ласти.  Но
никогда не понимал, какая ответственность  лежит  на  плечах  сильного.  Ему
неведомо чувство сострадания.
   - Давай не будем вдаваться в подробности, - напомнил ей сын.
   - Да, не будем... Боже, я так боюсь!
   - Не надо, мама! Джейн глубоко вздохнула.
   - И еще кое-что. Здесь был Дакакос. Он говорил с отцом. С нами обоими. Ты
должен ему верить. Такова была воля отца. Он в нем уверен. И я.
   "Справьтесь у своего информатора".
   - Он послал мне телеграмму. Он написал, что будет меня ждать.
   - В Кампо-ди-Фьори, - закончила Джейн.
   - Что он сказал об Эндрю?
   - Что, по его мнению, твоего  брата  необходимо  задержать.  Он  не  стал
уточнять, он говорил только о тебе. Он повторял твое имя.
   - Ты действительно не хочешь, чтобы я вернулся домой?
   - Нет. Здесь тебе нечего делать. Он бы этого не хотел. - Она помолчала. -
Адриан, скажи брату, что отец ничего  не  знал.  Он  умер,  думая,  что  его
близнецы таковы, какими он хотел их видеть.
   - Скажу. Я скоро еще позвоню.
   Они простились.
   Отец умер. "Информатора" больше нет, и  утрата  ужасна.  Адриан  сидел  у
телефонного аппарата, чувствуя, что лоб покрылся потом, хотя в комнате  было
прохладно. Он встал с кровати. Впереди много дел, надо  торопиться,  Дакакос
уже на пути в Кампо-ди-Фьори. Но и убийца из "Корпуса  наблюдения"  тоже.  А
Дакакос этого не знает.
   Он  сел  за  стол  и  начал  писать.  Словно   готовясь   к   завтрашнему
перекрестному допросу в своем бостонском кабинете.
   Но только сейчас речь шла не о завтрашнем дне. А о сегодняшнем вечере.  И
готовиться предстояло не долго.
   Адриан остановил машину на развилке, развернул  карту  и  положил  ее  на
приборный щиток. Развилка была обозначена на карте. Больше никаких дорог нет
до самого Лавено. Отец говорил,  что  слева  должны  быть  большие  каменные
столбы ворот. Въезд в Кампо-ди-Фьори.
   Он снова тронул машину, напряженно вглядываясь во тьму, ожидая, когда  на
фоне сплошной стены деревьев появятся два каменных столба. Мили через четыре
он  их  увидел.  Он  притормозил  у  полуразрушенных  колонн  и  осветил  их
фонариком. За воротами вилась дорога, как и рассказывал отец, которая, резко
повернув, исчезала в лесу.
   Он взял левее и въехал в ворота. Во рту вдруг пересохло, сердце забилось,
каждый его удар  отдавался  в  горле.  Им  овладел  страх  перед  неведомым.
Захотелось поскорее столкнуться с этим неведомым - пока страх не лишил  сил.
Он нажал на газ.
   Нигде не было ни огонька.
   Гигантский белый дом оцепенел: мертвое величие, окруженное мраком. Адриан
припарковал машину на  круглой  площадке  перед  домом,  напротив  мраморных
ступенек, потом заглушил двигатель  и  нехотя  потушил  фары.  Он  вышел  из
машины, вытащил из кармана  дождевика  фонарик  и  направился  к  ступенькам
крыльца.
   Тусклая луна на мгновение осветила мрачный пейзаж и скрылась  за  тучами.
Небо хмурилось, но дождя не обещало: тучи быстро неслись за горизонт. Воздух
был сух, все вокруг объято тишиной.
   Адриан  шагнул  на  ступеньку  и   осветил   фонариком   часы.   Половина
двенадцатого. Дакакос еще не приехал. Брат, видимо, тоже.  Они  бы  услышали
шум автомобиля. И не спали бы в такой  час.  Остается  старик  священник.  А
старый человек наверняка ложится спать рано.
   - Эй, кто-нибудь! -  крикнул  он.  -  Я  Адриан  Фонтин  и  хочу  с  вами
поговорить.
   Тишина.
   Нет. Какое-то движение. Какой-то шорох, как будто кто-то царапается. Едва
слышный скрип. Он направил на звук фонарик. Луч фонарика  выхватил  из  тьмы
крыс - три, четыре, пять, - они перелезали через подоконник раскрытого окна.
   Адриан осветил окно. Стекло оказалось разбито, из рамы  торчали  осколки.
Он медленно подошел к окну, чего-то вдруг испугавшись.
   Под подошвой хрустнули осколки. Адриан остановился и  посветил  фонариком
внутрь.
