ется на эшафот, а внизу кричит тупая разъяренная толпа...
   На верхней  площадке  лестницы  остатки  мужества  окончательно  покинули
Моторолли.  Его  нога  автоматически  поднялась  и,  не  нащупав   очередной
ступеньки, беспомощно повисла в воздухе - дальше, словно бездонная пропасть,
зияла открытая дверь участка. Полицейский легонько подтолкнул замешкавшегося
аптекаря, и Моторолли шагнул навстречу судьбе...
   Полицейские участки всюду на одно лицо. Очевидно, это делается для  того,
чтобы человек, неоднократно имевший дело  с  полицией,  попадая  в  участок,
чувствовал себя в привычной обстановке. А может быть, у главных  полицейских
управлений просто не хватает фантазии. Так или иначе, но участок в  Диньдоне
не представлял исключения.
   Довольно  большую  комнату,  стены  которой  были  окрашены  в   какой-то
неопределенный цвет, перегораживал солидный деревянный барьер. Он  делил  ее
на две неравные  части:  большая  предназначалась  для  блюстителей  закона,
меньшая - для остальных граждан республики Глядя на дубовые  доски  барьера,
можно было подумать, что закон в Диньдоне  необычайно  хрупок  и  его  нужно
постоянно ограждать от неосторожных прикосновений жителей. На самом деле это
была совершенно излишняя предосторожность, так как горожане с необыкновенным
единодушием избегали личного общения с законом.  История  города  не  помнит
случая, чтобы кто-нибудь добровольно пришел в участок.
   Войдя в комнату, оробевший аптекарь прежде всего заметил чью-то надменную
физиономию, свысока глядевшую на него. На всякий  случай  Моторолли  вежливо
поздоровался и только тогда сообразил, что обращается к портрету  президента
республики, висевшему в простенке между, окнами,
   Как ни странно, но в ответ послышалось  любезное  приветствие.  Моторолли
чуть опустил глаза и увидел комиссара,  стоявшего  под  портретом.  На  лице
полицейского чиновника было написано неподдельное удовольствие.
   -  Проходите,  дорогой   Моторолли,-говорил   комиссар.-   Располагайтесь
удобнее. Вы ко мне надолго...
   "Надолго... Радуется, Гусь проклятый,- подумал аптекарь,  отводя  глаза,-
Зацепил и рад..."
   - Рад, очень рад,- будто читая мысли на расстоянии, продолжил  комиссар.-
Вы себе не представляете, с каким нетерпением я вас ждал...
   "С нетерпением,- повторил про себя аптекарь.- Ну и прохвост! Играет,  как
кошка с мышкой..."
   - Прошу извинить, что  поднял  в  такую  рань,-  сказал  Фьють,  усаживая
аптекаря на длинную скамью, стоявшую перед барьером.- Во всем  виноват  отец
Кукаре. Вы же знаете его небольшую слабость. Как  бы  это  сказать?..  Часом
позже он был бы уже в веселом расположении  духа.  А  наш  разговор  требует
трезвых раздумий...
   - Какой разговор? При чем тут священник? - Моторолли заерзал  на  скамье,
пытаясь принять независимый вид. Он даже  вытащил  сигарету,  но  курить  не
решился.
   - Не спешите, мой  друг.  Я  вам  сейчас  все  объясню.  Фьють  замолчал,
подыскивая слова. Этот Моторолли любил болтать о демократических свободах. С
ним надо было держаться  осторожно.  Кроме  того,  в  любой  момент  он  мог
потребовать возвращения карточного долга...
   - У всех людей разные взгляды,- начал комиссар.- У  меня  есть  сведения,
что у вас тоже есть взгляды...
   Комиссар замолчал. Он никак не мог нащупать нужную тропинку беседы.
   - Вернее, мне известно,  что  вы  находитесь  в  постоянной  оппозиции  к
правительству...
   Аптекарь протестующе поднял руку. Кажется, он начал понимать, куда клонит
чиновник. Но Фьють поспешил успокоить:
   - Я понимаю, в вас говорят  убеждения!  У  меня  тоже  были  в  молодости
убеждения, но с возрастом я сумел с ними совладать...
   Комиссар  хотел  было  подробно  рассказать,   как   он   расставался   с
убеждениями, но аптекарю удалось перехватить нить  разговора.  Он  поднялся,
повернулся к президентскому портрету и сказал:
   - Господин комиссар, мои  убеждения  не  предусмотрены  Сводом  уголовных
законов. Они носят чисто политический характер. Но их также нет  и  в  Своде
законов  о  политических  преступлениях!  Прежде  чем  иметь  убеждения,   я
внимательно прочитал все законодательство. Кроме того,  здравая,  умеренная,
покладистая оппозиция подчеркивает демократический характер республики! Меня
голыми руками не возьмешь!..
