устые  туманы  очень
затрудняли  наблюдения.  Мы  продвигались  вперед совсем медленно.  Но
нужды мы ни в чем не терпели.  Свежего мяса было хоть отбавляй. Кругом
кишмя кишело разной морской птицы. В море появилось множество моржей и
тюленей.  Были и белые медведи.  А захотелось тебе рыбки - пожалуйста!
Только опусти трал.
     На больших глубинах в  этих  местах  водились  сотни  пород  рыб,
которых до сих пор не видел человеческий глаз. Но Норденшельд не хотел
рисковать и долго задерживаться  из-за  научных  наблюдений.  Был  уже
конец августа,  и нам надо было добраться до Берингова пролива, прежде
чем море совсем замерзнет.
     Но туманы все сгущались.  Иногда мы вынуждены были сутками стоять
на якоре.  Таких туманов,  как в Северном Ледовитом океане,  я  больше
нигде  не  видел.  Густые,  как коровье молоко.  Попробуйте разглядеть
что-нибудь через молоко!  Компас тоже не мог помочь - ведь мы плыли по
неизведанным местам!  Кто знал,  где здесь кончается открытое море. Но
иногда  туманы  рассеивались  и  вокруг  все  прояснялось.  На  "Веге"
начиналась беготня, мы живо поднимали якорь и запускали машину. Так, с
грехом пополам,  мы продвигались вперед,  пока  не  наступило  девятое
сентября.  В  этот  день  Норденшельд  сообщил  нам,  что до Берингова
пролива остается всего трое суток хода. Берингов пролив - это, каждому
известно,  незамерзающий  свободный  проход  из  Северного  Ледовитого
океана в Тихий.  Если бы нам удалось добраться до  Берингова  пролива,
дальше можно было бы не беспокоиться и идти вперед днем и ночью.  Ведь
знаменитый датский путешественник Витус Беринг,  если здесь  этого  не
знают, еще в 1731 году нанес на морскую карту путь, соединяющий Азию с
Америкой.  Это известно всему миру,  можно бы и не говорить об этом  в
каждом втором доме!
     Значит, это было девятое сентября.  Но оказалось,  что радоваться
было рано. Потому что ночью нашу "Вегу" опять начали затирать льды. Мы
все-таки пробились.  Через двое суток "Вега" опять попала  в  плен  ко
льдам   и  простояла  целую  неделю.  Потом  льды  вдруг  подвинулись,
раскололись - и образовался узкий чистый проход.  Наконец-то!  Путь  к
Берингову  проливу  был  открыт!  Еще  один  день  - и мы доберемся до
свободной воды.  Ну, а все остальное - это уж для такого человека, как
Норденшельд, детские игрушки!
     Хоть мы и торопились, нам приходилось продвигаться очень медленно
и  осторожно.  Иначе мы рисковали сломать в этом узком проходе винт об
лед.  Тогда уж  на  кругосветном  плавании  ставь  точку.  Норденшельд
славился  и смелостью и осторожностью.  Он был очень отважный человек,
но всегда знал,  где надо быть осторожным.  О, это был старый полярный
волк!  Для  такого  плавания  лучшего  человека тогда и не могло быть.
Разве что норвежец Нансен...
     И опять  мы  обрадовались слишком рано.  Скоро нас снова затерло.
Теперь уж ничего не оставалось,  как  пришвартоваться  к  какой-нибудь
большой льдине.  Мы так и сделали.  Льдина была длиной метров сорок, а
высотой шесть метров.  Раза в три больше этого дома.  Всякий понимает,
что там все другое - не то что здешняя мелочь!
     Ну а потом мы и оглянуться не успели,  как все  вокруг  замерзло.
"Вега"  оказалась  зажатой во льду,  как в тисках.  Не выбраться!  Нам
стало ясно, что придется зимовать в этих негостеприимных местах.
     Потом пришли морозы. И полярная ночь. Да разве опишешь это людям,
которые всю свою жизнь прожили на юге,  чуть ли не у самого  экватора!
Одно  могу  сказать:  как  только  вспомню  те  дни - до сих пор дрожь
пробирает.
     И вот   в   самый   разгар   той  страшной  зимы  случилось  одно
происшествие,  которое сначала чуть  не  стоило  мне  жизни,  а  потом
навлекло  на меня величайший позор.  А случилось вот что.  Норденшельд
как-то намекнул, что ему очень хотелось бы двух белых медвежат и что в
долгу  уж  он  не  останется.  Мы  с товарищем поняли его с полуслова.
