этот один-единственный американец убедил их передать ему,  офицеры
КГБ побледнели от шока.
   Гришин сложил три листка вместе  и  позвонил  по  служебному  номеру.  Он
всегда высоко ценил наказание в финале.
   Генерала Владимира Крючкова повысили в должности  до  председателя  всего
КГБ. Именно он принес в то утро три смертных приговора в кабинет  президента
на верхнем этаже шипя Центрального Комитета на Новой площади и положил их на
стол Михаила Горбачева на подпись, и именно он  отослал  их.  соответственно
подписанные, с пометкой "срочно", в Лефортовскую тюрьму.
   Полковник продержал приговоренных на заднем дворе тридцать  минут,  чтобы
они успели осознать то, что с ними произойдет. Слишком неожиданно - и  тогда
нет времени для осознания, как он часто повторял своим  ученикам.  Когда  он
вышел, трое стояли на коленях в посыпанном гравием дворе с высокими стенами,
куда никогда не заглядывало солнце.
   Первым был дипломат. Он казался потрясенным, бормоча  "нет,  нет",  когда
почувствовал, как старший сержант приложил 9-миллиметровый пистолет Макарова
к его затылку. Гришин кивнул, и солдат нажал на курок. Вспышка, струя крови,
осколки кости - и Валерий Юрьевич Круглов упал лицом вниз на гравий.
   Ученый, воспитанный как идейный атеист, молился, прося  всемогущего  Бога
спасти его душу. Он, казалось, почти не замечал, что произошло в двух метрах
от него, и упал лицом вниз, как и дипломат.
   Полковник Петр Соломин был последним. Он смотрел в небо, возможно, видя в
последний раз леса и воды, богатые дичью и рыбой, его родной земли. Когда он
почувствовал прикосновение холодной стали к затылку, он выставил назад левую
руку в сторону Гришина, стоявшего у стены.  Средний  палец  твердо  указывал
вверх.
   "Огонь!" - крикнул Гришин, и все было кончено. Он распорядился похоронить
их этой же ночью в безымянных могилах в подмосковном лесу. У  семей  никогда
не будет места, куда они могли бы положить цветы.
   Полковник Гришин подошел к телу сибиряка, наклонился над ним на несколько
секунд и, выпрямившись, ушел прочь.
   Когда он вернулся в свой кабинет,  чтобы  составить  отчет,  на  телефоне
мигал красный огонек. Звонил его  коллега,  с  которым  он  был  знаком,  из
следовательской группы Второго главного управления.
   - Думаю,  мы  заканчиваем  с  четвертым,  -  сказал  знакомый.  -  Список
ограничивается двоими. Оба полковники, оба в контрразведке, оба в  Восточном
Берлине. Мы следим за ними. Рано или поздно нам повезет.  Когда  мы  поймаем
его, хотите, чтобы вам сообщили? Хотите присутствовать при аресте?
   - Дайте мне двенадцать часов, ~ сказал Гришин, - всего двенадцать  часов,
и я буду там. Этот мне нужен; с этим личные счеты.
   И следователь, и специалист по допросам знали,  что  закаленного  офицера
контрразведки труднее всего расколоть. После нескольких лет в управлении "К"
он знает, как распознать контрразведку, когда она работает против  него.  Уж
он не оставит невидимые чернила в свернутых носках,  не  купит  квартиру  на
шальные деньги.
   Раньше все было просто. Если человека  подозревали,  его  арестовывали  и
"поджаривали" до тех пор, пока  не  получали  признание  или  доказательство
ошибки. К 1990 году власти настояли  на  доказательстве  виновности  или  по
крайней мере на серьезных уликах, прежде чем прибегнуть  к  допросу  третьей
степени.  "Лайсандер"  улик  не  оставит;  его  надо   схватить   на   месте
преступления. Для этого требуются осторожность и время.
   Более  того,  Берлин  -  открытый  город.  Восточная   зона   практически
оставалась советским сектором. Но Стена  рухнула.  Если  спугнуть,  виновный
может легко сбежать - быстро промчаться по улицам к яркому  свету  Западного
Берлина и спасению. Тогда будет слишком поздно.

