развернулись и проехали  по  телу
еще раз.
   Это криминалисты установили, свидетелей-то, как всегда, днем с  огнем
не сыщешь.
   Впрочем, место там для черного дела  самое  подходящее.  Вдоль  одной
стороны улицы - ряд гаражей и аллея, в  темное  время  суток  совершенно
безлюдная. По другую - нечто вроде сквера, а за ним  -  девятиэтажка.  С
нижних этажей дорогу за деревьями не видно, с верхних -  далеко,  толком
не  разглядишь.  Движение  на  улице  вялое,  ездят  в  основном  жители
окрестных домов. Один из них и обнаружил тело. Но  машину,  говорит,  не
видел.
   - Ясно.  Очевидцев,  стало  быть,  нет.  А  куда  Морозова  выходила,
известно?
   - Хороший вопрос, - усмехнулся Халецкий. - В том-то и  дело,  что  не
должна она была никуда выходить. Тебе ведь рекламисты говорили, что Ирен
больна? Все правильно. Грипповала она, причем сильно. Вернулась домой  в
четверг вечером вся разбитая, уговорила сожителя уехать и забрать к себе
ребенка - боялась заразить.
   Сожитель упирался, не хотел оставлять ее одну в таком  состоянии,  но
соседка - они с Морозовой с детства дружили - поклялась,  что  будет  ей
родной матерью.
   Короче, уговорили они бойфренда в два голоса. Всю ночь Ирен пролежала
пластом, температура - за тридцать девять, все, как полагается. Соседка,
Лизавета, ночевала у нее, каждые два часа мерила температуру,  отпаивала
больную чаем, лекарствами. Утром Ирен полегчало, но Лизавета  все  равно
не разрешила ей вставать. Отправила дочь в школу, взяла с собой рукопись
- она редактор в издательстве, работу на  дом  берет  -  и  просидела  у
Морозовой до пяти вечера. В пять Ирен приняла  аспирин  и  сказала,  что
хочет спать. Лизавета ушла к себе. А в двадцать пятьдесят пять  дежурный
зарегистрировал звонок водителя, сообщившего о трупе на проезжей  части.
Предупреждая твой вопрос:  никто  из  соседей  не  видел,  как  Морозова
уходила. Куда, по-твоему, ее, больную, понесло?
   - По-моему, ее выманили из дома под ложным предлогом. Убийца выманил.
   Позвонил, наврал что-то, назначил встречу,  а  сам  сидел  в  машине,
поджидая.
   Засаду устроил. Надо бы выяснить, у кого из рекламщиков и иже с  ними
есть  права  и  машина.  Хотя  машину-то  убийца,  скорее  всего,  чужую
использовал, но чем черт не шутит...
   - Думаешь, все-таки коллеги постарались? - Халецкий  задумчиво  вытер
рот салфеткой и потянулся к стаканчику с кофе. - Выходит, друг твой Коля
верно подметил, что Морозова себя странно вела, ну, когда  они  на  труп
под  лестницей  наткнулись...  Тьфу!  -  Он  выплюнул   кофе   с   такой
стремительностью, словно хлебнул серной кислоты. - Ну и мерзость!
   - Ты что, никогда у "Макдональда" кофе не пил? - удивился Виктор.
   - Бог миловал. Я вообще эти забегаловки не выношу. Разве это  жратва?
- скривился Борис, указуя на пустые пакетики и обертки. - Общепит, он  и
есть общепит, что наш, что заморский.
   - А чего ж тебя сюда понесло? Меня, что  ль,  хотел  порадовать?  Так
спросил бы сначала. Я ведь тоже здешнюю кухню не жалую.
   - Не-е, ты здесь ни при чем. Дело у меня тут было  неподалеку.  Потом
расскажу какое. И пока я его делал, понял, что до любимой своей  кафешки
не дотяну, рухну в голодный обморок. Вот и  выбрал  едальню  поближе.  А
тебя позвал, чтобы потом времени даром не терять на  обмен  информацией.
Словом, совместить хотел приятное с полезным.
   - Интересно, эта, с позволения сказать, пища, по-твоему, приятное или
полезное? - съехидничал Виктор.
   - Ладно, ворчать-то! Поехали, я тебя в компенсацию за моральный ущерб
приличным кофием напою.
   - Спасибо, Боря, но я лучше дома почаевничаю. Досказывай, что у  тебя
из новостей осталось.
   - Сначала ты скажи:  какова,  по-твоему,  вероятность,  что  Морозову
убрал убийца Козловского?
