друг заявил:
   - Я бы не отказался от чашечки чая.
   Дело было вовсе не в чае, просто  он  не  хотел,  чтобы  девушка  его
оставила.
   Она  разгадала  коварный  замысел,  рассмеялась  и  сменила  тон   на
повелительный:
   - Обойдешься без чая! Спи!
   Дверь за ней захлопнулась. Прямо как маленькая разбойница из "Снежной
королевы", почему-то с  нежностью  подумал  Федор.  Он  уже  не  пытался
разобраться в собственных  чувствах.  Не  приводил  контраргументов,  от
которых стыла в жилах кровь: грабительница, убийца! Он просто  радовался
тому, что находится рядом, не просчитывая, какие будет иметь последствия
эта прихоть. Он  долго  искал  ответ  на  вопрос,  что  в  ней  так  его
присушило. Она, конечно, красива, спору нет, но видал он  и  покрасивей.
Та же Анхелика затмит Алису, поставь их рядом! Особым  обаянием  девушка
не блещет. Кротость, нежность, доброта -  качества,  всегда  подкупавшие
его в девушках, тут полностью отсутствуют.  Зато  дерзости  и  отчаянной
наглости хоть отбавляй! Его в первую очередь поразила ее  артистичность.
Это напоминало влюбленность подростка в гениальную актрису. Ведь не была
идеальной красавицей Марлен Дитрих, по  которой  сходили  с  ума  тысячи
поклонников. Сразу пришла на ум "Лили  Марлен",  сентиментальная  песня:
она вроде никак не вязалась с образом Алисы, но только с ней, с  Алисой,
теперь ассоциировалась. Они тогда  проезжали  мимо  этого  дома  с  этой
комнатой, где он заперт, и она смотрела на окна.
   Привычка? Или кто-то подавал ей знак? Федору это уже было  не  важно.
Музыка  звучала  в  нем  так  проникновенно,   что   глаза   наполнились
сентиментальной влагой.
   "Лили Марлен" - вечная мечта о нежной,  верной  подруге  -  и  Алиса,
которая на самом деле Настя, в одной  комбинации,  босиком,  с  туфлями,
неизменно прижатыми к груди. А в туфлях... Комната, его тюрьма, медленно
поплыла в ритме старой песни. Кожаный диван, будто перенесенный сюда  из
кабинета сталинского чиновника, совершенно не подходил интерьеру  бывшей
детской. Низкий сервант,  книжные  полки  с  коллекцией  автомобилей  за
стеклом (заброшенные, в  пыли,  давно  никем  не  протираемые  машинки),
футбольный мяч с  глубоким  заломом,  как  на  шляпе  щеголя  допотопных
времен, ножка письменного стола, изъеденная древесным жучком, настольная
лампа с осиротевшим цоколем внутри, репродукция Леопардовой  "Мадонны  с
младенцем" на выцветших, грязно-желтых обоях -  все  это  плыло  вокруг,
пока не растворилось в магическом шепоте: "It's  you,  Lili  Marlene"  -
"Это ты, Лили Марлен".
   Федор проснулся глубокой ночью.  Жестокий  голод  сразу  дал  о  себе
знать.
   Он не включил света, потому что понял  еще  днем:  комната  ничем  не
освещается.
   Подошел к окну, отдернул штору, пришлось повозиться с неповоротливыми
шпингалетами, прежде чем ночной опьяняющий воздух  ударил  в  грудь.  Он
высунул голову. Под ним зияла черная пропасть плохо освещенного двора.
   - Тьма сгущается вокруг! - почти стихами сказал Федор.
   В соседнем окне горел свет  и  была  раскрыта  одна  створка.  Оттуда
доносились голоса. Пленник прислушался. Он сразу узнал ее  голос  и  бас
Серафимыча, но был еще кто-то, еще один персонаж этой,  на  его  взгляд,
абсурдной пьесы. Алиса говорила громко, ее  слова  он  хорошо  различал.