Глава 10

   Состав рабочего комитета ограничивался  пятью  членами.  В  него  входили
председатель геополитической группы, председатель стратегического комитета и
председатель экономической группы. Плюс Сол Натансон - по его личной просьбе
- и  Найджел  Ирвин.  В  основном  председательствовал  Ирвин,  а  остальные
задавали вопросы.
   - Давайте с самого начала выясним  одну  вещь,  -  начал  Ральф  Брук  из
экономического комитета.  -  Вы  рассматриваете  вопрос  об  убийстве  этого
Комарова?
   - Нет.
   - Почему нет?
   - Потому что такие убийства редко удаются, а в данном случае,  даже  если
оно совершится, это проблему не решит.
   - Почему этого нельзя сделать, Найджел?
   - Я  не  сказал  "нельзя".  Просто  чрезвычайно  трудно.  Этого  человека
исключительно хорошо охраняют. Его личный телохранитель и командир охраны не
дурак.
   - Но даже если это получится, это не поможет?
   - Нет. Из него сделают мученика. Другой  займет  его  место  и  уничтожит
страну. Вероятно, будет осуществлять ту же программу  -  наследие  погибшего
лидера.
   - Тогда что же?
   - Все действующие политики подвержены дестабилизации. Американская  идея,
по-моему.
   На  нескольких  лицах  промелькнули  грустные  улыбки.   В   свое   время
государственный департамент  и  ЦРУ  пытались  дестабилизировать  нескольких
левых лидеров других стран.
   - Что для этого потребуется?
   - Финансы.
   - Нет проблемы, - сказал Соя Натансон. - Назовите сколько.
   - Благодарю вас. Потом.
   - И?..
   - Некоторая  техническая  поддержка.  В  основном  это  можно  купить.  И
человек.
   - Что за человек?
   - Человек, который поедет в Россию, чтобы  сделать  определенную  работу.
Очень хороший человек.
   - Это ваша область. Если - и я  говорю  "если"  в  порядке  обсуждения  -
Комарова можно дискредитировать,  он  потеряет  народную  поддержку.  И  что
тогда, Найджел?
   - Честно говоря, - ответил Ирвин, -  в  этом  вся  проблема.  Комаров  не
просто шарлатан. Он обладает ловкостью, страстностью и харизмой. Он понимает
и импонирует инстинктам русского народа. Он - икона.
   - Он... что?
   - Икона. Не религиозная картина, а символ. Он занимает  нишу.  Все  нации
нуждаются в чем-то, в какой-то личности или символе, в который они могли  бы
верить, который дал бы  отчаявшимся  массам  людей  чувство  самосознания  и
отсюда  -  единства.  Без   объединяющего   символа   люди   вовлекаются   в
межнациональные войны. Россия огромна,  в  ней  много  различных  этнических
групп. Коммунизм при всей своей жестокости обеспечивал единство. Единство по
принуждению. Точно так же, как в Югославии. Мы видели, что произошло,  когда
отменили единство по принуждению. Для достижения  единства  по  доброй  воле
необходим символ. У вас есть ваш государственный флаг, ваша слава, у  нас  -
наша монархия. В настоящее время Игорь Комаров -  их  икона,  и  только  нам
известно, насколько она порочна и фальшива.
   - И какова его стратегия?
   - Как все демагоги, он будет играть на надеждах людей, их чаяниях,  любви
и ненависти, но главным образом на их страхе.  Так  он  завоюет  их  сердца.
Затем он сможет  использовать  свою  власть  для  создания  машины,  которая
осуществит цели "Черного манифеста".
   - Но если его уничтожить? Возврат к хаосу? Даже к гражданской войне?
   - Вероятно. Если только  не  ввести  в  это  уравнение  еще  одну,  более
привлекательную, икону. Достойную преданности русских людей.
   - Такого человека нет, И никогда не было.
   - О, такой был, - возразил Найджел Ирвин. - Когда-то давно. Он  назывался
царем Всея Руси.

