купания  Лассе  предложил  играть  в  разбойников.  Мы  устроили
разбойничье  логово  на старом  сеновале, где  Лассе  спасался  от  Ульрика.
Предводителем был, разумеется, Лассе. Он сказал, что он Робин Гуд. Боссе был
его  помощником,  его  звали Ринальдо Ринальди. Лассе сказал, что  мы должны
грабить богатых и отдавать награбленное бедным. Мы задумались, но оказалось,
что мы  не знаем  ни одного богатого.  Бедных мы  тоже не  знали,  разве что
Кристин.
     По приказанию Лассе мы по очереди влезали на сосну, которая росла рядом
с  сеновалом,  и следили, чтобы к острову  не подошел вражеский флот.  Чтобы
влезть на сосну, сперва надо было забраться на дырявую крышу сеновала. Сосна
была такая высоченная, что мы с Бриттой и Анной не решались залезть на самую
верхушку. А Лассе, Боссе и Улле ничего не боялись.
     Но даже с самой вершины сосны не было видно никакого вражеского флота.
     Когда  подошло  время обеда,  Лассе  приказал нам  с Анной переплыть на
материк и награбить еды.
     - Помните, грабить можно только богатых! - сказал он  на прощание, и мы
поплыли.
     Но  мы  так и не знали,  кого же нам грабить. Поэтому я пошла к  маме и
попросила  разрешения награбить в кладовке разной еды, так как мы  с Лассе и
Боссе к  обеду  не  вернемся.  Мама,  конечно, разрешила. Я  взяла, ветчины,
колбасы и  вареной картошки. И много  бутербродов с  сыром.  А мама дала мне
горячих плюшек и большую бутылку молока.
     Я побежала к Анне. Она тоже набрала полную корзину еды.
     Когда мы вернулись в  разбойничье логово и  выложили свою добычу, Лассе
похвалил нас.
     - Прекрасно! - сказал он. - Надеюсь, вам пришлось  грабить с опасностью
для жизни?
     Мы с Анной не были уверены, что  нашей жизни угрожала опасность,  но на
всякий случай сказали, что небольшая опасность нам, конечно, угрожала.
     - Прекрасно! - повторил Лассе.
     Мы разложили еду на плоском камне и ели, лежа на животах. В разгар пира
Боссе сказал:
     - Эй, Робин  Гуд! Ты  же говорил, что мы должны все  отдавать бедным, а
сам только набиваешь себе брюхо!
     - А я и есть бедный! - ответил Лассе, беря еще кусок ветчины.
     Бутылка с молоком ходила по кругу, и каждый пил сколько хотел.
     День выдался на славу. Мы много купались, лазили по деревьям и воевали,
разделившись на  две  шайки.  Мы  с Анной  и Бриттой были в  одной шайке,  а
мальчишки - в другой. Наша шайка заняла сеновал и охраняла его от мальчишек.
Бритта  стояла  на  страже   в  дверях.  Анна  выглядывала  в  окно.  А  мой
наблюдательный пост был на дырявой крыше. Но мне было трудно долго сидеть на
крыше, я спустилась вниз и  заняла пост рядом с  Анной.  Мальчишки, конечно,
воспользовались  этим, залезли по задней  стене  сеновала на  крышу и оттуда
спрыгнули вниз. Они  взяли нас в плен  и хотели расстрелять, но  не  успели.
Лассе крикнул:
     - Вражеский флот подходит к берегу!
     Это был Оскар,  которого мама послала за нами на остров. Он сказал, что
уже девять часов,  и  спросил, неужели мы такие глупые,  что сами  не знаем,
когда нужно возвращаться домой.
     - Неужели вам даже есть не захотелось? - сердито спросил он.
     И мы почувствовали, что нам действительно хочется есть. Папа и мама уже
давно поужинали, но нас в кухне ждали молоко, бутерброды и яйца.

