ь.  Но  то, что  казалось  если  не
естественным,  то вполне  приемлемым в офисе  европейского  образца,  теперь
смотрелось  как  унизительный  наигрыш.  Лизавета  почувствовала  холодок  в
позвоночнике. Уж больно фальшивым был взятый Андреем Викторовичем тон.
     -- Теперь  вы с другим спутником, Елизавета Алексеевна. Вашего  коллегу
зовут...
     -- Александром... -- угрюмо буркнул Маневич и отошел в дальний угол.
     -- Знаю, знаю, -- закивал Андрей Викторович, -- видел репортажи.
     -- И понравились? -- Хозяин школы явно произвел на Сашу неблагоприятное
впечатление.  Он  видел его  впервые  -- интервью с Саввой не  в счет, тогда
Маневич разгадывал тайну видеозаписи.
     -- Не очень. Есть передержки...
     --  Еще бы,  -- моментально отреагировал  Саша, --  там ведь показывают
арестованных преступников.
     -- Что вы хотите этим сказать?
     Лизавета,  стоявшая  в другом  углу,  подошла  поближе  к  коллеге,  ей
казалось, что рядом с ним безопаснее. Хотя думать и говорить о безопасности,
когда тебя захватили неведомые, но могущественные заговорщики, глупо.
     -- Саша знает, что мы с вами спорили насчет частного сыска и его связей
с преступным миром. Теперь выяснилось, что  они теснее, чем мы предполагали.
Вы -- живой аргумент! -- Лизавета старалась говорить спокойно и язвительно.
     --  Это  вы  меня   преступником  назвали?  Ну-ну...  --  Хозяин  школы
телохранителей  чувствовал себя  еще  и  хозяином  положения.  Журналистские
намеки его нисколько не  тревожили.  Ответить по  существу  он  не  посчитал
нужным. -- А вот  вас я не знаю...  У  вас и документов с собой  никаких  не
было. Только пистолет... Так кто вы?
     Георгий молчал. Вместо него опять вступил в разговор Саша:
     -- А вы  нас  обыскивали... Очень прогрессивно... -- Маневич тоже решил
быть предельно ироничным.
     Андрей  Викторович и  головы не повернул, он  ждал ответа Георгия.  Тот
медлил.
     -- Так кто вы?
     Георгий  не  торопясь  обернулся, посмотрел на товарищей по  несчастью.
Лизавету поразили  его глаза, чуть прищуренные, усталые  и --  говорящие. Он
хотел им  что-то  сказать,  просил помочь  и рассчитывал  на помощь.  Только
непонятно какую. Лизавета инстинктивно кивнула. Тогда Фельдмаршал вздохнул и
ответил:
     -- Меня зовут Георгий...
     --  Мы и  так знаем,  как вас  зовут...  --  раздраженно  бросил Андрей
Викторович. -- Я не об этом спрашиваю.
     -- А о чем?
     -- На кого вы работаете?
     --  Я  из  службы  безопасности телевидения.  Ребята  попали в  трудную
ситуацию и попросили меня помочь...
     Хозяин школы  не  засмеялся, а загоготал. Что  вовсе  не вязалось с его
чванливыми манерами. Он  ржал  долго и искренне, будто  конь,  долгое  время
возивший  Лафонтена и  привыкший к  изысканным  шуткам.  Отсмеявшись, Андрей
Викторович строго сказал:
     --  Служба   безопасности,   говоришь?  Хорошо  придумано.  Только  зря
стараешься. Я повторяю вопрос,  хоть  и не  люблю повторять, -- на  кого  ты
работаешь? Конкретно?
     -- Что? Не расслышал. --  Георгий  сделал два шага назад и теперь стоял
рядом с журналистами.
     -- Я сказал, не люблю повторять!
     -- А я не люблю отвечать дважды!
     -- Слушай, мы же поняли друг друга... --  Андрей Викторович укоризненно
поцокал языком.
     --  Но он  действительно  из  нашей  службы  безопасности, --  решилась
вступиться  за  Георгия  Лизавета.  Ведь  он просил  поддержать  его. --  Ее
организовали не так давно...
