опытному Жеребенку.
     - И-го-го!   Тебя  как  звать?  -  спросил  Жеребенок,  и  спросил  так
приветливо,  что даже Фип как-то сразу начал понимать,  что бояться вроде бы
нечего.
     - Фип, - ответил Фип.
     - Ага-га!  Фип,  понял!  -  сказал Жеребенок (тут-то Фип и получил свое
имя). - А откуда ты взялся, Фип?
     - Не знаю! - честно ответил Фип.
     - Иги-ги,  потерялся!  -  сообщил сообразительный Жеребенок.  -  А  что
делать будешь?
     - Не знаю... - опять признался Фип.
     - Ага-га! А я знаю! Будешь своих искать!
     - Каких своих? - слабо спросил ничего не понимающий Фип.
     Жеребенок тоненько заржал.
     - Вот чудак!  Своих не знает!  Ты ведь кто?  Птица!  Значит,  и  твои -
птицы! Мои свои - лошади, а твои свои - птицы!
     - А кто это -  птицы?  -  заинтересовался Фип.  Почему-то это слово ему
понравилось.
     - Иго-го! Птицы - это, брат... Ну, птички, понял?
     - Не понял, - признался Фип.
     - Ну,  такие,  с этими...  с крыльями...  Ну, которые по воздуху бегают
быстро-быстро!   Еще  говорят...   Ага,   вспомнил!   Которые  летают!  -  с
удовольствием повторил Жеребенок.  Ему было приятно,  что он  вспомнил такое
трудное слово.
     Интересная  и  содержательная беседа  продолжалась  бы,  возможно,  еще
долго,  но в это время кто-то из своих Жеребенка призывно заржал (неподалеку
паслось несколько лошадей), и Жеребенок, крикнув:
     - Бегу,  мама!  -  понесся прочь, успев на прощание только предупредить
Фипа: - Ищи своих, а то совсем пропадешь!


        "III"

     Фип  встал на  ноги и  осмотрелся.  Какой огромный,  яркий,  шумный мир
окружал его!  Зеленый-зеленый луг,  синее-синее небо,  а там, в небе, что-то
ослепительно золотое -  Фип было глянул и поскорей снова зажмурился... А как
тепло,  какие  чудесные запахи,  какой  ласковый ветерок!  От  ветерка  чуть
колышется зеленая трава - такая высокая, что не только Фипу можно спрятаться
в ней с головой,  -  и важно покачивают хорошенькими головками цветы. Их так
много,  они такие разные! Желтые, красные, белые, лиловые... И повсюду, куда
ни глянь,  -  птицы.  Они то перелетают с  цветка на цветок,  с  травинки на
травинку,  то подолгу вьются в  воздухе на одном месте,  то стремительно,  с
жужжанием проносятся у Фипа над самой головой.
     "Ну, тут я не пропаду, - радостно подумал Фип. - Сколько своих!"
     Но странное дело, к кому бы из них Фип ни кидался, все птицы шарахались
от него в  сторону и  поскорей уносили ноги.  Никто из крылатых не только не
желал вступить с  Фипом в  разговор,  -  никто не  отвечал ему даже на самые
вежливые вопросы.
     На Фипово счастье,  неподалеку от него на синий с  желтым цветок плавно
опустилась очень-очень большая птица,  пожалуй,  больше самого Фипа.  У  нее
были пушистые усики,  шесть тоненьких ножек,  широкие разноцветные крылья, и
при каждом ее  движении крылья эти отливали всеми цветами радуги.  Наученный
горьким опытом,  Фип подошел к  ней,  медленно,  осторожно,  и  первым делом
вежливо поздоровался.
     - Здравствуйте,  тетя!  -  пискнул Фип. - Можно мне спросить у вас одну
вещь?
     Бабочка (ты,  конечно, догадался, что это была она) была такая большая,
что не испугалась Фипа.
     - Спрашивай, вежливый малыш, - сказала она.