Лэнгли, сентябрь 1990 года

   Полковник Туркин, агент  "Лайсандер",  прислал  срочное  сообщение  лично
Джейсону  Монку.  Картинка   на   открытке   изображала   открытую   террасу
"Опера-кафе" в  Восточном  Берлине.  Сообщение  было  коротким  и  невинным:
"Надеюсь на новую встречу, с наилучшими пожеланиями, Хосе  Мария".  Открытка
пришла в особый почтовый ящик ЦРУ в Бонне, а штамп указывал. что ее опустили
в Западном Берлине.
   В Бонне сотрудники ЦРУ знали только то, что  она  предназначена  Джейсону
Монку, который находится  в  Лэнгли.  Туда  ее  и  переслали.  То,  что  она
отправлена из Западного Берлина, ни о чем не говорило. Туркин просто  бросил
открытку  со  штампами  в   окно   машины   с   западноберлинским   номером,
возвращавшейся на Запад. Он пробормотал "битте" удивленному водителю и пошел
дальше. Когда его "хвост" завернул за угол, они ничего не увидели.  Любезный
берлинец отослал открытку из своей части города.
   Небрежно написанная над текстом открытки дата казалась странной. Какая-то
ошибка. Открытка отправлена восьмого сентября. и немец или испанец  написали
бы так: 8/9/90 - сначала день, затем месяц и гол. Но дата на  открытке  была
написана по-американски:  9/23/90.  Для  Джейсона  это  значило:  мне  нужна
встреча в 9.00 в сентябре 23-го числа. Цифры следовало  читать  наоборот.  А
подпись с испанским именем говорила: это важно и срочно.
   Местом встречи, совершенно очевидно, назначалось "Опера-кафе" в Восточном
Берлине.
   На третье октября было назначено воссоединение секторов  Берлина  и  всей
Германии. Власти СССР придет конец: на территорию бывшего  социалистического
города  войдет  полиция  Западного  Берлина  и  возьмет  все  в  свои  руки.
Деятельность  КГБ  должна  ограничиться  намного  меньшим   отделом   внутри
советского посольства на  Унтер-ден-Линден.  Некоторым  крупным  оперативным
отделам придется вернуться в Москву. Туркин может уехать  с  ними.  Если  он
хотел сбежать, то это время настало, но его жена и сын находились в  Москве.
В школах только что начался учебный год.
   Ему надо было что-то передать, и он хотел сказать это лично своему другу.
Срочно. В отличие от Туркина Монк знал об исчезновении "Делфи",  "Ориона"  и
"Пегаса".  И  пока  тянулись  эти  дни,  Монк  чувствовал  себя  больным  от
беспокойства.

***

   Когда  уехали  все  гости,  кроме  одного,  копии  всех  документов,   за
исключением экземпляров,  принадлежащих  лично  сэру  Найджелу,  сожгли  под
строгим наблюдением, пока не остался только пепел, разносимый ветром.
   Ирвин улетел вместе с Натансоном, признательный последнему  за  полет  на
его "Граммане" до Вашингтона. По непрослушиваемой системе  телефонной  связи
он с самолета позвонил в O.K. -  округ  Колумбия  и  договорился  со  старым
другом позавтракать вместе, после чего удобно устроился в  глубоком  кожаном
кресле напротив хозяина ранчо.
   - Знаю, мы не должны задавать больше вопросов, - произнес  Сол  Натансон,
разливая по бокалам  превосходное  "Шардоннэ".  -  Но  можно  задать  личный
вопрос?
   - Дорогой мой, конечно. Хотя не могу гарантировать, что отвечу на него.
   - Я все равно спрошу. Вы  приехали  в  Вайоминг  с  надеждой,  что  совет
санкционирует какое-то действие, не так ли?
   - Да, полагаю, что да. Но я думал, что вы все сказали лучше,  чем  я  сам
мог бы это сказать.
   - Мы все были в шоке. Искренне. Но за столом сидели семь  евреев.  Почему
вы?
   Найджел Ирвин смотрел на  проплывавшие  внизу  облака.  Где-то  под  ними
раскинулись огромные поля пшеницы, и там еще шла уборка. Столько пищи! Перед
его мысленным взором возникла другая картина из далекого времени: британские
томми не в силах сдержать рвоту; водители бульдозеров в  масках,  защищающих
от  зловония,  сталкивают  горы  трупов  в  зияющие  рвы;   живые   скелеты,
протягивающие руки с вонючих нар, молча просящие пищи.
   - Право, не знаю. Прошел через это однажды. Не хочу увидеть такое  снова.
Старомоден, полагаю.
   Натансон рассмеялся.
   - Старомоден? О'кей, я выпью  за  это.  Вы  собираетесь  сами  поехать  в
Россию?
   - О, не вижу, как можно этого избежать.
   - Только берегите себя, друг мой.
   - Сол, в нашей службе часто можно было услышать  поговорку:  есть  старые
агенты и есть смелые агенты, но нет старых смелых агентов. Я буду осторожен.
***