   -  Процентов  девяносто,  я  бы  сказал.  В  эту  версию  все  хорошо
укладывается. В четверг у них в конторе убивают Козловского. Ирен видела
что-то важное, может быть, коллегу, который разговаривал с незнакомцем в
холле, но поначалу не придала эпизоду значения, поскольку  не  знала  об
убийстве. Отсюда и ее странное поведение, замеченное Колей.  Когда  труп
обнаружили, и никто не сознался, что видел покойника, перед  ней  встала
серьезная проблема. С одной стороны, ей не хотелось выдавать коллегу,  к
которому она, скорее всего, хорошо относилась, тем более что внешность у
покойника была нерасполагающая. С другой -  убийство  есть  убийство.  В
общем, Ирен ничего никому  не  сказала,  видно,  решила  все  хорошенько
обдумать.  А   убийца   заметил   ее   колебания.   Если   уж   они   от
празднолюбопытствующего Коли не укрылись, то  от  него,  настороженного,
подозрительного,  и  подавно.  Думаю,  он  сразу  решил  избавиться   от
свидетельницы, но в тот же вечер у него не получилось, а наутро Ирен  не
пришла, заболела... Гм... Что-то здесь не сходится.
   Она ведь запросто могла поделиться своими сомнениями с сожителем  или
с подругой.
   Ты потому и спросил, да?
   - Нет, Витя, не потому. Твое-то недоумение я как раз  могу  рассеять.
После разговора с Лизаветой я немного представляю  себе  характер  Ирен.
Она предпочитала принимать  решения  сама.  Не  любила  взваливать  свои
проблемы на чужие плечи и вообще старалась о них помалкивать. И еще  мне
кажется, что если бы она решила сдать убийцу, то  сначала  поставила  бы
его в известность. Такой уж строгий у нее был  кодекс  чести.  Так  вот,
убийца-то имел возможность узнать ее получше, чем я.
   А потому относительно спокойно мог отпустить ее  в  четверг  и  ждать
благоприятного случая.
   - Тогда что тебя не устраивает в моей версии?
   - М-м... даже не знаю, с чего начать. Ну, во-первых, способ убийства.
Он не просто  другой,  а  принципиально  другой.  Ты  Грофа  читал?  Про
перинатальные матрицы слышал?
   - Ты, давай, не выражайся, - обиделся Виктор. - По-русски говори.
   - По-русски слишком  долго  будет.  В  общем,  могу  дать  ссылку  на
литературу, но лучше поверь мне на слово: если человек выбрал для первой
своей жертвы быструю, бескровную и относительно легкую смерть, то  очень
сомнительно, что вторую он будет размазывать по асфальту.  Ирен  курила.
Что мешало ему предложить и ей отравленную сигаретку, как Козловскому?
   - Откуда мне знать? Может, у него сигареты кончились. Может, она свои
предпочитала. Может, видела, как он Козловского угощал.
   - Ну, как Козловский закуривал, она  не  видела.  А  стало  быть,  не
знала, как именно его к праотцам отправили.
   - Почему ты так думаешь?
   - Фу, Витя, ты меня разочаровал! Цианид действует мгновенно. Затянись
Козловский на глазах  Ирен,  она  бы  узрела  его  агонию,  а  по  твоей
собственной версии, про убийство ей ничего не было известно аж до самого
свидания двух голубков под злополучной лестницей. А что касается  других
твоих возражений - да, я допускаю, что убийце почему-либо не удался трюк
с сигаретой. Но не верю, что он после осечки решился на такой вандализм.
Разве что совсем спятил от страха, но и то сомнительно.
   - Ну ладно, а кроме способа убийства что тебя мучает?
   - Да, в общем, ничего. Просто там такие сочные подозреваемые имеются.
- Халецкий смачно поцеловал кончики пальцев. - Видишь ли, жизнь  Ирен  -
кстати, это имя она себе сама выбрала, мама-то ее Таисьей назвала - была
покруче иного романа. Не в смысле криминала - в смысле драмы. Но в  двух
словах ее не перескажешь, а ты домой торопишься, так  что  на  эту  тему
давай завтра покалякаем.
   Короче, виделся я сегодня с ее дочуркой и бывшей свекровью. Это такие
экземпляры, скажу я тебе! С удовольствием  бы  их  препарировал,  одного
любопытства ради. Ну, и чтобы кайф им малость обломать. Ты бы слышал,  с
каким  злобным  наслаждением  они  поливали  покойную  грязью!  Да  и  с
сожителем Ирен не все ясно.
