завтрака Антон свистнул Бою - пошли  гулять!  Бой  уверенно
помчался  напрямик  через  лес  к  реке.  Потеряв  из глаз Антона,  он
останавливался, поджидал и снова бежал вперед.
     Гречишное поле исходило самолетным гулом. Над берегом навис зной,
на остекленелой поверхности реки не было ни рябинки.
     - Э-гей! - донеслось с правого берега.
     "Эй! Эй!" - Гранитная стена оттолкнула гулкое эхо.
     На противоположном берегу стояла Юка и махала рукой.
     - Подождите, я с вами! - крикнула она и бросилась в воду.
     Бой стоял  над  обрывом  и,  склонив  набок  голову,  наблюдал за
плывущей.  Юка гребла одной рукой,  другую с  зажатым  пакетом  высоко
держала над водой. Юка подплыла.
     Бой скатился по откосу и завертелся вокруг нее, мотая хвостом.
     - Ты меня узнал, да? Запомнил?! - обрадовалась Юка.
     - Он всех с одного раза запоминает, - сказал Антон.
     - А я тебе гостинец принесла,  - показала Юка пакет.  - Можно его
покормить?
     - Нет, - солидно сказал Антон, - не полагается, чтобы посторонние
кормили собаку.
     - Но я же не посторонняя, я же его люблю! - обиделась Юка.
     - Мало ли что! Бой, возьми пакет, давай сюда.
     Бой осторожно,  стараясь не прихватить зубами пальцев,  отобрал у
девочки пакет и принес Антону.
     - Теперь  лежать.  -  Антон  развернул газету и положил Бою между
лапами. - Ешь.
     Юка присела  перед  ним на корточки.  Она уже забыла об обиде и с
восторгом смотрела Бою  в  рот.  Сладостно  жмурясь,  закидывая  вверх
голову, тот громко хрупал кости.
     - Так вкусно ест,  даже завидно!  - сказала Юка. - Это я вчера от
обеда собрала. Я теперь всегда буду приносить, ладно?
     - Приноси... А где чудик этот, спутник твой?
     - Его в постель уложили,  выпаривают инфекцию. Малиной, аспирином
и еще чем-то.  Чтобы потел.  А зачем ему потеть,  если он здоровый? Но
его  маме  ничего  нельзя  объяснить.  Почему это мамам никогда ничего
нельзя объяснить? Они ужасно непонятливые. Твоя тоже?.. А у Тольки она
кошмарно крикливая.  Вчера кричала на все Ганеиш,  когда Толька пришел
мокрый... Ты еще не купался? Поплыли?
     Они долго  плавали,  потом  легли на песок согреться.  Потихоньку
подошел и сел рядом Семен-Верста.  Бой остался в  реке.  Он  стоял  на
мелководье,  свесив башку, разглядывал что-то на дне, разгребал лапой,
взмучивая ил,  ждал,  пока муть унесет течением,  и  снова  разгребал.
Потом он вдруг нырнул и достал что-то черное, лохматое и блестящее.
     - Галоша!  Нашел старую галошу!  - засмеялась Юка. - Как она сюда
попала?
     Горделиво вскинув голову,  Бой принес свой трофей, ткнул Антону в
руку и тотчас отпрыгнул,  когда тот хотел взять. Началась любимая игра
Боя - он дразнил и не отдавал,  за ним гонялись и  не  могли  догнать.
Наконец Антон изловчился,  вырвал галошу и снова забросил в реку.  Бой
кинулся за ней.  Он нашел ее очень быстро, опять греб лапой и, нырнув,
достал.  Однако больше Бой не играл.  Он вернулся,  прихрамывая, лег и
начал зализывать лапу. Из подушки второго пальца текла кровь.
     - Ой, чем это он? - встревожилась Юка.
     - А бутылкой, - сказал Семен.
     - Да откуда там бутылки?
     - Приезжают тут всякие,  водку пьют,  а  бутылки  бьют.  Хоть  бы
оставляли, так я бы собирал да сдавал. Свежая копейка была б...
