Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
на "точке"
тут же выбросили. Ну ничего - сидим, ждем.
Подходит старший лейтенант Пухов, глаза горят, автомат с плеча на плечо
перебрасывает, как конь - секунды на месте устоять не может. По всему виду
ясно - чешутся у Пухова руки; хорошо его в прошлый раз духи зацепили... Еще
бы! Он слово себе дал не потерять в боях ни одного человека. А при
Бахаракском погроме, фактически в операции не участвуя, четвертая МСР
потеряла ранеными три человека, причем одного, ефрейтора Баранцова,
впоследствии комиссовали с первой группой. Кстати, слово свое Пухов потом
сдержал - за время его командования в роте никто не погиб. А до него
четвертая мотострелковая уже успела поиметь свой "скорбный список" из
четырнадцати имен. Заимеет и после, когда Пухов уйдет по замене. К весне
1985 года к "списку" добавят еще пятерых. Но пока Виктор Григорьевич Пухов
был в роте и сводил с бабаями свои личные счеты...
Построил нас, помолчал и тихо начал:
- Так, мужики... Выходим через двадцать минут. Покурить, на горшок и
прочее... Пусть кто-то мне на переходе заикнется - суровой нитью затяну! -
Потом он поставил задачу первым взводам и вдруг обратился к нашему взводному
Быстрову: - А ты, Серега, со своими архаровцами идешь вот на эту точку! -
Пухов показал место на карте. - Будешь прикрывать правый фланг всей роты и
лично мою задницу, понял? Идти вам чуть дальше, чем остальным, но тут
недалеко - восемь с половиной по карте. Возьмешь одного человека с первого
взвода в помощь на АГС. И еще с тобой пойдет Саша Рабинович - чтоб не скучно
было. Да! Минбат сядет как раз между тобой и мной, но идти будет с вами. Все
ясно? - И уже обращаясь к нам: - Ну все, мужики, вперед! и в штаны не делать
- прорвемся! И не забудьте: за каждого пленного - десять суток гауптвахты...
И по харе - от меня лично!
Через двадцать минут, растянувшись длинной цепью, четвертая рота и
минометная батарея вползали в зеленую зону.
Первый подъем начался буквально через тридцать минут после выхода,
где-то в шестнадцать ноль-ноль. За час одолели хребет и начали спуск. Через
махонькую долинку перед нами возвысилась новая громадина. Глянули -
приуныли. Но Серега приободрил:
- Ну, что сопли распустили?! Сейчас перевалим, там вообще не долина -
ущельеце, а следующий перевал - наш. Поднялись, пробежались по гребню и
дома! Ну! Давай, пехота, шевели штанами!
Пока вскарабкались, отдышались, спустились и снова начали подъем,
последний, - было около двенадцати ночи. Под ноги все чаще стали попадаться
банки с кашей и тушенкой - выбрасывали и раскаивались те, кто пожадничал на
"точке". К двум часам ночи умолкли подбадривающие шутки офицеров. Дольше
всех держались замполит роты Рабинович и командир минометчиков капитан
Белов. Но к трем часам и у них осталась всего одна "шутка": Леха Белов
стонал: "Шу-рик. Ты еще дышишь?" На что наш замполит отвечал: "Ле-ша! Иди в
жопу!" И так - всю дорогу...
Я немало "полазил" по Бадахшану, однажды меня всей ротой три дня тащили
на себе, но этот маршрут был самый кошмарный за всю мою службу. Вообще в
афганских горах солдат идет "на автопилоте" только в том случае, если знает
свою цель. Увидит назначенную высоту, значит, доползет, даже если она за
семьдесят километров. Но если солдату сказать: "Вот та высота - наша, и на
ней привал!" - а потом передумать и назначить привал на следующей, а на
следующей - еще на следующей, он вырубится уже на двадцатом километре. На
этот раз случилось именно подобное, но офицеры были здесь совершенно ни при
чем.
