лела. А плотник хозяйку свою уважал. Он постоял  у забора,
попыхтел дымом. Из цигарки сыпались на землю махорочные звезды.
     Затоптав огонь, плотник распахнул калитку и вошел во двор.
     -- Ну вот, -- сказал он, вытаскивая недопеска из-за пазухи. -- Вот мы и
дома. Видишь этот дом? Это наш. И сарай наш. И вишни наши, шубинки. А Пальму
не бойсь, она не тронет... Пальма! Свои!..
     Плотник  опустил  недопеска  на землю, вынул  из кармана  мотоциклетную
перчатку, кинул на крыльцо,  а сам  пошел в  дом.  В открытую дверь блеснуло
электрическим светом, и донесся  на редкость приятный, сытный и жирный запах
-- это хозяйка вынимала из печки вечерние щи.
     Добротный  двор  был у  плотника  Меринова.  Дом  он  срубил из толстых
сосновых  бревен,  наличники на окнах разукрасил травяным узором. Под окнами
росли  коренастые  вишни-шубинки.  С  их  веток  свешивались  длинные  серые
сосульки.  Сбоку от дома был сарай, в  котором тепло шевелилась  мериновская
корова Варя.
     У сарая стояли козлы и собачья конура, покрытая толем.
     Из  конуры  вылезла  толстая рябая  псина.  Она  зевнула  и, заприметив
недопеска, лениво гавкнула.
     Это и была Пальма Меринова.
     Она походила на сосновый  чурбак, укутанный войлоком, а на голове у нее
росли развесистые уши, которые и придавали сходство с пальмой в кадушке.
     Большим и мокрым, розовым даже в темноте носом обнюхала Пальма воздух и
вобрала сразу все запахи, которые имелись в нем: вечерних щей, мотоциклетной
перчатки,  Наполеона Третьего и даже  запах луны,  выскочившей на  минуту из
холодного облака.
     Запах недопеска Пальме не  понравился, очень  он был жесткий, жестяной.
Но в то же время не вызвал особого раздражения.
     "Что  поделать,  -- добродушно,  наверно, подумала  Пальма. -- Бывают и
такие запахи. Беда не велика. Главное -- сердце, душа".
     Потряхивая своими тропическими  ушами, подошла  Пальма  к недопеску. Он
тут  же упал  на  спину,  выставив  отросшие  в  клетке когти.  Но Пальма не
обратила на них внимания. Она высунула огромнейший язык, который был ей явно
не по росту, и лизнула Наполеона. Теплым, ласковым и приятным был этот язык.
Сравнить его можно было только лишь с корытом, в котором мамаши купают своих
младенцев.
     Вцепиться в такой язык недопесок никак не мог. Он  заскулил, подставляя
Пальме  живот и  платиновые  бока,  и  в один миг  превратился  из Наполеона
Третьего в обычного щенка. Пальма
     облизала  как следует  Наполеона и решила, что  запах стал поприличнее.
Она подтолкнула недопеска к конуре.
     Пальма Меринова была  вообще-то добродушная  хозяюшка, из тех, которые,
зазвавши гостя, сразу же  выставляют на стол всякие  коврижки и шанежки. Под
конурою у  нее  припрятаны были разные  кусочки  и огрызочки, и,  раскопавши
кое-что из своих запасов, Пальма принялась угощать Наполеона.
     Урча,  накинулся  он на хлебные корки  и  петушиные  головы,  а  Пальма
похаживала вокруг него, ласково ворчала, потчевала.
     Да, Пальма Меринова была радушная хозяюшка, и если б у нее в конуре был
самоварчик, она, конечно, раскочегарила бы его.

        "НОЧЬ В КОНУРЕ"
     Сгустились  сумерки,  превратились в  темноту, и  сразу  со всех сторон
навалилась ночь на ковылкинскую  землю.  Не  поймешь,  откуда  она  взялась:
опустилась ли с неба или поднялась  из глухих оврагов, заросших дудником, из
барсучьих пещер.