     Экономические расчеты Семена не интересовали ни Юку, ни Антона.
     - Но там же и люди могут порезаться!
     - Еще як режутся.  Я в прошлом году месяц лежал,  аж в Чугуново в
больницу возили...
     - Вот тебе твои дачники! - язвительно сказал Юке Антон.
     - При  чем  тут  дачники?  Они  здесь  сами  купаются и не станут
бросать битое стекло.
     - А,  -  сказал Семен,  - мало они кидают!..  Куды,  чертова твоя
душа! - заорал он вдруг и побежал.
     Коровы, выйдя из леса, прямиком устремились на заветное гречишное
поле.  Бой поднял голову,  посмотрел -  враг  был  далеко  -  и  снова
принялся зализывать рану.
     - Как теперь на почту идти?
     - А ты куда,  в Ганеши?  Ой,  пойдем вместе! Прямо через лес. Тут
ближе.  Бой ничего,  дойдет.  Мы пойдем по-медленному.  И все  увидят,
какой это собакин! Я уже там всем-всем нарассказывала...
     Рана Боя перестала кровоточить.
     - Может, перевяжем?
     Из карманчика на трусах Юка достала носовой платок,  обвязала Бою
лапу.  Тот  внимательно  наблюдал  за процедурой,  но,  как только Юка
кончила перевязку,  отковылял на трех ногах в сторону и стащил  платок
зубами.  Без  повязки он прихрамывал,  но не ковылял,  а ступал на все
четыре лапы.
     Они перешли  реку вброд,  по узкой тропинке взобрались на вершину
гранитного массива.
     - Подожди минутку, - сказала Юка.
     Неподалеку от  тропинки  возле  пня  лежала  куча  хвороста.  Юка
сдвинула ее, достала сложенное платье.
     - Я всегда здесь  оставляю,  -  натягивая  платье  через  голову,
сказала она.  - В лесу оно зачем?  А в селе нельзя.  Тетки деревенские
говорят, что я бесстыжая, и мама сердится.
     Проход по  сельской  улице  был  похож  на  триумфальное шествие.
Больная лапа мешала Бою бежать, он неторопливо и важно вышагивал между
Юкой и Антоном. Юка держала руку на его загривке, улыбалась и сверкала
своими глазищами во все стороны.  Она была счастлива.  Все видели, все
могли  любоваться необыкновенной собачиной,  с которой она шла вот так
запросто, обнимая ее за шею...
     Собакой не  любовались.  По  мере  их приближения улицу выметало.
Ребятишки бросались врассыпную, сигали через плетни и перелазы.
     - А   боже   ж  мой!  -  ужасались  тетки,  захлопывали  калитки,
прикрывали плотнее ворота и ругались.
     Иногда из-за  плетня  долетал истошный лай.  Четырехлапые туземцы
пытались настращать чужака,  но Бой в два прыжка оказывался у  плетня,
лай  обрывался  испуганным воплем и возникал снова где-то уже за хатой
или за клуней.
     - Вот  еще  четыре  хаты  - и будет почта,  вон там,  наверху,  -
сказала Юка.
     Улица круто поднималась вверх, смытая дождями почва обнажала свое
бугристое каменное подножье.  Однако до почты они  не  дошли.  Впереди
послышались крики,  какой-то хлопок и собачий визг. Из-за пригорка, на
котором стояло здание почты,  выскочили две собаки. Они мчали изо всех
сил,  не  оглядываясь,  не  визжа  и не лая,  в том диком,  паническом
страхе,  какой бывает лишь при встрече  с  бешеным  зверем.  Вслед  за
собаками  показались  мальчишки.  Они тоже бежали во весь дух и что-то
кричали. Юка и Антон остановились.
     - Хлопцы!  Ховай,  хлопцы!..  Митька!..  Митька  Казенный идет...
Ховай, хлопцы! - орали мальчишки.