     Лизавета  вспомнила, как  месяца два  назад  Ярослав привел  в редакцию
пухлощекого  и  пухлогубого  юношу.  Начальник  тогда   произнес  краткую  и
энергичную  речь относительно  опасностей, подстерегающих журналиста. Насчет
того,  что  они  призваны  бороться   с  преступностью,   злоупотреблениями,
коррупцией внешней и  внутренней и что в трудных случаях  они  теперь  могут
обращаться в  службу безопасности,  которую и  представляет  это похожее  на
гуттаперчевого пупса существо. Лана Верейская немедленно попросила уточнить,
что считается внутренней коррупцией и о чем именно телевизионные редакторы и
ведущие  должны  доносить  новому  сотруднику.  Ярослав столь  же  энергично
принялся опровергать и поправлять. Он заверил всех, что ни о каких доносах и
речи быть не может, а помощь, если потребуется, будет оказана. Больше пухлый
молодой человек в редакции не появлялся. И никаких вестей  о нем не было. Но
именно  тот эпизод  помог  Лизавете  нарисовать  жизненную  картинку  работы
Георгия на студии.
     -- ...У  нас, знаете,  в  последнее  время  участились случаи различных
происшествий: иногда журналистам угрожают бывшие и будущие герои репортажей,
иногда  эти герои идут и на откровенно противоправные действия, --  Лизавета
почти дословно цитировала речь  Ярослава.  --  Вот и создали соответствующую
службу. А мы в нее обратились, когда поняли, что ваше дело пахнет керосином,
--  это  когда  отравили  Савву  и  в  редакции  устроили   погром.  Георгий
посоветовал  нам все  подробно написать... ну, насчет ваших дел... а кассету
скопировать. -- Лизавета  краем глаза  заметила, что  Георгий  собирается ее
перебить, и зачастила: -- Только после этого мы пошли  к вам... И напоролись
на такую встречу...
     -- Вы  хорошо держитесь,  --  одобрительно  кивнул Андрей  Викторович и
опять задал вопрос Георгию: -- Я ничего не услышу по существу?  Кроме легенд
и  мифов  ваших  телевизионных  спутников?  Девушка,  да  и молодой  человек
держатся отлично, но нельзя же этим пользоваться!
     Георгий сжал губы в ниточку.
     "Они  что,  сговорились хвалить  нас и не  обращать  внимания  на  наши
слова?" -- подумала Лизавета.
     -- Я не понимаю...
     --  И  не  надо.  Я  все  понял,  и  этого  достаточно.  --  Высокий  и
высокомерный хозяин школы телохранителей повернулся на каблуках и направился
к двери. На  пороге он притормозил и обернулся. -- Вы  тоже все  поняли. Чем
скорее  я услышу  ответ на свой вопрос, тем  проще нам  всем будет  жить! --
После этого зловещего  и двусмысленного заявления Андрей  Викторович  вышел,
грохнув дверью. Кто-то невидимый немедленно щелкнул засовом. Послышался стук
удаляющихся шагов. Значит, директор школы телохранителей приходил не один, а
с клевретами  -- возможно, с теми,  кого Лизавета  и Савва  видели в прошлый
раз. Те ребята умели держаться незаметно.
     Ошарашенные журналисты  замерли в  углу. Георгий, ничуть не удивившийся
столь стремительному  завершению  беседы,  хотел  было вернуться на  прежнее
место, к дверям, но Саша Маневич ухватил его за рукав.
     -- Хотел бы я знать, о чем вы говорили?
     --  Худо  дело,  недооценил  я  их. -- Георгий  слегка потянул  руку  и
освободился. -- Микрофон здесь стоит, а я его не нашел.
     -- Значит, не салажата? -- уточнила Лизавета.
     -- Они-то? Да нет, скорее волчата. Но волчата могут покусать льва.
     --  Видно, и впрямь  дела наши печальные,  раз ты заговорил цитатами из
"Витязя в тигровой шкуре", -- как бы невзначай проронила Лизавета.
     Георгий ответил почти невпопад:
     --  Не  знаю, что  там говорил  витязь, а мы  здесь  болтали совершенно
напрасно.  Я должен  был предугадать, что они  пихнут куда-нибудь прослушку,
микрофончик.  Теперь,  конечно, торговаться  с  кассетами не  получится. Они
знают, что  копии  есть. Но они знают и то,  что о существовании копий знают
только три человека, а я рассчитывал вызволить хотя  бы одного из нас, играя
на копиях. Они, естественно, подвесили бы  этому человеку  хвост, но это  не
беда,  не беда. А теперь... -- Георгий явно погрузился в какие-то расчеты. И
сообщать, что и зачем он подсчитывает, не собирался. Подошел к одной стенке,
ударил  кулаком. Так, постукивая в разных  местах, на разной высоте,  обошел
комнату по периметру. Ответом был одинаково глухой отзвук. Георгий помедлил,
размышляя.  Потом согнулся  в  три погибели  и еще раз прошелся вдоль  стен,
внимательно осматривая плинтусы и бормоча:
     -- Чисто... чисто... чисто...