   Нет, ты не подумай, ладили-то они душа в  душу,  все  соседи  в  один
голос так говорят, не скрывая, между  прочим,  зависти.  И  Лизавете  он
очень симпатичен. А известие о смерти  подруги  едва  в  гроб  парня  не
вогнало, посинел, говорят, весь, еле "скорая"  откачала.  По  слухам,  в
сороковой он лежит, в  кардиологии.  Я  его  пока  не  беспокоил,  пусть
маленько оклемается.
   - А ребенок? Ты говорил, у них маленький ребенок. На кого оставили?
   - За парнишкой пока Лизавета присматривает да няня  приходящая.  Няня
уже год, как у них работает, наняли сразу, как Ирен на работу вышла.
   - Так я не понял, чем тебе сожитель не угодил?
   - Видишь ли, никто не знает, кто он такой и откуда взялся. Ирен два с
половиной года назад приволокла его на себе,  больного.  В  больницу  он
почему-то лечь отказался, а  жил  один,  и  присматривать  за  ним  было
некому. Вот Ирен его и  выхаживала.  А  пока  выходила,  там  порезвился
амурчик, и пациент остался жить у сиделки. Как честный человек,  он  тут
же предложил ей руку и сердце, но Ирен, пуганая ворона, сердце  приняла,
а руку отвергла. Лизавета поначалу относилась к их роману  настороженно,
все опасалась, не нарвалась ли подруга на  проходимца,  и,  ясное  дело,
выпытывала, кто да откуда. Ирен все уходила от  ответа,  а  потом  прямо
сказала: не спрашивай. Прежняя Петенькина жизнь была  страшнее  кошмара,
он пытается ее забыть, и чем меньше народу будет знать  о  его  прошлом,
тем больше у него шансов на успех. Лизавета  еще  немного  понервничала,
потом видит: мужик о подруге заботится, на шее у нее не  сидит,  ребенка
едва не на коленях вымолил (Ирен  думала  прервать  беременность)  и  не
надышится на мальчишку, готов целыми днями с ним тетешкаться. Ну, она  и
успокоилась. А теперь вот гадает, не  настигло  ли  Петра  его  страшное
прошлое. Как тебе такой сюжетец?
   - Романом-фельетоном отдает, - поморщился Виктор.
   - Фу-ты, ну-ты, какие мы образованные! - фыркнул Халецкий.  -  А  еще
требовал, чтобы я  по-русски  изъяснялся!  Значит,  не  привлекают  тебя
страшные  тайны  прошлого,  рационалист  ты  наш   бескрылый?   А   мне,
признаться, этот сюжет куда симпатичнее игр, в которые играют службисты.
И главное, грязи в нем наверняка поменьше будет.
   - А ты уверен, что твои страшные тайные прошлого не сведутся к тем же
службистским играм?
   -  Типун  тебе  на  язык!  Надо  же  все  так  опошлить,   настроение
испортил...
   Кстати, я ведь тебе самого главного так и не сказал - как раз  насчет
игрунов наших. Да, ладно, не дергайся, это недолго. Пошли  к  метро,  по
дороге расскажу.
   На улице шел снег. Белые искорки мелькали в свете  фонарей,  ложились
на тротуар и превращались в серую грязь. Едва сыщики  закрыли  за  собой
дверь,  откуда-то  из  темноты  вынырнула  давешняя  старуха,   привычно
вцепилась Виктору в рукав, но,  узнав  его,  отшатнулась,  выругалась  и
снова растворилась в темноте.
   - Какие, однако, к тебе красотки клеятся! - поддел приятеля Халецкий.
   - Завидуешь? Могу уступить, мне не жалко. Беги, догоняй.
   - Куда мне, инвалиду уголовно-розыскного  фронта,  за  такой  шустрой
барышней  угнаться!  Но  к  делу,  товарищ.  Я  сегодня  смотрел  сводки
происшествий по городу за июль - ну, насчет того взрыва. Поверишь ли: ни
строчки  нет!  Ладно,  думаю,  это  они  могли  как-то   задним   числом
подчистить, значит, надо желтую прессу проверить.
   Не будут же они все тиражи изымать!  И  снова  ни  строчки.  Тогда  я
крепко поскреб в затылке и наскреб такую мысль: сразу после взрыва  ведь
неизвестно было, кого  там  бабахнули,  значит,  на  место  происшествия
должны были вызвать уголовку  или  рубоповцев.  К  нам  вызов  точно  не
поступал, я проверил. Стало  быть,  остается  РУБОП  и  район.  РУБОП  я
напоследок оставил - там пришлось бы кланяться,  и  они  меня  потом  до
конца жизни эксплуатировали бы за эту маленькую любезность.  Пошел  я  в
район. Там говорят: "Да, было дело, вызывали нас в июле на взрыв. Только
сразу же и развернули - "смежники"  первыми  подоспели,  сами,  сказали,
разберемся.