     - Тетя,  вы -  птица?  -  спросил Фип и тут же понял, что сказал что-то
неподходящее.
     Бабочка взмахнула крылышками, словно собиралась улететь.
     - Не улетайте, тетя! Пожалуйста! Пожалуйста! - отчаянно пискнул Фип.
     Бабочка  осталась на  месте  и  принялась только  усиленно обмахиваться
крылышками.
     - Как ты мог...  как ты мог даже подумать обо мне такую ужасную вещь! -
сказала она наконец. - Я - птица? Б-р-р!
     - Но ведь вы же летаете!  -  пискнул совершенно сбитый с толку Фип. - А
кто летает - тот птица...
     Тут Бабочка тоненько рассмеялась.
     - Я  вижу,  ты просто глупыш и не хотел меня обидеть,  -  сказала она и
улетела.


        "IV"

     День шел к  концу,  а  Фипу так и  не  удалось найти ни одной настоящей
птицы.  Бедняга совсем расстроился, а особенно огорчало его, что все, к кому
он обращался, - все крылатые, все летающие, обижаются, когда он принимает их
за  птиц.  А  один большущий (чуть ли не больше самого Фипа) Жук даже обещал
его отколотить за такие вопросы.
     - Что же это получается?  -  рассуждал Фип вслух, устраиваясь на ночлег
под  кустиком (ему-то  этот  кустик казался большим деревом).  -  Получается
чепуха: летают, а не птицы. Ну просто чепуха!
     - Чепуха,  мой друг,  твои рассуждения!  -  вдруг послышалось откуда-то
сверху.  -  Впрочем,  меня это не  удивляет.  У  вас там,  внизу,  все вверх
тормашками.
     Фип поднял голову. Высоко над ним, на ветке кто-то висел вниз головой.
     От изумления Фип не мог произнести ни звука.
     - Да-с,   -   продолжала  неизвестная  собеседница  Фипа,   -  попробуй
рассуждать по-настоящему.
     Видя, что Фип ничего не понимает, она пояснила:
     - Насекомые летают,  но они не птицы. Я летаю, но я не птица. Вывод: не
все, кто летает, - птицы.
     Фип разинул клювик от удивления и огорчения.
     - Да-с,  -  с торжеством сказала незнакомка.  -  И больше того:  не все
птицы летают.  Страус -  не летает. Киви - не летает. Пингвин - не летает. А
вот я - летаю.
     И  с  этими словами Летучая Мышь  (кто же  это  мог  быть,  кроме нее?)
расправила огромные кожистые крылья и  бесшумно исчезла в вечерних сумерках.
Вскоре она вернулась, и что-то упало на голову Фипу. Ему показалось, что это
были  жесткие  надкрылья того  самого  Жука,  который  недавно  грозился его
поколотить...
     - Птицы,  а не летают, летают, а не птицы, - рассуждал сам с собой Фип.
- Ну, как же тогда мне птиц узнать? - захныкал он так жалобно, что и Летучая
Мышь смягчилась.
     - Птиц узнать очень просто, - сказала она. - Они поют! Да-с!
     - Птицы поют,  птицы поют,  -  повторял Фип,  чтобы не забыть.  С этими
словами он и заснул.


        "V"

     Утро  было  чудесное.  Только Филу  сразу захотелось пить  и  есть.  Он
склюнул несколько росинок с  листьев и  травы и  начал поклевывать зернышки,
хотя  они  были зеленые и  не  такие вкусные,  как  те,  которые давали Фипу
раньше, но он был и тому рад и клевал их с большим увлечением.
     Но  вдруг  он  бросил свое  увлекательное занятие и  насторожился.  Да,
сомнений не было - кто-то громко-громко пел:
     - В реке-кекс! В реке-реке-кекс!
     Хотя Фип и не знал,  что такое "кекс", ни даже что такое река, он так и
кинулся на  звук  этой  песни.  Вполне  естественно:  во-первых,  ему  очень
понравилась песня,  а во-вторых (и это главное),  это была песня и,  значит,
где-то рядом была и птица.