Главный хребет поднимался террасами, а между ними были небольшие, всего
квадратов в сто, каменистые площадки. Пока карабкаемся по скалам, видим небо
у края уступа. Ну, кажется, все - дошли. Но только выползем наверх, как
перед нами открывается крошечная эта площадка - взводу разложиться негде, а
над ней новая каменная стена до самых звезд. И до того дошло, что офицеры
вместе с солдатами тащили тяжелое вооружение. Даже Пухов, со своим
неунывающим радикулитом, и тот половину последнего подъема попеременно волок
на себе ПК двоих очумевших пулеметчиков. Вот тебе и восемь с небольшим - по
карте...
К пяти утра поднялись на свою "три сто десять". Попадали... Какой там
окапываться, позиции готовить - приходите, берите голыми руками, хоть
любите, через "Е", - не встанем. Часа через полтора отошли, тут новая
команда : "Вперед!" Потопали...
Долго спускались по змеевидному серпантину, потом первый кишлак, за ним
второй и пошло-поехало: один за другим. Называлось это чудо - шмон зеленки.
Под вечер упал любимый стукачок и жополиз третьего взвода Лешенька
Тортилла. Распластался по дороге, отшвырнул от себя тело АГСа и ревет, как
белуга: "Пристрели-и-ите! Дальше не пойду-у-у!" Попытались вразумить - не
получилось. Пару раз врезали - безрезультатно. А батальон уходит! Все! В
общем, надо взваливать эту морду на себя и тащить вместе с гранатометом. Тут
появляется Пухов: "В чем дело? " Объясняем - так, мол, и так. Пухов подходит
к "подыхающему", на ходу скидывает с плеча АКС, передергивает затвор и
спокойно так, буднично, просит:
- Леша, рот открой...
В его интонации, в его внешнем облике было что-то такое, отчего
Тортилла сразу затих, молча встал, поднял ранец с гранатометом и понуро
побрел дальше. Мы наблюдали за ним молча, и лишь один Быстров не выдержал:
- Гриценок! Что-то он быстро тебя вылечил, а?
Тортилла не ответил...
Вечером полк полностью вошел в долину. Ночевку мы разбили на каком-то
холме. Вокруг по склону и на соседних высотках расположились другие
подразделения. Наутро повальный шмон продолжился по полной программе. Перед
выходом Серега построил нас и поставил боевую задачу:
- Значит так, взвод. Все, что тут говорили по связи, - полное дерьмо! У
нас задача одна - третий день без жратвы! Сухпая не было, нет и когда будет
- неизвестно. То, что вы по дороге выкинули - никого не волнует (был
употреблен иной, близкий по значению термин). Все ясно? Вперед!
Первый же кишлак оказался и самым удачным: взводный с ходу подстрелил
молодого барашка. Скотинка резвая однако, - как только заприметил первых
бойцов, тут же деру дал, да не тут-то было! Только что и успел - жопкой
кучеряво обосраной пару раз тряхнуть на прощанье - 5,45 все ж быстрее,
однако.
Резво затащили его в какую-то клуню, Быстров тут же достал предмет
зависти всех офицеров батальона - треугольный, острый, как бритва, трофейный
нож и мастерски, за каких-то пять минут барашка разделал. Все мясо мы
сложили в полиэтиленовый пакет от осветительных ракет и пошли на следующее
прочесывание.
В конце дня Валерка подстрелил курицу, но то ли птица оказалась
мелковатой, то ли СВД для такой дичи чересчур сильное средство: от курочки
остались только окорочка, часть крылышка да шейка с головой. По образному
выражению замка Димки Кудели - рассосалась. Ну да ничего - пошло в тот же
пакетик. И уж перед самым привалом подстрелили еще одну курицу, на этот раз
более удачно. Серега разделал ее еще более виртуозно: отсек ноги, голову и
часть крыльев; потом одним ударом своего восточного кинжала развалил надвое,
выпотрошил и, вместе с перьями сняв шкурку, уложился в какие-то пару минут.
Профи!