     К полуночи ударил мороз, и вокруг луны, которая вышла из сизых облаков,
засияла голубая  радуга. Эта ночная  холодная радуга нагнала на  деревенских
псов волчью тоску, и дружно залаяли они и завыли, глядя на луну.
     Свет луны  опечалил  и  Пальму,  она  тоже  завыла,  поддерживая  своих
односельчан. Голос ее, теплый вначале и бархатный, подымался все выше, выше,
растерял по дороге  теплоту  и бархат и  уже тянулся к  луне тонкой шелковой
нитью.  Добравшись  до  самой луны, стала Пальма медленно  опускать голову и
увидела  окна мериновского  дома,  освещенные  электричеством. Электрический
свет  взбудоражил ее,  и  Пальма залаяла,  будто вызывала  хозяев  на  улицу
разделить с нею ночную тоску.
     Голос  Пальмы растревожил Наполеона; вспомнились хриплые крики  песцов,
голоса работниц, алюминиевый звон.
     Глядя  исподлобья на  луну,  он хотел подхватить,  подвыть  деревенским
дворняжкам, но ничего не получилось -- из горла его вырвалось лишь тявканье,
похожее  на старческий  хриплый кашель. Никак не  вязался этот  простуженный
звук с домашним собачьим воем, и не нужен был он в ночном  деревенском хоре,
как  не нужен был здесь, в деревне, и сам  Наполеон, чудный зверь, ни дикий,
ни домашний -- искусственный, выведенный человеком.
     Под  вой  собак  заполз Наполеон  к Пальме  в  конуру, забился в  самый
дальний угол, зарылся в какие-то жаркие тряпки и задремал.
     Перчатку мотоциклетную  он взял  с собою, потому  что  стала она совсем
ручной.
     Ветер, который гулял высоко в небе, рассеял облака, и стало видно,  как
из  ковылкинского оврага выливается на небо Млечный Путь -- молочная дорога.
И по дороге этой вдогонку за Тельцом, отмеряя ночные часы, медленно помчался
Орион.
     Грозно  сверкнул  кинжал  на  его  поясе,  изогнулся  тугой  лук, и вот
стремительная стрела  прочертила  небесный  свод,  ударила  в лоб  небесному
буйволу.
     От грозного удара по всему небу посыпались искры -- шальные кометы -- и
сгорели где-то над  водокачкой,  маленьким кирпичным грибом,  отмечающим над
черными лесами звероферму "Мшага".
     Нет,  не догнал Орион Тельца, не  догнал  вчера,  не догонит  сегодня и
завтра.  Куда  проще  директору   Некрасову   найти  недопеска,  вернуть  на
звероферму Наполеона Третьего.
     "Надо  было дать  Прасковьюшке  премию, -- думал в  этот  миг  директор
Некрасов. -- Все же она старается... а теперь -- одни неприятности".
     "Ладно, проживу и без премии, --  думала тем временем Прасковьюшка,  --
не в деньгах счастье..."
     Засыпая,  она беспокойно ворочалась  на высокой  кровати  с серебряными
тарами в изголовье, вздыхала, жалела себя и Наполеона, который бродит сейчас
неизвестно где, голодный и одинокий.
     Шофер Шамов,  укладываясь спать, думал только об  одном: что  делать  с
премией -- отдать жене или затаить на личные нужды?
     "Затаю пятерочку", --  решил  в  конце  концов он и  на  этом заснул, и
снилась ему ровная дорога без луж и без колдобин.
     На  небо набежала глубокая  снежная  туча, закрыла луну, плащом окутала
плечи небесного охотника. И разом смолкли деревенские псы, загремели цепями,
укладываясь спать. Только Пальма  лаяла  долго, пока не погас  свет в  окнах
мериновского дома.
