компьютер. Все, что ему теперь  требовалось,  -  это  коды  доступа,
чтобы войти в файлы 301, не вставая из-за  своего  стола.  Больше  не  нужны
будут пластиковые мешки, набитые документами. Больше от него не  потребуется
брать самые секретные файлы и расписываться за них.
   Первой щелью, в которую Малгрю удалось  засунуть  своего  приятеля,  была
должность европейского шефа группы советского отдела по  внешним  операциям.
Но отдел внешних операций ведал только  теми  советскими  агентами,  которые
находились за пределами СССР или советского блока. В число этих  агентов  не
входили "Лайсандер",  спартанский  воин,  руководящий  в  Восточном  Берлине
управлением "К" в составе КГБ; "Орион", охотник, из Министерства  обороны  в
Москве; "Делфи", оракул, в самых  верхах  Министерства  иностранных  дел,  и
четвертый, тот, кто хотел улететь за океан  и  под  кодовым  именем  "Пегас"
сидел в  закрытом  научном  центре  между  Москвой  и  Уралом.  Когда  Эймс,
пользуясь своим  положением,  торопливо  проверял  Джейсона  Монка,  который
теперь был выше рангом - Джи-эс-15, в то время как Эймс застрял наДжи-эс-14,
он ничего не обнаружил. Но отсутствие информации по Монку в  отделе  внешних
операций говорило только об одном:  агенты  Монка  находились  внутри  СССР.
Скаттлбат и Малгрю рассказали ему остальное.
   В управлении говорили, что Джейсон Монк - самый лучший, последняя надежда
отдела, разгромленного предыдущим предательством Эймса. Говорили также,  что
он одиночка, индивидуалист, работающий по-своему, рискующий по-своему, и его
давно бы выжили, если бы не одно обстоятельство: он добивался результатов  в
организации, которая неуклонно становилась все меньше и меньше.
   Как любого бумажного карьериста, Малгрю  возмущал  Монк.  Возмущал  своей
независимостью, отказом заполнять формы в трех экземплярах, а  больше  всего
своим  явным  иммунитетом   на   жалобы   людей,   подобных   Малгрю.   Эймс
воспользовался его возмущением.  Из  них  двоих  у  Эймса  голова  оказалась
крепче. Под винными парами он сохранял способность соображать,  в  то  время
как Малгрю становился хвастливым и распускал язык.
   Как-то поздно вечером в сентябре 1989 года, когда разговор снова коснулся
Монка, Малгрю выболтал, что слышал  об  агенте  Монка,  который  был  важной
"шишкой". Говорили, что Монк завербовал его пару лет назад в Аргентине.
   Он не узнал ни имени, ни кодовой  клички.  Но  КГБ  сможет  выяснить  все
остальное. "Шишка" указывала на человека в ранге второго секретаря или выше.
"Пару лет" определили в период от полутора лет до трех. Проверка  назначений
Министерства иностранных дел СССР в посольство в Буэнос-Айресе  дала  список
из восемнадцати человек. Подсказка Эймса, что этот человек больше за границу
не назначался, сократила список до двенадцати.
   В отличие от ЦРУ контрразведка  КГБ  не  отличалась  щепетильностью.  Она
начала приглядываться  к  неожиданному  появлению  денег,  повышению  уровня
жизни, даже покупке маленькой квартирки...

***

   День был прекрасный, этот первый день сентября,  с  Ла-Манша  дул  легкий
ветерок, и ничто  не  разделяло  утесы  и  далекий  берег  Нормандии,  кроме
подгоняемых ветром барашков волн.
   Сэр  Найджел  шагал  по  тропе,  проложенной  между  утесов  от   вершины
Дэрлстон-Хед до Сент-Элбан-Хед, и упивался  пахнувшим  солью  воздухом.  Это
была его любимая прогулка в течение многих лет. и она  действовала  на  него
после прокуренных залов заседаний или ночной работы с секретными документами
как тонизирующее средство. Он считал, что  она  проясняет  голову,  помогает
сосредоточиться, отогнать все ненужное и  умышленно  ложное,  выявить  самую
сущность проблемы.
   Он провел ночь над двумя документами, которые ему дал Генри Кумс,  и  был
потрясен тем, что прочитал. Детективная работа, проделанная после того,  как
бродяга бросил что-то в машину Селии Стоун, заслужила его одобрение.  Именно
так он бы проделал ее сам.