     --  Новый  "Миф Универсал"  сохраняет капитал,  --  не  удержался  Саша
Маневич.
     Он, так же, как и Лизавета, молча наблюдал за передвижениями Георгия, а
тут не выдержал и ввернул рекламную формулу. Изъясняться с помощью рекламных
лозунгов давно стало общероссийской привычкой. Дурной, как семечки.
     Георгий, скорее всего, об этой привычке  не подозревал или  никогда  не
смотрел  телевизор  и  не  подозревал  о существовании  волшебного  порошка,
которым  можно стирать  белье,  мыть стены, посуду  и пол.  А  может,  он не
слушал,  что  происходит  вокруг. Он  поднял  очи  горе  и теперь медленно и
внимательно осматривал стены под потолком.
     Лизавета устала. Устала от того,  что на  нее и на ее слова не обращают
внимания. Устала  быть  грязной и рваной. Ей  хотелось присесть. Ей хотелось
пить. Ей хотелось выбраться из закрытого наглухо помещения -- обычной, ничем
не примечательной комнаты с выцветшими обоями и паркетным полом, которая тем
не менее выглядела очень зловеще. Надо же,  как они  умудрились превратить в
герметичную колбу рядовую комнату  в коммуналке!  Ни единой  щелочки. Только
дверца с задвижкой  на печке. Но  и она наверняка  не ведет никуда --  когда
печи сносили, дымоходы замуровывали очень тщательно.
     -- Печка, она здесь...
     Георгий,  безучастный  ко всему  происходящему,  вдруг  в  один  прыжок
оказался возле Лизаветы и зажал ей рот шершавой ладонью.
     -- Правильно, девочка, ты умница. Я давно понял, что  ты умница, просто
невероятная. Только молчи. -- Жаркий шепот почти обжег ей ухо.
     Лизавета    замерла,    ошарашенная   явно   неадекватным    поведением
Фельдмаршала. То мирно рассуждает о помощи и профессионализме, то мечется по
комнате,  как  голодный  тигр.  А  теперь  вот  пытается  ее  задушить.  Она
побарахталась, пробуя вырваться, поняла,  что  стальные тиски  не разжать, и
сдалась. Лучше играть по его правилам. Ответила тоже шепотом:
     -- Ладно, я буду молчать, только отпусти!
     Георгий слегка  ослабил хватку,  понял, что вопить  никто не  будет,  и
вовсе отпустил Лизавету.
     В этот момент очухался Саша Маневич.
     -- Черт побери! Хотел бы я знать, что происходит!
     Георгий тут же повернулся к Саше и  приложил палец  к губам, призывая к
молчанию.
     -- Но я не понимаю...
     -- Объясню чуть позже. -- Георгий дотронулся до  своего языка и показал
непослушному  корреспонденту  кулак.  Все  выглядело очень  красноречиво  --
поколочу  или   убью,   если  будешь  болтать.  Потом   двинулся  к   печке,
приговаривая: -- Да, в странную мы попали, ребята, ситуацию. Никакой мебели,
кроме печки, и  наши шансы  выбраться близки к нулю.  Конечно, с кассетой вы
лажанулись, но и я тоже хорош. Ты знаешь этого парня, который приходил? Как,
говоришь, его зовут?
     Георгий нес этакую околесицу, а заодно, опустившись  на колени, копался
в печном жерле.  Там, как  и следовало  ожидать, было пыльно и пусто. Топить
печи перестали лет сорок назад. Минуты через три Георгий разогнулся и встал,
зажав двумя пальцами маленькую черную фитюльку. Глаза его блестели.
     -- Так как его зовут? -- Он бровями, губами, усами и остальными частями
лица показывал, что ждет ответа.
     -- Андрей Викторович... -- осторожно произнесла Лизавета.
     -- Серьезный  парень...  Ладно,  устал  я  что-то.  Давайте отдохнем  и
подумаем,  как  быть...  Лады?  --  Он  опять показал,  что  следует  как-то
отреагировать.
     -- Хорошо...
     -- О'кей, на свежую  голову и думать легче... -- Георгий сбросил пальто
и уселся  на  пол. Нечто черное и  маленькое  он  по-прежнему  держал  двумя
пальцами. Потом осторожно положил этот предмет на пол и раздавил каблуком.
     -- Был микрофончик, и нет его... Далеко не нового  образца игрушка. Как
я про печку не сообразил? Дурак...
     -- Теперь можно говорить? --  Саша по-прежнему стоял  у  окна,  точнее,
там, где раньше было окно. -- А зачем вы сейчас устраивали шумовые эффекты?