   А если вам подробности нужны, обратитесь к сотруднику  такому-то,  он
тогда дежурил. Только у него сегодня выходной, вы завтра приходите". Ну,
выпросил я у них домашний телефон этого парня и напросился в  гости.  Он
здесь неподалеку  живет,  напротив  метро.  И  знаешь,  что  выяснилось?
Мусин-то не на своей машине подорвался - на чужих  "Жигулях".  Так  чего
же, тогда, спрашивается, "смежники"  на  взрыв  слетелись,  да  еще  так
прытко, что обскакали местных  оперов?  Откуда  они  знали,  что  жертва
взрыва - известный предприниматель, если этого предпринимателя  уже  лет
десять никто, иначе как в иномарках, не видел? Чуешь, чем пахнет, Витек?
***

   -  Неприятностями  для  нас  пахнет,  -  мрачно  отозвался  Витек.  -
Крупными.
   - Это ты точно подметил. Но я тебе еще один сюрприз  преподнесу.  Как
ты думаешь, где  имел  место  пресловутый  взрыв?  Не  догадываешься?  В
двухстах метрах от особнячка наших  с  тобой  дорогих  рекламистов.  Как
полагаешь, этот херр Соловьефф просто забыл  упомянуть  о  такой  мелкой
детальке?

Часть вторая

Глава 9

   Звонок Эдика Вязникова вызвал в душе Надежды столь  сложное  чувство,
что она не сразу сумела его  определить.  Точнее,  даже  не  чувство,  а
мешанину чувств, весьма  острых  и  противоречивых.  Последний  раз  они
виделись пять лет назад на свадьбе Эдика. И с тех  пор  он  ни  разу  не
соизволил не то что объявиться - даже позвонить, справиться о делах  или
хотя бы просто поздравить с праздником или, скажем, днем рождения.
   А ведь когда-то они были  практически  неразлучны,  и  свадьба  самой
Надежды никаких возмущений в  их  отношения  не  внесла.  Ну,  почти  не
внесла. На короткое время в  поведении  Эдика  все  же  появилась  некая
искусственность,  что  при  его  несравненном  комедиантском   даровании
выглядело едва ли не запоздалым признанием  в  любви.  Надя  тогда  даже
испытала нечто  вроде  раскаяния,  даром  что  замужество  отчасти  было
заслоном, сознательно выставленным ею  на  пути  собственной  набирающей
силу влюбленности.
   То, что участь женщины, которой суждено полюбить Эдика,  будет  горше
смерти, она поняла сразу,  едва  они  познакомились.  Поняла  отчетливо,
несмотря на свой  юный  возраст  и  полное  отсутствие  соответствующего
опыта. Мужчины, подобные Вязникову,  созданы,  чтобы  принадлежать  всем
женщинам мира одновременно и ни одной из них в отдельности.  Как  звезды
мирового кинематографа.
   Никто не мог противостоять чарам Эдика. Грузин по материнской  линии,
он был на диво хорош собой,  а  помимо  того,  разносторонне  талантлив,
остроумен, артистичен, обаятелен и галантен. Надежду, правда,  тоже  Бог
не обидел, хотя наградил, конечно, поскромнее -  симпатичной  мордашкой,
легким нравом  быстрым  острым  умом  и  особым  даром  поднимать  людям
настроение.  Впрочем,  происхождение  последнего  сомнительно,  но   это
отдельный разговор. С детских лет Надюшка действовала на окружающих, как
глоток чистой радости, как коктейль  из  солнца  и  молодого  вина,  как
хорошее тонизирующее. При этом она мудро не позволяла никому припадать к
источнику надолго -  во  избежание  похмелья  или  привыкания.  И  люди,
испытавшие на себе силу Надиного дара, не находили в себе сил  вырваться
из сферы ее притяжения, так и вились вокруг, словно шмели  над  цветущей
яблоней.
   Две   такие   неординарные    личности,    сведенные    судьбой    на
романо-германском  отделении  филфака  МГУ,  естественно,  не  могли  не
привлечь внимания друг друга.
   Хотя Эдик в любом случае не обошел бы Надежду вниманием  -  просто  в
силу того, что она была женщиной. При всем засилье и разнообразии  девиц
на филфаке, ни одна из них не могла пожаловаться, что  хоть  однажды  не
стала объектом самого пристального интереса  со  стороны  любвеобильного
Вязникова. Но только Надежде хватило ума построить отношения  с  ним  на
иной, более прочной основе, чем притяжение полов. Правда, одного ума тут
было бы недостаточно. Надежде повезло: у  них  с  Эдиком  нашлась  общая
черта, породнившая их, казалось, навечно.