     Пальма  забралась  в конуру,  притиснула  Наполеона  к  стенке.  От нее
исходил  такой  мощный   жар,  что   Наполеон   задохнулся,  задергался,  не
просыпаясь,  установил  нос свой  точно на  север и обнаружил щель в  стенке
конуры. Он  приник  к ней носом и успокоился. Из  щели тянуло холодом, пахло
снегом, падающим с неба.
     Заснул недопесок Наполеон Третий, и, пожалуй, никогда раньше не спалось
ему так  спокойно,  как  в  эту ночь во дворе плотника Меринова, под защитой
горячей  и добродушной  Пальмы. Снились  ему длинные  ряды  клеток,  Маркиз,
крутящий миску, и Сто шестнадцатый, который ничком лежит на дороге.
     Пальма  спала  уютно,  похрапывала  и  посапывала.  Ей снилась  большая
кулебяка, которую испекут, наверно, к празднику.

        "БОЛЬШАЯ ВЕРА МЕРИНОВА"
     К  утру  повалил снег, да такой  густой, что плотник встал пораньше  --
расчищать дорожки деревянной лопатой.
     Пальма  вылезла  из  конуры  и  сладко  зевнула.  За  Пальмой  появился
недопесок и тоже принялся зевать и потягиваться.
     --  Вишь ты,  -- засмеялся  плотник, --  зеваешь!  Пригрела  Пальма-то?
Верунь, выдь на крыльцо, глянь, кого я тебе принес!
     На крыльцо вышла дочка  плотника Вера, большая девочка, которая училась
во втором классе. По росту  Вера догоняла  своего папашу,  а на плечах у нее
лежала туго сплетенная коса, потолще корабельного каната.
     -- Это что за типчик? -- спросила Вера, глянув на недопеска. -- Папань,
ты зачем шутки шутишь?
     -- Это, Верунь, английский шпицок, -- ответил плотник, который, кстати,
и дочку свою слегка побаивался, потому что  она была строга. --  Его дачники
бросили, а я пожалел.
     -- Разве это собака? Смотри, какой хвост, и морда лисья.
     -- Может быть,  это  помесь  собаки  с  лисой? --  неуверенно  рассудил
плотник.
     -- Папань, ты думай, что говоришь.  Ну откуда  возьмется такая  помесь?
Лиса эвон где, а собаки -- в деревне. Это зверь, а не собака.
     Мамаша Меринова  Клавдия  Ефимовна, обширная, как копна  сена, вышла на
крыльцо  с полотенцем в  руках. Как и у Веры,  на плечах мамаши лежала коса,
куда, правда, тоньше,  чем у  дочери.  Клавдия  Ефимовна работала  в колхозе
счетоводом, а два  года назад была с председателем  на звероферме,  видала и
песцов, и черно-бурых лис. Она сразу поняла,  кто  такой сидит  на  снегу  у
конуры.
     -- Песец, -- сказала она. -- Он с фермы сбежал.
     -- Я его вчера у магазина от собак отбил, -- хвастливо сказал плотник.
     --  А  что это,  интересно,  ты делал  у магазина?  -- спросила Клавдия
Ефимовна.
     -- Так, Клав... --  замялся  плотник. --  Сама  знаешь, махорки-то надо
купить. А где ж ее взять, как если не в магазине?
     --  Весь  двор провонял своим табачищем, -- недовольно  заметила мамаша
Меринова и, присевши на корточки, стала разглядывать недопеска.
     -- Какой мех красивый, -- говорила Вера. -- Мам, налей ему щец.
     --  Нечего  зверей  прикармливать.  Пускай отец  сядет на велосипед  да
отвезет его на ферму.
     --  Не  надо его  на  ферму, мам, -- сказала Вера. -- Пускай  он у  нас
поживет. Будет как собачка. Давай мы его пригреем.
     -- Куда я, Клав, теперь  поеду, -- поддержал Веру плотник. --  Разве  я
проеду по такому снегу? К тому же задняя ось, похоже, треснула.
