ауза? Зачем им была нужна эта минута?
 
*** 
 
   - Игнат, я все выяснил. Командира отряда зовут Павел Лихачев.
   - Ты ничего лишнего...
   - Нет, я все узнавал, как ты и говорил.
   - Что?
   -  Что,  мол,  благодарен  людям  за  грамотные   и   самоотверженные
действия... мел всякую пургу.
   - Этот Лихачев и приходил тогда?
   - Да, светленький такой.
   -  Вряд  ли  он,  Лютый.  Я  таких  знаю  -  честный  малый,  слишком
прямолинейный... Для него одинаково несимпатичны и  братва,  и,  как  ты
говоришь, контора...
   - Ты же... когда ты его мог видеть?
   - Я наблюдал за  ними.  Выгуливая  девушку  Настю  под  убийственными
взглядами Монгольца, я их видел. Когда у вас получилась перебранка.
   - Про тех двоих ничего узнать не удалось. Я не нажимал.
   - Правильно. Этот Павел Лихачев скорее всего просто выполнял  приказ,
но начинать надо с него.
   - Это наш местный отряд. Те, судя по всему, были из Москвы.  Говорят,
вроде приезжал кто-то. Кто-то из конторы... Вашей конторы.
   - Что еще? - Игнат не обратил внимания на последнюю реплику.
   - Они заладили, мол, мы вам предлагали помощь, вы сами отказались.
   - Грамотно... Они опять на шаг вперед.
   - Почему?
   - Потому что  они  тебе  действительно  предлагали  помощь.  Все  это
видели. Ты сам отказался. Да еще в грубой форме.
   - Они меня вывели...
   - Вот я и говорю - грамотно... Ты звонил начальству, требовал,  чтобы
их убрали, твой звонок зафиксирован.
   - Да, а они вернулись.
   - Выходит, на свой страх и риск. Прекрасная легенда.
   - Севастьянов их сначала убрал. Потом... Видишь ли, он с лапы кушает,
но дикий перестраховщик. Он решил их снова прислать. С одной  стороны  -
охрана нам, с другой стороны - охрана от нас. И нашим, и вашим.
   - И это грамотно.  Они  и  Севастьянова  твоего  вычислили.  Ты  ведь
посмотри, со всех сторон все  гладко,  не  подкопаешься.  Все  выполняли
должностные инструкции. Взятки гладки.
   - А целая потерянная минута?
   - Да, минута. Павел Лихачев... Если б не золотые часы "Longines",  то
все, что беспокоило Лихачева, - это его совесть, больше  ни  к  чему  не
подкопаешься. Теперь НАМ придется его побеспокоить, Лютый.  И  выяснить,
чем же он занимался в лесу, когда под его носом шла настоящая война.
 
3. Игра Санчеса. Начало 
 
   Санчес откинулся на спинку глубокого кресла и прикрыл глаза. Чудесная
белокурая головка  одной  из  самых  сладких  шлюх  на  свете,  довольно
продолжительное время мелькавшая в области его паха, наконец-то исчезла.
Наша красотка удалилась.
   Да, было неплохо. И столько  стонов,  что  иногда  Санчесу  казалось,
будто она играет с ним. Но потом он  вспомнил,  с  какой  сладострастной
жадностью она захлебывалась его плотью, и успокоился -  какая  уж  здесь
игра! Просто наша красотка обладает необузданным лоном, и Санчес,  может
быть, чуть лучше других знает, что ей  надо  (а  стоит  признаться,  что
надо-то ей немало), и, пока это так, он будет  держать  ее,  как  держат
наркомана на игле.
   Наша красотка всегда набрасывалась на Санчеса сразу, словно они  были
влюбленными, которые встретились  после  долгой  разлуки.  Виделись  они
действительно нечасто, да Санчесу было и впрямь  хорошо  с  ней,  но  ее
чрезмерные "как же я соскучилась!" иногда действовали ему на  нервы.  Но
не сильно. Ему вообще мало что могло сильно действовать на  нервы.  Если
не принимать во внимание происшедшее в последние дни.
   Наша красотка набрасывалась на Санчеса прямо у двери, и в эти  первые
мгновения он ощущал ее  запах  и  понимал,  что  и  его  влечет  к  этой
белокурой девочке с  розовой  кожей  и  с  ненасытным  желанием  ощущать
перманентный оргазм. А уж в перерывах ужины и всяческие разговоры, и то,
что надо было Санчесу ("Я узнала, что ты просил"), и то, что  надо  было
ей ("Между прочим, сексуальные эксперименты лишь усиливают влечение, так
что ты напрасно насчет наручников". - "Я? - удивлялся Санчес. - Что  ты,
милая, я с удовольствием закую тебя  в  броню  и  изорву  твою  плоть  в
клочья").