     Бегущие собаки заметили приоткрытую калитку в заборе,  пытаясь на
бегу свернуть в нее,  попадали, покатились кубарем, но даже и тогда не
издали ни звука, вскочили и исчезли за калиткой. Мальчишки, все так же
истошно вопя, промчались мимо Юки и Антона. Антон растерянно посмотрел
на  Юку,  он не понимал,  что происходит.  Юка понимала не больше его.
Схватив Боя за загривок,  Антон подтащил его к  старой  толстой  вербе
возле плетня и притаился за ней.
     Наверху появился  молодой  мордастый  мужчина.  Простоволосый,  в
нательной сетке,  в старых офицерских бриджах и тапочках на босу ногу.
К нижней губе у него прилип дымящийся окурок.  Левую руку он сунул  за
пояс брюк, под правой держал ружье. Человек шел неторопливо и, щурясь,
поглядывал по сторонам за плетни. Миновав две усадьбы, он остановился,
с  минуту  понаблюдал,  потом  вскинул  ружье и выстрелил.  За плетнем
раздался собачий вопль,  раздирающий душу  скулеж,  и  смолк.  Человек
довольно ухмыльнулся и достал из кармана новый патрон.
     Зарядить он не успел, как не успел ни сообразить и ничего сделать
Антон.  В  несколько  гигантских скачков Бой оказался возле человека с
ружьем,  поднялся на дыбы и с ревом обрушился на него  всей  тяжестью.
Человек  рухнул.  Падая,  он  успел  оглянуться  и в ужасе закрыл лицо
руками.  Ружье, гремя, покатилось по камням, ложа треснула и распалась
на две части.  Скорченный человек лежал,  зарывшись головой в пыль. Он
не шелохнулся и не издал ни звука.  Бой не кусал  его.  Он  стоял  над
человеком, как взведенная пружина, со вздыбленной шерстью и оскаленной
пастью.  В глотке у него клокотало и переливалось,  и  каждую  секунду
клокотанье это могло снова превратиться в яростный рев.
     - А боже! Страх-то какой!..
     За плетнями показались головы людей.  Антон очнулся от столбняка,
бросился к Бою,  трясущимися руками ухватил его  за  шею  и  с  трудом
оттащил.  Бой  сопротивлялся,  оглядывался  на  лежащего.  В горле его
продолжало клокотать.  Антон подтащил Боя  к  вербе,  за  которой  они
стояли.  У  него тряслись руки и ноги и перехватывало дыхание.  Прижав
кулаки к щекам и еще шире распахнув глазищи,  Юка стояла как каменная.
Сейчас она тоже очнулась и ухватила Боя за шею.
     - Покусал?..  Загрыз?.. - тихонько, настороженно переговаривались
между  собой  свидетели  происшествия.  Их  становилось все больше,  а
происшествие в пересказах все страшнее.
     Лежащий пошевелился, осторожно приподнял голову и посмотрел через
плечо.
     - Та не,  не покусал,  только налякал добряче...  Эй,  Митька, як
воно там?
     Человек поднялся на четвереньки,  потом встал.  Падая,  он разбил
нос в кровь,  испачкался пылью. Залитое кровью, перепачканное лицо его
перекосилось  в  злобном  оскале.  Он не смотрел ни на кого,  не видел
ничего,  кроме Боя.  Достав из кармана  патрон,  он  начал  осторожно,
крадучись,  подбираться к ружью.  Воровской, крадущейся походки Бой не
выносил так же,  как и выстрелов.  Разбросав в разные  стороны  Юку  и
Антона, он снова бросился в атаку. Но человек был настороже, ухватился
за плетень и, теряя тапочки, мгновенно перемахнул через него.
     - Ого,  как  летает!  -  захохотали зрители.  - Та его без ракеты
можно в космос посылать... Як добре налякать, то и до Луны допрыгне...
     Симпатии зрителей  явно  изменились.  Потерпевшего уже не жалели,
над ним смеялись. А у него испуг перешел в бешенство.