     И действительно,  на берегу большой лужи (или маленького прудика) сидел
кто-то необыкновенно красивый:  зеленый,  блестящий,  с  большими блестящими
глазами, и пел. Чудесно пел:
     - В реке-кекс!
     Фип так заслушался, что забыл обо всем на свете.
     - Вы, конечно, птичка? - спросил он, когда певица наконец замолчала.
     - Квак? - спросила певица. - Почему ты так решил?
     - Мне сказали, что птички поют, а вы так замечательно поете!
     - Квак, квак я пою? - переспросила зеленая певица.
     - Замечательно,  чудесно!  - восхищался Фип. - В жизни не слыхал такого
дивного пения!
     Я  думаю,  не  надо объяснять,  что Фип говорил чистую правду:  он ведь
действительно в жизни не слыхал пения.
     - Ты,  видать,  умный головастик,  -  сказала зеленая певица.  -  Пою я
действительно чудесно,  замечательно!  Это  ты  все  правильно говоришь.  Но
только я не птица. Вот еще! Я - Лягушка!
     Бедный Фип не мог скрыть своего разочарования.
     - А  я  думал...  а  мне  говорили -  только птицы поют...  -  жалобным
голоском протянул он.
     - Хе-хе-хе! Кто это тебе говорил?
     - Летучая Мышь, - сказал Фип.
     - Летучая Мышь?  Хе-хе-хе! - засмеялась Лягушка. - Ну, у нее, известно,
все  вверх тормашками,  она ведь вниз головой спит!  Придумала тоже!  Только
птицы поют! Мы, лягушки, лучше всяких птиц поем, сам слышал! А почему?
     Тут  Лягушка  сделала  такую  большую  паузу,  что  Фипу  волей-неволей
пришлось спросить:
     - Да, почему?
     - Да потому, что мы первые на свете запели.
     Лягушка снова сделала паузу, и Фипу опять пришлось спросить:
     - Ну да?
     - Да!  Ведь было время, никто петь не умел, потому что все в воде жили,
а там не очень-то распоешься. А вот мы, лягушки, сумели! И запели!
     Лягушка снова замолчала,  очевидно ожидая, чтобы Фип опять выразил свой
восторг. Но Фип неправильно ее понял.
     - А как же мне тогда... - начал было он, но она его перебила:
     - Да, мы первые запели, а там уж и другие... и птицы эти хваленые, а уж
теперь все, кому не лень, поют...
     Фип снова попытался о  чем-то  спросить Лягушку,  но она не обращала на
него внимания.
     - Все поют,  -  продолжала она с жаром,  -  кто может и кто не может. У
птиц хоть голос есть какой-никакой,  а многие - хе-хе-хе - совсем без голоса
поют!  До  того техника дошла -  не поверишь:  ногами поют,  ногами слушают.
Можешь себе представить?
     - Не могу, - честно признался Фип.
     - Да вон, гляди, вон он, видишь там, зелененький, коленками назад.
     Фип посмотрел туда, куда показывала Лягушка, и увидел большого зеленого
Кузнечика.  Кузнечик сильно чиркнул ножкой по крылу,  еще,  еще - и полилась
всем знакомая песенка.
     - Видишь,  вот он самый и есть,  - с удовлетворением сказала Лягушка, -
жаль, далековато сидит, а то мы бы его получше рассмотрели.
     И тут Фип вдруг заплакал.
     - Ой-ой-ой, что же мне делать? Все летают, все поют, - всхлипывал он, -
как же мне птиц узнать?
     Лягушка заметила,  что бедный цыпленок совсем расстроился,  и  ей стало
его жалко.
     - Как  птиц узнать?  Это  я  тебя,  головастик,  научу,  -  сказала она
добродушно.  -  Кто поет -  хорошо,  кто летает -  тоже хорошо,  но  это еще
полдела. А главное дело - кто гнездо строит, тот и птица. Понял?