Поздним вечером поднялись на ночлег. Прямо под холмом, метрах в
пятистах, раскинулся огромный кишлак. И мы в том районе были не
единственными - под нами, на склоне, расположилась шестая рота, а чуть
правее и ниже - разведка. Поэтому пошли в кишлак не сразу, а только через
час после того, как по связи был дан отбой - "один-один" (т.е. один боец
спит - один дежурит).
Серега взял с собой троих: "замка" Куделю, Валерку и меня. Потопали
вниз через позиции разведроты, чтоб не переть с бурдюком воды,
пятнадцатилитровым ведром и подозрительным пакетом под мышкой через окопы
родного батальона.
В кишлаке то тут, то там раздавались подозрительные шорохи: не мы одни
такие умные, есть всем хочется. Побродили немного, напоролись на четверых
дедов первого взвода - чуть не перестреляли друг друга впотьмах, а потом
сыскали и себе подходящую усадьбу - побольше, да на отшибе. Зашли. Дом
разделен на две части. В нашей половине никого и, естественно, голо. Явно,
хозяева уходили не с пустыми руками. Маленькая печурка у дверей сделана "по
черному" - в потолке дыра.
Быстров посадил Валеру напротив входа, в тень, меня послал искать
топливо, а сам, пока Куделя доводил и заливал мясо водой, занялся печью.
Вязанка сухой травы, висевшая у дверного проема и пущенная на растопку,
оказалась не чем иным, как коноплей. Пока поняли, в чем дело, потушили и
выкинули тлеющий и жирно чадящий ком, от дыма, затянувшего, как в русской
бане, всю верхнюю половину помещения, всем от души "захорошело".
Я быстренько отыскал во дворе сарай с большими стопами кизяка, Димка
настрогал щепы с какой-то палки - и дело пошло. И хотя кизячный "уголек"
вонял похлеще любой анаши, да и глаза как от перца резало, горел он не хуже
газа. Оглянуться не успели, как вода закипела.
Бульон, конечно, великая вещь, но Серега сразу сказал: "Супец на войне
- первое дело... после водки, баб, долгого сна и хорошего командира!" (На
вопрос: "А какой командир хороший?" - он всегда неизменно отвечал: "Тот, что
не сука!"). Ну, супец так супец. Оставили снайпера в засаде, а сами полезли
рыться по хозяйским закромам. Ничего, понятно, не нашли, вернулись и стали
дожидаться пустого бульончика. Кизяк между тем перегорел и пошел я во двор
за новой партией.
Не успел подойти к сараю, как слышу слабый шорох за воротами. Тихонько
снимаю автомат и вжимаюсь в тень, даже испугаться толком не успел. Створка
ворот с легким скрипом открывается, и в нее просовывается крошечная головка
в чалме, а потом и сам обладатель этой чалмы - сухонький дедуля, метра
полтора ростом. Он огляделся, при лунном свете меня в тени навеса не заметил
и, крадучись, сделал пару шагов во двор.
Дедушка не дедушка, в темноте не разобрать. Легонько втыкаю ему ствол
меж лопаток, левой рукой беру за горло, чуть свожу пальчики и шепчу в
замершее ухо: "Бура, дусс... ("Пошли, друг"). То ли фарси для него - родной
язык, то ли по жизни - все на лету схватывал, но дедок послушно засеменил в
дом.
Дальше объяснялись на пальцах. Оказалось, что бабаеныш - хозяин этой
усадьбы. На время операции он перетащил своих жен и детей к себе, в мужскую
половину дома, а эта, где мы сейчас находимся, - женская. Мы как смогли,
рассказали ему про соль, картошку и прочее. Дедок, в свою очередь, не стал
упрямиться и согласно закивал головой. Всей толпой вышли во двор.
Старичок приставил к забору жиденькую лестницу, показал жестом, что
идти за ним вовсе не обязательно, и проворно исчез на другой стороне. Мы по
очереди поднялись на забор и заглянули в чужую жизнь. У стены дома толклось,
как я насчитал, восемнадцать женщин разного возраста. Рядом с ними шныряли
два десятка ребятишек. При появлении наших любопытных физиономий женщины и
дети притихли и сели наземь. Сразу видно, ученые... Хозяин шикнул на детей,
и они мигом исчезли в доме.
