о с  прежней
силой, но боль в голове вроде бы унялась, или,  может,  он  притерпелся  к
ней. Ему долго досаждали  грачи,  целая  стая  которых  беспокойно  вилась
вокруг в поле над ним, беспомощно лежавшим с каким-то недугом, и он не мог
отогнать их. Рядом, аккуратно сложенные, лежали  его  солдатские  пожитки:
котелок, вещмешок, шинельная скатка, и на этой скатке сидел самый  большой
черный грач, осмысленным, почти человеческим взглядом уставясь в него.  Он
ждал, и Иван понимал, чего он дожидается. Содрогнувшись от его  намерения,
Иван, однако, собрался с силами и очнулся.
   В  подвале  стало  светлее.  Вдоль  стены,  где  они  выдирали   плиту,
громоздилась новая куча кирпича и щебня  (видно,  та,  что  обрушилась  на
Ивана), и над ней  ярким  светом  блестела  дыра.  Волоку  сразу  охватило
радостное желание, с помощью рук  он  поднялся,  медленно  повел  головой,
повязанной какой-то  мокрой  тряпкой,  конец  которой  свисал  возле  уха.
Вспомнив, что с ним произошло, он  с  благодарностью  подумал  о  немце  и
оглянулся.
   Фриц Хагеман сидел рядом, спиной прислонясь к обломку  стены,  и  спал.
Голова его сонно  склонилась  на  запыленное  плечо,  редкие  волосы  были
взъерошены и тоже пересыпаны пылью, нижняя губа сонно отвисла.
   Подле на бетонном  полу  стояла  каска  с  остатком  воды.  Иван  сразу
потянулся к ней, но, взяв в руки, страдальчески опустил на землю. От каски
сильно воняло потом, и его едва не стошнило. Это была немецкая  солдатская
каска, сотни которых валялись на поле боя, и  бойцы  их  пинали  ногами  -
окровавленные, простреленные -  всякие.  В  углу  за  ступеньками  темнело
влажное пятно, и слышно было, как каплет там вода. Из  трубы,  что  ли?  -
подумал Волока.
   Иван сидел на полу и растерянно думал, как ему  быть  дальше.  Конечно,
надо вылезать, кажется, он смог бы  теперь  сам  как-нибудь  выкарабкаться
через эту дыру, что ему немец. Пусть себе спит. Только... Только кто  там,
наверху? Стрельба вроде усиливалась, слышна была в одной стороне, потом  в
другой, где-то громыхали разрывы мин. Но кто там? Наши? А если немцы? Если
немцы, ему будет  плохо  с  пробитой  головой.  Если  же  наши,  без  него
перепадет немцу - нарвется на  какого-нибудь  молодого  автоматчика  и  не
успеет поднять и рук. Хлопцы теперь беспощадны к немцам, у  многих  свежие
раны в сердцах, все может случиться.
   Нет, придется, видно, выбираться вместе, сдать Фрица в плен, а  там  уж
не его забота.
   Рассуждая так, Иван сидел возле немца и  оглядывал  его,  сонного,  без
особой враждебности, хотя уже и без  прежней  симпатии.  Прошла  ночь,  из
подвала появился выход, и все стало другим. Там было только его  уставшее,
немолодое лицо, подсвеченное тусклым огоньком из зажигалки,  -  теперь  же
перед ним сидел  немецкий  солдат  в  пропыленном,  с  оторванным  погоном
кителе, в характерных солдатских сапогах. Рядом валялась его каска с орлом
у козырька, не хватало только немецкого автомата. ППШ  Волоки  лежал  чуть
дальше, и Иван по солдатской привычке потянулся к нему, подцепил за ремень
и подвинул к себе. Магазин заскрежетал по бетонному полу, и  немец  вдруг,
прервав спокойное дыхание, проснулся.
   Сначала он будто испугался, заморгал глазами,  а  затем,  узнав  Ивана,
несколько удивленно сказал:
   - О, Иван лебенд? Гут, гут.
   Заметив, что боец  подтянул  поближе  свой  автомат,  озабоченно  повел
бровями. В глазах его отразилось минутное беспокойство, но он подавил  его
и снова бодро, выразительно произнося каждое слово, сказал:
   - Можно иди. Туда иди. Дверь туда их махен...
   - Дверь?
   Иван  хотел  улыбнуться,  но  в  голове  сразу  кольнуло,  и  лицо  его
перекосилось.
   - Больно?
   - Ладно, - поморщился Иван. - Живы будем - не помрем.
   Он не хотел показывать немцу свою  слабость  и,  помогая  себе  руками,
встал на ноги. Перед  глазами  расплылись  багровые  круги.  Осторожно,  с
большим усилием он выпрямился, но не застонал, сдержался. Немного  постояв
так, шатко полез по щебенке к дыре в дальнем углу. Фриц  хотел  поддержать
бойца, но Иван упрямо отвел его руку.
