ть и без грома оваций, - никто
его не видел, даже если какая-то скучающая бабка и сидела у окна, нужно  ещ„
доказать, что это именно он ограбил киргиза.
   Свернул влево, выехал на проспект и  поехал  в  сторогу,  противоположную
"Полю  чудес".  Еще  раз  свернул  налево   с   проспекта,   промчался   под
железнодорожным дадуком, минут пять петлял по здешним узким улочкам, пока не
выехал к дохленькому парку, за которым ачинались сопки, кое-где покрытые  по
отлогим склонам кучками дачных домиков.
   Ни души. Взял с заднего  сиденья  сумочку,  вывалил  деньги  на  переднее
сиденье и, обтерев "набрюшник" особым  платком,  закинул  далеко  за  кусты.
Тронул машину, проехал еще  метров  триста  в  сторону  сопок,  остановился,
выключил мотор и с превеликим наслаждением  сунул  в  рот  сигарету.  Пальцы
слегка подрагивали - но он, в общем, ожидал большего мандража...
   Рот сам собой растягивался до  ушей.  Хотелось  петь,  рать,  кривляться,
откупоривать шампанское.  Он  это  делал.  Скромный  советский  интеллигент,
вышвырнутый рынком в аутсайдеры, ограбил жертву так легко и, надо  признать,
изящно, что и давешний попутчик, рожа головная, не нашел бы в его работе  ни
малейшего изъяна. Интересно, сколько лет за такие художества полагается? "А,
пошли вы, волки  позорные,  -  произнес  он  про  себя,  подражая  какому-то
киногерою. - Думаете, загнали в угол вашим рынком и культом бабок?  Хрена  с
два..."
   Положительно, он казался самому себе другим, сильным и  целеустремленным.
Комплексы и печали, поджав хвостики, попрятались где-то по  закоулкам  души,
опасаясь пискнуть.
   Прикурив вторую сигарету от чинарика первой,  он,  уже  медленно,  смакуя
дымок, расстелил на  коленях  носовой  платок  и  принялся  считать  деньги,
сортируя купюры крупнее пяти тысяч - а все остальные пренебрежительно швыряя
в распахнутый бардачок.
   Видимо, он угадал все правильно, киргиз и в  самом  деле  носил  казну  с
собой, словно купцы каменного века, - вряд ли за  один  день  можно  столько
наторговать, как бы бойко ни шла распродажа...
   Итог приятный: четыре миллиона восемьсот семьдесят  тысяч  -  в  бумажках
крупнее пятерки. Вполне возможно, он немного ошибся в счете, но не особенно.
Плюс - энное количество мелочи в бардачке. И  триста  долларов  десятками  -
твердой валютой запасся, косоглазый, соображает...
   Деньги он сунул в заранее припасенный пластиковый  пакет  и,  старательно
сделав из него сверток, положил на заднее сиденье, к хлебу. Доллары  спрятал
в карман, а всю мелочь так и оставил в бардачке. Душа пела и ликовала,  душа
просила варварства и безобразия...
   Он просто не мог сейчас смирнехонько вернуться  домой  отработавшим  свое
частным извозчиком - и, поразмыслив немного, повернул  машину  к  выезду  из
города. Сумерки уже понемногу сгущались, вспыхнули фонари.
   Минут  через  двадцать  он  въезжал  в  городок  с  лирическим  названием
Светлогорск,  один  из  сателлитов  Шантарска.  На   сей   раз   приходилось
импровизировать - но это не означало, что работать следует спустя рукава,  в
эйфории от недавнего успеха...
   Как всякий автовладелец с приличным стажем, он отлично знал и Шантарск, и
прилегающие городки-деревни. А  на  Светлогорском  керамическом  к  тому  же
частенько бывал по служебным делам.
   И, покружив по улицам в сгущавшемся мраке, придирчиво прикинув все  шансы
касаемо четырех возможных объектов, выбрал киоск в наиболее подходящем месте
-  поблизости  от  керамического.  Проезжая  мимо,   заметил,   что,   кроме
продавщицы, там никого нет.
   Свернул  за  угол,  снова  свернул,  загнал  машину  во  двор  старенькой
кирпичной  пятиэтажки.  Подняв  воротник  куртки,  поеживаясь  от   ледяного
ветерка, направился меж гаражей, стоявших в несколько  рядов  меж  двором  и
выбранной добычей.
   Завернув за очередной поворот  -  гаражи  образовали  сущий  лабиринт,  -
увидел слева костерчик, вокруг которого  на  корточках  сидели  с  полдюжины
подростков. Вспыхивали огоньки сигарет, долетал заковыристый  мат  -  и  еще
что-то он подметил заслуживающее внимания, но  не  успел  осознать,  что  же
именно увидел, торопился к киоску.