   Он  плохо  помнил  Джока  Макдоналда,  молодого  стажера,   бегавшего   с
поручениями  по  Сенчури-Хаус.  Очевидно,  он  много   поработал.   И   Куме
поддерживал заключение: "Черный манифест" - не фальшивка, не шутка.
   Его мысли обратились  к  самому  манифесту.  Если  этот  русский  демагог
действительно собирается выполнять свою программу, случится  нечто  ужасное,
подобное тому, о чем он помнил с юности.
   В 1943 году, когда ему исполнилось восемнадцать лет, его наконец взяли  в
британскую армию и отправили в Италию. Раненного в большом  наступлении  при
Монте-Касино, его поместили в госпиталь в  Англии,  а  после  выздоровления,
несмотря на просьбы вернуться  в  действующую  армию,  направили  в  военную
разведку.
   Лейтенантом, которому только что исполнилосьдвадцать, он вместе с Восьмой
армией перешел Рейн и увидел то, чего никому лучше  бы  не  видеть  никогда.
Потрясенный пехотный майор попросил Ирвина прийти и посмотреть, что на своем
пути обнаружили его солдаты. То, что он  увидел  в  концентрационном  лагере
Берген-Белзен, было кошмаром, который преследовал не только его, но и  людей
постарше всю жизнь.
   Ирвин повернул обратно в глубь острова у Сент-Элбан-Хед, следуя по тропе,
ведущей  к  деревне   Эктон,   где,   еще   раз   повернув,   направился   в
Лэнггон-Мэтреверс. Что делать? И есть ли надежда на успех?  Сжечь  документы
сейчас же и забыть о них? Соблазн, большой соблазн. Или взять их  в  Америку
и, вероятно, стать предметом насмешек патриархов, с которыми  он  собирается
провести неделю? Немыслимо!
   Он открыл калитку сада и прошел через небольшой  участок,  который  Пенни
отвела под фруктовый сад, а летом еще  и  выращивала  там  овощи.  В  костре
дымились срезанные ветки, но внутри еще ярко  краснели  угольки.  Так  легко
положить сюда документы, и они сразу же вспыхнут.
   Генри Кумс, он знал, никогда не заведет разговора  об  этом,  никогда  не
спросит, что он сделал, не будет добиваться отчета, что из этого получилось.
Никто никогда не узнает, откуда появились эти документы, потому что ни  один
из них не проговорится. Это входит в кодекс. Из  окна  кухни  его  окликнула
жена.
   - Вот ты где! Чай в гостиной. Я  ходила  в  деревню  и  принесла  сдобные
булочки с джемом.
   - Прекрасно, люблю булочки.
   - Да, пора мне это запомнить.
   Пенелопа Ирвин, которая была на пять лет  моложе  своего  мужа,  когда-то
славилась необычайной красотой, и за ней ухаживали несколько богатых мужчин.
По причинам, известным только ей, Пенелопа выбрала молодого офицера разведки
без средств, который читал ей стихи и скрывал под  своим  застенчивым  видом
ум, сравнимый только с компьютером.
   У них был сын - единственный ребенок, который погиб на Фолклендах в  1982
году. Они старались не думать об утрате слишком часто, разве  только  в  его
день рождения и в день смерти.
   Все тридцать лет его службы в Сикрет  сервис  она  терпеливо  ждала  его,
когда он работал с агентами, находящимися в СССР, или на  холодном  ветру  в
тени Берлинской  стены  с  каким-нибудь  смелым,  но  напуганным  человеком,
который пробирался  через  контрольно-пропускной  пункт  к  огням  Западного
Берлина. Когда он возвращался домой,  его  всегда  ожидал  горящий  камин  и
булочки. Ирвин все еще считал, что и в семьдесят лет жена красива,  и  очень
любил ее.
   Он сидел, жуя булочку, и смотрел на огонь.
   - Ты опять уезжаешь, - тихо сказала она.
   - Думаю, я должен.
   - Надолго?
   - О, несколько дней  в  Лондоне,  чтобы  подготовиться,  затем  неделя  в
Америке. А потом я не знаю. Вероятно, больше не поеду.
   - Хорошо, со мной все будет в порядке. В саду  много  работы.  Ты  будешь
звонить, когда сможешь?
   - Конечно. - Затем он произнес:
   - Этого не должно случиться снова, ты знаешь.
