сти к католической вере. В  1745  году  эрлы  и
бароны вместе с членами своих кланов встали под знамена  Красавчика,  принца
Чарли,  католика,  чтобы  через  год  быть  разбитыми  на  поле  брани   под
Каллоденом.
   Шеф отделения происходил из мест. где придерживались этой  традиции.  Его
отец  был  Макдоналдом  из  Фассфернов,  а  мать,  отпрыск   дома   Фрейзера
Ловатского,  воспитала  его  в  этой  вере.  Он  двинулся  вперед.  Вниз  по
набережной  к  Большому  Каменному  мосту,  через  него  к  собору   Василия
Блаженного. Он  обогнул  здание  с  луковками-куполами  и  направился  через
просыпающийся центр города к Новой площади.
   Проходя Новую площадь,  он  заметил,  как  начали  образовываться  первые
ранние очереди у кухонь с бесплатным супом. Одна стояла как раз за площадью,
где  когда-то  царствовал  Центральный   Комитет   Коммунистической   партии
Советского Союза.
   Несколько  иностранных  благотворительных   организаций   участвовали   в
оказании помощи России, как и Организация Объединенных Наций,  но  на  менее
официальной основе; Запад жертвовал России так же щедро, как ранее румынским
приютам и боснийским беженцам. Но задача оказалась трудновыполнимой,  потому
что обездоленные шли в столицу со всей страны, их хватала, изгоняла милиция,
но они появлялись снова, к ним присоединялись все новые и новые несчастные.
   Они стояли в предрассветной полутьме,  старые  и  оборванные,  женщины  с
младенцами на руках, крестьяне, не изменившиеся с времен Потемкина  -  столь
же покорные и терпеливые. В  конце  июля  погода  достаточно  теплая,  чтобы
выжить. Но когда наступала зима, эти русские жгучие морозы...  В  предыдущем
январе было  плохо,  а  что  касается  будущего...  Подумав  об  этом,  Джок
Макдоналд покачал головой и пошел дальше.
   Его путь привел к Лубянской площади, которая раньше  называлась  площадью
Дзержинского. Здесь многие десятилетия простояла статуя  Железного  Феликса,
ленинского сподвижника, впервые раскрутившего маховик террора ЧК. В  дальнем
конце  площади  располагалась  громадная   серо-коричневая   глыба   здания,
известного просто как КГБ.
   Позади здания КГБ находится пресловутая Лубянская тюрьма, где  выбивалось
бессчетное множество признаний и совершались казни. Позади тюрьмы  есть  две
улицы. Большая Лубянка и Малая. Макдоналд направился на последнюю. На  Малой
Лубянке находится церковь  Святого  Людовика,  куда  ходят  молиться  многие
дипломаты и немногочисленные русские католики.
   В двухстах метрах отсюда, невидимые за зданием КГБ, на  широких  ступенях
гигантского магазина "Детский мир", спали несколько бродяг.
   Двое крепких мужчин, одетых в джинсы и кожаные куртки, подошли к входу  в
магазин и начали переворачивать  спящих.  На  одном  бездомном  была  старая
военная шинель с несколькими медалями, прикрепленными  к  отвороту.  Мужчины
насторожились и снова наклонились над ним, чтобы, тряхнув, разбудить.
   - Тебя зовут Зайцев? - резко спросил один из них. Старик кивнул.  Другой,
выхватив из кармана радиотелефон, нажал  несколько  цифр  и  что-то  сказал.
Через пять минут к  тротуару  подкатил  "москвич".  Два  человека  подтащили
старика к автомобилю и бросили его на  заднее  сиденье,  затем  забрались  в
машину сами. Прежде чем его затолкали на сиденье,  старик  попытался  что-то
сказать, и во рту у него блеснули стальные зубы.
   Машина помчалась вокруг площади,  обогнула  прекрасное  здание,  которое,
прежде чем стать домом ужасов, было Всероссийской страховой компанией,  и  с
ревом пронеслась по Малой Лубянке мимо  стоявшего  на  тротуаре  британского
дипломата.
   Макдоналд, которого впустил в церковь заспанный  ризничий,  прошел  вдоль
прохода и опустился на колени перед алтарем. Он  взглянул  вверх,  а  фигура
распятого Христа смотрела вниз на него.
   Молитва человека  -  очень  личная  вещь,  но  вот  о  чем  молился  Джок
Макдоналд: "Дорогой Бог, я прошу тебя, пусть это будет фальшивкой. Ибо, если
это не фальшивка, огромное черное зло снизойдет на нас".