   У него перехватило  дыхание,  когда  в  луче  света  сверкнули  две  пары
звериных глаз. Крысы метнулись назад, испуганные,  но  свирепые,  и  до  его
слуха донесся леденящий душу глухой топот лапок: твари  скрылись  в  темноте
дома. Раздался грохот. Обезумевшее  от  страха  животное  сшибло  в  комнате
какой-то предмет - то ли стеклянный, то ли фарфоровый.
   Адриан вдохнул  и  содрогнулся.  Его  ноздри  наполнились  тонким,  едким
смрадом гниющего мяса, от которого глаза заслезились  и  к  горлу  подкатила
тошнота. Он задержал дыхание и полез в окно. Левой рукой зажал  нос  и  рот,
спасаясь от отвратительной вони, и осветил фонариком огромный зал.
   То, что он увидел, его потрясло. Два трупа: один,  в  изорванной  сутане,
сидел привязанный к креслу, другой, полуголый, лежал на полу. Одежду на  нем
изодрали маленькие острые зубки, те же зубки вырвали  куски  мяса  с  груди,
боков и живота, спекшуюся кровь разжижали крысиная слюна и моча.
   У Адриана закружилась голова,  и  его  вырвало.  Он  шагнул  влево.  Свет
фонарика выхватил из тьмы дверной проем, он бросился  туда,  спеша  вдохнуть
свежего воздуха.
   Он  оказался  в  кабинете  Савароне  Фонтини-Кристи,  человека,  которого
никогда не видел, но которого ненавидел теперь со всей силой  ненависти,  на
которую был способен. Дед, открывший счет убийствам и ненависти, которые,  в
свою очередь, привели к новым убийствам и новой ненависти.
   Из-за чего? Зачем?
   - Будь ты проклят! - закричал он, схватил стул с высокой спинки и  разбил
его об пол. И, вдруг  замолчав  и  мгновенно  осознав,  что  делать,  Адриан
направил луч фонарика  на  стену  позади  письменного  стола.  Он  вспомнил:
"...справа, под картиной, изображающей мадонну..."
   Рама была на месте, а стекло выбито.
   Картина исчезла.
   Трепеща, он рухнул на колени. Слезы наполнили его глаза, и  он  безутешно
зарыдал.
   - О Боже! - прошептал он, испытывая невыносимую боль. - О, брат мой!

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава 29

   Эндрю остановил "лендровер"  на  обочине  альпийского  шоссе  и  налил  в
пластиковый стаканчик дымящийся кофе из термоса. Он прокатился  с  ветерком:
судя по карте, до городка Шамполюк оставалось каких-нибудь десять миль. Было
утро: солнце поднималось из-за окружающих шоссе горных вершин. Надо  немного
передохнуть,  а  потом  он  поедет  в  Шамполюк  и  приобретет   необходимое
снаряжение.
   Адриан отстал безнадежно. Теперь можно немного сбавить обороты и спокойно
обдумать дальнейшие действия. К тому же брата ждали обстоятельства,  которые
окончательно выбьют его из колеи.  Адриан  обнаружит  в  Кампо-ди-Фьори  два
трупа и запаникует, растеряется. Брат не привык встречаться с насильственной
смертью: это слишком далеко выходит за рамки привычной ему жизни.  Солдат  -
дело другое. Физическая схватка - тем более кровопролитие -  лишь  обостряет
его чувства, наполняет восхитительным ощущением восторга. Энергия  клокотала
в нем, он был уверен в своих силах и расчетливо и  трезво  обдумывал  каждый
шаг.
   Ларец, можно считать, уже у него в руках.  Теперь  надо  сосредоточиться.
Изучить  каждое  слово,  каждый  намек.  Он  достал   ксерокопию   отцовских
воспоминаний и стал читать.
   "...В городке Шамполюк жила семья Гольдони. Судя по  последним  переписям
жителей, они не покидали  Церматта.  Нынешний  глава  семейства  -  Альфредо
Гольдони. Он живет в доме своего отца -  там  же  обитал  и  его  дед  -  на
небольшом участке земли у подножия гор на западной окраине  городка.  Многие
десятилетия Гольдони были самыми опытными проводниками  в  Альпах.  Савароне
часто нанимал их, к тому же они были его "северными  друзьями"  -  так  отец
называл людей, живущих на земле, отличая их от городских  торговцев.  Первым
он доверял гораздо больше,  чем  вторым.  Очень  вероятно,  что  он  оставил
какую-то информацию отцу Альфредо  Гольдони.  На  случай  своей  смерти  тот
должен был позаботиться, чтобы эта информация перешла к его старшему ребенку
- сыну или дочери, - как того  требуют  итало-швейцарские  обычаи.  Поэтому,
если окажется, что Альфредо не старший ребенок, ищите сестру.