   Его тоже заметили, вслед раздался свист и ленивый окрик:
   - Стой! Сымай куртку!
   И хохот в несколько глоток, но вслед за ним так  никто  и  не  кинулся  -
огольцы попросту развлекались Сплюнув, он миновал еще два поворота,  пересек
неширокий пустырь и вышел на  параллельную  улицу  -  собственно,  половинку
улицы, дома стояли в один ряд, а по ту сторону шоссе тянулся бетонный  забор
керамического завода.
   Скорее всего, киоск и был поставлен в расчете на потоком  двигавшихся  от
остановки к проходной работяг - вряд ли  от  обитателей  четырех  пятиэтажек
можно было ожидать высокого  дохода.  А  поскольку,  он  слышал  сегодня  на
работе, именно сегодня  на  керамическом  наконец-то  выдавали  зарплату  за
позапрошлый месяц, часть ее неминуемо здесь и осела...
   Двор был пуст, от ближайшего дома доносилась громкая музыка и  вселенский
хай нешуточной ссоры - точно, гуляет пролетариат, отмечая первый понедельник
на этой неделе...
   Решительным шагом он преодолел путь до киоска, подойдя  к  нему  с  тыла,
рывком напялил  на  голову  капюшон  и,  выскочив  из-за  угла,  постучал  в
стеклянное окошко.
   Ближайший  уличный  фонарь  не  горел,  и  девчонка,  сидевшая  в   слабо
освещенном киоске, скорее всего, приняла его за обычного покупателя  -  едва
заметив выросшую перед витриной фигуру, распахнула окошечко.
   И остолбенела в нелепой позе, нагнувшись к окошечку, боясь пошевелиться -
на нее уже смотрело дуло пистолета. Кажется, довольно симпатичная  -  Родион
волновался и толком не рассмотрел. Приказал злым шепотом:
   - Деньги, живо! Стрелять буду!
   Левой рукой протянул ей в окошечко целлофановый пакет, прикрикнул:
   - Шевелись!
   Она, не отрывая от него испуганно-завороженного  взгляда,  словно  птичка
перед змеей, принялась обеими руками пихать  в  пакет  деньги,  доставая  их
откуда-то снизу. Он быстро оглянулся по сторонам - нет, никого, ни прохожих,
ни машин - поторопил:
   - Живо, крошка!
   - У меня больше нету... Все...
   - Ладно, - сказал он, принимая едва пропихнутый ею в  окошко  раздувшийся
пакет. - А теперь сиди тихо и не вздумай орать, а то вернемся...
   Она торопливо закивала, смаргивая слезы. Признаться, на душе у него  было
немного неуютно - представил вдруг, что и к Маришке  мог  завалиться  этакий
гость, но дело нужно было довести до конца без сантиментов...
   Едва завернув за угол, он сорвал капюшон, сунул  под  застегнутую  куртку
пухлый пакет и, не задерживаясь, пустился в обратный путь той же дорогой.
   Так и не смог определить потом, что его вдруг заставило  остановиться  за
углом гаража и затаиться там - то ли  некое  предчувствие,  то  ли  знакомый
металлический лязг. Осторожно выглянул, невидимый во мраке. Ну да - в  руках
у одного  из  сидевших  вокруг  костерка  шпанцов  был  автомат  с  откидным
прикладом.  Родион  без  труда  опознал  давно  снятый  с  вооружения  АКМС.
Интересно, где сперли, обормоты? И тут же подумал: в хозяйстве  такая  штука
может ох как пригодиться...
   Тот, что держал оружие, вдруг направил его на соседа и  нажал  на  курок.
Слышно было, как клацнул боек.
   - Пух! - рявкнул "стрелявший", разразившись идиотским смехом.
   - Серый, не жлобься, дай подержать...
   Родион, не раздумывая, вытащил пистолет и без колебаний загнал  патрон  в
ствол - с этими волчатами лучше пересолить, чем недосолить...  Взвел  курок,
поставил на предохранитель, глубоко вдохнул воздух и на  цыпочках  вышел  из
своего укрытия.
   Еще издали заговорил развязно-повелительным тоном, держа  пистолет  дулом
вверх:
   - Так-так-так... Говорите, плохо милиция работает?
   Сквозь них словно пропустили электрический ток - дернулись так синхронно,
что Родион едва не расхохотался.
   - Встать! -  скомандовал  он,  останавливаясь  метрах  в  пяти.  -  И  не
дергаться мне, при малейшем движении стреляю! Брось оружие! В сторону брось!