Глава 4

   Джок Макдоналд  уже  сидел  за  своим  столом,  когда  начали  появляться
сотрудники посольства. Он не спал ночь, но по нему это трудно было заметить.
Будучи щепетильным в отношении внешнего вида, он умылся и побрился в  ванной
для сотрудников на первом этаже и  надел  чистую  рубашку,  лежавшую  в  его
столе.
   Помощника Макдоналда Брюса "Грейси" Филдса  разбудил  телефонный  звонок:
ему велели явиться на работу к девяти часам. Хьюго Грей, спавший уже в своей
постели, получил такой же приказ. В восемь  Макдоналд  попросил  сотрудников
службы  безопасности,  бывших  старших  армейских   сержантов,   подготовить
"пузырь" для совещания в девять пятнадцать.
   - Дело заключается в том, - объяснил Макдоналд своим коллегам, после того
как они собрались в назначенное время, - что вчера ко мне поступил документ.
Нет необходимости знакомить вас с его содержанием. Достаточно сказать,  что,
если это фальшивка или розыгрыш, мы просто теряем время. Если он  подлинный,
а я этого пока не  знаю,  то  может  оказаться  важной  информацией.  Хьюго,
расскажи "Грейси", с чего все началось.
   Грей выложил все, что знал из рассказа Селии Стоун.
   - Если б я жил в совершенном мире, -  сказал  Макдоналд,  употребив  свое
любимое выражение, вызвавшее у молодых людей улыбку, которую они постарались
скрыть, - я бы захотел выяснить: кто этот старик, каким образом к нему попал
документ, который, возможно, является  в  высшей  степени  засекреченным,  и
почему он выбрал эту машину, чтобы положить  его  туда?  Знал  ли  он  Селию
Стоун? Знал ли он, что это машина из посольства? А если знал, то почему нам?
Между прочим, есть в посольстве кто-нибудь, умеющий рисовать?
   - Рисовать? - переспросил Филдс.
   - Чтобы создать картинку, портрет.
   - Кажется, чья-то жена дает уроки рисования, -  сказал  Филдс.  -  Раньше
работала  в  Лондоне  иллюстратором  детских  книг.  Замужем  за  кем-то  из
канцелярии.
   - Проверить. Если это так, сведи эту женщину с Селией  Стоун.  А  пока  я
поговорю с Селией сам. Еще два вопроса. Наш приятель может появиться  снова,
попытаться заговорить с кем-то из нас, болтаться около посольства. Я попрошу
капрала Мидоуза и сержанта Рейнолдса следить за главными воротами. Если  они
заметят его, то обратятся к вам. Постарайтесь завести его  в  дом  на  чашку
чая. И второе: он может попытаться повторить свои фокусы еще  где-нибудь,  и
его арестуют. "Грейси", нет ли у тебя кого-нибудь в милиции?
   Филдс кивнул. Из них троих он дольше всех работал в Москве и  по  приезде
получил в наследство ряд незначительных информаторов в разных концах города,
а нескольких нашел сам.
   - Инспектор Новиков. Он работает в отделе убийств в главном  здании  МУРа
на Петровке. Иногда бывает полезен.
   - Поговори с ним, - сказал Макдоналд. - Ни слова о документах,  брошенных
в машину. Просто скажи, какой-то старый чудак пристает к  нашим  сотрудникам
на улице, требуя, чтобы его принял посол. Нас это не очень беспокоит, но нам
бы хотелось попросить его оставить нас в покое. Покажи ему портрет, если  он
у нас будет, но не отдавай насовсем. Когда ваша следующая встреча?
   - У нас нет расписания, - ответил  Филдс.  -  Я  звоню  ему  из  уличного
автомата.
   - О'кей, посмотри, не сможет ли он помочь. А  я  тем  временем  слетаю  в
Лондон на пару дней. "Грейси", ты остаешься на посту.
   Приехавшую Селию Стоун встретили в  холле,  и  она  несколько  удивилась,
когда  ее  попросили  пройти  к  Макдоналду,  но  не  в  его  кабинет,  а  в
конференц-зал "А". Она не знала, что эта комната защищена от прослушивания.
   Макдоналд был очень любезен и проговорил с ней  около  часа.  Он  замечал
каждую деталь, а она поверила его рассказу о том, что старик  преследовал  и
других сотрудников своими требованиями встречи с послом.  Не  согласится  ли
она помочь составить портрет этого старого бродяги? Конечно, она попробует.