     Иванов день

     А  теперь я расскажу вам, как  мы праздновали день Ивана Купалы, первый
летний  праздник. На  лугу  был  установлен  высокий  купальский  шест.  Его
наряжали  сообща  все жители Бюллербю. Сперва  мы поехали на телеге далеко в
лес и  нарезали там много-много веток. Даже Черстин ездила с нами.  Улле дал
ей в руки веточку, и она размахивала ею, а Улле пел старинную песню.

    	В золотой коляске
    	По дороге тряской
    	Едет крошка Черстин.
    	Держит кнутик золотой,
    	Всем кивает головой
    	Наша крошка Черстин.

     Вообще-то пели мы все, каждый свое. Агда пела такую песню.

    	Настало лето,
    	Сверкает солнце
    	И пахнут цветы на лугу!

     А Лассе пел так:

    	Настало лето,
    	Сверкает солнце
    	И пахнет навоз на лугу!

     И он был прав. На лугу в самом деле пахло навозом, но ведь петь об этом
не обязательно.
     Потом мы с Бриттой, Анной  и Агдой наломали сирени, что растет за нашим
дровяным сараем, и  отнесли  ее  на  луг. Там уже  был приготовлен  шест. Мы
обвили его ветками и повесили на него два больших венка сирени.
     Шест установили на лугу, и вечером все танцевали вокруг него. Дядя Эрик
замечательно играет на гармошке. Он играл разные танцы, а мы танцевали. Все,
кроме дедушки и Черстин. Дедушка сидел на стуле  и слушал музыку.  Сперва он
держал Черстин на коленях, но она дергала его за бороду, и потому дядя Нильс
посадил ее к себе на плечи и  стал танцевать вместе с ней.  А дедушка не мог
танцевать, но мне показалось,  что он не  очень огорчился  из-за  этого.  Он
только сказал:
     - О-хо-хо! А ведь когда-то и я танцевал вокруг купальского шеста!
     А после танцев  мы играли  в  горелки и разные  другие игры. Нам  очень
нравится играть  вместе  с папами и мамами, но  они играют  с  нами только в
Иванов день.
     В этот вечер нам  разрешили лечь спать попозже. Агда сказала, что перед
сном надо девять раз перелезть через изгородь  и  положить себе  под подушку
девять разных цветков, и тогда тебе приснится жених.
     Нам с Бриттой и Анной очень захотелось увидеть во сне  женихов, хотя мы
и так  уже знали, кто за  кого  выйдет  замуж. Я должна  была выйти замуж за
Улле, а Бритта с Анной за Лассе и Боссе.
     -  Ты  хочешь лазить через изгородь? - спросил Лассе у  Бритты. - Лазай
себе на здоровье, но предупреждаю, я на тебе не женюсь, даже если ты увидишь
меня во сне. Я не верю в приметы!
     - Надеюсь, что я им не приснюсь! - сказал Боссе.
     - Я тоже, - сказал Улле.
     Вот дураки, не хотят жениться на нас!
     Агда  предупредила,  что лазить  через изгородь  надо молча, нельзя  ни
смеяться, ни разговаривать.
     - Тогда Лизи лучше сразу лечь спать! - сказал Лассе.
     - Это еще почему? - возмутилась я.
     - Потому что дольше двух минут ты молчала, только когда болела свинкой.
А за две минуты девять раз через изгородь не перелезть.
     Мы махнули на мальчишек рукой и полезли через изгородь.
     Сразу   за  изгородью  начинается  густой  лес.  Ночью  в  лесу  всегда
таинственно, даже если эта ночь совсем светлая. И тихо, потому что птицы уже
спят.  И сладко пахнет  деревьями  и  цветами.  Мы  в  первый  же  раз,  как
перелезли, собрали по девять разных цветочков.
     Вы, наверно, замечали, что смеяться больше всего хочется, когда нельзя.
