ком  случае,  Питеру   удалось
оторваться от нее во время скитаний по Америке, а потом и вовсе удрать в
Россию.
   Но  через  три  года,  когда  он  решил,  что  освободился   от   нее
окончательно, она явилась снова. Обрушилась на него, как лавина,  смяла,
скрутила, и, заглянув ей в лицо, Питер вдруг  понял,  что,  несмотря  на
давнее знакомство, не знает о боли ничего.
   Россия встретила его неласково  -  грязью,  слякотью,  хмурым  небом,
мрачными злыми лицами. Правда, друзья Майка приняли гостя хорошо, но  их
радушие было каким-то натянутым, скованным, лишенным  той  открытости  и
непосредственности,  к  которым  приучили  Питера  обитатели   маленькой
русской колонии в Лос-Анджелесе.
   Хозяева любезно показали гостю Москву,  помогли  ему  найти  и  снять
квартиру, купить российские водительские права и подержанную "Тойоту" и,
снабдив напоследок десятком полезных советов, предоставили Питера самому
себе.
   Не обретя  душевной  близости  с  новыми  знакомыми,  Питер  не  стал
делиться с ними своими планами и, отвечая на вопрос, что привело  его  в
Россию, сослался на желание  воочию  увидеть  страну,  которую  узнал  и
полюбил по рассказам Майка и других обитателей лос-анджелесских  трущоб.
Русские посмотрели на него с жалостью. Старый друг Майка,  Александр,  с
сомнением покачал головой:
   - Михаил слишком давно уехал отсюда, - сказал он. - Теперь это совсем
другая страна. Люди очень  изменились.  Одни  делают  деньги,  снедаемые
алчностью, другие рвутся из жил, чтобы  свести  концы  с  концами.  Одни
бессердечны и высокомерны, других  душит  зависть  и  злоба.  Доброта  и
бескорыстие ушли в прошлое. Боюсь, вам у нас не понравится.
   Через месяц жизни в России Питер начал  разделять  его  опасения.  От
прохожих на улицах веяло безразличием  или  нескрываемой  враждебностью.
Повсюду, даже на школьных дворах и  детских  площадках  царила  матерная
брань. Продавщицы в магазинах хмуро выкладывали  на  прилавок  требуемый
товар, не  удосуживаясь  не  то  что  улыбнуться  -  хотя  бы  удостоить
покупателя взглядом. Даже соседи по дому на любезное приветствие  Питера
отвечали подозрительными, настороженными взглядами.
   Однажды  ему  посчастливилось  познакомиться  в  кафе  с  хорошенькой
дружелюбной девушкой. Питер лихорадочно  соображал,  как  бы  продолжить
знакомство, не отпугнув милое дитя своей  настойчивостью,  когда  "дитя"
фамильярно обхватило его за шею и шепнуло на ухо:
   - Куда едем: к тебе или ко мне? - Увидев сначала недоумение, а  потом
и ужас в глазах клиента, девица рассмеялась:
   - Да не бойся, милый, я не заразная. И беру совсем  недорого:  двести
баксов в час за полный комплект услуг.
   Придя к выводу, что случайные знакомства ничего  хорошего  не  сулят,
Питер решил искать избранницу, устроившись на работу.  После  приезда  в
Москву он несколько раз заглядывал в американское посольство, побывал на
нескольких приемах и даже обзавелся двумя-тремя приятелями. К одному  из
них, Полу Фишеру, он и обратился за советом по  поводу  трудоустройства.
Узнав, что Питер свободно владеет русским, а по  образованию  экономист,
Фишер сосватал его в международное  информагентство.  Питеру  предложили
делать обзоры статей по экономике,  печатаемых  в  русской  периодике  и
сопровождать их собственным резюме.
   Работа его увлекла, к тому же помогла заполнить пустые тягостные дни,
но  мало  способствовала  достижению  главной  цели.  Трудился  Питер  в
основном дома, в агентство выбирался не чаще двух  раз  в  неделю  и  во
время своих коротких визитов так и не приглядел девушку, с которой хотел
бы сойтись поближе. Нет, русских сотрудниц в агентстве хватало,  но  они
мало чем отличались от американок. Внешняя любезность плохо скрывала  их
холодную деловитость и амбициозность.  Как  и  их  американские  сестры,
молодые русские дамы были нацелены на  успешную  карьеру,  и  окружающие
интересовали их лишь в той мере, в какой могли ей способствовать.