     -- У тебя я знаю, где  треснуло, -- сказала мамаша Меринова, недовольно
поглядевши плотнику в  глаза.  --  Ты скажи-ка лучше,  что это ты у магазина
делал?
     Плотник Меринов  смешался,  закашлялся, вытащил из-под крыльца какую-то
веревку и пошел за калитку, сказавши загадочно:
     -- Схожу за жердями.

        "ВЧЕРАШНИЕ ЩИ"
     Осторожно по шерсти попробовала Вера  погладить недопеска. Он сжался и,
насупившись, поглядел  куда-то  за  забор. Легкие прикосновения человеческой
руки удивили Наполеона,  но ничего страшного в  этом не было, и вдруг теплая
приятная дрожь пробежала по спине.
     А  Веру удивляло, какой у  него чуткий мех.  Он струился, шевелился под
пальцами,  был живым  и даже  на  ощупь  серебристым.  Вере  очень  хотелось
провести  пальцем вдоль  белой полоски, рассекающей нос недопеска, но она не
решилась.
     -- Мам, принеси щей. Давай мы его прикормим.
     Мамаша Меринова погладила Веру по голове и сказала:
     --  Ты у меня молодец. Животных любишь. Ладно, все  равно сегодня новые
ставить.
     Она сходила в дом и вынесла чугунок тех самых щей, что так вкусно пахли
вчера. Эх, были в запасе  у  мамаши Мериновой бараньи  вареные  мослы, но не
сумела она их оторвать от сердца!
     Пальме  налили в миску, а недопеску разыскала Вера бывшую  сковородку с
обломанной ручкой, накрошила в щи хлеба.
     Пальма завиляла хвостом, подошла к своей миске  и весело ударила по щам
языком.
     -- Хлебай, хлебай, не робей, -- подталкивала Вера Наполеона.
     Он упирался, хотел для начала  крутануть  сковородку и лапой неожиданно
зачерпнул щей. Облизнул и сразу  понял, что никогда не пробовал ничего столь
острого и соленого. Снова обмакнул лапу и зацепил какой-то лохматый узел.
     -- Это капуста,  --  пояснила Вера.  -- Хлебай, хлебай... Тут и луковки
попадаются, кругленькие, да, наверно, уж разварились, упрели. И картошка.
     Наполеон слизнул  капусту. Так и стал  он есть: обмакивал в  щи лапы  и
облизывал.  Вчера  щи  пахли, может  быть, и вкуснее,  но и сейчас  были они
хороши. Кислый и жирный валил от них пар.
     Пока налегал недопесок на вчерашние щи, Вера Меринова принесла веревку,
ласково, легким бантиком  обхватила его за шею, а  другой  конец привязала к
кольцу, вколоченному в стенку конуры.
     -- Посидишь так до обеда, -- сказала она.
     Только облизавши дочиста свою сковородку, заметил Наполеон,  что на шее
у него  что-то  мешается.  Вывернул  голову  и  лапой  попытался  сковырнуть
веревку, но  плотно уже  сомкнулась  она на  шее, зарылась  в мех. Тогда ему
показалось, что от этой штуки можно убежать. Он прыгнул в сторону -- веревка
схватила за горло, и Наполеон упал в снег.
     Нет,  Наполеон,  не  убежать  вам  от  плотницкой  веревки.  Простейший
предмет, а легко превращает в собачку свободного  зверя. И Пальма, я  теплая
конура,  и  вчерашние  сытные  щи --  это  только обман,  пригодный дворовым
собачкам. На  север,  на  север  надо  было, Наполеон,  как  раз  ведь  туда
показывает верный компас, рассеченный белою полосой. Пропал, поник Наполеон,
попался в петлю, сложенную бантиком из плотницкой веревки.
     -- Не волнуйся, не  волнуйся, -- успокаивала его Вера. -- Посидишь  так
только до обеда. Чтоб не убежал. А приду из школы, я тебе устрою домик.
     Вера ласково гладила недопеска, уговаривала его, как мамаши уговаривают
детей.