   К северу,  глубже  в  горы,  -  между  вырубками  вдоль  железнодорожного
полотна, которые называются "Krahen Ausblick" и  "Greier  Gipfel",  если  не
ошибаюсь, - находится  небольшой  пансионат,  хозяин  которого  -  из  семьи
Капомонти. Судя по церматтской адресной  книге  (я  не  стал  интересоваться
непосредственно в Шамполюке, чтобы не вызвать  подозрений),  этот  пансионат
также еще функционирует. Насколько могу  судить,  они  даже  расширили  свое
дело.  В  настоящее  время  им  управляет  Нейтэн   Лефрак,   который   стал
наследником, женившись на представительнице рода Капомонти.  Я  помню  этого
человека. Конечно, в то время это был не взрослый мужчина, поскольку  он  на
год-два младше меня.  Он  сын  купца,  торговавшего  с  Капомонти.  Мы  были
друзьями. Я точно помню, что в семье Капомонти его люби-ли и надеялись,  что
он женится на одной из дочерей Капомонти. Видимо, так и произошло.
   В детстве и в юности, отправляясь в Шамполюк, мы всегда останавливались в
пансионате Капомонти "Локандо". Я очень хорошо  помню  теплый  прием,  смех,
пылающие камины и уют. Это была простая семья - в высшей степени открытые  и
искренние люди. Савароне они очень нравились.  Если  бы  он  решил  доверить
кому-то тайну в Шамполюке, то лишь старику Капомонти - он  был  надежен  как
скала".
   Эндрю отложил листки и взял карту. Он снова проследил  линию  Церматтской
железнодорожной ветки и снова забеспокоился. Из всех вырубок, которые назвал
отец, осталось только четыре, но в названиях ни одной из них  не  упоминался
ястреб.
   Картина, висевшая в кабинете в Кампо-ди-Фьори, оказалась не совсем такой,
какой ее запомнил отец. Там не было птиц, выпорхнувших из кустов.  Там  были
охотники на поросшем высокой травой лугу, их взгляды и ружья были устремлены
вперед, а высоко в  небе  лениво  парили  ястребы:  иронический  комментарий
художника к неудачной охоте.
   Отец говорил, что вырубки назывались "Пик  Орла",  "Воронья  сторожка"  и
"Гнездо  кондора".  Должна  быть  еще  одна  вырубка,  в  названии   которой
фигурирует "ястреб". Но если она когда-то и существовала, то теперь исчезла.
Прошло полвека,  и  несколько  заброшенных  вырубок  вдоль  железнодорожного
полотна в Альпах, конечно же, давно уже никого не интересуют. Кто,  в  самом
деле, может вспомнить,  где  на  такой-то  улице  тридцать  лет  назад  была
остановка трамвая, если и рельсы  давно  уже  заасфальтированы!  Он  отложил
карту и снова  взялся  за  ксерокопию.  Ключ  скрыт  где-то  здесь,  в  этом
тексте...
   "...Мы остановились в центре городка, чтобы то ли пообедать, то ли попить
чаю - забыл. Савароне вышел из кафе и отправился на почту проверить, нет  ли
для него телеграммы, - это я точно помню. Он вернулся очень расстроенный,  и
я даже испугался, что наше путешествие в горы не состоится. Однако, пока  мы
сидели в кафе, посыльный принес отцу какое-то сообщение, которое его  весьма
обрадовало. Больше о возвращении в Кампо-ди-Фьори он уже не говорил. Ужасный
для семнадцатилетнего мальчишки миг разочарования счастливо миновал. Из кафе
мы зашли в магазинчик. У его хозяина  было  немецкое  по  звучанию  имя,  не
итальянское и не французское. Мой отец обыкновенно покупал у него провизию и
снаряжение, потому что жалел его. Хозяин был еврей, а для Савароне,  который
резко осуждал погромы в царской России и лично  был  знаком  с  Ротшильдами,
доброе отношение к представителям гонимой нации было естественным. Я  смутно
припоминаю малоприятный эпизод в магазине в тот день. Я уже и не помню,  что
именно произошло,  но  что-то  серьезное,  что  вызвало  у  отца  тихий,  но
решительный гнев. Гнев и печаль, если мне не  изменяет  память.  Мне  сейчас
мерещится, что тогда он  утаил  от  семнадцатилетнего  мальчика  подробности
происшествия, но после стольких лет, возможно, это мне только мерещится.