     - Ничего я не понял, - ответил Фип. - Какие еще гнезда? Где они бывают?
     - Опять я тебя,  головастик,  научу,  -  продолжала Лягушка.  -  Гнезда
всякие бывают.  И всюду они бывают:  на земле, на кустах, на деревьях... Ищи
только лучше.  Да вон оно!  Вон оно,  гнездо!  Во-о-о-н  там,  в  тростнике,
видишь?
     - Большое спасибо, тетя, - крикнул Фип и бегом устремился к тростникам,
туда,  где  на  высокой,  стройной  тростинке покачивалось гнездышко,  очень
хорошенькое гнездышко, сплетенное из сухих травинок.
     - Птица,  птица,  выходи! - крикнул Фип еще на бегу. На этот раз он был
уже совершенно уверен, что нашел своих.
     И   на   его   призыв  действительно  из   гнездышка  выглянула  чья-то
очаровательная мордочка,  за ней -  вторая, третья. Просто удивительно было,
как они все там помещались.
     - Вы -  птицы? - спросил Фип упавшим голосом. Почему-то его уверенность
начала пропадать.
     - Хи-хи!  -  ответили из гнезда.  -  Он думает, мы птицы. Хи-хи! Хи-хи!
Какие ж мы птицы? Ты разве не видишь, мышата мы!
     - Мышата... - растерянно протянул Фип. - А зачем же вы в гнезде сидите?
     - Как зачем? Это наше гнездышко!
     - А мне говорили: птички гнезда вьют.
     - Птички несут яички, - сообщили ему наперебой все три мышонка.
     - Несут яички?  А  куда?  -  грустно спросил Фип.  И тут раздался такой
взрыв хохота, что он, повесив голову, зашагал прочь.
     - Эй, малыш, погоди! - крикнул кто-то ему вслед.
     Фип неохотно обернулся.  Из  гнезда выглядывала мордочка побольше.  Это
была мама мышат, Мышь-Малютка.
     - Ты ищешь птичек?  -  спросила она.  -  Так вот: птички правда живут в
гнездышке и  правда  несут  яички,  такие  белые,  кругловатые,  а  бывают и
раскрашенные!
     - Спасибо,  -  сказал Фип. - Белые, кругловатые, - повторил он. И вдруг
перед его глазами всплыла знакомая картина:  белые,  кругловатые... Время от
времени они лопались, и на волю выходил брат или сестренка Фипа.
     - Вспомнил! - запищал Фип, очень взволнованный. - Так и есть, и я был в
яичке, значит, я правда птица!
     От  радости он начал клевать все,  что попало,  и  сам не заметил,  как
забрался на какую-то покрытую сухими иголками и  колючими ветками кочку.  На
ее  верхушке лежали  белые  кругловатые предметы,  очень  похожие на  те,  о
которых Фип только что вспоминал,  только маленькие,  и  он  стал клевать их
тоже.
     - Эй,  ты!  Ты что делаешь? - послышался такой тонюсенький голосок, что
Фипов писк мог по сравнению с ним показаться басом.  - Это наши яички! Мы их
несем сушить, а ты клюешь!
     - Вы несете яички?  - спросил ошеломленный Фип, разыскивая глазами, кто
это говорит. - Да где же вы? Значит, вы птички? Где же вы?
     - Вот мы где,  -  отвечал тоненький голосок,  и  тут Фип наконец увидел
своего собеседника. Это был рыжий Муравей.
     - Так это вы птички?  - с сомнением сказал Фип. - Птички несут яички, -
машинально повторил он заученную фразу.
     - Да что ты, дяденька, - с искренним недоумением ответил Муравей. - При
чем тут птички?  Что у них там за яички?  Ну,  одно-два яичка снесет или там
пяток,  и все.  А у нас,  у муравьев,  - ого-го! У нас, брат, царица за день
столько яичек отложит - и счету нет! Мильон! А то даже тыщу!