   В сопровождении Хьюго Грея она провела весь  обеденный  перерыв  с  женой
помощника начальника канцелярии, которая сделала  портрет  бродяги  углем  и
карандашом, подчеркнув серебряным  маркировочным  фломастером  три  стальных
зуба. Когда набросок был закончен, Селия кивнула и сказала:
   - Это он.
   После ленча Джок Макдоналд велел капралу Мидоузу взять оружие и  ехать  с
ним в аэропорт Шереметьево. Он не думал, что его остановят по дороге, но все
же существовала вероятность, что законные владельцы  документа,  лежащего  в
его кейсе, пожелают вернуть свою собственность.  И  из  предосторожности  он
прикрепил кейс цепочкой к своему запястью и прикрыл блестящий металл  легким
летним плащом.
   В любом случае внутри посольского "ягуара", выехавшего за ворота,  ничего
нельзя было рассмотреть.  Он  заметил  неподалеку  на  Софийской  набережной
черную "чайку", но она явно не намеревалась следовать  за  "ягуаром",  и  он
больше о ней не думал. А "чайка" ждала,  когда  появится  маленький  красный
"ровер".
   В аэропорту капрал Мидоуз проводил его  до  стойки,  где  дипломатический
паспорт освобождал от всех  проверок.  Немного  подождав  в  зале  ожидания,
Макдоналд сел в самолет британских авиалиний, вылетавший в Хитроу,  и  после
того как аэробус оторвался от земли, он,  с  облегчением  вздохнув,  заказал
джин с тоником.

Вашингтон, апрель 1985 года

   Если бы архангел Гавриил спустился на Вашингтон, чтобы спросить резидента
КГБ в советском посольстве, кого из сотрудников ЦРУ он хотел бы превратить в
предателя и шпиона, полковник Станислав Андросов не медлил бы с ответом.
   Он  бы  сказал:  "Я  хочу,  чтобы  это  был  шеф  группы   контрразведки,
находящейся в ведении советского отдела оперативного управления".
   Все разведывательные службы  имеют  группу  контрразведчиков,  работающих
внутри их системы. Работа контрразведчиков, не прибавляющая им  популярности
среди коллег, заключается в слежке за всеми остальными.  В  нее  входят  три
функции.
   Контрразведка играет ведущую роль в работе с  перебежчиками  с  вражеской
стороны, стараясь определить, настоящий это перебежчик или внедряемый агент.
Ложный перебежчик может  принести  какую-то  правдивую  информацию,  но  его
основное задание - распространять дезинформацию  или  убеждать  своих  новых
хозяев в том, что в их среде предателя нет, в то  время  как  он  есть,  или
любым способом  вводить  их  в  запутанные  ситуации  и  загонять  в  тупик.
Результатом работы умелой подсадной утки могут  быть  годы  напрасной  траты
времени и труда.
   Контрразведка проверяет также и тех из лагеря противника, кто соглашается
на вербовку, но в действительности может оказаться двойным агентом.  Двойной
агент - это тот, кто делает вид, что завербован, но на самом деле  сохраняет
верность своей команде и действует  по  ее  приказам.  Он  будет  доставлять
крупицы правдивой  информации,  чтобы  укрепить  доверие  к  себе,  а  затем
подкинет настоящий яд, фальшивку от начала  и  до  конца,  и  может  вызвать
панику среди людей, на которых, как предполагается, он работает.
   И последнее: контрразведка должна следить, чтобы шпион  не  проник  в  ее
собственные ряды.
   Для выполнения этих задач  контрразведчики  должны  иметь  неограниченный
доступ во все подразделения спецслужбы. Они могут потребовать досье на  всех
перебежчиков и их донесения за многие годы. Они могут изучать работу  и  то,
как проходила вербовка любого  агента,  действующего  в  глубине  территории
противника. Контрразведка  также  вправе  затребовать  личное  дело  каждого
сотрудника своего ведомства.  И  все  это  во  имя  проверки  преданности  и
честности.
   Благодаря строгому разделению и принципу "знать  только  то,  что  нужно"
офицер разведки, ведущий одну или две "связи",  может  их  выдать,  но,  как
правило, он и понятия не имеет, чем заняты его коллеги. Только контрразведка
имеет доступ ко всему. Вот почему полковник Андросов, если бы его  спросили,
выбрал бы шефа контрразведки в советском отделе. Контрразведчики должны быть
самыми преданными из преданных.