   Они поднялись, двигаясь медленно, плавно, словно в  замедленном  действии
пустили кинопленку. Тот, что  держал  автомат,  торопливо  отшвырнул  его  в
сторону и зачастил:
   - Да он незаряженный, начальник! Мы шли, а он тут валялся...
   Родион повел стволом:
   - Отойти! В шеренгу! Руки за  голову!  Они  послушно  выполнили  команду,
только "автоматчик" ныл не переставая:
   - Мы шли, а он у гаражей валялся, бля буду, начальник...
   - А ну, живо отсюда! - рявкнул Родион. - Ваше  счастье,  что  мы  сегодня
цыган пасем, некогда... Живо! И опустил пистолет.
   - Начальник, он точно тут валялся...
   - Живо сделали ноги! - прикрикнул он. - Еще раз попадетесь...
   Они всей кучей рванули в  противоположную  сторону,  меж  двумя  длинными
рядами гаражей - только пятки засверкали. Топот вмиг утих вдали. Вряд  ли  у
них было время думать и как следует анализировать, опомнятся километра через
два... Борясь с идиотским смехом, Родион поднял автомат, выщелкнул магазин и
завернул оружие в куртку. Побежал к  машине,  придерживая  у  груди  тяжелый
сверток, не чувствуя холода. "Вот это жизнь! - назойливо крутилось в голове.
- Вот это жизнь..."
   Он выехал из городка, никем  не  остановленный.  Перед  самым  Шантарском
притормозил на обочине, съехал с шоссе и по ровному лугу подъехал к  редкому
сосновому лесочку, чтобы, не откладывая в долгий ящик, обозреть добычу.
   В пакете оказалось что-то около полутора миллионов - если приплюсовать  к
киргизским  денежкам,  неплохо  для  дебюта...  А   вот   автомат   оказался
безобиднейшим учебным  пособием  с  просверленным  казенником  и  наполовину
спиленным бойком, использовать его можно было лишь в качестве дубины. Однако
товарный вид оружие имело, выглядело довольно внушительно. Подумав  немного,
Родион уложил его  в  багажник  -  неизвестно,  когда  может  пригодиться...
Во-первых, уголовная ответственность за владение этаким "оружием"  наверняка
не предусмотрена, а во-вторых, как-то глупо его в панике  выбрасывать,  если
на поясе у тебя висит  заряженный  боевой  пистолет,  за  который  уж  точно
полагается срок...
   Черт... Он только сейчас сообразил, раньше над  такими  проблемами  и  не
задумывался. На постах ГАИ и просто посреди дороги  теперь  сплошь  и  рядом
обыскивают не только машины, но и водителей, вот будет номер... Обидно  было
бы провалиться так глупо.
   Достав перочинный ножик, он  возился  минут  десять.  Первую  буханку  по
недостатку опыта  испортил,  а  вот  во  вторую  надежно  спрятал  пистолет,
тщательно выковыряв мякиш сквозь большую дырку в боку.  Положил  буханку  на
переднее сиденье, на подстеленную старую газетку, так, чтобы дырка оказалась
внизу. Нет, не станут  ею  интересоваться,  тут  не  тюрьма,  где  вроде  бы
полагается каждую булочку на ломтики резать. А на будущее надо покупать хлеб
в караваях, тот, что отчего-то именуется "казачьим" -  если  вырезать  дырку
снизу, прекрасно войдет. Вот уж точно, опыт приходит в бою... Или  придумать
что-то другое, еще надежнее. Столько предстоит  обдумать  -  голова  кругом.
Нет, но какая жизнь...
   Въехав в город, он вдруг свернул вправо - подстегиваемый  неким  азартом,
решил проехать  мимо  райотдела.  Там  у  высокого  крыльца  стоял  одинокий
"уазик", и никакой  суеты  не  наблюдалось.  Ну  конечно,  кто  станет  ради
очередного  самым  нахальным  образом  ограбленного  коробейника   поднимать
спецназовцев из РУОПа с белой рысью на рукаве... Интересно,  заявил  потомок
Чингисхана, или нет?
   Тьфу ты... Он послушно затормозил  по  взмаху  полосатого  жезла.  Нельзя
сказать,  что  сердце  моментально  ушло  в  пятки,  но  некоторый  душевный
дискомфорт последовал. Однако тут же прикинул здраво:  оба  милиционера  без
белых портупей и нагрудных знаков, явно ловят попутку после  конца  рабочего
дня...
   - Мимо торгового центра проезжать будете?