   Вот и сейчас наша красотка лишь попробовала  пару  ложек  паэльи  (не
беда, Санчес готовил плов в первую очередь для себя, но и  немножко  для
нее) и сразу же занялась сначала его  пальцами,  потом  шеей,  грудью  и
животом, а потом тем, что интересовало ее больше всего.
   Санчес открыл глаза и  посмотрел  на  две  широкие  плоские  тарелки,
полные плова. Ну хоть немножко попробовала. Все же он старался.
   - Тебе понравилось, милая? - мягко спросил он.
   - Мне с тобой всегда хорошо, мой сладкий.
   - Я имею в виду паэлью.
   - То, что ты делаешь руками, мне тоже очень нравится.
   "Ой-ой-ой, какие мы остроумные", - подумал Санчес.
   - Мне нравится все, что ты  делаешь.  Ты  же  мой  самый-самый...  Но
больше всего мне нравится то, что ты делаешь со мной.
   Самый-самый - это неплохо сказано. Ты тоже самая-самая. Самая сладкая
шлюха с розовой кожей, которой очень нравится, когда ей делают больно.
   Только она ничего не понимает в настоящей боли. Санчес не задумываясь
перерезал бы ей горло бритвой, если б появилась такая  необходимость.  И
возможно, когда-нибудь он сделает это,  если  выяснит,  что  ее  папашка
сначала растерял все свои удачные мысли, а потом еще вздумал артачиться.
Когда-нибудь, но не сейчас, потому что  таких  сладких  девочек  обижать
нехорошо.
   - Как папа? - Последнее слово Санчес произносил на французский манер.
   - Нервничает. По-моему, у него  какие-то  неприятности.  То,  что  ты
попросил узнать,  я  узнала.  Если  ты  это  имел  в  виду.  А  так  все
нормально...
   Неприятности. Еще бы! У него  очень  серьезные  неприятности.  Причем
насколько серьезные, он еще не подозревает, но мы пока не будем об  этом
говорить.
   - Малышка, - позвал Санчес. - Надеюсь, насчет меня по-прежнему  никто
не знает? Я не имею в виду твоего папа, но, может, подруги...
   - Ты мой  самый  тайный  любовник  на  свете.  И  самый  сладкий.  Не
беспокойся, я у тебя умная девочка.
   Санчес бы с удовольствием не  беспокоился,  тем  более  насчет  своей
сладкой девочки, ведь дети не отвечают за поступки  своих  родителей.  И
она совершенно не  виновата  в  том,  что  ее  папа  все-таки  умудрился
растерять некоторое количество удачных мыслей. Возможно, еще не  все,  и
вот этот вопрос выходил сейчас на повестку  дня.  И  его  умная  сладкая
девочка очень даже сможет прояснить некоторые моменты. Не все мысли  или
все растерял наш папа.
   Теперь Санчес был уверен, что несколько дней назад его  очень  крупно
подставили. Так крупно, как этого не  случалось  никогда  в  жизни.  Он,
Санчес, сделал всю самую ответственную и самую  грязную  работу,  а  ему
даже не захотели сказать спасибо. Он провел все безукоризненно с  самого
начала, вплоть до мощного драматического финала. Это  была  великолепная
трагедия, в стиле Вагнера, и Москва еще не скоро успокоится после черной
свадьбы, черной мессы, исполненной виртуозом  Санчесом,  но...  В  самый
последний момент его захотели столкнуть с уже несущегося поезда.
   Чем был "Континент" до того дня, как человек Санчеса переступил порог
их шикарного офиса? Их чистенького, их респектабельного,  их  стильного,
продвинутого, веселенького (или какого еще?) офиса? Пусть крупной, пусть
влиятельной,  но  одной  из  множества  довольно  тривиальных  компаний.
Неизвестно, сколько бы  он  еще  выдержал  под  натиском  более  жестких
(может, вам больше  нравится  слово  "жестокий"?  Или,  конечно,  нет  -
"прагматичных") конкурентов.
   Чем был Лютый? Да, в последнее время он поднялся сильно. Его альянс с
Щедриным и другими из-под многих бы  выбил  стул.  Сколько  криминальных
баронов прибыло на свадьбу... Только где они сейчас? А?! Где?  А  Санчес
пьет пиво, готовит паэлью и трахает самую сладкую дочку самого  строгого
(хитрец!..) папаши. Чем был Монголец? Монголец хитер, и он умел обходить
людей на шаг вперед. С ним можно было отправиться  в  поездку  на  нашем
необычном поезде... Да только для Санчеса все они были прозрачными.