   В июле 1983 года шефом группы контрразведки  в  отделе  СВ  был  назначен
Олдрич Хейзен Эймс. В качестве такового он имел неограниченный доступ к двум
вспомогательным службам: сектору СССР, ведавшему всеми агентами, работающими
на США, но находящимися на территории  СССР,  и  сектору  внешних  операций,
ведавшему всеми агентами за пределами СССР.
   16 апреля 1985 года, нуждаясь в деньгах, он вошел в советское  посольство
на Шестнадцатой улице в Вашингтоне, попросил,  чтобы  его  принял  полковник
Андросов, и предложил свои услуги в качестве  шпиона  в  пользу  России.  За
пятьдесят тысяч долларов.
   Он  принес  с   собой   некоторые   вещественные   доказательства   своей
искренности. Во-первых, он сообщил имена трех русских, обратившихся в ЦРУ  с
предложением работать на США. Впоследствии он  скажет,  что  они,  вероятно,
были двойными агентами, то есть ненастоящими. Как бы там ни  было,  об  этих
джентльменах никто больше не слышал. Он также принес  список  персонала  ЦРУ
для внутреннего пользования, где подчеркнул собственное имя в доказательство
того, что он именно тот, за кого себя выдает. Затем он вышел  и  второй  раз
прошел перед камерами ФБР, снимающими въезд во двор. Пленку так никто  и  не
просмотрел.
   Через два дня он получил свои пятьдесят тысяч долларов. Это  было  только
начало.
   Самый опасный предатель  за  всю  историю  Америки  со  времен  Бенедикта
Арнольда начал свою деятельность.
   Впоследствии аналитики будут ломать голову над двумя  загадками.  Первая:
каким образом такой явно  несоответствующий,  не  справляющийся  с  работой,
злоупотребляющий алкоголем неудачник сумел подняться по  служебной  лестнице
до положения, подразумевающего полное доверие? Вторая: каким образом,  когда
уже в декабре этого года старшие чины  подозревали,  что  где-то  среди  них
скрывается предатель, он сумел избежать разоблачения в течение  следующих  -
драматических для ЦРУ - восьми лет?
   Ответ на второй вопрос имеет десяток аспектов. Некомпетентность, апатия и
самодовольство внутри ЦРУ, удачливость предателя, искусная дезинформационная
кампания, проводимая КГБ для прикрытия своего "крота", еще  большая  апатия,
щепетильность и леность в Лэнгли, прикрытие, дальнейшее везение предателя и,
наконец, память о Джеймсе Энглтоне.
   Одно время Энглтон  возглавлял  разведку  в  управлении;  продвигаясь  по
службе, он стал легендой, а закончил свои  дни  душевнобольным,  параноиком.
Этим странным человеком, не имевшим  ни  личной  жизни,  ни  чувства  юмора,
овладело убеждение, что в Лэнгли пробрался "крот" из КГБ под кодовым  именем
Саша. В  фанатичных  поисках  этого  несуществующего  предателя  он  калечил
карьеру офицерам, одному за другим,  пока  наконец  не  поставил  на  колени
оперативное управление. Те, кто его пережил и  занял  к  1985  году  высокие
посты, приходили в ужас от мысли, что надо делать то, что необходимо делать,
- тщательно искать настоящего "крота".
   Что касается первой загадки, то ответ может быть найден  в  двух  словах:
Кен Малгрю.
   За двадцать лет работы в ЦРУ, до того как он стал предателем, Эймс трижды
получал назначения за пределы Лэнгли. В  Турции  шеф  отделения  считал  его
пустым местом, ветеран Дьюи Кларидж не  выносил  и  презирал  его  с  самого
начала.
   В Нью-Йорке же подвернулся счастливый случай, принесший ему  славу.  Хотя
заместитель Генерального секретаря Организации  Объединенных  Наций  Аркадий
Шевченко работал на ЦРУ еще до приезда Эймса и его окончательный переход  на
сторону США в  апреле  1978  года  был  организован  другим  офицером,  Эймс
курировал Шевченко перед этим. Уже к тому времени Эймс  становился  запойным
пьяницей.
   Его третье назначение, в Мексику,  потерпело  фиаско.  Он  постоянно  был
пьян, оскорблял коллег и иностранцев, падал на улице и его доставляла  домой
мексиканская полиция, всячески нарушал существующий порядок работы и  никого
не завербовал.