   - Ага, - сказал Родион. - На  заднее  садитесь,  а  то  у  меня  хлеб  на
переднем...
   Они устроились на заднем сиденье - два лейтенанта, один  совсем  молодой,
другой постарше Родиона, лица угрюмые, усталые.
   - С работы? - спросил он.
   - Ну.
   - Я тоже, - сказал он, хохоча про себя от  великолепной  двусмысленности,
таившейся в этой реплике, о чем лейтенанты, естественно, и не подозревали. -
Пахал, как папа Карло...
   Лейтенант постарше что-то неразборчивое промычал из вежливости.  Какой-то
мелкий  бес  так  и  тянул  Родиона  за  язык,  он,  прокашлявшись,  спросил
равнодушным тоном:
   - Много работы?
   -  Выше  крыши,  -  сказал  лейтенант  постарше.  -  А   зарплату   опять
задерживают.
   - Что, и у вас? - искренне удивился Родион.
   - А что мы, особые? - хмыкнул лейтенант помоложе. - Наша служба и опасна,
и трудна, а зарплата-то как будто невидна...
   Лейтенант постарше, должно быть, свято соблюдавший  честь  мундира  перед
посторонним, неодобрительно покосился на младшего напарника, и тот  смущенно
умолк.
   - У нас последний месяц вообще не платили, - сказал Родион чистую правду.
   - Это где?
   - На "Шантармаше".
   Лейтенант постарше немного оживился:
   - Ну да... У меня жена на "Шантармаше" работает.  Наслышан.  Слушай,  это
правда, что вас вообще закрывать собираются?
   - Да ходят такие слухи,  -  сказал  Родион.  -  Толком  никто  не  знает.
Глядишь, и закроют...
   ...Проезжая  мимо  ресторана  "Хуанхэ",  он  машинально  притормозил,  но
скамейка у остановки, разумеется, была пуста, никто на  ней  не  валялся,  и
женщины в белом плаще нигде не было видно...
   С тайниками никаких проблем не было - и автомат, и миллионы в пластиковом
пакете он оставил в гараже,  куда  Лика  никогда  не  заглядывала,  а  ключи
имелись только у него. Ну а пистолет, конечно, взял с собой - не мог  с  ним
расстаться.

   ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
   Пещера благородного разбойника
   Помимо всех прочих достоинств, у импортных телевизоров есть и такое:  они
чертовски легкие по сравнению с отечественными ящиками, выполненными  словно
бы из листовой стали.
   Правда, габариты остаются габаритами, тут уж ничего не попишешь. Родион с
Вадиком Самсоновым, ухватившись  с  двух  сторон  за  вырезанные  в  плотном
картоне ручки-отверстия, волокли огромный ящик на девятый этаж - в  лифт  он
не вошел, российские лифты, даже в  домах  новейшей  постройки,  но  рядовой
серии, на такие  предметы  не  рассчитаны.  Было  не  то  чтобы  тяжело,  но
неудобно. Раза три останавливались и, малость передохнув, менялись местами.
   - В общем, официальный любовник ничем от официального мужа не отличается,
- пропыхтел циничный человек Самсонов. - По дому так же помогать приходится,
что неутешительно... Мы где?
   - На шестом вроде бы, - сказал Родион. - К сожалению.
   - Ничего, доплетемся, тестев коньячок оприходуем безжалостно.  Не  купюру
же с него брать - а пуп напрягать совершенно задаром тоже вроде бы негоже...
   - С Наташки получишь, - фыркнул Родион.
   - Так это само собой, и к вознаграждению за труды вроде бы  отношения  не
имеет... Взяли?
   - Взяли, - вздохнул Родион.
   Они подхватили ящик с красивыми фирменными надписями и поволокли  дальше,
лениво чертыхаясь, скорее по обязанности русского  человека,  не  привыкшего
выполнять работу без ритуальных сетований на судьбинушку.
   Самсонову, былому сокурснику и компаньону по иным забавам, имевшим  место
быть до женитьбы Родиона на Лике (да и потом, что  греха  таить,  иногда  по
старой памяти случалось всякое), Родион не  то  чтобы  завидовал  -  скорее,
слегка удивлялся капризному норову Фортуны, из двух  практически  одинаковых
заготовок производившей два совершенно разных изделия.