     -- Удовольствия ради... -- буркнул Георгий, помолчал и оттаял.  -- Я бы
мог сейчас прочесть лекцию  про  профессионализм  и предусмотрительность. Но
после  лажи  с  прослушкой  не решаюсь.  Просто  надеюсь,  что  после  наших
разговоров  они не сразу  поймут, что мы нашли микрофон. А  мы  за это время
успеем кое-что обсудить.
     -- Вы, значит, про микрофон не знали? -- переспросил Саша.
     Георгий ответил резко:
     -- Парень, сейчас нет времени. Уже на самом деле нет времени! Ты влез в
эту историю,  а потом в этот  дом, и девушку за собой  притащил. Теперь надо
думать, как выбираться.
     --  А  чего тут думать? Стены  крепкие, двери-окна  закрыты.  Не о  чем
думать!
     -- Я вижу  и  стены и двери, но рассчитывать  нам больше не на что. Они
слышали наш разговор. Знают, кто я, кто вы. Знают, что мы раньше знакомы  не
были  и  действовать согласованно у  нас  не было возможности.  Ты, конечно,
очень убедительно наплела про телевизионную  службу безопасности. Но, увы...
-- Георгий развел руками. -- У нас есть небольшой временной  люфт. Они будут
думать, успел ли я что-нибудь передать своему руководству. Но, думаю, быстро
сообразят, что ничегошеньки я не успел. Мой сотовый там же,  где и пистолет.
Так что...
     -- А что тут можно придумать? -- подала голос Лизавета.
     -- Не знаю... -- Георгий встал, разбежался и с  размаху ударил плечом в
стену. Опять отошел к центру комнаты, потирая плечо.
     -- Дверь стальная, стены капитальные. Лазеек нет...
     Лизавету вдруг осенило, она  вспомнила одно из приключений студенческой
поры.
     -- Попробуйте  толкнуть печь, здесь же только половина, другая -- в той
комнате, она, может, не очень крепко закреплена...
     -- Печь? -- Георгий опять закусил щеку. -- А чем черт не шутит!
     Он разбежался и врезался плечом в железную обшивку печки.
     -- Качнулась, дьявольщина! Качнулась! -- Он повторил попытку.
     Теперь и Саша, и Лизавета заметили, что печка хотя и стоит, но не очень
прочно.
     -- Давай-ка, парень, раз ты спецназовец, вместе!
     Мужчины  разбежались и ударили вдвоем. Потом  еще раз. И еще. С потолка
посыпалась известка.  Появилась довольно широкая щель. Наверху печь никак не
была закреплена. Еще удар, и  разъехались обои. Еще...  и печь провалилась в
соседнюю комнату, открыв довольно широкий проход.
     Первым туда бросился Георгий. Потом Саша. Последней была Лизавета.
     Комната, в которой они оказались, почти ничем не  отличалась от первой.
Только обои  другие, не желтые, а голубые. Окон -- два,  но они точно так же
замурованы кирпичом. Зато  дверь  не стальная, а  обычная, деревянная. Вдоль
стен стоят какие-то бидоны и канистры.
     Георгий  так  же решительно  бросился  к  двери  и подергал  за  ручку.
Заперто...
     -- Ты, конечно, можешь пробить лбом стенку тюремной камеры... Ну и куда
ты попадешь? В  другую  камеру! Станислав  Ежи  Лец...  Надо слушаться умных
людей! -- С этими словами Саша бессильно опустился на пол.
     --  Ценю умение шутить  в  трудных обстоятельствах...  --  процедил, не
разжимая губ, Георгий,  потом подошел к канистрам  и свинтил  у одной из них
крышку.  Принюхался, окунул палец в прозрачную  жидкость. В комнате  запахло
бензином.
     -- Где мое пальто?
     -- Там... На полу лежит... -- машинально  ответила  Лизавета, застывшая
возле рухнувшей печки.
     Вникнуть  как  следует  в  происходящее  она   не   могла.  Уж   больно
стремительным был переход от  безумной  надежды, когда печка упала и открыла
выход, к отчаянию, когда выяснилось, что  они просто сменили один каземат на
другой,  ничуть не  более  комфортабельный. Георгий отстранил ее и  шагнул в
провал. Вернулся он буквально через секунду, держа в руках пальто.
     --  А,  волшебная  накидка... Дай сигарету! -- Саша  пристроился  возле
канистр.
     -- Здесь как на бензоколонке -- курить нельзя!
     -- Чихать я хотел на их правила противопожарной безопасности, пусть все
горит синим огнем!