   Доклады о работе Эймса на этих заграничных постах были ужасны. В одном из
анализов большого спектра деятельности ЦРУ он занимал 198-е место  в  списке
из 200 человек.
   В нормальных условиях такая карьера никогда  бы  не  привела  к  высокому
посту. В начале восьмидесятых все старшие чины иерархии - Кэри Джордан, Дьюи
Кларидж,  Милтон  Беарден,  Гас  Хатауэй  и  Пол  Редмонд  -   считали   его
бесполезным. Но только не Кен Малгрю, ставший его другом и покровителем.
   Именно он подчистил рабочие и аналитические доклады, подровнял дорожку  и
обеспечил своему протеже продвижение. В  качестве  начальника  Эймса  он  не
посчитался с возражениями и, возглавляя отдел служебных  назначений,  всунул
Эймса в группу контрразведки.
   Они  были  собутыльниками,  запойными  пьяницами.   Подчас,   приканчивая
очередную бутылку, они начинали испытывать жалость к себе, а  причину  своих
неудач оба видели в том, что управление  всегда  поступало  с  ними  страшно
несправедливо. Этот вывод, сделанный в пьяном  угаре,  стоил  ЦРУ  множества
потерь.

***

   Леонид Зайцев,  Заяц,  умирал,  но  не  чувствовал  этого.  Он  испытывал
страшную боль. Ее он чувствовал.
   Полковник Гришин верил в боль. Он верил в боль как в средство  убеждения,
в боль как пример для свидетеля и в боль как наказание. Зайцев  согрешил,  и
полковник приказал, чтобы он полностью осознал значение боли, перед тем  как
умрет.
   Допрос длился целый день, и необходимость применить  силу  не  возникала,
потому что он рассказал все, о чем его  спрашивали.  Большую  часть  времени
Гришин оставался с ним наедине, не желая, чтобы охранники узнали, что именно
было украдено.
   Полковник попросил его - очень мягко - начать сначала, что он  и  сделал.
Его заставляли  повторять  свой  рассказ  снова  и  снова,  пока  Гришин  не
убедился, что не пропущено ни одной детали. Да  и  рассказывать  было  почти
нечего.
   Только когда Зайцев объяснил,  почему  он  это  сделал,  лицо  полковника
выразило недоверие.
   - Пиво? Англичане дали тебе пиво?
   К полудню Гришин убедился, что узнал все. Есть шанс, размышлял  он,  что,
столкнувшись с этим пугалом, молодая англичанка выбросит папку, но он не мог
быть в  этом  уверен.  Он  отправил  машину  с  четырьмя  верными  людьми  к
посольству ждать маленький красный автомобиль, затем  следовать  за  ним  до
места, где живет хозяйка, а затем доложить.
   В три часа он отдал последние приказания своим гвардейцам и уехал. В  тот
момент, когда он выезжал, аэробус "А-300" с эмблемой британских авиалиний на
хвостовой части развернулся над северным  районом  Москвы  и  взял  курс  на
запад. Гришин не обратил на это внимания. Он приказал водителю отвезти его в
особняк около Кисельного бульвара.
   Их оставалось четверо. У Зайца подгибались  ноги,  поэтому  двое  держали
старика, впиваясь пальцами несчастному в плечи. Третий стоял  перед  ним,  а
четвертый сзади. Они работали медленно, с усердием нанося удары.
   На пальцах блестели тяжелые медные кастеты. Их удары  отбили  ему  почки,
разорвали печень и селезенку. Удар ногой превратил в месиво  его  старческие
яички. Стоявший спереди бил по животу, затем перешел к груди. Старик  дважды
терял сознание, но ведро холодной воды снова приводило его в чувство, и боль
возвращалась. Ноги отказали, и они поддерживали его легкое тело на цыпочках.
   Дело шло к концу, ребра в костлявой груди треснули и  разошлись,  два  из
них глубоко впились в легкие. Что-то теплое, сладкое  и  липкое  поднималось
вверх по горлу, не давая ему дышать.
   Поле зрения сузилось до узкого туннеля, и  он  видел  не  серые  бетонные
стены комнаты позади лагерного арсенала, а яркий  солнечный  день,  песчаную
дорогу и сосны. Он не видел говорящего, но  голос  звучал  у  него  в  ушах:
"Давай, приятель, выпей пива... пей пиво".
   Свет потускнел, но он все еще слышал голос, повторявший: "Выпей пива, пей
пиво..." И свет погас навсе