехали.  Что тут,
сторожа поставишь?  А и поставить - надают ему по  шее,  и  все,  будь
здоров, не кашляй...
     - Ну, огородить, что ли... - нерешительно сказал Антон.
     - Чудак!  -  засмеялся Сашко.  - Разве лес огородишь?  Тут раньше
вывески вешали - то запрещается,  это воспрещается.  Чихали все на эти
вывески.  С присвистом.  И перестали вешать.  И зачем эти дачники сюда
ездят? В городе же интереснее!
     - Тут природа, - солидно сказал Антон.
     - Ну и что? Зато ни кина, ни футбола.
     - А ты тоже на дачу? - мрачно спросил Семен.
     Антон объяснил, кто он и почему приехал.
     - Ну ладно,  я пошел,  - так же мрачно сказал Семен,  выслушав, -
пора худобу гнать.
     Сашко и маленький Хома,  которой поочередно смотрел в рот каждому
говорившему и даже  шевелил  своими  пухлыми  губами,  будто  повторял
сказанное, тоже ушли.
     Антон решил пройти вверх по реке.  Еле приметная тропка вилась  у
самого берега среди кустов ивняка, поднималась вверх в заросли лещины,
переваливала через торчащие из почвы глыбы замшелого камня. Здесь было
сумрачно  и сыро.  В просветах между кустами поблескивала река,  а над
нею высилась гранитная стена противоположного берега.  Она была совсем
не  такой  неприступной,  как  показалась  издали.  Уступы  и распады,
заросшие кустарником и молодыми деревцами,  указывали места, где можно
взобраться  наверх.  Антон решил обязательно побывать на той стороне и
все как следует рассмотреть.
     Бежавший впереди Бой остановился. На тропинке перед ним появилась
худенькая девочка в трусах и майке.  Если бы не две косицы,  ее  можно
было  принять  за мальчишку.  Зацепив пальцами тесемки белых теннисных
тапочек,  она вертела ими в воздухе.  Бой внимательно присматривался к
мельканию тапочек.
     - Брось, - крикнул Антон, - а то укусит!
     Девочка подняла на него спокойный взгляд.
     - Это собака,  да? Такая большая? Зачем же она будет меня кусать?
Она,  наверное,  умная. Правда? Ты ведь умная, хорошая собака? Нет. Ты
не собака. Ты собачина. Нет - собачища... Какой ты красивый! И глаза у
тебя умные.  Ты, наверное, все понимаешь? Ну, иди сюда, собакин, давай
познакомимся...  - Девочка присела на корточки.  Бой,  виляя  хвостом,
подошел к ней и лизнул в нос.  - Вот видишь, - сказала девочка Антону,
- я говорила, что он умный. А откуда...
     За кустами  раздался  сдавленный  вопль  и  громкий всплеск.  Бой
метнулся туда, Антон и девочка бросились следом.
     Реку преграждала гряда больших камней.  По ним можно было перейти
с берега на берег,  не замочив ног.  Посередине гряды,  согнувшись,  в
воде стоял мальчик. Он изо всех сил цеплялся за камень, а Бой, стоя по
брюхо в воде,  вцепился сзади в его  куртку  и  тащил  к  себе.  Антон
устремился на помощь, но девочка схватила его за руку.
     - Подожди, - сказала она, - очень интересно, что будет дальше.
     Сверкая глазами,   прикусив  губу,  она  с  ликованием  и  жадным
любопытством следила за происходящим.  Там продолжалась немая  борьба:
мальчик цеплялся за камень,  Бой, упираясь ногами, изо всех сил дергал
его за куртку.
     - Толя,  -  с  коварной  нежностью сказала девочка,  - что ты там
делаешь? Почему ты обнимаешь камень?
     Толя повернул побелевшее,  в красных пятнах лицо и,  должно быть,
расслабил руки.  Бой оторвал его от камня,  но Толя тотчас еще  крепче
припал к другому.
     - Что это... т-такое? - с трудом проговорил Толя. - Чего он хочет
от  меня?  Куда...  куда он меня тянет?  - Он повернул голову,  уже не
ослабляя хватки, и увидел Антона. - Это ваше животное?
     - Мое, - фыркнул Антон.
     - Скажите ему, пожалуйста, чтобы оно меня отпустило.
     - Чудак!  - уже в голос захохотал Антон. - Он же тебя спасает, из
воды тащит. Он водолаз, спасает тонущих.
     - Я  вовсе  не тону,  меня не надо спасать.  Он только порвет мне
куртку, а она новая, заграничная.
     - Бой, ко мне!
     Бой выпустил из пасти куртку, оглянулся и вильнул хвостом.
     - Ко мне!
     Бой нехотя побрел к берегу.  Несколько раз  он  останавливался  и
смотрел  на  Антона и незнакомого мальчика - может,  все-таки надо его
спасти?
     Толя выпрямился  и  сел  на камень.  Он запыхался,  будто бежал в
гору.  Достав из кармана куртки аккуратно  сложенный  носовой  платок,
Толя вытер лицо, потом руки.
     - Что это за чудик? - тихонько спросил Антон.
     - Мой  спутник.  Воображает  себя рыцарем,  хотя он всего-навсего
Санчо Панса.  Только очень нудный.  Ходит  следом  и  умничает,  будто
пришел  в  гости к древним родственникам и показывает,  какой он пай и
воспитанный.  Только ночью  от  меня  и  отстает.  Чтобы  не  огорчать
родителей. Он ужасно послушный.
     - А ты?