Низкие  звуки,  произносимые  состарившейся  гориллой,  не   поддавались
расшифровке. Третий голос, принадлежавший, как он догадался, молоденькой
девушке, оказался довольно пронзительным и  ясным,  хотя  обладательница
его находилась в глубине комнаты.
   - Да как ты понять не  можешь?  Это  невозможно  сделать!  -  кричала
незнакомка. - Со вчерашнего дня дом усиленно охраняется!
   Серафимыч что-то пробубнил в ответ.
   - Это самоубийство! Са-мо-убий-ство! повторила она по  слогам.  -  Ну
скажи ему, Настя!
   - Все действительно так безнадежно? - переспросила Алиса.
   - Ты же сама видела. Его постоянно сопровождает машина! -  настаивала
на своем девушка. - А что было в клубе, когда его потеряли?
   - Да, эти  тараканы  в  смокингах  всполошились  так,  будто  на  них
брызнули дихлофосом, - подтвердила та.
   Серафимыч опять вставил что-то свое нечленораздельное.
   - Еще чего придумал! - как ревнивая жена, воскликнула Алиса. - "Пусть
убивают" - так любой дурак сможет.  А  если  не  убьют?  А  если  ты  их
приведешь сюда?
   - Да ты просто до него не дойдешь! - вставила другая. - Тебя обыщут -
ив наручники!
   Серафимыч, судя по интонации, не сдавался. Федор разобрал только одно
слово, которого не решился бы произнести вслух, тем более в  присутствии
дам.
   - На работе? - аж взвизгнула Алиса. - Ты  совсем  спятил!  Тебе  даже
близко не дадут подойти к его кабинету. Там хуже, чем в банке. За  семью
замками!
   - Настя, надо отложить! - умоляла незнакомка.
   - Ясное дело! - вздохнула Алиса.  -  Тебе  надо  было  проделать  все
самой.
   В первую же ночь, пока не поставили охрану.
   - Мы так не уговаривались, - возразила сообщница. -  Тебе  нужен  был
позарез его труп. Теперь - Сера-фимычу, а я тут при чем?
   -  Что-то  новенькое!  -  хмыкнула  Алиса.  -Ты,  по-моему,   здорово
перепугана?
   Из  непродолжительной,  но  довольно  страстной  речи,  произнесенной
Серафимычем в следующий момент, Федор уловил только одну фразу,  которую
тот повторил несколько раз:  "Это  мое  дело!"  Потом,  судя  по  всему,
старикан демонстративно удалился в свою берлогу, потому  что  незнакомка
сразу отреагировала:
   - В таком  случае,  я  выхожу  из  игры!  Я  не  хочу  иметь  дело  с
сумасшедшими! Он погубит нас обеих!
   - Да ты просто струсила!:
   - бросила ей Алиса. - Или... - Она вдруг запнулась.
   - Договаривай! - потребовала та.
   - Что, приворожил тебя своим конским...?
   - Дура! Сама целый месяц трахалась с Демшиным - ничего!
   - Сука! Кто тебе такое сказал?  Да  попробовал  бы  он  меня  пальцем
тронуть! Мразь!
   Федор понял, что ему пора вмешаться, потому что дело может  кончиться
потасовкой или, еще хуже, перестрелкой.  Он  бросился  к  двери  и  стал
колотить в нее кулаками.
   - О! Проснулся донжуан, мать твою! - первым  отозвался  Серафимыч.  -
Жрать захотел! Я ведь говорил, что жрать захочет!
   - Кто это? - услышал Федор испуганный вопрос незнакомки.
   - Да тут Настя одного голубчика пригрела, - пояснил  старикан.  -  Он
сладко поет, а Настюха, видать, слаба на передок!
   - Заткнись, козел! - подала наконец голос  Алиса.,  -  Как  прикажешь
понимать?
   - Я не требую от тебя понимания!
   - Я ухожу, - предупредила незнакомка. - Считай, что  мы  с  тобой  не
встречались! - Это адресовалось Алисе.