   Питер почти совсем разуверился в успехе своего предприятия,  но  пока
не сдавался. Вспоминая Галу и Таню, он говорил себе, что эта  земля  еще
десяток лет назад рождала таких женщин в изобилии, не могла  же  она  за
столь  короткий  срок  полностью  оскудеть.   Нужно   только   запастись
терпением, и удача обязательно ему улыбнется.
   Она улыбнулась ему, и улыбнулась от души, но сперва всласть  над  ним
поиздевалась.
   Однажды Питер,  на  минутку  выскочивший  в  булочную,  столкнулся  с
грузовиком.
   Точнее, грузовик, медленно пятившийся к  служебным  дверям  магазина,
зацепил его и сбил с ног. Но, упав, Питер  ударился  головой  и  потерял
сознание. Пришел в себя,  грязный  и  окровавленный,  в  машине  "скорой
помощи", которая доставила раненого якобы в больницу, а по мнению Питера
- прямиком в чистилище. Не осмотрев и даже не  обмыв  его  окровавленную
голову, не  предложив  ему  переодеться,  санитары  уложили  пациента  в
коридоре на  облезлую  железную  кровать,  прикрытую  ветхим  тюфяком  в
тошнотворных  пятнах  и,  сочтя  свой  самаритянский  долг  исполненным,
капитально о нем забыли.  Питер  пытался  привлечь  внимание  медсестры,
время от времени дефилировавшей по коридору, но она,  даже  не  повернув
головы, гордо проплывала мимо. Посетители, приходившие навестить  других
пациентов, испуганно шарахались, когда их  окликало  странное  существо,
чью  видовую  принадлежность  было  почти  невозможно  определить  из-за
засохшей кровавой корки, стянувшей лицо и руки.  В  конце  концов  Питер
понял, что помощи не дождется, и рискнул встать.
   Добрел до  туалета,  умылся,  кое-как  отчистил  куртку  и  удрал  из
больницы. Впрочем, его никто не пытался остановить.
   Шатаясь от слабости  и  головокружения,  он  наконец  поймал  машину,
водитель которой оглядел потенциального пассажира  с  сомнением,  однако
согласился отвезти беднягу  по  нужному  адресу.  Правда,  запросил  сто
долларов и потребовал плату вперед. Дома  Питер  позвонил  Александру  и
попросил найти частного врача. К счастью, рана оказалась неопасной.
   - Повезло вам, голубчик, - говорил  врач,  накладывая  швы.  -  Ранка
поверхностная, кожа рассечена, но и только. А что крови  много,  так  на
голове любая царапина обильно кровоточит.  Полежите  денька  два-три,  и
будете как новенький.
   Еще не вполне оправившись от пережитого ужаса, Питер подцепил грипп.
   Напуганный  знакомством  с  местной  медициной,  он  решил   лечиться
самостоятельно - аспирином и липовым  чаем.  Поскольку  жил  он  один  и
близких  друзей  не  завел,  ему,  невзирая  на   высокую   температуру,
приходилось самому ходить  за  продуктами  и  лекарствами.  Эти  походы,
естественно, не способствовали выздоровлению.
   Температура со временем сползла до тридцати семи с половиной градусов
по Цельсию, и  застыла,  зато  появился  нехороший,  царапающий  грудную
клетку кашель.
   Видя, что самочувствие не улучшается, Питер смирился с необходимостью
проконсультироваться  у  специалиста.  Он  позвонил  пользовавшему   его
доктору,  и   тот   порекомендовал   ему   коллегу-терапевта.   Терапевт
осведомился, выходит ли Питер из дома, и пригласил его к себе на прием:
   - В поликлинике мы вам сразу и анализы сделаем, и снимочки. Обследуем
по высшему разряду.
   Тот день не задался с самого утра. Выйдя во  двор,  Питер  обнаружил,
что у его "Тойоты" проколото заднее колесо. Сил ставить запаску не было,
и он решил добираться до поликлиники  на  метро.  Когда  он,  совершенно
измученный, доплелся до места, то нарвался на милицейское оцепление.  Из
здания поликлиники торопливо выходили люди. Судя по обрывкам разговоров,
причиной суматохи был анонимный звонок. Звонивший сообщил, что в  здании
заложена бомба.
   Питер смутно помнил, как поплелся обратно  к  метро,  как  по  дороге
понял, что не дойдет и завернул в какой-то кинотеатр. Просидев в забытьи
весь сеанс, он купил билет на второй, который тоже благополучно проспал.
Потом долго  сидел  в  кафе,  откуда  его  изгнала  злобная  официантка,
недовольная клиентом, заказавшим за целый час только два  стакана  сока.