Составили целый план и решили во что бы то ни  стало  добыть  медвежат
живьем. Вообще-то белые медведи на редкость любопытны, даже навязчивы.
Но своих детенышей они очень оберегают.
     Скоро мы  заметили,  что медведи подходят к нам особенно близко в
то время,  когда кок возится в камбузе.  Их привлекал запах съестного.
Мы и решили сыграть на их любопытстве.  Мы придумали вот что: время от
времени мы поджигали на льду невдалеке от парохода  кусочек  тюленьего
жира.  Для  белого медведя запах тюленьего жира самый вкусный запах на
свете. И вот в один прекрасный день к нам пришлепала большая медведица
с  двумя  маленькими  медвежатами  в кильватере.  Медвежата были такие
маленькие, что с трудом косолапили за матерью. Когда медведица подошла
поближе, она спрятала медвежат за льдиной, а сама, принюхиваясь, пошла
прямо на запах. Мы на это и рассчитывали. Мой товарищ стал пробираться
в  обход  к  льдине,  за которой сидели медвежата.  Я должен был в это
время  отвлекать  внимание  медведицы  и  подкармливать  ее  кусочками
тюленьего жира.  Все шло как пописанному.  Метрах в тридцати от костра
медведица уселась на задние лапы - ну в точности медведь в цирке!  - и
стала  размахивать  огромными  передними лапами,  а сама жадно вдыхала
вкусный запах.  Когда она начинала вертеть головой и  беспокоиться,  я
бросал ей кусочек жира. Это было все равно что бросать жир в бездонную
бочку! Она захлопывала челюсти - и куска как не бывало.
     Вдруг я увидел своего товарища. Он пробирался обратно и тащил под
мышками ружье и обоих медвежат.
     Но медведица его тоже заметила.
     Я никогда раньше не знал,  что такие неуклюжие существа могут так
быстро бегать.
     Мой товарищ не стал мешкать и изо всех сил помчался  к  пароходу.
Медведица за ним.  Она так страшно ревела,  что у меня каждый раз душа
уходила в пятки.
     Тут это  и случилось.  Товарищ поскользнулся и грохнулся затылком
об лед, задрав обе ноги к небу. Ружье и оба медвежонка отлетели далеко
в сторону.
     Пришлось и мне взять  ноги  в  руки.  Медведица  бежала  с  одной
стороны, я - с другой. Цель у нас была одна.
     Косолапые медвежата беспомощно топтались на месте.
     В тот самый момент,  когда медведица,  поднявшись на задние лапы,
собиралась  опустить  передние  на  упавшего   человека,   я   схватил
валявшееся  рядом  ружье.  Но  я  стоял  так неудачно,  что не решался
выстрелить:  мог попасть в товарища.  От страха я уже не  помнил,  что
делаю.  Не  глядя,  я  налетел  на  медведицу и всадил приклад прямо в
широко раскрытую пасть.
     От сильного толчка я пошатнулся. Кажется, я попал точно.
     Медведица сначала  замешкалась,  но  тут  же  схватила  передними
лапами ружье, стараясь вырвать его из пасти. К несчастью, она зацепила
когтями за спусковой крючок. Спуск оттянулся назад. Грохнули выстрелы.
Что-то толкнуло меня в правое плечо,  я перекувырнулся и растянулся на
льду.
     Медведица в   страхе   присела.  Ружейное  дуло  она  отломала  и
отбросила далеко в сторону.  Но приклад крепко сидел в пасти,  застряв
между  клыками.  Медведица  била себя лапами по морде,  стараясь таким
способом освободиться от застрявшего куска дерева. Точно так поступает
кошка,  когда  от  жадности  подавится рыбьей костью.  Хороша кошечка!
Одним ударом косматой лапы она могла мигом избавить нас от всех земных
забот!
     Глаза медведицы сверкали бешенством.
     Тем временем  мой  товарищ  пришел  в  себя и вскочил на ноги.  Я
попробовал последовать его примеру.  Но  перед  глазами  пошли  черные
круги,  и  я  мешком  свалился  на  лед.  В  этот  момент грохнуло два
выстрела.  На этот раз стрелял сам Норденшельд. Стоя на палубе "Веги",
он  послал  разъяренному  зверю две успокоительные пилюли.  Пули вошли
прямо в сердце, и медведица упала замертво.
     Так Норденшельд спас нам жизнь. Зато потом разделал нас обоих под
орех,  обозвав жалкими рохлями.  Излив свой гнев,  он переменил тон  и
сочувственно спросил меня:
     "Ну, тяжело пришлось, Гронберг?"