     "Назову его Тишей", -- думала она.
     Вера Меринова была добрая  девочка. Она любила животных, всех животных,
все равно каких. Но желательно -- млекопитающих.

        "ПОЛТАБУРЕТКА"
     Мамаша  Меринова  ушла  на работу,  Вера  -- в  школу. Дома  никого  не
осталось.
     А  Пальма  по  характеру  была  домоседка.  Она  не  слишком-то  любила
болтаться по улицам, ей нравилось, когда гости сами приходили.
     Наевшись,  Пальма вспрыгнула на конуру  и улеглась  на ее плоскую крышу
ждать гостей.
     Наполеон,  пришибленный веревкой, заполз  в  конуру. Ему казалось,  что
какой-то страшный, сильный и  невидимый  зверь схватил за шею и  держит. Вот
нажмет посильней  -- разорвет горло. Мотоциклетная перчатка, которая дремала
в куче тряпья, зашевелилась, ласково провела указательным пальцем по черному
его  носу, рассеченному  белой  полосой.  Наполеон  заскулил,  но  не смогла
перчатка развязать веревку на его шее.
     Скоро во дворе появилась гостья.
     Это была старая приятельница Пальмы собачонка Полтабуретка.
     Маленькая  и  зловредная  Полтабуретка  имела  скверный  характер.  Она
воровала все, что попадалось на глаза, любила укусить сзади. Деревенские псы
терпеть не могли Полтабуретку. Только Пальма жалела ее.
     "Маленькие собаки -- злые,  -- рассуждала Пальма. -- Их надо  жалеть. У
них жизнь не удалась ".
     Пальма  всегда  делилась  с  голодной  Полтабуреткой  костями,  которые
перепадали  от  мериновского  стола,  и  Полтабуретка заходила  каждое  утро
перекусить и вообще покалякать.
     Увидевши  гостью,   Пальма  приветливо  махнула  хвостом.  Полтабуретка
издалека оскалилась, захихикала, подскакала к конуре.
     Вдруг  она замерла на месте, наморщила нос: чем это у вас тут противным
пахнет? Пальма фыркнула  добродушно:  мол, не беспокойся, затесался тут один
знакомый или родственник, что-то вроде племянника.
     Из конуры вылез недопесок с мотоциклетной перчаткой в зубах.
     Полтабуретка  зарычала,  глазки  ее  загорелись скандальным  огнем. Она
сразу вспомнила, кто ей вчера всю морду расцарапал.
     Не рассуждая, кинулась  она к недопеску, клацнула зубами и выдрала клок
платиновой шерсти. Наполеон вцепился ей в нос, и снова  раздался  неприятный
визг.
     Пальма соскочила  с конуры, оттерла Полтабуретку  плечом и встала между
нею и недопеском.
     "Погодите, погодите, ребята, -- как бы говорила она. -- Давайте вначале
разберемся, в чем тут дело".
     Но  Полтабуретка вовсе не хотела  ни в чем разбираться.  Из носу  у нее
текла кровь,  а пасть была забита шерстью. Она не просто лаяла, она орала во
все горло.
     На голос Полтабуретки прибежали  рыжая Дамка, маленькая собачонка Мошка
и бродячий пес  Шакалок.  Кольцом обложили  они Пальму  и Наполеона и грозно
ворчали, а Полтабуретка шмыгала вокруг и разжигала.
     Вся эта комедия Пальме не понравилась. Она загнала Наполеона в конуру и
сама  влезла  в нее,  выставив  наружу только лишь  свою добродушную  морду.
Пальма миролюбиво  ворчала, объясняя, что нечего разжигать  сыр-бор, что это
ее знакомый или даже родственник и что, в  конце концов, это ее личное дело,
кто живет у нее в конуре.
     Но уговоры Пальмы не помогали. Свора вплотную приблизилась  к конуре, а
коварная Полтабуретка вскочила на крышу и стала скрести ее когтями.