   Санчес и почтенный папа этой сладкой девочки несколько дней назад все
уладили лучшим образом. Кого-то из них Санчес  мог  превратить  в  номер
один.
   Конечно, он мог потрудиться для любого из них, ибо по большому  счету
он трудился только для самого себя. Причем ему было абсолютно все равно,
кого превращать в номер один, - настоящий  скульптор  может  работать  с
любыми материалами, а то, что делал Санчес, было, бесспорно, искусством.
Причем в его высшем проявлении.
   - Вы поможете нам? - спросили у Санчеса.
   - Я не занимаюсь помощью,  я  делаю  состояния,  -  ответствовал  он,
перефразируя великого Уинстона Черчилля.
   И Санчес все устроил. Именно он, Санчес, а не ее  папа,  мнящий  себя
машинистом. Тоже мне, великие водители кораблей умершей эпохи.
   Именно он, Санчес, и его люди вели все  с  самого  начала.  И  теперь
Москва обливается слезами, пережевывая эту страшную трагедию, но  он  не
испытывает никакого чувства вины по отношению к погибшим.  Там  не  было
ничего личного, просто они оказались не на том поезде. Тот поезд  шел  в
депо, и на его пути оказался гений разрушения, и  это  даже  лучше,  это
лишь ускорило развязку и подняло ее на  уровень  подлинного  драматизма.
Сколько воров в законе, сколько блистательных людей, и в один момент все
п-а-м-с!..
   Санчес и в этот раз все устроил самым лучшим образом, как когда-то  с
"Континентом", когда все эти безмозглые  слепые  сосунки  растерялись  и
начали ныть, а он уже тогда видел все на много шагов вперед. И  оказался
прав. Санчес всегда оказывался прав.
   - Я уже скучаю, милая, - позвал он. - А паэлья стынет.
   - Я иду, мой котик.
   - К тому же мне хотелось накормить свою девочку прямо из рук.
   - Так делают узбеки. Насколько я  могу  судить,  вы  не  чистокровный
узбек, господин Прада.
   - Это верно. - Санчес посмотрел  на  высокие  бокалы  -  вино  так  и
осталось нетронутым. - И знаешь, в чем разница?
   - В чем, мой котик? -  Она  вышла  из  ванной  свежая,  закутанная  в
огромное полотенце; ее чудные белокурые локоны рассыпались по плечам.
   - Узбек так поступает всегда. Испанец  кормит  руками,  только  когда
влюблен.
   - Скажи это еще раз, радость моя...
   - Сперва паэлья. Я что, зря готовил?
   В принципе она совершенно не виновата в том, что ее папа  струхнул  и
начал терять удачные мысли одну за другой. Старый лис всегда  знал,  что
Санчес опасен. Но старый лис был убежден в своем умении все держать  под
контролем. Он пребывал в уверенности, что Санчес - всего-навсего опасный
хищник, на которого всегда  найдутся  укротители,  а  если  надо,  то  и
охотники. Он был уверен, что видит  ситуацию  насквозь,  старый  лис,  и
проглядел Санчеса у себя под носом. А  тот  был  хозяином  ситуации.  Он
всегда  был  хозяином  Ситуации,  и  ирония  истории  со  старым   лисом
заключалась в том, что Санчес  был  хозяином  и  покровителем  лона  его
единственной  дочери.  Весьма  забавное  положение.  Он,  так   сказать,
совмещал приятное с полезным. Но вот недавно  Санчес  что-то  проглядел.
Старый лис труханул. Старый лис великолепно подставил Санчеса, теперь он
это знал наверняка. Он потерял лучших своих людей и,  по  мнению  нашего
папа, должен теперь очень глубоко и надолго залечь.  Упасть  в  глубокую
берлогу. И уже пущены охотники, рыщущие в поисках этой берлоги. А Санчес
здесь, под носом. И  он  вовсе  не  собирается  залечь.  Он  уже  сделал
несколько удачных ходов. Старый лис очень сильно ошибся, когда начал все
это, потому что Санчес не прощает людей, теряющих удачные  мысли.  И  он
ошибся, когда решил, что Санчес теперь - чудом уцелевший  ходячий  труп.
Он ошибся. Потому что, несмотря на разгром,  Санчес  вовсе  не  является
трупом, сбежавшим из морга. Его подставили по-крупному,  как  никогда  в
жизни, но при этом не учли одной мелочи - Санчес всегда  был  одиночкой.