   Мы покинули магазин и отправились  к  дому  Гольдони  в  конной  повозке.
Помню, как я рассматривал свой новенький рюкзак  с  канатами,  альпенштоком,
лопаткой и крюками. Я ужасно гордился этим снаряжением, потому  что  в  моих
глазах оно символизировало мое превращение в мужчину. Опять-таки мне  смутно
кажется, что,  пока  мы  находились  у  Гольдони,  в  доме  стояла  какая-то
печальная атмосфера. Не могу сказать, почему даже  после  стольких  лет  это
ощущение не покидает меня, но я соотношу его с тем фактом, что мне никак  не
удавалось привлечь внимание мужчин в доме Гольдони к моему рюкзаку. И  отец,
и дядья, я конечно же взрослые сыновья, похоже, были заняты  чем-то  другим.
Было условлено, что один, из сыновей Гольдони на следующее утро поведет  нас
в горы. Мы пробыли у них еще несколько часов,  а  потом  продолжили  путь  в
повозке до "Локандо" Капомонти. Помню, что, когда мы отправились в путь, уже
стемнело, а поскольку  дело  было  летом,  то,  значит,  было  уже  половина
восьмого или восемь".
   Итак, таковы факты, думал Эндрю. Мужчина с  сыном  приезжают  в  городок,
обедают, покупают кое-что в лавке у еврея, которого недолюбливают в  округе,
потом  нанимают  проводников,  а  избалованный  подросток  обижен  тем,  что
взрослые  не  уделили  должного  внимания  его   новенькому   альпинистскому
снаряжению. Вся информация сводится к одному имени - Гольдони.
   Эндрю допил кофе и  навинтил  пластиковый  стаканчик  на  термос.  Солнце
светило  вовсю.  Пора  двигаться.  Он  сгорал  от  нетерпения.  Многие  годы
тренировок и участия  в  боевых  операциях  подготовили  его  к  предстоящим
нескольким дням поисков. Где-то глубоко  в  горах  зарыт  ларец,  и  он  его
непременно найдет!
   "Корпус наблюдения" будет отомщен сполна. Майор повернул ключ  зажигания,
мотор взревел. Надо купить  одежду,  снаряжение  и  оружие.  И  увидеться  с
мужчиной по фамилии Гольдони. Или с женщиной по фамилии Гольдони.  Скоро  он
это узнает.
   Адриан сидел за рулем припаркованного  к  обочине  автомобиля  и  вытирал
платком рот. Он не мог избавиться от запаха и привкуса блевотины, как не мог
отогнать видения двух истерзанных человеческих тел, обнаруженных им в темном
доме. Как не мог забыть смрад смерти.
   По. лицу его градом катился пот. Такого нервного напряжения он никогда  в
жизни не испытывал, никогда еще не ощущал такого смертельного страха.
   Его снова затошнило. Он подавил тошноту, несколько раз  глубоко  вдохнув.
Надо обрести спокойствие и хладнокровие, надо действовать. Нельзя просто вот
так сидеть в машине. Надо перебороть шок и обрести ясность мысли.  Все,  что
ему остается, - это способность трезво мыслить.
   Безотчетным движением он вытащил из  кармана  листки  с  ксерокопированым
текстом отцовских воспоминаний и. включил фонарик. Слова всегда выручали его
- он умеет анализировать слова, оттенки их значений, тонкие  нюансы  смысла,
простоту и сложность.