     "Да как  сказать,  -  говорю.  -  Не  особенно приятно дожидаться
объятий медведицы!"
     Когда все наши болячки были залеплены пластырем и выяснилось, что
этим мы и отделались, Норденшельд принялся хохотать как одержимый:
     "Сколько нагляделся  на  своем  веку  всякой  нелепицы,  но  чтоб
медведь держал в пасти ружье и стрелял в охотников - в жизни такого не
видел!"
     Кончилось все-таки тем,  что медвежата оказались у нас на  борту.
Мы их кормили сгущенным молоком.  Они были презабавные и игривые,  как
щенята.  Да что там говорить! Если бы я только умел обращаться с пером
и  бумагой,  я  бы об этих самых медвежатах написал целую книжку и еще
много газет!
     В тех местах,  где мы застряли,  далеко за Полярным кругом,  зима
тянется бесконечно долго.  Мы встали на зимовку в сентябре, а в июне -
значит,  чуть  ли  не год спустя - лед был еще толщиной полтора метра.
Но,  как-никак,  солнце поднималось все выше,  пригревало все сильнее.
Прилетели птицы: полярные совы, воробьи, куропатки.
     Восемнадцатого июля вокруг "Веги" начал трещать лед.  Наконец-то!
Последний  раз  он  трещал  десять  месяцев  назад.  Но тогда это была
печальная музыка. Тогда лед спаивался и замерзал. А сейчас? Сейчас лед
тронулся - и мы последовали его примеру. Подняли якорь, заработал винт
- и в путь.  А двадцатого июля мы подняли флаг и салютовали  из  нашей
пушки  -  "Вега" вошла в Берингов пролив.  "Вега" первой в мире прошла
Северным морским путем!
     Самое трудное было позади.
     Но нам предстояло еще долгое плавание.  От  Швеции  нас  отделяла
добрая половина земного шара.  По пути домой мы побывали в Японии,  на
Цейлоне,  в Суэце и во многих других местах.  Целых десять месяцев  мы
стояли на месте и мерзли у этой чертовой Колючинской губы. Зато теперь
все переменилось!  Наше плавание стало сплошным праздником.  Всюду нас
чествовали, как победителей.
     Вообще, кругосветное плавание - интереснейшая штука.  Новый  год,
например,  встречаешь несколько раз.  В Китае новый год считается не с
первого января, а с двенадцатого февраля. В Персии новый год наступает
двадцать первого марта.  В Сиаме - первого апреля. Мусульманский новый
год отмечается двадцать шестого апреля,  а александрийский -  двадцать
девятого августа.  Когда плывешь из Китая в Америку,  то на широте ста
восьмидесяти градусов,  недалеко от острова  Мидуэй  в  Тихом  океане,
становишься   на   целые   сутки   моложе.   А  если  это  случится  в
рождественский вечер - считай,  что тебе здорово повезло.  Представьте
себе:  вы уже полакомились рождественским ужином, и вдруг, в тот самый
момент, когда корабль пересекает линию дат, время возвращается обратно
на целых двадцать четыре часа, и оказывается, что рождественский вечер
наступит только завтра.  Значит, опять предстоит рождественский ужин с
жареной  индейкой,  сливовым  пудингом,  печеными  яблоками  и прочими
вкусными вещами.  Конечно,  вам все это так сразу не объяснишь - очень
сложно.  Но одно-то, конечно, и вы понимаете, хоть, кроме шхер, ничего
и не видали на свете:  если бы люди плавали  по  календарю,  а  не  по
морским  картам  и  звездам,  они  бы совершенно запутались,  потеряли
всякое представление о времени и никогда бы никуда не доплыли.  (Линия
дат  (или  линия  передвинутых  дат)  -  условная линия на поверхности
земного шара, служащая для разграничения мест, имеющих в один и тот же
момент времени календарные даты,  разнящиеся на один день. Проходит по
Тихому океану в районе меридиана 180o.)
     Но наша "Вега" доплыла!
     В десять часов вечера  двадцать  четвертого  апреля,  три  недели
спустя  после  сиамского  нового  года и за два дня до мусульманского,
"Вега"  бросила  якорь  в  Стокгольмской  гавани  у  Большой  лестницы
королевского дворца.
     С острова Кастельхольм грянул пушечный салют.  Украшенные флагами
военные   корабли,   яхты,   шлюпы,   парусники,  выстроившись  в  две
кильватерные колонны,  сопровождали нас через все  шхеры,  от  острова
Ваксхольм до самого Стокгольмского порта.