   - Кто с этим спорит! - поспешно согласился комиссар.- Но я говорю  совсем
о другом... Как бы это лучше сказать? Послушайте,  Моторолли,  я  вас  очень
уважаю. Я давно признал, что лучше вас никто в городе не  произносит  речей.
Вы - наша славная интеллигенция. Но, поймите, сегодня надо хотя бы  временно
забыть о своих убеждениях! Сегодня надо всем нам объединиться! Речь  идет  о
дальнейшей судьбе Диньдона. Вот почему я решил с вами посоветоваться...
   Фьють многозначительно поднял палец и повторил:
   - Посоветоваться! Понимаете, Моторолли?
   - Понимаю.-Аптекарь успокоенно откинулся на спинку скамья.
   В  этот  момент  на  железной  лестнице  раздался  тяжелый   топот.   Его
сопровождал восторженный ребячий вопль. Комиссар умолк и повернулся к двери.
Лестница грохотала, будто разваливаясь на куски.  И  скоро  в  тесной  рамке
дверного проема возник владелец "Помпеи".  Красный,  разгневанный  Сервантус
протиснулся в комнату, волоча за собой перепуганного полицейского.
   - У вас, я вижу, давно не было неприятностей! -  еще  с  порога  загремел
толстяк, надвигаясь, как танк, на комиссара.- Так я вам мигом устрою! Завтра
же будут статьи в газетах! Я дойду до самого президента! Я вам  покажу,  как
меня арестовывать!..
   Казалось, еще мгновение, и тяжелая туша ресторатора  сокрушит  деревянную
преграду. Тогда комиссару ничего не останется, как выпрыгнуть  из  окна.  Но
этого но произошло. Выпустив  первый  залп,  Сервантус  умолк,  собираясь  с
силами для второго.
   - Да скажите  наконец,  что  случилось?  -  пользуясь  паузой,  выкрикнул
комиссар.
   - Он еще спрашивает! - снова забушевал ресторатор.-Выставил на  посмешище
всему городу! Прислал это чучело!..
   Тут Сервантус так дернул полицейского, что у того фуражка съехала на лоб.
   - Я буду жаловаться! - пискнул полицейский,  стараясь  вырваться  из  рук
ресторатора. Толстяк тряхнул его еще сильнее:
   - Я тебе сейчас такую жалобу покажу!
   Услышав это обещание, полицейский затрепыхался, как пойманная курица...
   - Мир вам, дети мои! Что у вас здесь происходит?
   Неожиданное появление священника несколько разрядило обстановку. Комиссар
отошел от окна, а ресторатор отпустил полицейского. Отец Кукаре быстро вошел
в участок, снял свой черный котелок и ловко бросил его на деревянный барьер.
Несмотря на ранний час, от него явственно попахивало вином.
   - Уже? - разочарованно протянул Фьють.- Ну как же так, отец? Мы же  вчера
договаривались...
   - Сын мой,- внушительно произнес отец Кукаре.- Стоит ли говорить о  рюмке
домашней наливки?
   - Это - смотря какая рюмка...
   Не ответив огорченному комиссару, священник  уселся  на  скамью  рядом  с
аптекарем, подтянул сутану, закинул ногу на ногу и приготовился слушать.
   -  Так  что  у  вас  здесь  случилось?  Остывший   Сервантус   подтолкнул
Полицейского поближе к священнику.
   - Представляете, святой отец.- объяснил  он.-Утром  чуть  свет  -  я  еще
штанов не успел надеть - является этот тип и говорит: "Следуйте за мной!"
   - Я выполнял приказ господина комиссара,- жалобно сказал чин полиции.-  А
господин Сервантус не  стал  слушать,  а  сразу  стукнул  меня  по  шее.  По
инструкции я имел право применить оружие...
   - Тогда святому отцу пришлось бы тебя отпевать! -вставил ресторатор.
   - Вот видишь, сын мой, с  тобой  могло  случиться  большое  несчастье!  -
разъяснил священник полицейскому.- И мне задал бы лишнюю  работу.  Благодари
господа, что он не оставил тебя в трудную минуту...
   - Ну кто мог  подумать,  что  приход  моего  подчиненного  обидит  нашего
дорогого Сервантуса! - искренне  огорчился  комиссар.  Все  хорошо  знали  о
большом состоянии ресторатора, доставшемся ему в наследство от тетушки.
   А  в  Диньдоне  не  было  случая,  чтобы  полиция  портила  отношения   с
состоятельными людьми.