   Адриан разложил странички  и  стал  неторопливо  их  перечитывать.  Итак,
мальчик с отцом приехали  в  город  Шамполюк.  Мальчик  сразу  почувствовал:
что-то неладно, возможно, даже не  просто  неладно,  "...он  вернулся  очень
расстроенный...  Я  даже  испугался,  что  наше   путешествие..."   Магазин,
принадлежащий еврею, гнев отца. "Я уже и не помню, что именно произошло,  но
что-то серьезное, оно вызвало у отца... гнев". И  печаль.  "Гнев  и  печаль,
если мне не изменяет память". Потом  их  сменило  неясное  чувство  обиды  и
растерянности: подростку не уделяли должного внимания те,  чье  внимание  он
пытался завоевать. "И отец, и дядья, и  конечно  же  взрослые  сыновья  были
заняты чем-то другим". Их внимание отвлекло иное  -  то,  что  вызвало  гнев
отца?  Печаль?  А  неотчетливые  воспоминания,  в  свою  очередь,  сменялись
рассказом о царившей в доме доброй атмосфере  и  о  пансионате  на  северной
окраине городка, о "теплом приеме". Но за  мирной  интерлюдией  очень  скоро
следовала смутная печаль и тревога: "Про  пансионат  Капомонти  я  мало  что
помню, разве только теплый прием, как много раз прежде. Но одно  осталось  в
памяти: впервые за все время  путешествий  в  горы  у  меня  была  отдельная
комната, которую я занимал без младшего брата. Это было  очень  существенным
шагом вперед - я наконец-то почувствовал себя по-настоящему взрослым.  Потом
был ужин, за которым отец и старик Капомонти изрядно выпили.  Я  помню  это,
потому что отправился спать, думая о предстоящем походе в горы, долго слышал
их громкие, возбужденные голоса, доносившиеся снизу, и  думал,  как  они  не
боятся разбудить постояльцев. В то время это  был  крошечный  пансионат,  и,
кроме нас, в доме было еще, наверное, три или четыре человека. Странно,  что
это меня тогда заботило, но я никогда не видел отца пьяным.  Я  до  сих  пор
толком не знаю, был ли он тогда пьян, но  шумел  вовсю.  Ведь  для  молодого
паренька, который в день своего семнадцатилетия ожидал драгоценного подарка,
мечты всей  его  жизни  -  восхождения  на  настоящую  гору  в  окрестностях
Шамполюка, - даже мысль о том, что наутро отец встанет  ослабевшим  и  злым,
была нестерпима.
   Однако ничего подобного не произошли. Утром приехал проводник Гольдони  с
провизией, позавтракал с нами, и мы тронулись в путь.
   Сын Капомонти - а может быть, это был молодой Лефрак - немного подвез нас
троих в повозке. Мы распрощались с ним и договорились, что  он  будет  ждать
нас на том же месте вечером следующего дня. Два дня в  горах  и  ночевка  со
взрослыми! Меня переполняла радость, потому что  я  знал,  что  мы  разобьем
лагерь в горах выше, чем обычно поднимались с младшими братьями".
   Адриан  положил  листки  на  сиденье.  В  последних  абзацах  описывались
запомнившиеся отцу горы, тропы и виды. Путешествие в горы началось.
   Необходимая информация, очень возможно, заключена именно в этих сбивчивых
описаниях.  Надо  выявить  отдельные  вехи  их  путешествия  -  тогда  можно
восстановить весь маршрут. Но какие вехи? Какой маршрут?
   О Боже! Картина на стене! Ведь картина у Эндрю!
   Адриан  подавил  внезапную  тревогу.  Картина,  унесенная   из   кабинета
Савароне, может существенно сузить площадь поисков, но  что  дальше?  Прошло
пятьдесят  лет.  Полвека   снегопадов,   обледенении,   весенних   паводков,
естественных природных процессов в почве...
   Картина на  стене,  может  быть,  и  представляет  собой  важный  ключ  к
разгадке, возможно, самый главный. Но Адриан чувствовал, что есть  и  другие
ключи, не менее существенные, чем эта картина. Они таятся в словах отцовских
воспоминаний. Воспоминаний, которые не померкли за пятьдесят лет  насыщенной
событиями жизни.
   Пятьдесят лет назад там что-то случилось, и  это  не  имело  отношения  к
путешествию отца с сыном в горы.
   Он снова обрел способность мыслить. Потрясение и ужас еще владели им,  но
впереди уже вновь забрезжил свет разума.
   "...Имейте  в  виду,  содержимое  этого  ларца  представляет  смертельную
опасность для всего цивилизованного мира..."
   Надо добраться до тайника, найти ларец.  Остановить  убийцу  из  "Корпуса
наблюдения".

Глава 30

   Эндрю припарковал "лендровер" у забора, огораживающего поле. Дом Гольдони
находился в двухстах ярдах ниже по дороге, поле  было  частью  их  земельных
угодий. Вдалеке трактор пахал землю, и сидящий  в  нем  человек  то  и  дело
оборачивался назад, глядя на результаты своего труда. Больше вокруг не  было
ни домов, ни людей. Эндрю решил переговорить с трактористом.
   Было начало шестого. Он провел этот день, объезжая окрестности Шамполюка,
закупая одежду, провизию и снаряжение, в том  числе  и  отличный  альпийский
рюкзак. Там сейчас лежало все, что требуется для покорения горных вершин.  И
еще то, что не требуется. "Магнум" калибра  0,  357.  Все  это  он  купил  в
большом магазине, выросшем на месте  маленького,  который  упоминал  отец  в
своих записках. Владельца звали Ляйнкраус; к косяку двери  была  прикреплена
мезуза. Продавец горделиво сообщил ему, что Ляйнкраусы с 1913  года  продают
лучшее в итальянских Альпах снаряжение.  В  настояще