Не обманываясь нашим вежливым обращением, бабай второй раз перелезать
на женскую половину не стал - передал через забор мешочек с картофелем,
домашней лапшей и маленьким пакетиком какой-то красной и горьковатой соли.
Опять-таки вежливо попросили его попробовать... дед попробовал и ничего -
жив остался...
Мы, как могли, поблагодарили его, попрощались, а напоследок спросили,
сколько у него жен. Старичок скривился, что-то пробормотал и на пальцах
показал - тринадцать! Ай да дедуля, старый кобель!
Через час уже поднимались на свои позиции. Запах от нас разносился - не
передать. Несчастные разведчики только слюну сглатывали, а потом не
выдержали такой изуверской пытки и прислали гонца с тремя котелками: "Для
офицеров дружественного подразделения!" Мы навалили полные котелки и еще
один добавили от себя. Потом отправили полведра на соседние позиции первого
взвода - ротному. Шестой мотострелковой тоже перепало - не сидеть же им
голодными! Насколько наше варево было сытно и вкусно - объяснять нет смысла
(еще бы! три четверти ведра мясо, а остальное - растопленный холодец с
добавками!). В общем, когда ели - стонали от восторга.
К вечеру следующего дня с вертолетов нам выкинули долгожданный сухпай и
пополнение боекомплекта. Первому мы были, конечно же, рады, второму - не
очень: мне только-только удалось отделаться от тринадцатикилограммовой
АГСной ленты, а тут на тебе - заряжай по новой! Ну да ничего, я последний
раз ходил в гранатометной команде, потом даже в руки эту гадость не брал.
Вернувшись на "точку", узнали, что в подразделениях других полков,
принимавших участие в этой "чистке" и прикрывавших долину с высокогорной
левой стороны, есть потери - несколько человек (точное количество,
естественно, неизвестно) погибли от переохлаждения и истощения сил.
Не повезло мужикам - сухпай, скорее всего, им вовремя не подкинули, а
кишлаков на такой-то высоте оказалось, к сожалению, не густо...
ОТХОДНАЯ
Самыми результативными боевыми операциями в нашем полку всегда
считались операции по реализации разведданных. Основное отличие их от всех
остальных заключалось в том, что подразделения выходили не просто куда-то в
горы или в предполагаемый душманский кишлачок, а в конкретное, заранее
"вычисленное", находившееся под наблюдением место. Все что угодно: район
ночлега правоверных или зимней стоянки их мобильных отрядов, баз оружия или
провианта, либо просто населенный пункт - личная собственность какого-либо
влиятельного духа.
Операции подобного рода отличались еще и тем, что всегда были тщательно
и четко спланированы. Проводились они быстро - без изнурительной,
выматывающей нервы подготовки и, что для солдат самое главное, - без
многочасовых убийственных горных переходов на виду у всей провинции.
Разведданные поставляли в полк две "фирмы": разведуправление -
армейская структура и спецподразделение "Кобальт" - структура КГБ (во всяком
случае - нам так говорили, правда сейчас выясняется, что все же МВД). И те,
и другие жили в городе вместе с военспецами (и сами являлись таковыми), в
расположении части они появлялись весьма редко и были окружены сияющим
ореолом секретности и таинственности, а следовательно, и огромным
количеством самых невероятных слухов. На боевых выходах представители
разведуправления или "Кобальта" были не частыми гостями. Например,
начальника разведки я почти за два с половиной года службы видел в горах
только один раз, во время бахаракской колонны в марте 1983 года.
О деятельности армейской разведки мы вообще не знали ничего. Известна
была только фамилия начальника, молодого полковника с внешностью
героя-комбата - Орлов. После демобилизации из разговоров с другими
"афганцами" я выяснил, что и в других гарнизонах, раскинутых от Джелалабада
до Хайратона, начальники разведок носили ту же фамилию (впрочем, я не
настаиваю - у меня всего два свидетельства).