   - Я тебе уйду! завизжала хозяйка квартиры. - Я тебе...  -  Она  вдруг
осеклась.
   - Ни с места! Буду стрелять!
   - Откуда у тебя это? - почти прошептала ошарашенная Алиса,  но  Федор
все разобрал. Они стояли в коридоре, напротив его двери.
   - Не важно откуда, но здесь хватит на вас обоих!
   - Связывайся после этого с бабами! - констатировал Серафимыч.
   Щелкнул дверной замок.
   - Не уходи! - жалобно попросила Алиса. Ответом  ей  была  с  грохотом
хлопнувшая дверь.
   Федор опять дал знать о себе и своем пустом желудке.
   -  Барабанщик,  твою  мать!  -  выругался  старикан  и   презрительно
пробурчал:
   - Сама с ним разбирайся. Я пошел спать.
   Она открыла дверь не  сразу,  еще  долго  стояла  неподвижно  посреди
коридора,  видно,  придавленная  изменой  сообщницы.  А  когда  все-таки
отворила бывшую детскую и ударивший в  глаза  свет  ослепил  Федора,  он
понял, что перед ним Алиса, вернувшаяся не  из  Страны  Чудес  и  не  из
Зазеркалья. Зачем она взяла себе такой псевдоним?
   - Пошли, - приказала тюремщица.
   Она привела его на кухню и молча усадила за стол. Он не пытался с ней
заговорить. Ей было не до него. Налила в  тарелку  окрошку,  пододвинула
банку со сметаной, отрезала большой ломоть хлеба.
   - Спасибо, - пробормотал Федор.
   - Ешь! - осчастливила она, будто он ждал ее команды.
   Сама села напротив, поставив локти на стол  и  сжав  пальцами  виски,
отчего глаза ее еще больше стали кошачьими.
   Он ел спокойно, неторопливо поднося ложку  ко  рту,  не  потому,  что
стеснялся показать свой голод, а потому, что не  хотел  обратно  в  свою
"тюремную камеру".
   Алиса внимательно следила за каждым его движением, словно подозревала
в злом умысле. На самом же  деле  она  снова  и  снова  пыталась  понять
нелогичность,  даже  глупость  собственного  поступка.  В  тот  миг  она
ненавидела Федора и готова была на многое.
   Он почувствовал это.
   - С кем же ты останешься? - тихо спросил Федор. Алиса  вздрогнула  от
неожиданности, закрыла лицо ладонями. Она ничего не понимала.  Ее  пугал
наступающий день. Сообщники  разбрелись  по  трем  разным  дорогам.  Она
осталась фактически одна, да еще этот рыцарь без  страха  и  упрека,  ее
пленник. Нелепый финиш. Дело, начатое вроде бы так  успешно,  гибнет  на
корню. И все из-за капризов этой дуры и дуболомства старикана!
   - Ты могла бы мне довериться...
   - Тоже мне, святой отец! - с ненавистью бросила она.
   - Я не желаю тебе зла...
   - И напрасно!  -  снова  перебила  его  Алиса.  -  Я  могла  бы  тебя
прикончить в гараже, когда ты разглядывал свои дурацкие камушки, оставив
меня мерзнуть на скамейке! Револьвер был спрятан в туфле! Не  знаю,  что
меня тогда остановило.
   Только не жалость! Просто  пришлось  бы  все  переиграть,  а  это  не
входило в мои планы.
   - В  твои  планы  входило  пустить  пулю  в  лоб  директору  магазина
"Игрушки"?
   - Ты и это  разнюхал?  Да,  я  давно  мечтала  вышибить  мозги  этому
мерзавцу и сотням,  тысячам  подобных  ему!  И  на  свой  счет  тоже  не
обольщайся!
   Ее лицо перекосило от ненависти, оно стало уродливым и  страшным,  но
Федор уже владел маленьким секретом -  чудодейственным  кремом,  который
смягчал это лицо.