   Вадьке Самсонову не то чтобы все удавалось - просто, как говорится,  умел
ухватить у жизни. По табели о рангах "Шантармаша"  он  располагался  гораздо
ниже Родиона - зато уже три года параллельно с основной работой  крутился  в
одном из множества загадочных  кооперативов  и  прочих  акционерных  обществ
(другой псевдоним - малые  предприятия),  которыми  завод  как-то  незаметно
ухитрился обрасти. А может, и не  в  одном  -  во  всем,  что  касалось  сих
таинственных фирмочек, то  ли  перепродававших  с  наценкой  шантармашевские
холодильники, то ли торговавших неведомо откуда  взявшимся  спиртом,  Вадька
сохранял упорное  молчание  и  притворялся,  будто  не  понимает  Родионовых
намеков насчет готовности примкнуть к строителям капитализма (так что Родион
в конце концов, чтобы не унижаться лишний раз, перестал навязываться).
   Правда, никак нельзя сказать, что старый  приятель  зазнался,  -  остался
совершенно таким же,  как  в  былые  годы,  своего  превосходства  никак  не
выказывал и был, по сути, единственным прежним знакомым Родиона  по  заводу,
кто и до сих пор частенько посещал его четырехкомнатную "сталинку",  ставшую
Ликиной вотчиной... Лика, правда, его  недолюбливала,  признаваясь  Родиону,
что втихомолку питает к Вадьке стойкую классовую ненависть (она-де не только
торгует, но и вдобавок производит, а Вадька  -  перекупщик  чистейшей  воды,
счастливо существующий, не зная  гнета  давящих  на  частного  производителя
налогов). Чем Вадька ничуть не смущался, поддразнивая ее ехидными шуточками,
порой балансировавшими на грани светских  приличий.  Как  бы  там  ни  было,
Самсон остался чуть ли не единственным, с кем Родион мог спокойно пообщаться
за бутылочкой, да и поговорить довольно откровенно.  Увы,  в  последний  год
встречи стали редки - Вадька пристроился в  официальные  любовники  к  дочке
Могучего Михея, начальника одного из цехов  (по  сути,  небольшого  завода),
человека номер два в загадочной сети тех  самых  фирмочек  и  ТОО,  обсевших
"Шантармаш", как лягушки - лужу. Трудно сказать, то ли там был расчет, то ли
все сложнее - дочка  была  девочкой  видной,  так  что,  Родион  подозревал,
произошел один из тех случаев, когда "милому другу" образца 996-го  достался
счастливый билетик, выгода пополам с удовольствием...
   Достигли,  наконец,  цели.  Взобрались  на   площадку   девятого   этажа,
выругавшись с облегчением.
   - У тебя ключ-то есть? - спросил Родион.
   - Михеевы хоромы таких пережитков, как ключ, лишены, - отдуваясь,  сказал
Вадик, показал на блестящую стальную коробочку с дюжиной кнопок,  украшавшую
стальную дверь. - Тут тебе и ключ, тут тебе и сигнализация... -  он  вытянул
палец, нацелясь им на стальные пупырышки с черными цифрами и  буквами.  -  А
вообще, не без юмора мужик. В два восемь семь, в три  шесть  два...  Помнишь
этакие цены?
   - Помню смутно, - сказал Родион. - Ну, мы ж с тобой тогда водку не  пили,
вин в магазинах хватало.
   - А у него тут и  портвешок  для  лакировки,  -  фыркнул  Вадик,  нажимая
кнопки. - Семь, семь, семь... Не код, а сплошная пропаганда алкоголизма... -
и распахнул дверь, бесшумно  отворившуюся  на  хорошо  смазанных  петлях.  -
Лигачев бы помер... Томск помнишь?
   - Такие ужасы не забываются, - сказал Родион, подхватывая ящик  со  своей
стороны.
   В восемьдесят первом им пришлось неделю провести в Томске,  и  при  одном
воспоминании до сих пор охватывал легонький страх: ни спиртного,  ни  курева
раздобыть было почти невозможно - как в  сказке,  семь  пар  железных  сапог
истопчешь и в очередях наломаешься. С едой, правда, было хорошо,  но  она-то
как раз двух жизнерадостных студентов меньше всего интересовала...
   Втащили. Поставили посреди комнаты,  безжалостно  ступая  кроссовками  по
синему ковру с мягчайшим ворсом.
   - Дальше уж пусть сам  возится,  когда  вернется,  -  выдохнул  Вадик.  -
Постоит недельку, ничего с ним не сделается... Пошли искать коньячок.
   - А шофер?
   - Подождет, куда он денется. - Вадим, уверенно перемещаясь  по  роскошной
кухне, достал коньяк, рюмки, конфеты. - Это тебе не  фальсификат,  потому  и
говорил, чтобы ты без машины приехал... Аутентик а-ля  Молдова,  сто  лет  в
наших широтах настоящий не появлялся - улетучился куда-то, несм