Он был соло. Виртуоз, исполняющий сольные партии. И он будет  продолжать
игру.
   ...Она скинула полотенце, женщина с розовой кожей. Санчес смотрел  на
ее грудь с крупными розовыми сосками, становящимися красными,  когда  он
до боли сжимал их, смотрел  на  плоский  живот  с  мягкой  ямкой  пупка,
смотрел на возбуждающее очарование  сходящихся  линий,  предваряющих  ее
лоно, смотрел на маленькие пальцы ее ног и выгнутые бедра.
   У той шлюхи из "Континента", с которой не так давно Санчес  тоже  все
уладил самым лучшим образом, были другие бедра. Она вообще была  другая.
И с дочерью старого лиса их объединяла только розовая кожа. И перед  тем
как  все  уладить,  Санчес  хотел  ту  шлюху,  он  хотел  ее  разложить,
раздвинуть ее острые колени и, может  быть,  хоть  в  ней  найти  что-то
особенное, что искал и не находил всю жизнь.
   Розовая кожа...
   Омут глаз, за которым должна быть бессмертная душа.  Если  бы  Санчес
отыскал эту душу, он готов был бы падать в  нее,  падать  в  этот  омут,
падать до конца и слиться с этой бессмертной душой... искал живое и ради
этого был готов умереть, но... они все были одинаковые.
   Придуманные джунгли их волос.
   Придуманные ароматы их тел.
   Все одинаковые.
   Их оживлял Санчес, в своей голове. И иногда ему казалось, что,  когда
он уходил, они превращались  в  манекены,  ожидающие  следующих  сеансов
жизни. Им всем нужен был огонь,  иначе  они  замерзали,  им  нужны  были
поцелуи, окрашенные кровью.
   Санчес с любовью посмотрел на дочь старого лиса и  подумал,  что  ему
будет очень жалко его сладкую девочку.  Но  он  подумал,  что  если  это
случится (если, конечно, случится, что не факт),  то,  может  быть,  это
будет финальный акт  их  любви  и,  может,  перед  самым  концом  Санчес
все-таки успеет заглянуть ей в глаза и увидеть там что-то...
   - Иди ко мне, любовь моя. - Голос Санчеса  стал  низким,  словно  его
наполнило прикосновение бархата.  -  Сегодня  нам  не  отведать  горячей
паэльи.
   Он заломил ей руки,  она  выгнулась,  поворачиваясь  к  нему  спиной,
волосы упали вперед, обнажая  две  прелестные  родинки  на  шее.  Санчес
впился губами в трепещущую выемку между родинками...
   Удивительная все же была история с этим тортом. Ведь  тоже  получился
своеобразный шедевр - смерть оказалась запертой  во  что-то  сладкое.  А
сколько трудов - эти тонкие гипсовые формы, которые они поставили взамен
удаленных поверхностей, а потом заново покрыли все взбитыми  сливками  и
кремом. Большая выемка (выемка между двумя родинками) в нижней части под
днищем тележки, куда было упрятано оружие.
   Жених и невеста, тили-тили-тесто...
   Они были красивы - и жених, и невеста. И Санчесу  действительно  было
жаль их. Они должны были умереть вместе или остаться жить вместе.  В  их
глазах Санчес все же что-то видел. Такое всегда бывает в глазах детей  и
влюбленных. Но дети вырастают, а  влюбленность  оказывается  всего  лишь
болезнью, от которой излечиваются.
   Он бы с удовольствием помог этой девочке,  оставшейся  в  реанимации,
встретиться со своим любимым, да не мог. Сейчас у Санчеса  было  слишком
много дел.
   Они должны были жить вместе или умереть вместе. Умереть даже лучше.
   Что бы сталось с Ромео и Джульеттой, если б они остались  жить?  Если
когда-нибудь Санчес встретится с ними, где-то  в  лучшем  из  миров,  он
обязательно, не теряя достоинства, перед ними извинится.
   Эта операция была великолепно подготовлена. Рассчитана до мелочей.
   Все люди находились на своих местах.
   Он прислонил ствол с глушителем к бритому затылку  Шуры-Сулеймана  и,
как всегда, предвосхищая это странное ощущение, спустил курок - это  был
сигнал.
   Прогремел взрыв, и эхо от него еще не успело  улечься,  когда  Санчес
прицельным огнем снял уже трех охранников. Эх, Лютый, Лютый,  где  ж  ты
отыскал себе таких толстозадых и неповоротливых стрелков? А еще в хитрых
играли, кое-кто из охраны был переодет  и  затесался  среди  гостей.  Но
парни Санчеса шквальным автоматическим  огнем  нейтрализовали  выскочек.