   - Ты красива даже в гневе, - нежно произнес он.
   Алиса смутилась. Умолкла.
   Он  отодвинул  пустую  тарелку,  поблагодарил  за  окрошку,  попросил
разрешения сходить в туалет. Она только кивнула в знак согласия. Справив
нужду, он застал ее на кухне в той же позе -  девушка  сжимала  пальцами
виски так, будто голова могла расколоться на две половинки.
   Он сел на прежнее место. Алиса, по-видимому, не  торопилась  запереть
его в детской.
   - Ты в ту ночь курила  мои  сигареты,  -  напомнил  Федор.  -  Может,
угостишь теперь своими?
   - Мог бы просто попросить, без воспоминаний. И вообще хватит об этом!
   - отрезала она, взяла с  подоконника  пачку  сигарет  и  зажигалку  и
небрежно бросила их на стол.
   Струи дыма, выпущенные одновременно, скрестились над столом.
   - Понимаешь, - начал Федор, но тут же запнулся и махнул рукой.
   Он хотел объяснить ей обреченность  своего  положения,  что  ему  все
равно вряд ли удастся выжить, даже если она  соблаговолит  даровать  ему
жизнь, но передумал: ей решительно наплевать на его проблемы.  Стоит  ли
распинаться? Он замолчал.
   Они молчали до тех пор, пока не загасили чинарики в  грязной  тарелке
из-под окрошки.
   - Пойдем! - тихо, но вкрадчиво приказала она. В детской было  уже  не
так темно, когда дверь за ним снова заперли. Небо немного просветлело, и
Федор высунулся в окно с непоколебимым намерением встретить рассвет.  Он
старался  не  думать  о  своем  печальном  положении.  Его  тоже   пугал
наступающий день. Каждый день, приближавший встречу  с  Поликарпом,  его
пугал. Если все-таки допустить, что Алиса не пустит ему  пулю  в  лоб  и
старая горилла не придушит его, что  тогда  он  скажет  гробовщику?  Как
посмотрит в глаза  Мишколь-цу?  Эта  девка  по  доброй  воле  не  отдаст
похищенного, и попытки обольстить ее напрасны. Балуев оказался прав, она
мужененавистница: "...вышибить мозги... сотням, тысячам..." Каким злым и
страшным может быть красивое лицо! А он думал, она убивала с добродушной
улыбкой?
   Рассвело  довольно  быстро,  но  это  не  доставило  Федору  никакого
удовольствия - окна выходили на запад. Основная прелесть  заключалась  в
сороке, которая спала на раскачивающихся от ветра проводах. Ее розовое -
как у фламинго! - оперение на боках было не  чем  иным,  как  отражением
восходящего светила.  Федору  почему-то  вздумалось  пробудить  ото  сна
вздорную птицу. Может быть, для того, чтобы та насладилась рассветом?  А
может, просто позавидовав ее свободе?  Он  поднял  с  пола  заброшенный,
спущенный футбольный мяч и запустил им в сороку. Ветер отнес его  совсем
в другую сторону. Сорока не шелохнулась. Федор плюнул  на  нее  и  пошел
спать.
   Вряд ли это можно было назвать сном.  Какая-то  депрессивная  дремота
навалилась на Федора. Он слышал все, что творилось вокруг.  В  распухшей
от мыслей голове помимо его воли  вырабатывались  фантастичные,  нелепые
планы побега. То он  проходил  сквозь  стены,  как  барабашка,  то,  как
Бэтмен, перелетал на крышу соседнего дома.
   Ближе к  полудню  пробудился  Серафимыч.  Он  тяжело  перемещался  по
квартире, невыносимо  скрипя  рассохшимися  паркетинами  и  несмазанными
дверьми.
   Федор с замиранием сердца гадал, есть ли у  старой  гориллы  ключ  от
детской. А впрочем, даже если тот ворвется к нему, Федор не  шелохнется,
прямо как та сорока в лучах рассвета, настолько все ему омерзело.