   Выпроводив полицейского за дверь, комиссар усадил Сервантуса и сказал:
   - Друзья, я пригласил вас для очень важного разговора...

   4
   - Пришла пора всем нам вместе подумать! - торжественно начал комиссар. Он
возвышался над деревянным барьером, будто оратор над стойкой  трибуны.-  Вы,
дорогой  Сервантус,  являетесь  славным  представителем  наших  коммерческих
кругов, олицетворением здравого смысла и  делового  расчета.  Вы,  уважаемый
Моторолли, ведете за собой интеллигенцию города, несете в своих руках... как
бы это сказать... Вы несете тяжелую  ношу  разума  и  знаний.  О  вас,  отец
Кукаре, я даже говорить не хочу. Все знают, какие основы добра и святой веры
вы вкладываете в души людей. Вы - мои друзья! И  по-дружески  я  вам  сейчас
раскрою одну служебную тайну...
   Комиссар внушительно замолчал.
   - Ну! - подстегнул его нетерпеливый аптекарь.
   -  Вот  уже  четыре  года,  как  у  меня  не  было  ревизии  из  главного
полицейского управления! - понизив голос, сообщил Фьють.- Четыре года! Это о
чем говорит? Это говорит о том, что главное  полицейское  управление  о  нас
забыло! А если забыло полицейское управление,- значит, забыла республика!  И
если мы с вами ничего не предпримем, всем  будет  плохо.  Нам  уже  плохо...
Город опасно болен. Я не боюсь этого слова - он умирает. Да, друзья, Диньдон
при смерти...
   Комиссар говорил долго, но слушали его внимательно,
   Плачевное положение Диньдона давно уже никому не давало покоя.  Священник
думал  о  том,  что  все  меньше  и  меньше  прихожан  посещают   воскресные
богослужения.  Теперь  во   время   проповедей   отцу   Кукаре   приходилось
пересказывать детективные  истории  из  американских  журналов,  которые  он
специально выписывал в качестве  подсобной  литературы.  Истории  были  одна
страшнее другой. Но даже это не помогало...
   Ресторатор, шевеля губами,  подсчитывал  убытки  последних  месяцев.  Они
неуклонно росли. Гибель "Помпеи" была предрешена...
   Аптекарь был в несколько лучшем положении. Лекарства нужны всем - богатым
и бедным. Бедным даже чаще, чем богатым. Но приходилось торговать в  кредит,
Долго так продолжаться не могло...
   - Я вижу, вы согласны со мной, друзья,- продолжая  комиссар.-  Мы  должны
напомнить республике о нашем Днньдоне, о самих себе. В противном случае  нас
ждет судьба Вавилона.  Диньдон  исчезнет  с  лица  земли,  засыпанный  пылью
веков...
   Чиновник подошел к окну и распахнул его.
   - Прислушайтесь, господа!
   Вытянув шеи, все прислушались. С улицы доносился истошный крик несушки.
   - Курица! - пояснил комиссар, ткнув  пальцем  в  окно.-  Обычный  куриный
крик, и ничего больше! А ведь лет десять назад в это окно  доносились  гудки
автомобилей,  говор  толпы.  Помните?  Выйдешь  на  улицу,  глаз  ра-дуется:
"фиаты", "рено", "мерседесы"... У  вас,  господин  аптекарь,  помнится,  был
"ситроен" сорок пятого года, че-тырехцилиндровый, седан...
   Любимым коньком комиссара был автомобиль. В его гараже вот уже много  лет
стоял приобретенный по случаю старый "форд". Раз в неделю  комиссар  выводил
его на свежий воздух, но выезжать за  ворота  машина  отказывалась  наотрез.
Мотор  кашлял,  чихал,  отплевываясь  черным  дымом,  и,  в  конце   концов,
захлебнувшись бензином, умолкал на неделю.
   - Опять карбюратор,- вздыхал комиссар и с помощью  подчиненных  закатывал
машину в гараж. Несколько вечеров подряд он ковырялся в  моторе,  потом  все
повторялось...
   Когда Фьють начинал говорить об автомобилях и дорожных приключениях,  его
трудно было угомонить. Поэтому, услышав  о  "ситроене"  сорок  пятого  года,
священник поспешил перевести разговор на другое шоссе.