     -- Первым сгоришь ты. Мы с тобой, как лисицы в курятнике.
     Лизавета   удивленно   посмотрела   на  Георгия.  Загадочная  личность.
Замысловатый шрам, служба не то в ФСБ, не то в военной разведке, потрясающее
умение владеть собой  и вот это наивное, выученное в  детстве  присловье  --
лисицы в курятнике.
     -- Ну и сгорим, быстрая смерть вместо медленной. Не вижу принципиальной
разницы. --  Саша расслабленно  раскинулся  на полу, вольно разбросал руки и
ноги. Казалось, ему глубоко и искренне на  все начихать. Он походил на живую
иллюстрацию к  популярной когда-то песне модной  когда-то рок-группы,  песня
называлась: "Буду умирать молодым".
     -- Ты что-то совсем раскис.  А ну встань! -- Георгий подхватил Маневича
под мышки и выволок на середину  комнаты. -- Веди себя  как мужчина! Где  ты
там служил, не знаю, но веди себя как мужик, кондотьер сопливый!
     -- Пусти, дурак! -- Саша принялся отбиваться -- сначала вяло, а потом и
всерьез. -- Ты, что ли, подраться хочешь? Нарываешься?
     -- Это  ты нарываешься на серию  легких пощечин. Именно  так приводят в
чувство слабонервных! Посмотри на  Елизавету Алексеевну.  Держится в миллион
раз лучше тебя!
     Это был явный  и беззастенчивый комплимент. На самом деле Лизавета тоже
сникла. Правы психологи, утверждающие, что к перегрузкам следует готовиться.
Причем  просто напряженный рабочий график и сумасшедший жизненный ритм вовсе
не могут заменить целенаправленный психологический тренинг.
     Георгий наконец отпустил Маневича.
     -- Хватит прохлаждаться,  помоги. -- Он  схватил ближайшую  канистру  и
потащил через лаз в комнату с железной дверью. -- Давай, давай!
     Саша, и не подумавший сдвинуться с места, прокомментировал:
     -- Вот ты что удумал!  Я слышал,  что  физические  упражнения  помогают
узникам  сохранить ясность мысли и стойкость  духа. Ильич в тюрьме занимался
ходьбой, а Котовский свое  тело, если  верить  современному классику,  мучил
японской гимнасткой. Ты, я гляжу, решил потаскать тяжести. Вольному воля.
     -- Давай,  некогда  рассуждать!  --  Георгий  подтолкнул  журналиста  в
сторону канистр. -- Упражнения в словоплетстве переносятся на потом.
     -- На  какое  "потом"? Когда ослабеем  от  голода и жажды, будет не  до
тяжестей?
     --  Ты пить, что  ли, хочешь? На.  -- Георгий  протянул Саше все ту  же
флягу. -- Хлебни и за работу. Надеюсь, что голодать не придется...
     -- Я бензин плохо перевариваю. -- Саша нехотя взялся за ручку  бидона и
тоже нырнул в лаз.
     -- Не так, плотнее, плотнее ставь, -- крикнул Георгий, увидев, что Саша
поставил бидон в  полуметре  от ряда канистр. --  И не на пол, а сверху. Как
можно дальше от выхода. -- Выходом он называл пролом в стене.
     -- Зачем? -- спросил Саша  и,  не услышав  ответа,  послушно переставил
бидон.
     Георгий  таскал емкости с невиданным  энтузиазмом. Лизавета по-прежнему
не шевелилась и старалась не удивляться. Ее, как даму, не стали привлекать к
перетаскиванию канистр  и бидонов. Мужчины справились довольно  быстро, хотя
емкостей было  немало  -- штук сорок двадцатилитровых канистр  и столько же,
если   не  больше,  бидонов  по  десять  или  пятнадцать  литров.  Настоящий
подпольный склад горючего.
     В результате во второй комнате стало просторнее.  Здесь  остался только
один бидон  с бензином, да лежала поваленная общими усилиями печка. Однако и
на  ее счет  у Георгия были  совершенно  определенные планы. Он  прошелся от
стены к стене мелкими гусиными шажками, потом так же измерил длину печки.
     -- Ее надо подвинуть, чтобы полностью перегораживала комнату.
     -- Она намного короче, -- с сомнением проговорил Маневич.
     -- Я знаю. Берись! -- строго произнес Георгий.
     Он ухватился за ребристую  стенку печки. Саша, чуть помедлив, навалился
тоже. Они старательно кряхтели, но сдвинуть голову печки к центру комнаты не
получалось.
     Лизавета задумчиво смотрела  на происходящее. Она понимала, что Георгий
старается