   Серафимыч сначала громко сморкался в ванной, потом  гремел  на  кухне
кастрюлями и без конца матерился.
   Федор опять хотел есть и от других вынужденных процедур не  отказался
бы, но не мог заставить себя подняться с дивана. А  барабанить  в  дверь
теперь казалось ему последней степенью унижения, и он  не  понимал,  как
опустился до такого ночью.
   В  коридоре  защебетала  Алиса.  Она  о  чем-то  без   особой   охоты
расспрашивала старикана, а потом Федор слышал, как она принимала  душ  и
при этом пела, перекрикивая  шум  воды:  "Ах,  мой  голубой  дельтаплан!
Стрелой пронзает туман..." Ей было не до него, о нем все  забыли,  и  он
скорее радовался тому, что и Серафимыч и Алиса одновременно  подверглись
амнезии. Федор даже решил, что навсегда останется здесь, в этой комнате,
и умрет на этом кожаном диване. И, подумав так,  провалился  в  глубокий
сон, будто умер.
   Его разбудила Алиса. Она стремительно ворвалась в детскую и  с  такой
силой дернула за рубаху, что он тут же оказался на ногах.
   - Что случилось?!
   Она оставила без ответа его испуганный,  истеричный  вопрос,  а  лишь
взяла за руку и потащила к окну.
   - Ты знаешь этого человека? - Она показала на удаляющуюся фигурку.
   - Да.
   - Кто он?
   Федор вернулся на диван, потер ладонями лицо,  краем  глаза  заметил,
что в дверях громоздится Серафимыч.
   - Дайте пожрать! - попросил он.
   - Кто он? - басом повторил старикан.
   - Чего вы хотели, друзья мои? развеселился вдруг пленник.  -  Неужели
думали, что меня  не  станут  искал"?  -  Федора  разобрал  безудержный,
нервный смех.
   Девушка и старик прилипли  к  окнам  в  разных  комнатах,  забыв  его
запереть. Он подумал, что мог бы  воспользоваться  их  растерянностью  и
броситься наутек, но что-то  подсказывало  ему  не  делать  опрометчивых
шагов.
   - Он вернулся в магазин! - прокомментировал со своего наблюдательного
пункта Серафимыч. Они снова собрались в детской.
   - Говорил же я тебе, рано еще с этим соваться, тем более в магазин! -
выговаривал девушке старикан. - Вот и посадили себе на хвост паразита! А
все из-за твоей жадности! Давно бы  уже  обделали  дельце,  если  бы  не
жадность твоя!
   Давно бы.
   - Какая тебе разница, Серафимыч? Ты собрался сегодня в райские кущи?
   Вот и гуляй!
   - За тебя, за дуру, переживаю!
   - Не смеши!
   Федор не вмешивался в их перебранку, но его удивляло, что  для  этого
они избрали "тюремную комнату", будто нарочно сделав пленника свидетелем
своих  грязных  дел.  Сложившаяся  ситуация  лишь   доказывала   крайнюю
растерянность сообщников.
   - Учти, - предупредила старикана Алиса, - если ты, вместо того  чтобы
отправиться в райские кущи,  приведешь  кого-нибудь  сюда,  первая  пуля
будет твоя!
   - Нашла чем пугать! А может, я с друганом  завалюсь?  А?  Или  только
тебе можно друганов приводить? - Он кивнул на молчавшего Федора.
   - Пошел вон отсюда, старый козел! - закричала Алиса. - Это мой дом!
   Кого хочу, того и привожу!
   - Твой дом! - усмехнулся Серафимыч. - Был бы жив твой папаша,  он  бы
показал тебе "кого хочу"!
   На  Алису  в  эту  минуту  было  страшно   смотреть:   верхняя   губа
подергивалась,  глаза  помертвели,  кисти  рук   напряглись   так,   что
напоминали грозные кошачьи лапы с выпущенными когтями.
   - Убирайся к чертовой матери!