Потом он пытался  поймать  машину,  но,  видимо,  неудачно,  потому  что
следующая сцена, запечатлевшаяся в его памяти, явно происходила в вагоне
метро: он стоит, повиснув на поручне, перед  женщиной,  читающей  книгу.
Женщина поднимает глаза и, поколебавшись, встает.
   - Садитесь, пожалуйста.
   Питер падает на освободившееся место и выключается.
   Так судьба свела его с Ирен.

***

   Впервые за много-много лет Питеру снилась мама. Она касалась его  лба
прохладными губами, поддерживая прохладной ладонью  затылок,  поила  его
каким-то  душистым  питьем,  заботливо  подтыкала  одеяло.  Питер  хотел
попросить, чтобы она с ним поговорила,  но  мама  отступила  в  темноту.
Откуда-то издалека послышалось неразборчивое бормотание, и вскоре другие
руки - сухие, шершавые -  начали  бесцеремонно  ворочать,  мять  Питера,
выстукивать морзянку на его спине, тыкать в ребра холодным металлическим
кружком.
   Провал. Снова голоса. Прикосновение к телу мягкой влажной ткани. Укол
в ягодицу. Быстро надвигающаяся темнота,  совсем  нестрашная,  напротив,
теплая, ласковая, убаюкивающая. Потом темнота потихоньку рассеивается, и
он снова ощущает мамино присутствие.
   Питер  открыл  глаза.  Женщина,  склонившаяся  над  ним,   ничем   не
напоминала маму.
   Разве что цветом глаз - насыщенным темным цветом кофейной карамельки.
   - Кто вы?
   Женщина выпрямилась и засмеялась.
   -  Серьезный  вопрос.  Кто  мы?  Зачем  явились  в  этот   мир?..   -
продекламировала она с выражением - Вы в этом смысле? Меня зовут  Ирина.
Для друзей - Ирен. А если хотите узнать что-то еще, сформулируйте вопрос
поточнее.
   - Я тебя нашел, -  уверенно  сказал  Питер  и  тут  же  погрузился  в
глубокий спокойный сон.
   Его мать звали Айрин.
   Позже, когда Ирен рассказала, как он к  ней  попал,  Питер  поразился
хитроумному  узору,  вытканному  судьбой.  Грузовик,  кошмар  чистилища,
именуемого  больницей,  свирепый  вирус,  разгулявшийся   в   организме,
необходимость  вылазок  в  магазины  невзирая  на  высокую  температуру,
осложнение болезни, проколотая шина, бомба, заложенная или не заложенная
в здание поликлиники, - все,  что  он  принимал  за  козни  злого  рока,
обернулось путеводной нитью, ведущей к Ирен.
   - Сначала я ужасно на тебя  разозлилась,  -  рассказывала  она.  -  В
кои-то веки удалось занять сидячее место, и тут  какой-то  пьяный  мужик
чуть ли не  падает  мне  на  колени.  Но  когда  я  увидела  твое  лицо,
сообразила, что пьянство тут ни  при  чем.  Когда  мы  доехали  до  моей
остановки, я уже была уверена, что ты  без  сознания.  Представила,  как
тебя брезгливо трясут на конечной, а  потом,  махнув  рукой,  бросают  в
вагоне,  и  ты  катаешься  туда-сюда,  пока  какой-нибудь   сердобольный
милиционер не поволочет тебя в вытрезвитель...  В  общем,  пропустила  я
свою остановку. На конечной мне помогли дотащить тебя до скамьи, и я уже
собиралась бежать за врачом, когда ты вдруг  открыл  глаза  и,  как  мне
показалось, пришел в себя. Я объяснила,  что  ты  болен,  сейчас  придет
врач, и тебя, возможно, отвезут в  больницу.  При  слове  "больница"  на
твоем лице отразился такой ужас, что  у  меня  просто  не  хватило  духу
вызвать "неотложку". Я решила позвонить твоим родственникам, с тем чтобы
они приехали и забрали тебя домой, но ты сказал,  что  живешь  один,  ни
родственников, ни друзей у тебя  нет.  Оставался  единственный  выход  -
отвезти тебя к себе. Ох, как мне досталось от Лиски и Ольги Никитичны!
   Лиска - моя подруга, а Ольга Никитична - старая  знакомая,  она  была
нашим участковым терапевтом, но сейчас уже на пенсии. Я сама ее позвала,
попросила тебя осмотреть. Она приехала,  простукала  тебя,  а  сама  все
бурчала себе под нос:
   "Совсем спятила, девка! Притащила в дом  неведомо  кого.  А  если  он
маньяк? А если заразит какой-нибудь гадостью?" Я говорю:  "Вы  же  врач,
Ольга Никитична, вот и скажите мне, может он меня заразить?" А она  мне:
"Я тебе не КВД, сифилис и лепру  не  диагностирую.  Пневмония  у  твоего
бомжа, причем запущенная. Надо  антибиотики  колоть,  витамины.  Короче,
вызывай "скорую", сама не справишься". А я вспомнила  твой  затравленный
взгляд, когда заговорила о больнице, и пожалела тебя.