   Эдик был прирожденным актером. Он играл всегда, в любом  обществе,  в
любой  обстановке.  Экзаменатор,  контролер  в  автобусе,   девушка   на
свидании, приятели у стойки пивного бара, бармен за стойкой -  все  были
для него зрителями и одновременно партнерами по сцене. Но если  с  ролью
зрителей, как правило, справлялись все  -  мало  кто  не  пожирал  Эдика
глазами, когда тот лицедействовал, - то  достойные  партнеры  попадались
исключительно редко.
   Надежда всегда воспринимала жизнь, как игру. Не как пьесу, а как игру
в широком смысле слова -  и  азартную,  и  ролевую,  и  игру-состязание.
Попадая в круг новых знакомых, она моментально угадывала, во  что  здесь
играют, определяла для себя негласные правила, принятые среди них, и тут
же включалась в действие.
   Поэтому, когда Эдик остановил на ней свои черные очи и бросил  первую
реплику, она с лету приняла подачу и мастерски ее отбила.  С  той  самой
минуты между ними установилась прочная взаимная симпатия, и Надежде лишь
оставалось  следить,  чтобы  она  не  выродилась  в  банальную  любовную
интрижку.
   Какое-то время ей удавалось справляться с их  естественным  влечением
друг к другу сравнительно легко, потом  дело  пошло  тяжелее,  потом  ей
пришлось призвать на  помощь  всю  свою  ловкость  и  изворотливость,  и
наконец Надежда вышла замуж.
   Брак этот, откровенно говоря, был наполовину фиктивным,  только  Эдик
этого не знал, и дружба их на миг споткнулась. Но быстро выровняла шаг и
уверенно сохраняла бодрый темп до самой Эдиковой женитьбы. А потом вдруг
легла и умерла.
   Или впала в летаргию.
   И главное, Надежда даже не  знала  причины  разрыва.  Ревность  жены?
Полное счастье и довольство, обретенное Эдиком в браке? Катастрофическая
нехватка времени в связи с новыми семейными обязанностями?  Перерождение
личности?
   Спросить было не у кого.  Эдик  оборвал  связь  со  всеми  их  общими
знакомыми, не звонил и не появлялся, а  гордость  мешала  Надежде  самой
сделать первый шаг.
   И вот теперь - этот звонок. "Надька, ты  очень  мне  нужна.  Можно  я
приеду?"
   Надежду  распирали  одновременно   любопытство,   обида,   злорадство
("Понадобилась-таки  наконец?  То-то   же!"),   нетерпение,   досада   и
беспокойство.
   Досада и беспокойство - потому что Вязников звонил  пьяный.  Впрочем,
он запросто мог и разыгрывать из себя  пьяного,  валять  дурака.  Прежде
Эдик никогда не напивался. Обильные возлияния пагубно воздействовали  на
его дикцию, мимику, жестикуляцию - словом, портили ему  игру,  чего  он,
естественно, не выносил. Мог ли он переродиться до  такой  степени,  что
перестал  ценить  свой  актерский  талант   или   вовсе   отказался   от
лицедейства? Хотя чего не бывает.
   - Что ж, поживем - увидим, - сказала Надя своему отражению в зеркале,
в который раз оправляя платье.

***

   Когда Вязников заявился, сомнений  не  осталось:  он  был  пьян,  как
сапожник.
   Никаким актерским мастерством  не  добиться  этого  сногсшибательного
перегара многодневного запоя, этого мутного взора и красных  прожилок  в
склерах. У Надежды упало сердце. Значит, все-таки перерождение личности.
Ее блистательного Эдика больше нет, он  умер  где-то  на  отрезке  этого
проклятого пятилетия, и никто даже не потрудился ей сообщить.
   - Клерчик, спаси меня! - жалобно промычал незнакомец, протянул руку к
Надиному лицу, покачнулся и повис на Надежде всей тяжестью.
   Услышав нелепое ласковое прозвище - дань цвету ее волос и пристрастию
к пирожным с  кремом,  данное  ей  Вязниковым  в  незапамятные  времена,
Надежда вздрогнула. Может, былого  Эдика  можно  воскресить?  Подставить
плечо, исцелить, вернуть память...
   - Вот что. Быстро раздевайся и становись под контрастный душ. Я  пока
сварю кофе. Разговаривать будем, когда протрезвеешь. Все ясно?
   - П-погоди.  -  Эдик  отстранился,  пошатываясь,  расстегнул  пальто,
достал из внутреннего кармана свернутую в рулон общую тетрадь