     Когда стемнело,  спустили  флаги  и  зажгли  фонари.  В   воздухе
взрывались снопы ракет, вокруг всего города запылали факелы и смоляные
бочки.
     Нас ждали!  Нас  приветствовали!  Это  было  получше,  чем десять
месяцев подряд торчать во льдах на самом севере Азии и глотать тюлений
жир.
     Тысячи людей пели, смеялись, кричали:
     "Привет отважным мореплавателям! Ура! С возвращением домой!.."
     Вот посмотрите-ка...  - сказал Якоб Гронберг,  повернув ручку  из
моржового   клыка.   Из   темноты   зеленого   ящика  появилась  перед
увеличительным стеклом новая картинка. - Видите, какая масса народу на
всей  набережной  от  Стадсгорден до Шепсбрун и потом до самой площади
Карла Двенадцатого?  Видите,  сколько кораблей?  А ракеты над  военной
верфью?  Целые каскады!  Прожекторы освещают саму "Вегу" и королевский
дворец.  А на фасаде дворца в тот день сияло имя  Норденшельда.  И  не
только  Норденшельда,  но  всех,  кто  участвовал  в  далеком плавании
"Веги". Даже мое имя сияло и сверкало в тот день всеми огнями. Да, так
и было написано: Якоб Юханнес Гронберг!

     Когда боцман   окончил   свой   удивительный   рассказ,  в  кухне
воцарилось почтительное молчание. Наконец раздался чей-то голос:
     - Ногу ты потерял во время этого плавания, да?
     - Стыдно признаться, но нет. Это случилось уже здесь, недалеко от
Тюленьего Острова.
     - Как же так?
     - Однажды  я  лежал  на  льду  и  караулил  у лунки выдр.  Глупо,
конечно,  но я до того ушел в это занятие,  что даже не  заметил,  как
левая  нога  вдруг  онемела  и отнялась.  А на следующий день пришлось
прямым ходом к доктору - вот и все!
     Кругосветный мореплаватель  Якоб Гронберг провел тыльной стороной
руки по черным усам и задумался.
     - Насмешка  судьбы!  -  усмехнулся  он.  - Норденшельд провез нас
живыми и невредимыми вокруг всего света.  А ведь  мы  бывали  в  таких
местах, где ртуть в термометре замерзала, а пламя свечи превращалось в
сосульку - ложишься,  бывало,  спать и срезаешь ее ножницами. Во какая
холодища была!  Да,  проторчать целую зиму на самом севере Азии, где и
не то еще случается,  а потом взять да и прохлопать  свою  драгоценную
ногу в двух шагах от теплой кухни! Срамота да и только!
     Подумать, какая жалость!
     Боцман отставил  в сторону ящик с удивительной ручкой и еще более
удивительным содержимым и  уселся  на  лежанку,  вытянув  перед  собой
деревянную ногу.
     - Вообще-то эта деревяшка меня иногда выручает,  - сказал  он.  -
Один раз,  например,  на меня напала бешеная собака. Мне ничего больше
не оставалось,  как протянуть ей  эту  благословенную  деревяшку.  Она
бросалась  на нее до тех пор,  пока не обломала себе все зубы о медные
гвозди.
     - У тебя там медные гвозди?
     - Да,  я взял себе за привычку вбивать в нее гвоздь  каждый  раз,
как  побываю  где-нибудь  со  своим  ящиком  и  расскажу всю историю о
плавании Норденшельда.
     - Хороший способ увековечить ее!
     - И не  успокоюсь  до  тех  пор,  пока  вся  нога  до  колена  не
заблестит! Тогда, значит, хватит!
     Хозяйка загремела ножами и вилками,  собираясь накрывать к ужину.
Она приставила к столу еще один стул.
     - Просим  отужинать  с  нами,  -  почтительно  обратилась  она  к
боцману. - Может, не откажетесь и переночевать?
     - Спасибо, хозяюшка! - поблагодарил боцман.
     - А  медвежата?  Куда  же  они потом делись?  - осмелился наконец
спросить Дундертак.
     - А,  эти  косолапики?  Их  Норденшельд подарил тогдашнему королю
Оскару Второму.  А король подарил их Стокгольмскому зоопарку.  Так что
если они еще не умерли, то и по сей день там!

ОХОТА НА ТЮЛЕНЕЙ

     После святого  Канута  время потянулось бесконечно медленно.  Все
дни были как две капли воды похожи один на другой - холодные,  серые и
хмурые.  Солнце  точно  куда-то провалилось.  Ну что это за погода для
черепахи,  приехавшей из теплых солнечных стран?  Элиза  забилась  под
лежанку  -  там  она  чувствовала  себя  лучше  всего.  Иногда Вальтер
тихонько стучал ногтем по ее панцирю - и Элиза высовывала  на  минутку
голову, соглашаясь взглянуть одним глазком на окружающий мир.