   Ирвин остановился в Джорджтауне, и поэтому его друг предложил встретиться
в небольшом ресторанчике во французском стиле, который назывался "Ля Шомье",
всего в сотне ярдов от отеля "Четыре времени года".
   Ирвин пришел первым, нашел неподалеку скамью и сел  в  ожидании  друга  -
старый человек с серебряной сединой, вокруг которого носились лихие  молодые
роллеры.
   Шеф СИС долгое время чаще занимался практической  работой,  чем  директор
ЦРУ, и когда ему приходилось бывать в Лэнгли, он находил  больше  общего  со
своими коллегами - профессионалами  разведки  и  заместителем  директора  по
оперативной работе. Их связывали  простые  человеческие  отношения,  что  не
всегда оказывалось возможным с политическим ставленником Белого дома.
   Подъехало такси, из которого вылез белоголовый американец такого же,  как
и он, возраста и заплатил шоферу. Ирвин перешел  улицу  и  похлопал  его  по
плечу.
   - Давно не виделись. Как живешь, Кэри?
   По лицу Кэри Джордана расплылась улыбка.
   - Найджел, какого черта ты тут делаешь? И зачем этот ленч?
   - Ты недоволен?
   - Ну что ты! Приятно тебя видеть.
   - Тогда я все расскажу тебе в ресторане.
   Они пришли  довольно  рано,  и  ресторан  еще  не  был  заполнен  людьми,
приходящими  в  обеденный   перерыв.   Официант   осведомился,   какой   они
предпочитают столик  -  для  курящих  или  некурящих.  Для  курящих,  сказал
Джордан. Ирвин удивленно поднял бровь: ни один из них не курил.
   Но Джордан знал, что делал. Их провели  в  отдельный  кабинет  в  глубине
зала, где их разговор никто не мог услышать.
   Официант принес меню и прейскурант вин.  Оба  выбрали  закуски  и  мясное
блюдо. Ирвин, взглянув  на  вина  Бордо,  выбрал  превосходное  "Бейшевель".
Официант просиял: вино  было  не  из  дешевых  и  довольно  долго  считалось
фирменным в  этом  ресторане.  Через  несколько  минутой  вернулся,  показал
этикетку, получил знак одобрения, откупорил и разлил.
   - Итак, - сказал Кэри Джордан, когда они остались  одни,  -  что  привело
тебя в эти места? Ностальгия?
   - Не совсем. Полагаю, что проблема.
   - Что-нибудь связанное с теми сильными мира сего, с которыми ты беседовал
в Вайоминге?
   - Ах, Кэри, дорогой Кэри, им вообще никогда не следовало увольнять тебя.
   - Знаю. Что за проблема?
   - В России происходит что-то серьезное и Очень скверное.
   - А что еще нового?
   - Это новое. И хуже. чем обычно. Официальные органы наших стран  получили
предупреждение - держаться подальше.
   - Почему?
   - Официальная застенчивость, полагаю.
   Джордан фыркнул:
   - Ну так что еще нового?
   - В любом случае... на прошлой неделе создалось  мнение,  что,  возможно,
кто-то должен поехать и посмотреть.
   - Кто-то? Вопреки предупреждению?
   - Таково общее мнение.
   - Так почему ты обращаешься ко мне? Я в этом не участвую.  Все  последние
двенадцать лет.
   - Ты все еще разговариваешь с Лэнгли?
   - Никто больше не разговаривает с Лэнгли.
   - Именно поэтому я обращаюсь к тебе, Кэри. Дело  в  том,  что  мне  нужен
человек, который может поехать в Россию, не привлекая внимания.
   - Нелегально?
   - Боюсь, что так.
   - Против ФСБ?
   Когда Горбачев,  накануне  своего  смещения,  расформировал  КГБ,  Первое
главное управление переименовали в Службу внешней  разведки  (СВР),  но  оно
по-прежнему работало в Ясенево. Второе  главное  управление,  обеспечивающее
внутреннюю безопасность, получило название Федеральная  служба  безопасности
(ФСБ).
   - Возможно, против еще более опасного врага...
   Кэри Джордан, пережевывая рыбу, задумался, затем покачал головой:
   - Нет, он не поедет. Больше никогда.
   - Кто, скажи, пожалуйста? Кто не поедет?
   - Парень, о котором я думал. Тоже за бортом, как и я. Но не так стар.  Он
был хорош! Железные нервы, ловкость, не похож на  других,  создан  для  этой
работы. Уволен пять лет назад.
   - Он еще жив?
   - Насколько я знаю, да. Послушай, а вино хорошее. Не часто я пью такое.
   Ирвин отпил из своего бокала.
   - А как его звали, этого парня, который не поедет?
   - Монк. Джейсон Монк. Говорит по-русски,  словно  это  его  родной  язык.
Лучший вербовщик агентов, какого я когда-либо встречал.
   - Ладно, хотя он и не поедет, все равно расскажи мне о Джейсоне Монке.
   И  старый  бывший  заместитель  директора  ЦРУ  по   оперативной   работе
рассказал.