С "Кобальтом" дела обстояли немного иначе. Офицеры этой группы намного
чаще ходили с нами, правда, исключительно на "свои" реализации, либо
принимали участие в крупных полковых акциях (на месте оперативно отсеивали
"материал" - пленных). Неоднократно "Кобальт" и сам проводил операции. Для
этой цели ему выделяли какое-либо подразделение второго батальона, чаще
всего одну роту.
Нам были известны основные методы их работы, вернее - казалось так. Да
никто и не делал из них особого секрета. Половину оперативной информации
кобальтовцы добывали через стукачей (по определению начальника политотдела
части - "прогрессивной части местного населения, вставшей на решительную
борьбу против незаконных бандитских формирований мятежников") и внедренных в
группировки моджахедов агентов из числа ХАДовцев, присылаемых по обмену из
соседних провинций (так они утверждали, во всяком случае). Вторую половину
данных "Кобальт" добывал у пленных.
Нетрудно представить, какие жуткие, леденящие кровь байки ходили в
полку о том, что делают с духами в "Кобальте". Все, естественно, исходили из
собственного опыта "общения" с захваченными в плен. И это невзирая на
постоянную угрозу трибунала. Реального, а не мифического.
Но, как выяснилось впоследствии, все эти слухи оказались ложью. По
рассказам моего земляка, сержанта погранвойск Александра Лунева, все время
прослужившего в охране "Кобальта" (вот уж точно - "блатная служба": два года
в кроссовках и джинсовом костюме!), рядовой состав при допросах пленных
никогда не присутствует. Воплей и криков тоже никто из солдат не слышал.
Правда, частенько после очередного "посетителя" в мусорном ведре находили
использованные ампулы от неизвестного препарата. Но это, опять-таки, ни о
чем не говорит. Когда пленных передавали из "Кобальта" в ХАД, вид они имели
вполне нормальный и пребывали в добром здравии, чего не скажешь об их
душевном состоянии - в местной госбезопасности, ХАДе, пленных либо сразу
отпускали, либо сразу "шлепали". Другой диалектики там не признавали.
Мы относились к офицерам из "Кобальта" с известной опаской и в то же
время с определенным уважением. На боевых выходах они показывали себя с
самой лучшей стороны. Это мы ценить умели.
За два года, проведенные в ДРА, я дважды был свидетелем расстрела, и
оба раза именно на операциях по реализации разведданных и в присутствии
офицеров "Кобальта".
Но вначале небольшая предыстория.
У советского солдата, помимо его основной обязанности или
специальности, есть еще несколько - внештатных, так называемая
"взаимозаменяемость". Любой старослужащий солдат (если не дебил, конечно) в
случае необходимости может принять на себя командование отделением или даже
взводом, работать из любого вида стрелкового оружия (в том числе и орудий
БМП), провести несложные реанимационные мероприятия и оказать раненому
первую медицинскую помощь, снять простую мину и прочее.
У меня благодаря болезненно-педантичному складу характера была целая
гирлянда подобных побочных специальностей и обязанностей, в том числе -
внештатный санинструктор взвода. Я всегда носил с собой несколько
перевязочных пакетов, пяток жгутов, половину командирского промедола и был
обязан заниматься всеми ранеными взвода и роты до подхода профессиональных
медработников.
В начале февраля 1984 года ко мне подошел фельдшер батальона и
предложил принять участие в проводимой шестой мотострелковой и одним из
взводов разведроты операции по линии "Кобальта" в качестве штатного
санинструктора. У нас во втором МСБ было два медбрата, но оба в это время
находились в госпиталях.
Я не помню случая, чтобы солдат одного подразделения официально
участвовал в операции чужой роты. Даже временно и даже санинструктором. Ведь
все "временное" очень быстро превращается в постоянное, а должность
"санинструктор батальона" - тыловая, и у нас к подобным вещам относились
ревниво. Я горячей радости идти на операцию "чужаком" не изъявил и,
совершенно уверенный, что меня не отпустят, послал фельдшера к старшему
лейтенанту Пухо