     Но вот  наступила  долгожданная  пора  большой  тюленьей   охоты.
Мужчины  взялись  за  отливку свинцовых пуль и чистку двустволок.  Это
занимало у них все вечера.
     Хозяйка слазила    на   чердак,   вытащила   из   сундука   белые
маскировочные халаты и уселась чинить проеденные молью дырки.
     Заготовив достаточно   боеприпасов,  занялись  снаряжением  обеих
лодок,  которые брали с собой.  Прежде  всего  обильно  смазали  жиром
шпангоут и киль, потому что до свободной воды лодки приходилось тащить
волоком по льду километров примерно десять.  Чем больше втереть  жира,
тем легче будет потом дотащить тяжело груженные лодки к морю.
     Даже дедушку захватило общее приподнятое настроение, и он занялся
изучением  календаря.  Правда,  он почти ничего не видел,  несмотря на
очки с толстыми  стеклами,  но  разве  это  так  важно,  когда  знаешь
календарь почти наизусть! Дедушка торжественно переворачивал дрожащими
пальцами  тоненькие  листки  маленькой  книжки.  Читать   предсказания
Королевской  Академии наук о движении звезд и луны - это вам не шутка.
Кое-как это делать нельзя!
     Тем не  менее  в  тот самый день,  как с моря запахло норд-остом,
дедушка решительно отложил календарь в сторону.  Теперь эта книжка уже
ничему   не   могла  его  научить.  Надо  было  полагаться  только  на
собственный опыт. И дедушка заявил:
     - Чуете, дует? Тюлень идет размножаться!

     Наутро, чуть  рассвело,  мужчины были готовы в путь.  Шли четверо
взрослых и Дундертак. Его первый раз брали на настоящее дело.
     Одну лодку  тянул  Большой Сундстрем на пару с поляком Вальтером,
вторую - двое хуторских рыбаков.
     Дундертак одел  на  ноги  самодельные  лыжи  и  побежал вперед по
искрящемуся  снежному  покрову  прямо  навстречу  пламенеющему   диску
восходящего солнца.
     Малыш Христофор носился кругами вокруг охотников,  вдыхая  родной
воздух безграничных ледяных просторов.
     Боцман Якоб Гронберг принимал живейшее участие в проводах. Сам он
был уже слишком стар, чтобы идти в столь далекий поход. Он стоял возле
навеса для лодок и кричал вслед уходящим:
     - Сначала берите детенышей!  Тогда они все у вас в кармане! Самка
никогда не бросит детеныша, даже если ей будет угрожать смерть!
     Излишние наставления!
     Большой Сундстрем и все остальные знали это не  хуже  боцмана,  а
то,  может, и лучше. Конечно, сначала надо брать детенышей, только это
так же легко сделать, как насыпать трясогузке соли на хвост!
     Якоб Гронберг стоял и смотрел вслед уходящим охотникам,  пока они
не превратились в маленькие черные точки,  двигающиеся далеко впереди,
на краю красного утреннего неба.
     Потом он уперся деревянной ногой  в  землю,  круто  повернулся  и
зашагал  от  навеса.  Он  глубоко втянул носом воздух,  принюхиваясь к
легкому ветерку.  Боцман был озабочен и расстроен.  Наверное,  вдвойне
тяжело  чувствовать,  что  ты  уже  стар  и ни на что не годен,  когда
другим,  здоровым и молодым,  мужчинам представляется случай  показать
свою  силу.  Боцман  заковылял  вверх  по  покрытому снегом береговому
склону.  Пройдя с полпути,  он остановился и стал рыться по  карманам,
разыскивая табакерку.  Но,  прежде чем заложить свою порцию, он поднял
голову и еще раз потянул носом воздух,  как  собака,  учуявшая  что-то
неладное.
     - Все это не предвещает ничего хорошего... - пробормотал он.
     Мирно светило солнце,  и все вокруг было укутано красивым, чистым
покрывалом свежевыпавшего снега, но старик почему-то тревожился.
     Гронберг заложил  в  обе ноздри большого пористого носа по доброй
понюшке табаку и блаженно сморщился.  Благодать!  Несколько коричневых
крошек  упало  на  черные  усы  и  бороду.  Боцман стряхнул их пестрым
платком.  Этот платок он