   - Господь не оставит всех нас,-  пообещал  отец  Кукаре.-  Я  тоже  очень
обеспокоен судьбой  прихода.  Но  у  господа  очень  много  дел.  Он  крайне
загружен. Я думаю, мы должны ему помочь и сами о себе  позаботиться...  Дети
мои, я вспоминаю такой случай. В одном шумном уголовном процессе за  океаном
участвовала голливудская кинозвезда Лана Тернер. Ничего особого она из  себя
не представляла. На мой вкус, наша  Вея  ничуть  не  хуже...  Так  вот,  эта
кинозвезда  стала  гаснуть.  Ее  перестали  приглашать  сниматься.  И  вдруг
четырнадцатилетняя дочь Ланы ударом ножа убивает любовника  своей  матери  -
молодого гангстера Джонни Стоманпотано!..
   Увлекшись рассказом,  священник  вскочил  и  попытался  пырнуть  аптекаря
воображаемым ножом. Моторолли поспешно отодвинулся.
   - Представляете, гангстер, кинозвезда  и  ее  дочь!  -  с  воодушевлением
говорил отец Кукаре.- Треск в газетах был страшный! Не прошло и  двух  дней,
как Лана Тернер снова стала самой популярной звездой  Голливуда.  Вот  нечто
подобное нужно нашему городу, дети мой. Взрыв, шум,бум!
   Закончив, отец Кукаре задрал сутану,  вытащил  из  заднего  кармана  брюк
плоскую стеклянную фляжку с золотистой  жидкостью,  по  цвету  подозрительно
напоминав-шей коньяк, отвинтил пробку и отхлебнул из горлышка.
   - Надо действовать! - И святой отец сделал еще один порядочный глоток.
   Первым на призыв священника откликнулся прямолинейный Сервантус.
   - Все это, конечно, так,- задумчиво протянул ресторатор.- Но у нас нет ни
одной кинозвезды. А если мы  примемся  вообще  за  любовников,  то  придется
перебить полгорода. Кто же тогда будет ходить в мой ресторан?
   - Сын мой, не надо понимать столь упрощенно,-- успокоил его отец  Кукаре,
убирая фляжку.
   - Детективные истории нам не помогут,- сказал комиссар.- Этим не удивишь.
В столице каждый день поножовщина, грабежи. Даже газеты теперь  не  обращают
внимания на такие пустяки.
   - Вы меня неправильно поняли! - начал оправдываться отец Кукаре.- Я вовсе
не призываю к насилию! Это противоречит установкам всевышнего. Лану Тернер я
вспомнил как пример, как поучительную историю, чтобы направить ваши мысли на
путь исканий.
   -  Господа,  позвольте  мне,-  вмешался  аптекарь.  Подождав,  пока   все
повернулись в его сторону, Моторолли начал:
   - Вам, разумеется, известно, что, благодаря  своим  убеждениям  и  своему
фармацевтическому образованию, я неверующий. Но в трудный  момент  я  всегда
обращаюсь к нашей святой церкви.
   Аптекарь слегка поклонился священнику.
   - Господин Кукаре, а что, если в нашем городе  произойдет  чудо?  Обычное
святое чудо? Оно привлечет верующих со всех концов света!  О  нас  заговорят
газеты.  Да  что  газеты!  Мы  будем  выступать  в  субботней  телевизионной
программе "Спеши увидеть". К нам начнут приезжать туристы.
   - Послушайте, ведь можно будет заняться гостиницей! - восхитился владелец
"Помпеи".- У меня пустует весь второй этаж. Ей-богу, неплохая мысль! Что  вы
скажете, святой отец?
   Священник покачал головой:
   - Невозможно. Должен вас  огорчить,  дети  мои.  Все  чудеса  планируются
заранее. К сожалению, в списке  чудес  этого  года,  который  я  получил  от
епископа, Диньдон не значится...
   Но Сервантус вовсе не хотел так быстро расставаться с мыслью о чуде  и  о
гостинице.
   - На черта нам нужен епископ! А если самим придумать чудо?
   - Твоим языком шевелит нечистый! - возмутился отец Кукаре.-  Разве  можно
нарушать указания свыше! Я очень огорчен твоим вольнодумством, сын мой...
   Расстроенный священник снова достал фляжку.
   Истомленное жарой солнце уже наполовину окунулось в море, а совещание все
еще продолжалось. Какие только  не  обсуждались  предложения!  Нашествие  из
других миров было отвергнуто, так как отец Кукаре не был осведомлен о  точке
зрения церкви на таковые.
   Основание  крупнейшего  в  мире  игорного  дома   с   пляжем   показалось
заманчивым, но упиралось в отсутствие денежных средств.
   Неподдельный интерес вызвало  предложение  ресторатора  объявить  Диньдон
городом честных людей и лишить все дома входных дверей. Однако,  вспомнив  о
стеклянной двери, украшавшей аптеку, Моторолли усмотрел в  этом  предложении
выпад против себя и наотрез отказался. Комиссар его поддержал,  сказав,  что
отсутствие входных дверей привлечет в Диньдон воров со всей республики...