   Хромая, немец подался туда же, первым пролез к дыре и  заглянул  вверх;
за ним взобрался на щебенку  и  Волока.  В  это  время  где-то  поблизости
протрещала очередь, вторая, послышались голоса  -  кто-то  крикнул,  потом
там, наверху, заговорили не тихо и не громко, но так, что  слов  разобрать
было нельзя. Волока сжал челюсти,  немец,  приоткрыв  рот,  с  обостренным
беспокойством в серых глазах посмотрел на Ивана.  Они  ничего  не  сказали
друг другу и на время замерли под пробоиной. Снова леденящий, как  дыхание
смерти, вопрос - кто? - пронесся в их головах.
   Но разговор наверху прекратился - люди отбежали или  замолчали,  а  еще
через минуту донеслись длинные пулеметные очереди. Видно,  с  наступлением
дня вчерашний бой продолжался, и Волоку охватило беспокойство.
   "Туда, наверх", - показал он немцу.  Фриц  понял,  коротко  подтвердил:
"Я-я" - и засуетился  в  поисках  какой-нибудь  подставки,  чтобы  удобнее
подобраться к дыре. Он сложил один  на  другой  несколько  кусков  бетона,
примерился - было низко. Потом проковылял вниз, принес каску и положил  ее
сверху: теперь можно было ухватиться за край пролома руками.
   Он подтянулся на руках, выглянул наружу, но в  нерешительности  тут  же
опустился. Снова на мгновенье встретились их сосредоточенные,  напряженные
взгляды, и опять оба вслушались, стараясь определить, кто наверху.  Однако
определить было невозможно.
   Тогда немец нахмурился, решительно наступил  на  каску,  подтянулся  и,
упершись здоровым коленом в выступ, вскарабкался на перекрытие.
   Несколько секунд он стоял там, оглядываясь, а снизу на него  напряженно
смотрел Волока. Иван с трудом держался на ногах, в глазах  все  кружилось,
но теперь - он чувствовал! - решалось самое  важное,  и  он  с  первой  же
секунды не хотел упустить этот момент. В  душе  Ивана  нарастало  ощущение
тревоги, подумалось, что немец убежит и он  останется  один  в  этой  яме.
Волока уже почувствовал в себе невольную привязанность к этому человеку  -
теперь он был ему нужен, как бывает нужен в беде товарищ.
   Немец,  однако,  никуда  не  бежал.  Он  переступил  с  ноги  на  ногу,
осмотрелся, из-под его каблуков посыпался в подвал песок, и  вот  из  дыры
просунулась его рука.
   - Иван, шнель! Бистро...
   Волока наступил на каску, протянул навстречу руку, но немец  недовольно
взмахнул рукой - сперва он хотел перенять автомат. Иван снял с плеча  ППШ,
сунул его немцу и вдруг  испугался.  Однако  немец  не  собирался  в  него
стрелять - с солдатской бережностью к оружию он положил ППШ  возле  ног  и
просунул в дыру обе руки.
   Напрягшись, Волока подал свои, немец крепко обхватил  их,  Иван  уперся
сапогом в стену, сжал зубы, чтобы не застонать, и боком перевалился  через
край пролома.
   Так они оказались наверху, среди развалин большого кирпичного дома.  На
уцелевшей стене второго или третьего этажа висела, покосившись, картина  в
позолоченной  раме,  рядом  держался  иссеченный  осколками  гобеленчик  с
лосями, выше,  зацепившись  за  обломок  перекрытия,  торчала  опрокинутая
кровать с металлической сеткой. В разбитой  раме  раскачивалась  на  ветру
форточка. Улицы отсюда, однако, не было видно  -  ее  загораживала  стена,
рухнувшая внутрь дома. Огромной плахой она кособочилась из-под их  ног,  и
над нею в просветлевшем утреннем небе тихо  качались  вершины  вязов,  под
которыми вчера наступали автоматчики.
   Оба  они  немного  отдышались,  вслушиваясь  в  доносившуюся  с   улицы
стрельбу. Послышались и крики, только Волока не разобрал  слов,  а  немец,
вдруг встрепенувшись и размахивая руками, бросился по развалинам вверх. Он
быстро  оторвался  от  Ивана,  который,  с  трудом  переставляя  ноги   по
кирпичному лому, брел вслед за ним. Фриц первым добрался  до  того  места,
откуда можно было спрыгнуть на улицу, на секунду его поджарая фигура четко
вырисовывалась на фоне неба. И тут Волока отчетливо услышал чужие голоса:
   - Хагеман! Хагеман! Ком! Ком! Хагеман!
   Волока был готов к худшему, и все же в эту минуту его бросило в  озноб.
Он  сжался,  присел,  а  Фриц,  обернувшись,  с  радостью  на   неожиданно
просиявшем лице крикнул:
   - Иван! Иван! Ком!
   И намерился спрыгнуть, чтобы бежать туда, куда звали его товарищи.
   - Стой! - негромко,  но  с  затаенной  решимостью  произнес  Волока.  -
Стой!!!