   Она бы набросилась на него и выцарапала глаза, если  бы  не  вмешался
Федор. Он схватил ее сзади, сцепив руки железным кольцом.
   - Отпусти меня, мразь!
   Она  билась,  как  рыба  под  ножом  неопытной   кухарки,   и   Федор
поблагодарил Бога, что у девчонки не было каблуков, иначе он бы  остался
инвалидом.
   - Подержи-ка эту сумасшедшую, дружок, пока я не  соберусь  в  дальнюю
дорогу, - подмигнул ему Серафимыч.
   Но Федор,  наоборот,  разжал  кольцо.  Ему  вовсе  не  хотелось  быть
зачисленным в дружки старой  гориллы.  Но  старикану  и  этой  передышки
оказалось достаточно. Алиса же, почувствовав  свободу,  залепила  Федору
громкую пощечину.
   - Че ты лезешь не в свои дела?!
   Она бросилась в другую комнату, а  Серафимыч  внизу  хлопнул  дверцей
своей машины и покатил в "дальнюю дорогу".
   Федор внимательно оглядел двор. Его взгляд тут же наткнулся на  белый
"рено",  стоявший   напротив   подъезда,   в   узком   загончике   возле
трансформаторной будки. Лица шофера он не видел, только руки на руле, но
в том, что несколько минут назад  во  дворе  появился  Балуев,  не  было
никаких сомнений.
   - Отойди от окна!  -  раздалось  за  спиной.  Алиса  сжимала  в  руке
револьвер, и все в ней свидетельствовало о крайней решимости.
   Ни слова не говоря, Федор повиновался приказу. Лег на диван.
   Отвернулся к стене. Алиса заняла его мео-то у окна и через  некоторое
время в сердцах воскликнула:
   - Опять выполз  этот  мудак  в  костюме,  твой  приятель!  Блин!  Он,
кажется, идет сюда! - Девушкой постепенно  овладевала  паника,  а  он-то
считал, что она сделана из железа.
   - Надо ему открыть, - предложил Федор.
   - Еще чего!
   - Он тебе ничего не сделает, - уверял пленник, - ему нужен  я,  а  ты
ему до лампочки!
   - Ах, как ты сладко запел! А камушки ему разве не нужны?
   Аргумент был убийственный. Он совсем забыл про изумруды.
   Когда в дверь позвонили,  она  приказала  Федору  уткнуться  лицом  в
подушку и лежать без звука. Он слышал, как  в  дальней  комнате  залаяла
пуделиха, до этого не подававшая признаков жизни, и чувствовал на  своем
затылке холодное дуло револьвера. Того самого  револьвера,  из  которого
уже были отправлены на тот свет директора двух магазинов. Туда же в  два
счета мог отправиться и Федор.
   Ведь по сравнению с директорами магазинов  он  был  никем  -  простым
экспедитором, мелким бизнесменом, вечным должником сильных мира сего.
   Позвонили еще раз. Пуделиха охрипла. Во время своей неудачной  слежки
Федор обратил внимание, что собака уже в  преклонном  возрасте,  значит,
подобные стрессы не для нее. Рука преступницы не дрожала, но он  слышал,
как в районе его левой лопатки бешено бьется ее пульс.
   Звонки прекратились. Алиса снова прилипла  к  окну,  а  Федор  так  и
остался лежать - лицом в подушку.
   - Эй, - позвала она уже миролюбивым голоском, - иди сюда!
   - Не пойду, - ответил он. - Ты меня достала.
   - Обиделся? - удивилась Алиса, будто в руке держала не  револьвер,  а
детскую погремушку. - Я  ведь  только  ради  предосторожности,  -  стала
оправдываться она.
   Федор вдруг понял, что в душе у девушки сейчас происходит мучительная
борьба. Она осталась совершенно  одна,  и  в  такую  тяжелую  минуту  ей
необходим если не сообщник, то просто человек. Вот почему она не открыла
Балуеву. Или о