Нам  стало смешно,  как  только мы влезли на изгородь.  А  мальчишки  еще  и
нарочно смешили нас.
     - Анна, смотри, вляпаешься в навоз! - сказал Боссе.
     - Откуда тут... - начала Анна и вспомнила, что говорить тоже нельзя.
     Мы тихонько захихикали, а мальчишки засмеялись во все горло.
     -  Ха-ха-ха!  Нам можно смеяться, а вам нельзя! - сказал Лассе.  - А то
ваше гадание не будет считаться!
     Мы  захихикали сильнее. Мальчишки  бегали  вокруг  и  щекотали нас, что
рассмешить еще пуще.
     - Убе-либу-бели-мук! - крикнул Лассе.
     Тут  уж мы не выдержали, хотя это было  ни капли не  смешно. Я сунула в
рот  носовой  платок,  но  смех вырвался  из  меня  тонким писком.  И  самое
удивительное, что  нам расхотелось смеяться, как только  мы  в последний раз
перелезли  через изгородь.  Мы  очень  рассердились  на  мальчишек,  что они
испортили нам гадание.
     Однако  цветы  под  подушку  я  все-таки  положила.  Там  были   лютик,
незабудка, подмаренник,  колокольчик,  ромашка, камнеломка, солнцецвет и еще
два цветочка, названия которых я не знаю. Но никакой жених мне не приснился.
Наверно, потому что мальчишки нас рассмешили.
     А замуж за Улле я все равно выйду!

     Мы с Анной решаем стать нянями... Но это еще не точно

     Однажды пастор из Большой деревни устроил  праздник в  честь своего дня
рождения  и пригласил на него всех жителей Бюллербю.  Кроме детей,  конечно.
Только взрослых. И дедушку. Тетя Лизи очень расстроилась. Она думала, что не
сможет  поехать  из-за Черстин. Ведь Черстин всего  полтора года,  и  ее еще
нельзя оставлять одну. Но мы с  Анной сказали, что охотно понянчим  Черстин,
потому  что решили стать  нянями,  и чем раньше  мы начнем упражняться,  тем
лучше.
     -  А вам  обязательно упражняться на моей  сестре? - недовольно спросил
Улле.
     Он  и  сам был бы не прочь  понянчиться с  Черстин, но ему в  тот  день
предстояло доить коров и кормить кур и свиней.
     Тетя Лизи,  конечно,  обрадовалась, а мы еще больше. Я ущипнула Анну за
руку и сказала:
     - Как хорошо, правда?
     А Анна ущипнула меня и сказала:
     - Скорей бы они уехали!
     Но взрослые  копаются очень долго, когда надо ехать в гости. Все, кроме
дедушки. Дедушка  был готов уже в шесть утра, хотя они собирались выехать не
раньше десяти.  Дедушка  надел свой черный костюм и красивую рубашку.  И как
только дядя Эрик  запряг лошадь, дедушка сел в коляску, хотя тетя Грета  еще
надевала свое самое нарядное платье.
     - Дедушка, ты любишь ездить в гости? - спросила Анна.
     Дедушка ответил, что любит, но мне показалось, что не очень, так как он
вздохнул и добавил:
     - О-хо-хо! Что-то уж очень часто приходится ездить в гости!
     Тогда дядя Эрик  сказал, что последний раз  дедушка ездил в  гости пять
лет тому назад, ему грех жаловаться.
     Наконец папа, дядя Эрик и дядя Нильс тронули лошадей и взрослые уехали.
     Тетя Лизи сказала, что чем дольше  мы будем гулять с Черстин, тем лучше
она будет себя вести. В полдень мы накормим ее  обедом,  который  надо всего
лишь разогреть, а потом уложим спать.
     - Ой, как интересно! - воскликнула Анна.
     - Да, -  сказала я. - Я решила, что стану няней, когда вырасту, это уже
точно!