Погиб кто-то из гостей, он готов принести свои извинения. Но нечего было
придуриваться, изображать из себя не  пойми  кого!  Пока  остатки  этого
смешного альянса, создаваемого Лютым (ни о ком из людей Санчес не  думал
плохо, тем более он никогда не позволял себе думать плохо о покойниках),
еще летели к земле, парни Санчеса уложили две трети охраны. Они  слишком
замешкались, они слишком привыкли к спокойной и сытой жизни. А вот парни
Санчеса были не из таких.
   Но среди всех этих скучающих и объевшихся людей все же  нашелся  один
стрелок. И Санчес проглядел его. Он  перехитрил  Санчеса.  Он  нарядился
модным плейбоем,  спрятал  глаза  под  дорогими  солнечными  очками,  он
развлекался с молодыми актрисами, как пустоголовый светский тусовщик.
   Он перехитрил Санчеса, сам не зная того. А это уже другой счет.
   Он  опередил  взрыв  на  долю  секунды.  Санчесу  очень  бы  хотелось
посмотреть в его зрячие глаза. Быть может, еще предстоит...
   То, что  он  сделал  потом...  Федор  Крюков,  приведший  в  действие
взрывной механизм бомбы (церемониймейстер - надо же слово такое выбрать!
Чего б они понимали в церемониях, эти люди, забывшие  запах  жизни),  не
был близким другом Санчеса. Но он был из его парней.  И  Санчес  не  раз
рисковал своей шкурой за каждого из них. Это были его парни. И когда они
уже уходили (потому что  им  было  плевать  на  жизнь  Лютого,  с  Лютым
покончено, операция завершена),  Санчес  и  увидел,  что  тот  сделал  с
Федором Крюковым.
   Если б Санчес мог, он бы ему восторженно поаплодировал.  А  потом  бы
его убил. За одного из своих парней. Даже несмотря на то что он оказался
настоящим стрелком и Санчес его очень уважал в то мгновение. Таким,  как
они,  Санчес  и  этот  неизвестный  стрелок,  предстоит  встречаться   в
поединках, на суровых утесах, в легендарных странах  лучших  миров,  где
находят приют настоящие воины. Санчес поднял пистолет с улыбкой и  готов
был уже спустить курок, когда все переменилось...
   Его подставили, как никогда в жизни...
   ОМОН (интересно, почему с ними были  снайперы?)  -  они  уложили  его
парней. Когда уже все было готово к отходу. Они появились  там,  где  их
никто не ждал. Ровно на линии, пересекающей маршрут их отхода. И  начали
вести прицельный огонь не  разобравшись  (или,  напротив,  очень  хорошо
разобравшись). Они появились на маршруте отхода и уложили его парней,  а
Санчес с трудом ушел. Как это могло произойти в такой панике?
   Его пытаются убедить, что это был случайный наряд. Боже мой, что же с
этими людьми такое? Они так до сих пор не поняли, с кем имеют дело?  Его
парни завалили бы с десяток подобных случайных нарядов.
   Это были снайперы, и  они  вели  его  парней.  Они  вытолкали  вперед
дураков омоновцев, которые устроили там бешеную стрельбу-пальбу.
   А сами все сделали холодно и верно.
   Снайперы били по парням Санчеса. А когда Санчес попытался  уйти,  они
начали бить по всем, кто  был  одет  в  белоснежные  курточки-перчаточки
официантов.
   Вот почему газеты потом подняли свое куриное квохтанье.
   А доведенная до полной паники охрана начала бить и по снайперам, и по
омоновцам.
   Вспылили, словом, ребята. Так  вышло.  Они  завалили  гораздо  больше
людей, чем это сделал Санчес. У них  так  всегда  выходит.  Санчес  хоть
знал, во имя чего он это делает. Он  над  этим  долго  работал.  И  этот
маскарад с тортом лишь должен был завершить драму.
   ...А она стонала, эта сладкая девочка с белыми локонами.
   - Любимый, да, да, еще, еще, -  произносили  сейчас  губы  женщины  с
розовой кожей.
   Санчеса подставил ее  папа.  Санчес  уже  почти  убежден  в  этом.  У
белокурой девочки папа - жгучий брюнет... Его удивлял этот факт.  А  она
говорила - ничего удивительного, среди них есть и белокурые, и рыжие...
   Его подставил папа женщины, чьи выгнутые крепкие бедра Санчес  сейчас
сжимает своими смуглыми руками. Чью шелковистую спину  несколько  секунд
назад ласкали его губы и в чье щедрое лоно