     - Ты чей?  - заорал он и грязно выругался.  - Думаешь,  я тебя не
найду?  Я тебя под землей найду! И твою сволочь застрелю, и тебе ребра
переломаю... Всех перестреляю!..
     Напрягая все силы, Антон оттаскивал Боя, но тот отбивался лапами,
злобно бухал и рвался к плетню.  Юка, вцепившись в густую шерсть, тоже
тащила его прочь. И тут внезапно появилось подкрепление. Сверху, крича
и причитая, бежала молодая женщина с коромыслом в руках.
     - Ратуйте,  люди добрые!  Что же это такое, люди добрые?! Где тот
бандит проклятый? Я его своими руками задушу...
     Человек за плетнем, размазывая кровь по лицу, остолбенело смотрел
на бегущую.
     - Вот ты где, подлюка? Ах ты бандюга, ах ты фашист проклятый!..
     - Да ты чо? - растерянно отпрянул человек, но опоздал - коромысло
гулко ударило его по голове.  - Ты чо...  сказилась?  А то сейчас  как
дам...
     - Ты еще гарчишь, бандит проклятущий! Да я тебе башку проломлю, я
тебе за своего Хомку все кости переломаю... Бейте его, люди добрые! Он
же, бандит, в детей начал стрелять... Он моего Хомку застрелил, боже ж
мой,  боже  мой...  Будь  ты проклят,  бандюга!  - Она снова взмахнула
коромыслом; люди бросились к ней.
     Антон вцепился в загривок Боя и потащил его вниз по улице,  прочь
от села,  подальше от всего,  что случилось и еще могло случиться. Они
бежали, пока Юка не взмолилась:
     - Ой, больше не могу! Чуточку передохнем...
     Села уже   не  было  видно  за  деревьями,  но  Антон  все  время
оглядывался и прислушивался.
     - Думаешь,  он гонится? Ему теперь не до вас... Ой, неужто он и в
самом деле Хомку застрелил? Вот ужас-то!.. Ты его видел? Смешной такой
ребятенок: пухлый и всегда ужасно серьезный... Знаешь, ты подожди тут,
а я сбегаю узнаю?
     Антон покачал головой:
     - Ты беги, а я пойду.
     - Боишься?
     - Я-то не боюсь. Вот...
     Бой внимательно смотрел на Антона и слегка вильнул хвостом, когда
тот показал на него.
     - А   что   теперь   этот  Митька  сделает?  Его,  наверное,  уже
арестовали...
     Это было  бы,  конечно,  самое  лучшее,  но  в  том,  что  так  и
произошло, Антон не был уверен.
     - Ты узнай и приходи к реке. А я пошел.
     Тропка через лес,  длинная по  пути  в  село,  показалась  теперь
необыкновенно короткой.
     Антон перебрался через Сокол и спрятался в тени дуплистой  старой
вербы,  окруженной  молодой  порослью.  Отсюда видны были все спуски к
реке  на  противоположном  берегу,  а  самого  Антона  и  Боя  надежно
прикрывала завеса листвы.
     Ожидание тянулось бесконечно,  как паутина,  которую выпускал  из
себя  маленький  крестовик,  занятый  ремонтом своих тенет.  Он сновал
вверх и вниз,  ветер срывал его,  он повисал на еле  различимой  нити,
долго  раскачивался,  потом  цеплялся  за полуразрушенную сеть и опять
тянул бесконечную паутину, строя в воздухе свой геометрический чертеж.
А Юки все не было,  не показывались и деревенские ребята. Только когда
в отдалении появилось стадо,  а за ним  уныло  бредущий  Семен-Верста,
Антон  понял,  что  перевалило  за полдень.  Антон позвал Семена.  Тот
прогнал стадо стороной, подошел и сел рядом.
     - Загоряешь?
     - Да нет, так... Слушай, ты в селе всех знаешь?
     - А кто ж его знает? Мабуть, всех.