     - Я - нет.  Я кошмарный ребенок.  Так говорит моя мама. Наверное,
так и есть... Толя, ты уселся там навеки?
     - Сейчас, - ответил Толя. - Скажите, пожалуйста, - обратился он к
Антону, - как называется порода вашей собаки?
     - Ньюфаундленд.
     - Если не ошибаюсь, это остров возле Канады?
     - Не ошибаешься, остров. И собака оттуда.
     - Тогда я,  наверное,  вылезу: эта собака должна быть культурной.
Только вы ей все-таки скажите, чтобы она отошла в сторону.
     - Ты всегда такой нудник? - не выдержал Антон.
     - Почему я "нудник"?
     - А вот так тягомотно разговариваешь.
     - Это не потому, что я нудник, а потому что вежливый.
     - Ну и пускай там сидит со своей вежливостью хоть  до  вечера,  -
сказала девочка. - Пошли.
     Они вскарабкались по откосу к тропинке.  Сзади зашлепал  по  воде
вежливый Толя.
     - Ты откуда? А как тебя зовут?.. А мы из Ленинграда. И зовут меня
Юка.
     - Это под кого тебя так обозвали?
     - Ни под кого. Я, когда была маленькая, не могла выговорить Юлька
и говорила Юка. Так все и привыкли.
     - Дачница?  -  со  всем  презрением,  на  какое  он был способен,
спросил Антон.
     - Да... А почему ты так говоришь? Это плохо? Или стыдно?
     - И чего вас сюда принесло? - вместо ответа сказал Антон. - Аж из
Ленинграда.
     - Знакомая знакомой моей мамы ездит сюда уже пять  лет.  И  очень
хвалит.  Вот мы и приехали. Ленинградцы всюду ездят. Им все интересно.
И мне здесь очень интересно.
     - Ты и в блокаду жила в Ленинграде?
     - Нет, меня на свете не было. Мама жила. А я послеблокадная.
     Девчонка была самая обыкновенная, даже некрасивая. Только глаза у
нее были не глаза,  а  глазищи.  Огромные,  с  неистовым  любопытством
распахнутые  на  все  окружающее.
     Сзади послышались чавкающие шаги.  Следом  за  ними  шел  Толя  в
хлюпающих башмаках и пытался на ходу отжать воду из полы куртки.
     - Ты сними и выжми. И штаны тоже.
     - Ничего, я так.
     - И башмаки сними, а то пропадут - дома влетит.
     - Что  значит  "влетит"?  -  Толя  поднял  на Антона незамутненно
голубые глаза.
     - Всыплют тебе, вот и все.
     - Вы хотите сказать, что меня побьют?
     - А что же!
     - В нашей семье это абсолютно исключено, - уверенно сказал Толя.
     - Самому  же  противно  мокрому.  И чего ты так вырядился?  Жарко
ведь.
     - Он всегда так. Босиком только в постели ходит. Боится инфекции.
     - Эх ты, инфекция, - пренебрежительно сказал Антон. - Ну и потей.
     - У  каждого  свои  убеждения  и привычки,  - невозмутимо ответил
Толя, - я своих никому не навязываю.

5

     Федор Михайлович  пришел  хмурый,  рассказ  о  встречах   Антона,
подвигах Боя пропустил мимо ушей.
     - Вот какая штука, Антон: придется тебе остаться одному. Мне надо
съездить в райцентр.  Затевается здесь дрянная история. И я не могу не
вмешаться. Лесничий получил указание выделить участки для вырубки.
     - Рубить лес?
     - Вот именно! Район и так лысый, как колено. Реки усыхают, овраги
пожирают поля.  А тут, вместо того чтобы новые леса сажать, собираются
сводить единственный уцелевший.  А лес не репа,  за лето не вырастишь,
ему столетия нужны. Вот мне с лесничим и надо ехать...
     - А как же я?
     - А  что  ты,  маленький?  До  Чугунова недалеко.  Если завтра не
обернемся, послезавтра во всяком случае будем здесь. Ничего с тобой не
сделается.   Тетка  Катря  накормит,  а  занятие  ты  сам  подыщешь...
Слушай-ка,  совесть у тебя не  пробудилась?  Пора  бы!  Если  Серафима
Павловна  не  получит  о  тебе  сообщения,  ей  Черное  море покажется
красным,  фиолетовым или еще не знаю каким и она может ударить во  все
колокола...
     - Это да! - улыбнулся Антон. - Дикая паникерша.
     - Благовоспитанные люди называют это качество любовью,  заботой о
ближнем... Так вот, завтра с утра сходи в Ганеши на почту и отправь ей
телеграмму. А потом можешь шататься по лесу, подставлять пузо солнцу и
предаваться прочим удовольствиям. Только смотри - я ведь вас, пацанов,
знаю:  пугачи,  самопалы  и прочее грозное оружие,  - предупреди своих
новых дружков,  чтобы при Бое не  стреляли.  Он  обучен  бросаться  на
стреляющих, и может получиться скверная история... И еще: ни при каких
обстоятельствах не употребляй команду "фас!" - не  оберешься  беды.  В
нужном случае Бой сам сориентируется. Договорились?
     - А чего ж! - сказал Антон.
     Перспектива остаться  одному  встревожила  его  только  в  первую
минуту,  а чем больше  он  об  этом  думал,  тем  привлекательнее  она
казалась.
     Дядя Федя,  конечно,  мировой парень,  морали  не  читает,  и,  в
сущности, они как товарищи, только один старше, другой моложе.
     Но остаться на день-два совсем одному,  даже  без  дяди  Феди,  -
просто здорово!
     После