     - Я тоже, - сказала Анна. - Ведь ухаживать за детьми очень просто. Если
говорить с ними спокойно и ласково,  они  будут  тебя слушаться.  Я читала в
газете.
     - Само собой разумеется, что с детьми надо говорить спокойно и ласково,
- согласилась я.
     -  Я читала, что есть  люди,  которые  кричат на детей.  Но  тогда дети
становятся непослушными, - сказала Анна.
     - Кто  же  станет кричать  на  такую крошку?  -  сказала я и пощекотала
Черстин за пятку.
     Черстин сидела на одеяле, разостланном на траве, и смеялась.  Она очень
хорошенькая.  У нее выпуклый лобик и  голубые глазки.  И  уже восемь зубов -
четыре  сверху  и  четыре  снизу. Они похожи на  рисовые зернышки.  Говорить
Черстин еще не умеет. Она  говорит только "Эй! Эй!". Но,  может быть, каждый
раз это означает что-нибудь другое, мы не знаем.
     У Черстин есть коляска, на которой ее катают. Анна предложила:
     - Давай ее покатаем!
     Я согласилась.
     - Идем, моя деточка, идем,  моя Черстин, - сказала Анна и  стала сажать
Черстин в коляску. - Черстин поедет гулять!
     Анна говорила очень спокойно и  ласково, как и следует  разговаривать с
маленькими детьми.
     - Садись, вот так тебе будет хорошо!
     Но Черстин  не захотела  садиться.  Ей  хотелось  стоять, она прыгала и
говорила: "Эй! Эй!" Мы испугались, что она упадет.
     - По-моему, ее надо привязать, - сказала я.
     Мы взяли толстую  веревку  и привязали Черстин к коляске. Когда Черстин
обнаружила, что не  может  встать,  она  заревела на  всю округу.  Из  хлева
примчался Улле.
     - Что вы делаете? Зачем вы ее бьете? - закричал он.
     - Ты с  ума сошел! Никто ее не бьет! - сказала я. - Если  хочешь знать,
мы разговариваем с ней спокойно и ласково.
     -  Смотрите у  меня! - пригрозил Улле. -  Пусть делает что хочет, тогда
она не будет плакать.
     Конечно, Улле лучше знал, как  надо обращаться с Черстин. Все-таки  это
была его сестренка. Поэтому мы разрешили ей стоять. Я тащила коляску, а Анна
бежала рядом и поддерживала Черстин, чтобы она не упала. Так  мы доехали  до
канавы. Черстин увидела канаву и вылезла из коляски.
     - Подожди, давай посмотрим, что она хочет, - сказала Анна.
     И мы стали смотреть. Почему-то считается, будто маленькие дети не умеет
быстро  бегать.  Это ошибка. Маленький ребенок,  если захочет,  может бежать
быстрее  зайца.  По крайней  мере,  наша  Черстин.  Мы  и глазом  не  успели
моргнуть,  как  она оказалась возле  канавы.  Там  она  споткнулась  и упала
головой в воду.  И хотя  Улле  сказал нам, чтобы мы разрешали Черстин делать
все, что  угодно, даже лежать в канаве, мы  ее оттуда вытащили. Она была вся
мокрая, громко плакала и  сердито смотрела  на  нас, точно мы были виноваты,
что она свалилась в канаву. Но мы по-прежнему разговаривали с ней спокойно и
ласково,  посадили  ее  в коляску и повезли домой переодеваться.  Она громко
плакала. Улле ужасно рассердился, когда увидел мокрую Черстин.
     - Что вы с ней сделали?! - заорал он. - Вы хотели ее утопить?
     Тогда  Анна сказала,  что  он должен  быть терпеливым и разговаривать с
нами спокойно и ласково, потому мы тоже еще дети, хотя и большие.
     А  Черстин подошла к Улле, обхватила  его ноги  и рыдала так безутешно,
будто мы с Анной и вправду хотели ее утопить.
     Улле помог нам найти для Черстин чистое платьице и снова убежал в хлев.