     - Есть у вас такой Митька? Казенный, что ли, его называют.
     - Та есть.
     - Он кто?
     - Бандит.
     - Как это?
     - А  так.  Бандит,  и все.  Самый настоящий.  В тюрьме сидел чи в
лагере.
     - За что?
     - Чи убил кого, чи хотел убить, кто его знает.
     - Ну?
     - Шо ну? Посидел, посидел трохи, и выпустили...
     - Анто-он!  -  раскатилось  над  рекой,  и  эхо гулко подхватило:
"...он... он..."
     На противоположном берегу появились Юка, Сашко и маленький Хома.
     - Сюда,  я здесь! - закричал Антон и, вскочив, помахал Юке рукой.
- Значит, он его не застрелил...
     - Кто?  - Семен с некоторым  оживлением  поднял  на  Антона  свои
всегда как бы полусонные глаза.
     - Митька этот самый...
     - Кого?
     - Маленького Хому.
     - Ого!  - оживился Семен еще больше.  - Перевязанный и хромает...
Раненый, чи шо?
     Полусонные глаза  Семена  видели  далеко  и хорошо.  Хома хромал,
левая нога у него была перевязана. Антон присмотрелся и засмеялся.
     - Не смертельно...
     Хома припадал на левую ногу,  иногда сбивался и начинал припадать
на  правую,  но  тут лее исправлял ошибку и еще старательнее хромал на
левую.
     Ребята перешли вброд реку.
     - Ну, живой? - спросил Антон Хому.
     - Это  мама  его  с  перепугу  кричала,  -  сказала  Юка.  - Хому
чуть-чуть задело...
     - А рана? - обиделся Хома. - Хочешь, покажу? - И он с готовностью
размотал повязку.  Судя по тому,  что она была грязной,  проделывал он
это уже не в первый раз. - Ось!
     На икре посреди большого  коричневого  пятна  от  йода  виднелась
маленькая присохшая ранка.
     - Больно? - спросил Антон.
     - Пекло дуже, - сказал Хома, - когда этим мазали...
     - Это папа мой. Он надавил чуть-чуть, дробинка и вывалилась. Она,
говорит, была на излете. А может, рикошетом.
     - То не дробинка, то пуля! - упорно отстаивал Хома свое положение
тяжко пострадавшего. - Ось!
     Он разжал кулак,  в котором зажимал спичечный коробок.  В коробке
перекатывалась дробинка.
     - А зачем он в тебя стрелял?
     - Он не в меня, он в Серка - нашу собаку.
     - Какая там собака, - засмеялась Юка. - Щенок. Смешной и толстый.
Как сам Хома...
     - Он на Серка целился,  а я хотел сховать...  Я как побегу,  а он
ка-ак бахнет...  И совсем не в Серка,  а в меня! А я Серка ухватил и в
хату.  И двери закрыл.  А маты как побачили кровь,  как закричали,  за
коромысло та за ним...
     - Это я видел,  - сказал Антон.  - Она его по  голове  -  как  по
барабану... А почему он в собак стрелял?
     - Чтобы бешеных не было, - сказал Сашко.
     - Разве они бешеные?
     - Не.  У нас сроду не было.  Не то что я,  тато не помнят,  чтобы
хоть одна взбесилась и кого покусала.  А все одно каждый год стреляют.
Если не на цепи, так и застрелят.
     - И хозяева молчат?
     - А что хозяева? Кто успеет - спрячет, а нет - амба!
     - Зверство!  -  сверкая  глазами,  сказала Юка.  - Прямо какой-то
фашизм!  Собака же людям служит,  доверяет, она же человека не боится,
идет к нему, а он ее расстреливает...
     - Ну,  наши не дуже доверяют - ученые,  -  сказал  Сашко.  -  Как
выстрел услышат,  так все до леса тикают.  И сегодня поутекали. Теперь
аж дня через три домой приползут...
     - А собаки же работают! - сказал Антон.