   Справлюсь, говорю. Я уколы давно научилась  делать,  еще  когда  мама
болела...
   Питер рассказал ей свою  историю  сразу,  как  только  очнулся  после
целительного сна. Рассказал полностью, без купюр, не прибегая к легенде,
которую придумали для  него  друзья  в  далеком  Лос-Анджелесе.  Он  был
уверен, что если Ирен согласится стать его женой, то не ради  денег,  не
ради положения в обществе. Через неделю Питер сделал  ей  предложение  и
убедился в своей правоте. Ирен ему отказала.
   - Ты ошибся, Петенька, - сказала она ласково. -  Я  не  та,  кого  ты
ищешь. Мне ясно дали понять Оттуда, - она кивнула на потолок, но имела в
виду, конечно, более высокие сферы, - что  я  рождена  не  для  семейной
жизни. Однажды я уже попыталась оспорить это  табу,  и  моя  попытка  не
привела ни к чему хорошему. Не буду скрывать, ты мне очень симпатичен. Я
не  знаю  другого  такого  благодарного,  доброго,   нежного   человека.
Наверное, я могла бы тебя полюбить. Но выйти замуж и родить тебе ребенка
- нет. Тебе нужна другая женщина.
   Но Питер твердо знал, что другая ему не нужна. Сам  удивляясь  своему
напору, он в конце концов сломил упрямство Ирен. Она  стала  его  женой,
пусть не де-юре, но де-факто, и родила ему сына. Два  с  половиной  года
они были безмятежны и счастливы.
   Одно только беспокоило Питера:  Ирен  так  и  не  поверила,  что  они
одолели свой злой рок.
   - Неужели, ты не видишь: это не злой,  рок,  это  судьба!  -  убеждал
Питер. - Она с рождения толкала нас друг к другу. Все прошлые  несчастья
были ее указателями.
   Вспомни все эти совпадения!  Даже  решение  сменить  имя  мы  приняли
одновременно. Ты хотела покоя и стала  Ириной,  я  желал  избавиться  от
проклятия О'Нейлов и взял фамилию Кронин - и все в один год, если  не  в
один месяц. Разве это не лучшее доказательство  того,  что  мы  обречены
друг другу? Наши призраки остались в прошлом, my sweet. Мы  победили,  и
теперь все будет хорошо.
   Ирен не возражала, но по  ее  глазам  Питер  видел,  что  она  боится
поверить. И - черт бы побрал все на свете! - она оказалась права.  Питер
хорошо помнил, как встревожился, когда она пришла домой совсем  больная,
как не хотел уезжать от нее,  но  никакие  дурные  предчувствия  его  не
мучили. Он был расстроен, озабочен, жалел,  что  из-за  малыша  вынужден
поддаться на уговоры Ирен и не  сможет  ухаживать  за  ней  сам,  но  не
сомневался: все закончится хорошо. Если Ирен вдруг  станет  хуже,  Лиска
непременно ему позвонит, он приедет и не отойдет от жены,  пока  она  не
поправится. Он отобьет ее у любой болезни, он никуда ее не отпустит, она
не сможет его покинуть.
   Открыв Лиске дверь той ночью и увидев ее лицо, Питер сразу понял, что
они с Ирен проиграли. Проклятие - его ли, ее ли - настигло их  обоих.  И
тут на него обрушилась боль - не старая, привычная, а новая, незнакомая.
Не ограничиваясь полумерами, она разорвала ему грудь и впилась в сердце.
   Очнулся Питер в больнице. Не в коридоре и не на грязном тюфяке,  а  в
отдельной палате, на хрустящей от крахмала простыне. Злая ирония  судьбы
- сейчас он предпочел бы коридор и тюфяк. Тогда он мог  бы  отдаться  во
власть иллюзии, будто колесо его жизни повернулось вспять, что сейчас он
найдет в себе силы встать, добрести до туалета, а потом  бежать,  бежать
из больницы навстречу Ирен.
   Сиделка, заметив, что он пришел в себя, вскрыла  ампулу  и  наполнила
шприц.
   - У вас был микроинфаркт, - сказала она. - Теперь  вам  нужен  полный
покой. - И воткнула иглу ему в вену.