   Отец Кукаре, рассказав о славном прошлом монахов-бенедиктинцев,  красочно
описал счастливое будущее города, посвятившего себя созданию  нового  ликера
мирового значения - "диньдондиктина". И снова  аптекарь  высказался  против:
будучи почетным председателем женской лиги  борьбы  с  алкоголем,  он  лучше
других знал, что серьезных надежд на ликер и даже коньяк  возлагать  нельзя,
так как  подавляющая  часть  населения  отдает  безоговорочное  предпочтение
дешевой виноградной водке.
   - Простите, Моторолли,- вдруг перебил  аптекаря  Фьють.-  Мне  в  голову,
кажется, пришла удачная мысль. Мы совсем забыли о коммунистах!..
   - Великолепно! - обрадовался аптекарь- Коммунизм очень  моден.  Буквально
весь мир говорит о коммунизме.
   - Русские шпионы в Диньдоне?  -  спросил  заинтересовавшийся  священник.-
Обрывки парашюта или  неизвестный  прожектор  в  море?  А  может  быть  даже
очевидцы?..
   - Нам не поверят,- усомнился чиновник.- Тут надо тоньше...
   - Я вижу только одно затруднение,- сказал аптекарь.- В  Диньдоне  нет  ни
одного коммуниста...
   Ресторатор беспокойно заворочался на скамье и нерешительно предложил:
   - А если мы привезем сюда  парочку  отпетых  коммунистов  за  свой  счет?
Наверное, с ними можно договориться?
   - Господь в Вами! - испугался  Моторояли-  Вы  себе  не  отдаете  отчета!
Сегодня-два коммуниста! Завтра- четыре! А послезавтра в Диньдоне  произойдет
революция! Ваша "Помпея" погибнет первой!
   - А вот этого не хотите! - буркнул толстяк и показал  аптекарю  увесистый
шиш.
   На этом первое совещание окончилось.

   5
   Всю неделю Диньдон изнывал от  любопытства.  Особенно  страдали  мужчины.
Вечерами они собирались у кинотеатра "Гигант" и спорили до  хрипоты.  Дважды
дело кончалось дракой. Но толком  никто  так  и  не  мог  объяснить,  почему
аптекарь и владелец ресторана внезапно сдружились.
   Моторолли  и  Сервантус  допоздна  засиживались  за  боковым  столиком  в
"Помпее", замолкая, когда подходил кто-нибудь из знакомых. Если их  начинали
донимать  расспросами,  Сервантус  принимался  грозно  сопеть  и  барабанить
пальцами по столу. Пальцы у него были короткие  и  толстые,  как  сардельки.
Когда они сжимались в кулак, то размером он  напоминал  небольшой  арбуз.  В
молодости владелец "Помпеи" увлекался боксом и  неожиданный  хук  в  челюсть
считал едва ли не самым важным достижением цивилизации. В Диньдоне  об  этом
хорошо знали. Поэтому расспросы быстро прекращались.
   Было замечено, что ежедневно в "Помпею" заходит Гусь. Сервантус сразу  же
выбегал на улицу и через дорогу кричал аптекарю.  Моторолли  не  приходилось
приглашать дважды. Повесив на свою стеклянную дверь записку: "Я в  "Помпее",
он мчался в ресторан
   Нередко к заговорщикам присоединялся отец Кукаре. В этом случае  компания
уходила в аптеку: очевидно, служитель бога не хотел, чтобы прихожане  видели
его за столиком ресторации...
   Ясным воскресным утром, когда  проповедь  отца  Кукаре  шла  к  концу,  в
церковь вошел запыхавшийся и возбужденный аптекарь.  Весь  город  знал,  что
Моторолли не верит в бога. Поэтому его появление было расценено как  событие
чрезвычайной  важности.  Высмотрев  Сервантуса,  стоявшего  в  первом  ряду,
аптекарь протиснулся к нему и что-то горячо зашептал. Сервантус  внимательно
слушал. На его обычно хмурой физиономии появилась улыбка. По мере  того  как
аптекарь продолжал шептать, улыбка  ресторатора  становилась  все  ярче.  Не
удержавшись, Сервантус увесисто хлопнул по  тощему  аптекарскому  плечику  и
довольно громко сказал:
   - Ну и шельма! Ловко придумал! Солнце в полночь, наверное, произвело бы в
Диньдоне меньшее впечатление, чем восторженная физиономия Сервантуса.  Таким
его видели только в