     - Еще  как  работают!  -  подхватила  Юка.  -  И  на  границе,  и
сторожевые.  А  ищейки?  Вот  Бой,  вообще ньюфаундленды,  они тонущих
вытаскивают,  а сенбернары разыскивают, кто в горах заблудится... А на
севере на собаках ездят!  А охотничьи?  А санитарные? Да ведь собак же
обучали - они во время войны с гранатами под танки бросались...  И все
забыли? Какие-то бессовестные, бесчувственные люди! Я сама в "Огоньке"
читала,  а потом это даже по телевизору  показывали.  В  Италии  одной
собаке  дали особую медаль за верность.  Понимаете,  у одного человека
там была собака.  Он ее спас,  когда она тонула,  и  вырастил.  И  она
каждый  день  провожала  его  на  работу  до  автобусной  остановки  и
встречала,  когда он приезжал с  работы.  Человека  этого  забрали  на
войну,  и он погиб. Ну, а собака же этого не знает. Она думает, что он
уехал на работу и вот-вот вернется.  И она  каждый  день  приходит  на
автобусную остановку и ждет. И так шестнадцать лет!..
     - Ото собака! - сказал Семен. - Мне бы такую!
     - Как же!  - сказал Сашко.  - То она у такого хозяина была, вот и
любила. А ты ж бы ее, наверно, и не кормил. За что ей тебя любить?
     - По-моему, - сказала Юка, - собакам не только медали - памятники
ставить надо! - Ребята засмеялись. - И нечего смеяться. Ставят! Я сама
видела: снимок был такой - сенбернар Бари. Он пятьдесят пять человек в
горах спас. И ему памятник поставили...
     - То капиталисты выдумывают,  - сказал Семен.  - Буржуазия. Денег
девать некуда, вот и суют куда ни попало.
     - Ну и дурак же ты какой!  - удивилась Юка. - А Павлов, академик,
он,  по-твоему, тоже был капиталист? Он сколько лет делал всякие опыты
и  поставил  в  Колтушах  под Ленинградом памятник собаке.  Потому что
собака служит науке.  И потому что у него было сердце,  а не жадный  и
глупый мешок,  как у тебя... Или Лайка! Если разобраться, кто первый в
космос взлетел? Она!
     - Ей тоже памятник поставили?
     - Нет. И стыдно!
     - А,  - махнул рукой Семен.  - Может,  памятник и поставят, а все
одно  собак  стрелять  будут...  Ты  гляди,  -  сказал  он  Антону,  -
подвернется твоя, и твою гахнут...
     - Не посмеют: это ученая собака. И очень редкая.
     - А кто спрашивать будет?  Гахнул,  а потом рассказывай,  яка она
ученая...
     - Ой,  Антон!  - Глаза Юки округлились. - Самое же главное: мы же
всю дорогу бежали, чтобы предупредить. Тебе надо скорей уезжать. Прямо
сегодня. Сейчас.
     - А что?
     - Да  Митька этот...  - сказал Сашко.  - Он тебя подстерегет.  Аж
трясется...  Над ним же люди  смеются.  Говорят,  маленьких  собачушек
стрелял,  а  когда  большая  за  них  заступилась,  так он на карачках
пополз.  И ружье поломалось. А оно совсем не его, а председателя Ивана
Опанасовича.  Ну и мать Хомы коромыслом ему приварила... Все к одному,
понимаешь?  Он теперь пополам перервется, а собаку твою застрелит да и
тебя покалечить может...
     - То верно,  - сказал Семен. - Самый вредный человек на селе. Я ж
тебе  говорил - бандит.  Шо,  ему твою собаку жалко?  Да ему никого не
жалко.
     Все посмотрели на Боя: тот безмятежно дремал, развалясь в тени. У
Антона что-то поползло по спине. Он передернул плечами, но ползанье не
прекратилось,  и кончики пальцев начало покалывать, будто они налились
газированной водой.
     - Ничего этот Митька не сделает