   - Конечно, не должно. А теперь допивай свой чай.

Лэнгли, март 1990 года

   Первый тревожный сигнал пришел из отделения ЦРУ в Москве.  Агент  "Делфи"
отключился. Тишина - с прошлого  декабря.  Джейсон  Монк  сидел  за  столом,
углубившись в изучение сообщения с телетайпа, поступавшего к  нему  по  мере
расшифровки ленты. Сначала он встревожился, позднее впал в отчаяние.
   Если с Кругловым по-прежнему все в порядке, то он  нарушал  все  правила.
Почему? Дважды сотрудники ЦРУ в Москве оставляли соответствующие знаки мелом
в обусловленных местах, указывая, что в тайник положено что-то для оракула и
он должен посетить это место. Дважды сигналы остались  без  ответа.  Его  не
было в городе. Неожиданно послали за границу?
   Если так, то он должен был передать стандартный  "признак  жизни":  "Я  в
порядке". Они тщательно просматривали журналы, в которых обычно печатали  по
предварительной договоренности объявления,  в  поисках  нескольких  строчек,
означающих "Я в порядке" или, наоборот, "Я в беде, помогите". Но  ничего  не
находили.
   К марту создалось впечатление, что оракул стал  совершенно  недееспособен
из-за инфаркта,  или  другой  какой-то  болезни,  или  тяжелого  несчастного
случая. Или умер. Или его "взяли".
   Перед Монком с его подозрительностью  стоял  вопрос,  на  который  он  не
находил ответа. Если Круглова взяли и допрашивали, он должен был  рассказать
все. Сопротивление оказалось бы бесполезным, оно только бы продлило муки.
   Следовательно, он должен выдать местонахождение тайников и  зашифрованные
знаки мелом, извещавшие ЦРУ, что пора забирать пакет с информацией. Почему в
этом случае КГБ не воспользовался этими  меловыми  значками,  чтобы  поймать
американского дипломата с поличным? Совершенно очевидно, что так и следовало
поступить. Это был бы триумф для Москвы, в котором она так нуждалась, потому
что в остальном все шло так, как хотели американцы.
   Империя Советов  в  Восточной  Европе  разваливалась  на  части.  Румыния
казнила диктатора Чаушеску; ушла Польша;  Чехословакию  и  Венгрию  охватили
открытые восстания; в ноябре  предыдущего  года  рухнула  Берлинская  стена.
Поймать американца во время шпионской акции в Москве означало бы в  какой-то
степени уравновесить тот поток унижений,  которым  подвергался  КГБ.  Однако
ничего не происходило.
   Монк мог сделать только два вывода. Или бесследное исчезновение  Круглова
- несчастный случай и это прояснится  позднее,  или  КГБ  прикрывает  своего
информатора.

***

   Соединенные Штаты - страна изобилия, в ней не последнее место занимают не
правительственные организации, или НПО. Их  тысячи.  Сюда  входит  множество
организаций, начиная от трестов и кончая фондами для исследовательских работ
по  самой  различной  тематике,  иногда   труднодоступной   для   понимания.
Существуют  центры  политических  исследований,  "мозговые  центры",  группы
содействия тому и этому, советы для распространения чего-то и фонды, которые
почти невозможно перечислить.
   Деятельность некоторых связана с исследовательскими работами, других -  с
благотворительностью;   третьи   занимаются   индивидуальной    пропагандой,
лоббированием, рекламой, расширением знаний общества  в  одной  области  или
контролем за их ограничением в другой.
   В одном только Вашингтоне находится до тысячи двухсот НПО, а в  Нью-Йорке
- на тысячу больше. И у всех у них есть фонды. Некоторые  финансируются,  по
крайней  мере  частично,  деньгами  налогоплательщиков,  другие  -  за  счет
завещанного  им  имущества   давно   умерших   людей,   третьи   -   частной
промышленностью    и    торговлей,    четвертые     -     донкихотствующими,
покровительствующими или просто ненормальными миллионерами.
   Эти организации дают приют ученым, политикам, бывшим послам, филантропам,
бездельникам, а иногда и маньякам. Но у  всех  есть  две  общие  черты:  они
признают свое существование и где-нибудь имеют собственное  помещение.  Все,
кроме одной.
   Вероятно, благодаря своей малочисленности и закрытости, достоинствам  его
членов и абсолютной невидимости летом  1999  года  совет  Линкольна  обладал
исключительным влиянием.