     - Посадите еесначала на горшок, а потом переоденьте, - сказал  он перед
уходом.
     Хотела бы я  знать, попробовал ли  он сам хоть  раз посадить Черстин на
горшок.  Было бы  интересно посмотреть, как это у него получится. Мы с Анной
старались изо всех сил,  но у нас ничего  не  получилось. Черстин  сделалась
негнущаяся, как палка, и орала во все горло.
     - Вот  глупый ребенок! -  воскликнула я, но тут же вспомнила,  что  так
нельзя разговаривать с маленькими детьми.
     Поскольку  нам  не  удалось  посадить Черстин  на горшок,  мы начали ее
переодевать.  Я держала  ее на руках, а Анна натягивала  на нее сухое белье.
Черстин извивалась, как угорь, и  громко плакала. На это у нас ушло полчаса.
После  переодевания  мы  с Анной сели  отдохнуть. Пока  мы отдыхали, Черстин
перестала  плакать, залезла под кухонный стол и пустила там лужу.  Потом она
вылезла  оттуда  и  сдернула  со  стола  клеенку с чашками.  Чашки, конечно,
разбились.
     - Противная девчонка! - сказала Анна как можно спокойней и ласковей.
     Она  вытерла  лужу  и  собрала  осколки, а я  сняла  с  Черстин  мокрые
штанишки.  Пока я  искала  чистые штанишки,  Черстин убежала  на  улицу.  Мы
догнали ее возле хлева. Улле высунул голову и закричал:
     - Вы что спятили? Почему вы позволяете ей ходить без штанов?
     - А мы и не  позволяем! - ответила Анна. - Если хочешь знать, она у нас
разрешения не спрашивала.
     Мы втащили  Черстин  в дом и надели на нее сухие  штанишки, несмотря на
то, что она все время извивалась и орала.
     - Пожалуйста... будь...  паинькой...  - говорила  Анна почти спокойно и
ласково.
     Мы надели на Черстин самое  нарядное платьице, потому  что  другого  не
нашли. Оно было очень хорошенькое, со складочками и оборочками.
     - Смотри  не  запачкай платьице! - сказала я Черстин,  хотя она явно не
понимала, что ей говорят.
     Она тут же  подбежала к печке  и выпачкалась в золе. Мы отряхнули золу,
но  платье стало  уже  не  таким белым. Черстин очень смеялась,  пока мы  ее
чистили. Она думала, что мы с ней играем.
     - Двенадцать часов! - вдруг сказала Анна. - Пора ее кормить.
     Мы  разогрели  шпинат, который стоял в  кастрюльке  на плите,  потом  я
посадила  Черстин  на  колени,  и  Анна  начала  ее  кормить.  Черстин  сама
широко-широко раскрывала рот. Анна сказала:
     - А все-таки она очень хорошая девочка!
     В ответ на это Черстин так толкнула ложку, что шпинат полетел мне прямо
в глаза. Анна от смеха чуть не выронила тарелку. Я даже немного обиделась на
нее. Черстин  тоже смеялась, хотя она,  конечно, не понимала над чем смеется
Анна. Она-то считала, что так и надо, чтобы шпинат попадал людям в глаза.
     Когда  Черстин наелась, она стиснула зубы  и  стала отталкивать  ложку.
Остатки  шпината  вылились  ей  на  платье. Потом  она пила  компот.  Теперь
нарядное платьице Черстин было не узнать - из белого оно стало пестрым.
     - Как хорошо, что после обеда она будет спать! - сказала Анна.
     - Да, очень, - вздохнула я.
     С большим  трудом мы снова раздели  Черстин и  натянули  на  нее ночную
рубашечку. На это ушли наши последние силы.
     - Если кому и нужно сейчас поспать, так это нам, - сказала я Анне.