   Трое суток Питера продержали на транквилизаторах. Он  лежал  пластом,
оглушенный,  отупевший.  Но  боль  не  желала  отступать.   Она   прочно
угнездилась в сердце и грызла, царапала, клевала, давила...
   На четвертый день он ушел из больницы. Написал  расписку,  что  берет
ответственность за последствия на себя, и ушел. Единственное, что  могло
вернуть его к жизни, -  это  забота  о  маленьком  Микки-Мишутке.  Питер
должен был сделать все возможное, чтобы хоть сына оградить от  проклятия
О'Нейлов.
   Судьба отвела ему ровно два дня. Во вторник он вернулся из больницы и
забрал ребенка у Лиски, а в четверг Она позвонила в дверь.
   Судьба явилась в облике грабителя в маске. Точнее, в лыжном шлеме.  В
прорези шлема были видны только глаза. Питер не  успел  понять,  где  он
видел их раньше - грабитель  выхватил  из  кармана  пистолет  и  в  упор
выстрелил ему в грудь.
   Питер упал, не  почувствовав  боли.  Через  миг  над  ним  склонилось
ангельское лицо в нимбе сияющих волос. Питер успел прошептать:
   - Сын! Мой сын...
   И тьма сомкнулась.

Глава 12

   Надежда страшно злилась. На себя, а еще больше на Эдика. Казалось бы,
ежу ясно: если ты попал в переплет и пришел к человеку за  помощью,  дай
ему возможность обдумать вываленную тобой информацию, прикинуть,  откуда
угрожает опасность, наметить план спасательной операции. Эдик же  вместо
этого устроил ночь памяти Ирен.
   Сначала  Надежда  молчала,  понимая,  что  ему  нужно   выговориться,
умилостивить дух покойной, заговорить собственную боль, смягчить чувство
вины. Она надеялась, что он скоро иссякнет и заснет.  Думала,  что  горе
быстро отнимает силы, а Эдик к тому же изрядно подточил их за  два  дня,
накачиваясь спиртным. И он действительно несколько  раз  отключался,  но
ненадолго. А включаясь обратно, тут же подхватывал выпавшую из рук  нить
повествования, и снова говорил, начиная ровно с того  самого  места,  на
котором прервался.
   Надежда начала закипать. Пусть эта женщина умерла, но  она  на  целых
пять лет похитила  у  нее  Эдика,  и  выслушивать  от  него  бесконечные
славословия в адрес покойной Надежда не желала.
   -  Не  понимаю,  как  такая  добрая  и  чуткая  душа  могла   травить
несчастного Мыколу, - не выдержала она после очередного Эдикова пассажа.
- Пусть он субъект малосимпатичный, но  обижать  убогого  -  не  слишком
красивое занятие.
   - Неужели ты поверила этому завистливому придурку? Ирен его  обижала!
Да он и работу у нас получил только благодаря  ей!  "Пульсар"  и  раньше
сотрудничал с телестудией, где он  подвизался,  а  когда  Мыколу  оттуда
выставили со скандалом, Ирен предложила Полине взять его в агентство.  С
тем чтобы он,  используя  личные  связи,  договорился  с  изготовителями
роликов напрямую, минуя начальство, которое прикарманивало львиную  долю
гонорара. Себестоимость съемок тут же  резко  упала,  и  "Пульсар"  смог
предложить своим клиентам самые низкие цены на рекламном рынке, при этом
здорово  увеличив  собственный  навар.  Клиент  пошел  косяком,   оборот
агентства утроился, и, между прочим, Мыкола исправно получал  свои  пять
процентов барыша, хотя идея целиком принадлежала Ирен. А пять  процентов
- совсем немалые деньги. Ему бы ноги Ирен целовать,  а  этот  гаденыш  в
благодарность поливал ее грязью! Нас всех  от  него  тошнило,  я  и  еще
несколько мужиков несколько раз порывались начистить ему морду, у  Полин
руки чесались накатать приказ об увольнении... И  знаешь,  кто  за  него
неизменно заступался? Ирен.
   - Почему бы это?
   Эдик полностью проигнорировал Надеждин сарказм.
   - Не знаю. Наверное, по доброте душевной. Она говорила,  что  Мыкола,
при всей своей самобытности, неплохой работник, что он прекрасно ладит с
бывшими коллегами по телестудии и найти замену будет нелегко, и  вообще,
он далеко не худший представитель рода человеческого, а что не любит ее,
Ирен, так ведь и не обязан. Дескать, ничего плохого Мыкола ей не сделал,
а его злобные выпады ее только забавляют.
   - Его злобные выпады? У меня сложилос