   При демократии власть - это влияние. Только при диктатуре  грубая  власть
может существовать в рамках закона.  Неизбранная  власть  в  демократическом
обществе,  следовательно,  заключается  в  способности  влиять  на  механизм
выборов. Этого можно  достичь,  мобилизуя  общественное  мнение  проведением
кампаний в средствах  массовой  информации,  настойчивым  лоббированием  или
прямыми финансовыми вложениями. Но в чистейшей  форме  такое  влияние  может
заключаться просто в тихом совете,  полученном  в  избирательном  органе  от
неоспоримых опыта, честности и мудрости. Это называется "тихое слово".
   Совет  Линкольна,  отрицая  свое  существование  и  оставаясь  незаметным
благодаря   своей   малочисленности,   являлся   самостоятельной    группой,
занимавшейся размышлениями над текущими  проблемами,  оценками,  обсуждением
этих проблем и вынесением окончательного -  с  общего  согласия  -  решения.
Основанный на достоинствах своих членов и  их  возможности  иметь  доступ  к
самой верхушке избирательного органа, совет, вероятно, имел  более  реальное
влияние, чем любые другие НПО или все они, вместе взятые.
   По характеру он был  англо-американским  и  возник  на  основе  глубокого
чувства партнерства в трудные времена еще в первую мировую войну,  хотя  как
совет он организовался  в  начале  восьмидесятых,  за  обедом  в  клубе  для
избранных в Вашингтоне, сразу же после Фолклендской войны.
   В совет принимали по  приглашению,  и  число  его  членов  ограничивалось
только  теми,  кто,  по  мнению  других  участников,  обладал  определенными
качествами. К последним относились большой опыт, безукоризненная  честность,
проницательность, полная ответственность за свои поступки  и  доказанный  на
деле патриотизм.
   Кроме того, те, кто занимал государственные должности, должны были уйти в
отставку, чтобы исключить всякую предвзятость, в  то  время  как  в  частном
секторе они могли  оставаться  во  главе  своих  корпораций.  Не  все  члены
обладали личным богатством, но по крайней  мере  двое  из  частного  сектора
оценивались в миллиард долларов.
   Частный сектор включал в себя опыт в торговле, промышленности, банковском
деле,  финансах  и  науке,  а  в  общественный  сектор  входили   управление
государственными делами, дипломатия и государственная служба.
   Летом 1999  года  на  совет  собрались  шестеро  англичан,  включая  одну
женщину, и тридцать четыре американца, включая пять женщин.
   По характеру мировых проблем, которые они, как предполагалось, вынесут на
общее обсуждение, это были люди среднего возраста и несколько  старше.  Мало
кто имел за  плечами  опыт  менее  чем  шестидесятилетней  жизни,  а  самому
старшему, очень крепкому старику, исполнился восемьдесят один год.
   Цель  образования  совета  следовало  искать  в  словах  Линкольна,   что
"народное правительство, состоящее  из  народа,  правящее  ради  народа,  не
должно исчезнуть с лица земли". Он собирался в тщательно  скрываемых  местах
один раз в год, о чем договаривались  по  телефону,  ведя  невинно  звучащие
разговоры. В каждом случае хозяином оказывался один  из  богатых  членов,  и
никто никогда не уклонялся от этой чести. Члены совета оплачивали проезд  до
места встречи, после чего становились гостями хозяина.
   На северо-западе штата Вайоминг протянулась долина,  известная  как  Нора
Джексона,  названная  так  в  честь  первого  траппера,  имевшего   мужество
перезимовать в ней. Ограниченная с запада высокими  Тетонами,  а  с  востока
грядой Грос-Вентре, долина на севере граничит с Йеллоустонским парком. К югу
горы сходятся, и река Снейк прорывается белой струей между ними в каньон.
   К северу от маленького горнолыжного городка Джексон проходит шоссе  номер
191 - мимо аэропорта к  Моран-Джанкшн,  а  затем  далее,  к  Иеллоустонскому
национальному  парку.  Сразу  за  аэропортом,  у  деревушки  Мус,  от   него
ответвляется дорога, по которой туристы попадают к озеру Дженни.