     Так  как  Фип  совершенно не  умел  считать,  на  него  это  муравьиное
хвастовство не  произвело впечатления.  Он  понял только одно:  он  опять не
нашел птичек. Окончательно разочарованный, он поплелся прочь.
     - Что  же  это  получается?   -  убивался  Фип,  присев  отдохнуть  под
высоким-высоким, до самого неба, деревом. - Летают - и не птички... Поют - и
не птички...  Гнезда вьют -  и не птички...  Яички несут - и то не птички! -
разрыдался бедный цыпленок.  -  Все -  не птички!  А кто же тогда птички?  -
сказал он, ни к кому не обращаясь.
     И  в  ответ  он  неожиданно услышал чей-то  глубокий,  добрый-предобрый
голос:
     - Птицу узнаешь по перу.  -  И с вершины дерева, под которым сидел Фип,
плавно,  медленно слетело вниз птичье перышко - красивое, легкое, блестящее.
Плавными,  широкими кругами опускалось оно  все ниже и  ниже,  и,  когда оно
заканчивало круг,  вновь  зазвучал  добрый,  глубокий  голос:  это  говорило
Дерево.
     - Есть птицы,  которые не поют...  Есть птицы,  которые не летают...  И
гнезд не вьют... Есть птицы и совсем без крыльев... Но нет птицы без перьев!
     Дерево  умолкло,  и,  словно  поставив точку,  перышко  опустилось Фипу
прямехонько на нос.
     - A y меня ведь и перьев нет?.. Значит, я сам не птица! - ахнул Фип.
     Но  он  не  успел даже расстроиться,  потому что рядом с  ним на  землю
опустился кто-то,  ростом даже чуть поменьше Фипа, но ужасно бойкий, веселый
и нахальный и весь в перьях.
     - Известно,  не птица! Курица - не птица! - весело сообщил Воробей (это
был именно он и никто другой).
     - А я разве курица? - спросил бедный Фип.
     - Ты-то? Ты даже еще не курица, - продолжал насмешник. - Ты - цыпленок,
хорошо еще, хоть нежареный!
     - Ой-ой-ой! - захныкал Фип. - Ну, где же мне найти своих?
     И  он  повесил голову с  таким убитым видом,  что  его пожалел бы  даже
разбойник Коршун, не только честный Воробей.
     - Да не хнычь ты! - весело чирикнул он. - Вон они, твои!
     - Где? - недоверчиво поднял голову страдалец Фип.
     - Квох-квох! - донеслось до его слуха. - Квох-квох!
     Лучше  этого Фип  еще  ничего не  слыхал в  своей богатой приключениями
жизни.  И  лучше этой картины он не видел:  совсем неподалеку на лужок вышла
птица -  большая,  красивая, пестрая, а за ней, весело попискивая, поспевала
целая дюжина таких же желтых пушистых комочков, как сам Фип.
     Фип рванулся было к ним, но вдруг остановился.
     - А перья? - спросил он робко.
     - А перья вырастут!  -  засмеялся Воробей.  -  Лети,  лети к своим,  не
сомневайся!
     И Фип полетел. Со всех ног.



                          Сказка про всех на свете

     Жили-были...
     Жили-были, по правде говоря, все на свете. И сказка эта как раз про них
- ПРО ВСЕХ НА СВЕТЕ.  Но так как про всех на свете сразу рассказать уж очень
трудно,  то лучше попробуем сначала рассказать про ягненка.  А там, глядишь,
доберемся и до всех на свете...
     Так  вот,  жил-был  ягненок,  маленький,  хорошенький ягненок по  имени
Барашек. Жил он со своей мамой, неподалеку от большого луга, где росла Кашка
(многие называют ее клевером),  и он ее очень любил.  И между прочим, ел эту
Кашку  (любую:  белую,  розовую  и  даже  лиловатую) без  всяких  фокусов  и
капризов, без уговоров и сказок. Не то что НЕКОТОРЫЕ!