Восточный Берлин, сентябрь 1990 года

   В этот теплый осенний вечер на террасе кафе  было  многолюдно.  Полковник
Туркин в легком костюме немецкого покроя и из немецкой ткани  не  привлек  к
себе внимания, когда сел за маленький  столик  у  прохода,  как  только  его
освободила пара влюбленных подростков.
   После того как официант убрал со стола, полковник заказал кофе, развернул
газету и углубился в чтение.
   Именно потому, что он работал в контрразведке с ее неизбежными  слежками,
его считали экспертом по уходу от "хвоста". Наблюдатели из КГБ держались  на
расстоянии. Но они там были: мужчина и женщина, сидевшие на скамье напротив,
на площади Оперы, молодые, беззаботные, оба в наушниках как от  портативного
плейера.
   Они могли в любой момент связаться с двумя машинами, стоявшими за  углом,
передавать свои наблюдения и получать инструкции. В  машинах  сидела  группа
захвата, ибо ордер на арест наконец был подписан.
   Два факта склонили весы не  в  пользу  Туркина.  В  своем  описании  Эймс
указал, что "Лайсандер" завербован за пределами СССР и говорит  по-испански.
Этот факт указывал  группе  расследования  на  всю  Латинскую  Америку  плюс
Испанию. Альтернативный подозреваемый, как недавно выяснилось, получил  свое
первое назначение в Южную  Америку,  в  Эквадор,  пять  лет  назад.  А  Эймс
говорил, что вербовка "Лайсандера" состоялась шесть лет назад.
   Второе  и  заключительное  доказательство  возникло  из  блестящей   идеи
проверить все телефонные записи, сделанные в штабе КГБ в Восточном Берлине в
ночь неудачного налета на квартиру, служившую  почтовым  ящиком  ЦРУ,  в  ту
ночь, когда жилец этой квартиры покинул ее за час до рейда.
   Записи показали, что звонили из  автомата  в  холле  по  номеру  телефона
указанной квартиры. Другой подозреваемый в ту ночь находился в  Потсдаме,  а
группой неудавшегося налета руководил полковник Туркин. Арест  мог  бы  быть
произведен раньше, но ожидали прибытия из Москвы очень  важного  начальника.
Он настаивал на своем присутствии при  аресте  и  хотел  лично  препроводить
подозреваемого в СССР.
   Совершенно неожиданно подозреваемый вышел  из  столовой,  и  наблюдателям
ничего не оставалось, кроме как последовать за ним.
   Чистильщик обуви из испанского Марокко шаркающей походкой шел по тротуару
вдоль кафе, жестом спрашивая у сидящих в крайнем  ряду,  не  желают  ли  они
почистить свою обувь.  Ему  отвечали,  отрицательно  качая  головой.  Жители
Восточного Берлина не привыкли видеть бродячих чистильщиков в своих кафе,  а
большинство сидящих среди них жителей Западного Берлина считали,  что  в  их
богатом городе развелось слишком много иммигрантов из стран третьего мира.
   Наконец кто-то кивнул чистильщику, тот быстро достал маленький  стульчик,
присел перед клиентом, ловкими движениями накладывая на ботинки черный крем.
Официант направился к ним. чтобы отогнать чистильщика.
   - Раз уж он начал, пусть и закончит, -  сказал  посетитель  по-немецки  с
легким акцентом. Официант пожал плечами и отошел.
   - Много времени прошло, Коля, - пробормотал чистильщик по-испански. - Как
живешь?
   Русский наклонился, чтобы показать, где надо еще почистить.
   - Не очень хорошо. Думаю, возникли проблемы.
   - Расскажи.
   - Два месяца назад мне пришлось руководить налетом на квартиру, раскрытую
как почтовый ящик ЦРУ. Мне удалось сделать  один  звонок;  у  человека  было
время скрыться. Но как они узнали? Кого-то арестовали и он заговорил?
   - Возможно. Почему ты так думаешь?
   - Есть еще кое-что, и гораздо хуже. Две недели назад, как раз перед  тем,
как я отправил открытку, из Москвы приехал офицер. Я знаю, что он работает в
аналитическом отделе. Его жена родом из Восточной Германии, они приезжали  в
гости.  Собрались  на  вечеринку,  он  напился.  Хвастался,  что  в   Москве
произведе