     Собачонка  Мошка,  двоюродная  сестра  Полтабуретки, совсем  обнаглела.
Задними  лапами она корябала землю -- комья земли и снега полетели  в  морду
добродушной хозяюшке.
     Терпение Пальмы  лопнуло.  В ярости  выскочила она из конуры  и  ужасно
укусила двоюродную  сестру. И тут  же  сцепились в  одно  лохматое колесо  и
Мошка, и Пальма, и Дамка, и Полтабуретка, и бродячий пес Шакалок. А Наполеон
взволнованно выглядывал из конуры и чем-то напоминал, в конце концов, своего
знаменитого   тезку,  который  наблюдает  из  маршальского  шатра  за  ходом
сражения.
     Псы свились  в клубок, связались двойным морским узлом. Их морды были в
средине  узла,  а  хвосты  трепетали  снаружи.  Узел  прокатился  по  двору,
перевернул  козлы,  но тут  прилетела  вдруг  откуда-то  консервная банка  и
врезалась в самую середину свары. И страшный послышался, грозный крик:
     -- Артиллерия! Огонь! Левое орудие разрывными снарядами -- пли!
     Градом  посыпались  на  собак разрывные снаряды  -- осколки  горшков  и
гремящие  консервные  банки.  Первым рванул  в  сторону Шакалок, за  ним  --
двоюродная сестра. Через четыре секунды двор опустел.
     Из-за  забора  заглядывал  на  мериновский  двор   какой-то  человек  в
офицерской фуражке. Это был дошкольник Серпокрылов.

        " * ЧАСТЬ ВТОРАЯ * "

        "ДОШКОЛЬНИК СЕРПОКРЫЛОВ"
     После завтрака дошкольник Серпокрылов имел обыкновение прогуливаться по
деревне. Проводив на работу  своего папашу, уважаемого слесаря Серпокрылова,
дошкольник   надевал  офицерскую  фуражку,  закидывал  на   плечо  винтовку,
сделанную из водопроводного железа, и выходил в дозор.
     Все друзья дошкольника учились в школе, поэтому до часу дня Серпокрылов
был свободен и одинок. Но одиночество не мучило его, потому что он был занят
военным делом.
     Взявши  винтовку  наперевес, солдат  Серпокрылов  крался  вдоль забора,
стараясь подстрелить какого-нибудь вражеского разведчика или адъютанта.
     Около клуба  ему попался почтальон  дядя  Илюша, который мгновенно  был
ранен в ногу.
     -- Смотри, Лешка,  --  крикнул дядя Илюша, --  сколько снегу  навалило!
Надо тебе надевать маскировочный халат!
     Сержант Серпокрылов стрельнул  еще  разок, но,  как  видно,  не  попал.
Прихрамывая,  дядя Илюша двинулся  по  деревне. Он кидал  газеты  и письма в
почтовые ящики, приколоченные к калиткам.
     Из  проулочка появился тем временем  неприятельский батальон, обутый  в
красные сапоги.
     -- Солдаты! За мной! --  шепнул своим разведчикам старшина Серпокрылов.
-- Возьмем их в клещи!
     Будто лавина,  обрушились разведчики на врага.  Хлопая  от ужаса белыми
маскировочными рукавами, вытягивая  в страхе белые маскировочные шеи и  даже
маскировочно гогоча, враги рассыпались по огородам и замаскировались.
     Неожиданно  послышалось   ворчание  танка.  Лязгая   гусеницами,  из-за
ближайшего блиндажа вываливался тяжелый бронированный механизм.
     -- Погибать -- так с музыкой! -- крикнул лейтенант Серпокрылов, держа в
руке противо-тракторную гранату.
     Раздался чудовищный взрыв -- механизм выпустил облако дыма и отправился
умирать в сторону силосной ямы.
     После  боя  установилась над землей  тишина.  Такая  тишина,  какой  не
услышишь в мирное время. Но это была обманчивая тишина.