     А  еще он очень любил своего большого друга,  Чмока (его большой друг -
это был маленький щенок по имени Чмок).
     А еще он очень любил играть.
     И - бывают же такие совпадения! - Чмок тоже очень любил играть! Да, да,
любил играть, хотя его Хозяин был УЧПНЫЙ ЧЕЛОВЕК.
     Во  что  они  только не  играли:  и  в  салочки,  и  в  пряталки,  и  в
казаки-разбойники, и в "горячо-холодно"!
     Не знаю, поверите ли вы мне или нет, но только Барашек выучился у Чмока
играть в такие игры, в какие ягнята никогда не играют. В собачьи игры!
     Он и  палку в  зубах таскал (а Чмок ее отнимал),  он и на задних лапках
(вернее,  ножках,  какие же у ягненка лапки!) ходил и даже... немножко лаял.
Правда,  это у  него не  очень хорошо получалось.  Лаял он так:  "Бе-е!  Бе!
Бе-бе!"
     Но согласитесь -  для ягненка и  это неплохо!  Недаром и Чмок так любил
Барашка!
     Зато,  как и все (или очень многие) собачки, Чмок терпеть не мог Кошек.
Любимая его песня была такая:

                        Если встречается Кошка с Собакой,
                        Дело обычно кончается дракой.
                        Если Собака с Кошкой встречается,
                        Дело, как правило, тем же кончается!..

     Вот однажды играли Барашек с  Чмоком на  лугу,  а  из-за кустика на них
смотрел маленький Котенок.  И так они славно играли,  так хорошо веселились,
что Котенку,  сами понимаете,  тоже ужасно захотелось с ними поиграть. Долго
он  не решался к  ним подойти.  Но когда друзья набегались и  напрыгались до
изнеможения и мирно улеглись рядышком - тут Котенок наконец отважился: вышел
из-за кустов и пошел прямо к ним. Подошел и говорит:
     - Примите и меня-я!..
     Чмок как вскочит:
     - Чего, чего?
     - Поиграть примите, - робко говорит Котенок.
     - Примем, а? - говорит Барашек. (Котенок ему сразу понравился.)
     - Ты молчи, овечка! - говорит Чмок. - Еще чего! На что нам Кошки!
     Котенок очень удивился:
     - Как на что Кошки?.. А на что... А на что Собаки?..
     Эх, лучше бы он этого не говорил!
     - Ах, на что Собаки?! - зарычал Чмок. - Ты не знаешь? Ну, я тебе сейчас
покажу!
     Сморщил нос,  оскалил зубки,  кинул  задними ногами целую тучу  земли и
песку да как бросится на Котенка!
     Котенок - бежать. Чмок за ним. И Барашек следом.
     И  совсем  было  схватил  Чмок  Котенка,  чуть-чуть  в  хвостик ему  не
вцепился,  да,  спасибо,  рядом дерево стояло. Увернулся Котенок и на дерево
залез.
     Сидит  на  тоненькой веточке -  мяучит жалостно.  А  Чмок  под  деревом
бегает, лает:
     - Вуф! Воф! Р-р-р! Вэф!
     И Барашек туда же: тоже прыгает и тоже лает:
     - Бе-е! Бе! Бе-бе!
     Словом,  целый скандал.  Да такой скандал, что на шум вышел из дому сам
Чмоков Хозяин.
     - Мой четвероногий друг,  не  будешь ли ты так добр кратко изложить мне
причины этого с трудом выносимого нарушения тишины? - сказал Хозяин.
     Конечно,  не всякий догадался бы,  что все это значит, но Чмок привык к
тому,  как  выражается Хозяин,  и  он  сразу  перевел его  слова на  простой
человеческий язык. Получилось:
     - Ты что тут шумишь?
     - Я кошку прогоняю, - ответил Чмок и залаял вдвое громче.
     - Прогоняешь Кошку?  - удивился Хозяин. - А каковы мотивы этих странных
действий, мой юный друг?
     В переводе на простой человеческий язык