   К западу от этого шоссе, у самого подножия Тетонских гор, есть два озера:
озеро Брэдди, в которое вода поступает из каньона Гарнет, и  озеро  Таггарт,
питаемое каньоном Аваланш. К этим озерам можно добраться только  пешком.  На
участке между озерами, на узкой полосе, примыкающей к отвесной стене  Южного
Тетона, финансист из Вашингтона по  имени  Сол  Натансон  разбил  ранчо  для
отдыха площадью в сотню акров.
   Его расположение гарантировало полное уединение владельцу и  его  гостям.
Ранчо протянулось между двумя озерами, позади  -  сплошная  каменная  стена.
Спереди  тропа,  по  которой  ходили  люди,  пролегала  ниже  уровня  ранчо,
расположенного на возвышенном плато.
   Седьмого  сентября,  согласно  договоренности,  первые  гости  прибыли  в
Денвер,  где  их  встретили  на  личном  самолете  "Грамман"   Натансона   и
переправили через горы в  аэропорт  Джексона.  Вдалеке  от  аэровокзала  они
пересели на  вертолет  хозяина  и  через  пять  минут  оказались  на  ранчо.
Британский  контингент  прошел  через  иммиграционную  службу  на  Восточном
побережье, и поэтому они могли миновать авиатерминал и пересесть на вертолет
вдалеке от посторонних глаз.
   На ранчо имелось двадцать домиков с двумя спальнями и  общей  гостиной  в
каждом. Поскольку погода стояла теплая и солнечная и  прохладно  становилось
лишь после захода солнца, многие  гости  охотно  сидели  на  верандах  перед
домиками.
   Еда, весьма изысканная, подавалась  в  единственном  большом  коттедже  в
центре комплекса. После еды  со  столов  все  убиралось,  и  их  расставляли
по-другому для проведения конференций.
   Обслуживающий персонал работал только на Натансона, был не  болтлив,  его
привозили специально на время конференции. Для полной  безопасности  частные
охранники, выдавая себя за туристов в палатках, охраняли  нижние  склоны  от
заблудившихся следопытов.
   Конференция совета Линкольна 1999 года длилась пять дней,  и,  когда  она
окончилась, никто не узнал, что сюда приезжали гости, пробыли какое-то время
и уехали.
   В первый день  сэр  Найджел  Ирвин  распаковал  свои  вещи,  принял  душ,
переоделся в легкие брюки и твидовую рубашку и вышел посидеть на  деревянную
веранду перед домиком, который отделил с бывшим госсекретарем США.
   С этого места он мог видеть других гостей, вышедших размять  ноги.  Среди
елей, берез и сосен вились тропинки для приятных прогулок, а к каждому озеру
спускалась дорожка.
   Он  заметил  бывшего  британского  министра  иностранных  дел  и  бывшего
генерального секретаря НАТО лорда Каррингтона, прогуливающегося  с  банкиром
Чарльзом Прайсом -  одним  из  самых  популярных  и  удачливых  американских
послов, когда-либо аккредитованных  при  Сент-Джеймсском  дворе.  Ирвин  был
шефом СИС, когда Питер Каррингтон трудился в министерстве  иностранных  дел,
и. следовательно, являлся его  боссом.  Прайс,  ростом  шесть  футов  четыре
дюйма, возвышался над британским пэром. Чуть дальше их хозяин  Сол  Натансон
сидел на  солнышке  на  скамье  с  американским  банкиром,  специалистом  по
капиталовложениям, и бывшим генеральным прокурором Эллиотом Ричардсоном.
   В стороне лорд Армстронг, секретарь кабинета министров и глава Хоум сивил
сервис, стучал в дверь домика, в котором все еще распаковывала чемоданы леди
Тэтчер.
   Еще один вертолет прострекотал  к  посадочной  площадке,  чтобы  высадить
бывшего президента Джорджа Буша, которого встречал бывший госсекретарь Генри
Киссинджер. На один из столиков  около  центрального  коттеджа  официанты  в
униформе поставили чайник перед другим  бывшим  послом,  англичанином  сэром
Николасом Гендерсоном, который сидел и пил чай с  лондонским  финансистом  и
банкиром сэром Эвелином Ротшильдом.
   Найджел Ирвин взглянул  на  программу  пятидневной  конференции.  Сегодня
вечером - отдых. На следующий день члены совета разобьются, как  обычно,  на
три комитета - геополитический, стратегический и  экономический.  Они  будут
работать раздельно два дня. Третий будет посвящен  слушанию