     Мы уложили Черстин в кроватку, которая стояла в комнате рядом с кухней,
и вышли, притворив за собой дверь. Черстин начала плакать. Сперва мы  делали
вид,  что ничего не слышим, но она плакала все громче и громче. Наконец Анна
просунула голову в дверь и крикнула:
     - Сейчас же замолчи, противная девчонка!
     Всем известно, что с детьми надо говорить спокойно и ласково, но иногда
это не получается. Хотя, конечно, газеты правы - дети становятся несносными,
если  на них  кричат. Во всяком случае,  наша Черстин. Она просто зашлась от
визга. Мы побежали к ней. Она обрадовалась и стала прыгать в кроватке.
     Мы  снова уложили ее и попытались завернуть в одеяло. Черстин мигом его
скинула.   Когда   она  скинула  одеяло  в  десятый  раз,  мы  перестали  ее
заворачивать, а сказали спокойно и ласково:
     - Надо спать, Черстин! - и вышли из комнаты.
     Черстин завопила благим матом.
     - Пусть себе кричит, - сказала Анна. - Я больше не пойду к ней.
     Мы сели за кухонный стол и попытались разговаривать. Но у нас ничего не
получилось, потому что Черстин кричала  все громче и громче. От ее крика нас
прошибал  холодный пот. Иногда  она  на  несколько секунд замолкала,  словно
собиралась с силами.
     - Может, у нее что-нибудь болит? - испугалась я.
     - Наверно, у нее болит живот! - сказала Анна. - Вдруг это аппендицит?
     Мы опять побежали  к Черстин. Она стояла в кроватке, и глаза у нее были
полна слез. Увидев нас, она запрыгала и засмеялась.
     - Ничего у нее не болит! - сердито сказала Анна. - Ни живот, ни голова!
Идем!
     Мы закрыли  дверь, уселись за стол, и от крика Черстин нас  снова начал
прошибать холодный пот. Но неожиданно в комнате Черстин воцарилась тишина.
     - Ой, как хорошо! - сказала я. - Наконец-то она уснула.
     Мы вытащили лото и стали играть
     - Детей нужно всегда держать в  постели, хоть будешь знать,  где они, -
сказала Анна.
     В ту же минуту мы услышали какие-то подозрительные звуки.
     - Ну, это уж слишком! - воскликнула я. - Неужели она еще не спит?
     Мы подкрались к  двери и  заглянули  в замочную скважину.  Кроватку  мы
увидели, но Черстин в ней не было. Мы влетели в комнату.
     Угадайте,  где мы  нашли Черстин? Она  сидела  в  камине,  который  был
недавно  вычищен  и побелен.  Но после того как в него забралась Черстин, он
был уже не белый, а черный. В  руках у нее  была банка с гуталином.  Черстин
вымазалась гуталином с головы до ног.  Волосы, лицо, руки  и ноги у нее были
черные, как у негра. Наверно, дядя Нильс забыл перед отъездом закрыть банку.
     - А что пишут в газетах, бить детей можно? - спросила я.
     - Не помню, - ответила Анна. - Мне уже наплевать, как надо обращаться с
детьми.
     Черстин вылезла из камина, подошла к нам и хотела погладить  Анну. Анна
заорала во все горло:
     - Не смей меня трогать, негодница!
     Но Черстин не желала слушаться. Она  стала хватать Анну  руками. И хотя
Анна  пыталась  увернуться,  лицо  у  нее  оказалось  все-таки  оказалось  в
гуталине. Я засмеялась так  же, как смеялась Анна, когда мне  в  глаза попал
шпинат.
     - Тетя Лизи подумает, что мы променяли Черстин на негритенка, - сказала
я, вдоволь насмеявшись.
     Мы не знали, как лучше  смыть гуталин  с  Черстин, и решили спросить  у
Бритты. Так как Анна все равно уже была грязная, она осталась с Черстин, а я
побежала к  Бритте, которая  была  простужена  и лежала  в постели.  Когда я
расск