   На лице немца мелькнула растерянность, даже боль, а может, испуг, но он
тут же взмахнул в воздухе руками и исчез по ту сторону развалин.
   Иван  сначала  опешил  от  такой  неожиданности,  а  затем,  с  усилием
превозмогая слабость, заковылял по завалам туда, где исчез Фриц.
   Хагеман отбежал недалеко. Вся улица была загромождена развалинами, и он
перелезал через  кирпичную  глыбу  совсем  недалеко  от  того  места,  где
появился Волока. Напротив, вдоль чугунной ограды сквера,  отстреливаясь  и
пригибаясь, бежали немцы.
   - Стой! - крикнул Волока, увидев Хагемана. - Фриц! Стой!
   Немец  вскинул  вверх  голову  -  лицо  его,  как  показалось   Волоке,
сморщилось, будто от боли. И он на миг  остановился,  взглянул  на  Ивана,
потом оглянулся на сквер, где,  удивленные  этой  перекличкой  с  русским,
замедляя бег, оборачивались к ним немцы. Но  это  длилось  очень  недолго.
Сразу же там  заклацали  затворы,  и  зычный  командирский  голос  огласил
развалины:
   - Хагеман, ком! Шиссен!
   Фриц перевалился через глыбу, преграждавшую ему путь к своим, а Волока,
почувствовав, что сейчас все кончится, и уже не думая о себе, а только  не
желая отдать врагам этого человека, дал в него очередь. Пули с перелетом и
недолетом взбили в обломках пыль и разлетелись в стороны.
   Немец  тотчас  обернулся,  в  глазах  его  мелькнула  звериная   ярость
человека, у которого не было выхода. Иван упал на груды кирпича, не  сводя
взгляда с немца, и увидел, как тот лихорадочным движением выхватил  что-то
из кармана и, размахнувшись, швырнул в него. Иван не сразу сообразил,  что
это граната, и только когда та  упала  поблизости,  понял,  что  спасаться
поздно. Он лишь рванул к плечу автомат и нажал на спуск.
   Очереди своей он не услышал, но в  последнее  мгновенье  заметил,  как,
прежде  чем  рухнуть  наземь,  крутнулся  на  ногах  Фриц  Хагеман.  Почти
одновременно с этим оглушительно грохнула рядом граната.  Обжигающий  удар
стеганул Ивана по плечу, и все медленно потонуло в пыли, которая  плотным,
удушливым облаком накрыла развалины.
   Пыль его и спасла.
   Волока  слышал,  как  немцы  ударили  из  автоматов,   несколько   пуль
раскрошило  кирпичи  рядом,  но  он,  пригнувшись,  с  неожиданной  прытью
рванулся назад, упал, снова вскочил, перекатился  через  большой  обломок,
обогнул дыру в глубокой воронке, из которой они выбрались минуту назад,  и
наконец спрыгнул  во  двор.  По  дорожке,  вымощенной  бетонными  плитами,
добежал до колючей изгороди, прорвался через ее цепкое густое сплетение  и
очутился в узком переулке.
   Его сразу чуть не сбили с ног наши автоматчики. Гулко стуча  подошвами,
они выскочили из-за  угла,  видно,  наперерез  немцам,  отступавшим  вдоль
сквера.  Задний  испуганно  взглянул  на  его  окровавленную  голову,   но
промолчал, и Волока почувствовал, как жгучей болью налилось его плечо.
   Автоматчики скрылись за  поворотом,  и  заваленный  обломками  переулок
совсем опустел. Волока посмотрел в один  конец  его,  в  другой,  отпустил
автомат и, оберегая рассеченное  осколком  плечо,  шатаясь,  побрел  туда,
откуда бежали бойцы.
   Вверху, в ясном весеннем небе, ухало, шипело, громыхало гулкое эхо боя.
"Как же это? Что это?" - роились в голове Волоки смятенные  мысли,  и  ему
хотелось ругаться от боли и тупой несправедливости  того,  что  случилось.
Переполненный душевной сумятицей, он брел по  середине  разбитого  бомбами
переулка и твердил в отчаянии:
   - От же гады! От гады!..
   1963 г.



        Василь Быков.
        Эстафета

   -----------------------------------------------------------------------
   В кн.: "Собрание сочинений в четырех томах. Том четвертый".
   Пер. с белорусск. - М.Горбачев. М., "Молодая гвардия", 1986.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 19 June 2002
   -----------------------------------------------------------------------



   Он упал на заборонованную мякоть  огородной  земли,  не  добежав  всего
каких-нибудь  десяти  шагов  до  иссеченного  осколками  белого  домика  с
разрушенной черепичной крышей - вчерашнего "ориентира три".
   Перед  тем  он,  разорвав  гимнастерку,  пробрался  сквозь  чащу  живой
изгороди, в которой  с  самого  начала  этого  погожего  апрельского  утра
гудели, летали пчелы, и, окинув быстрым  взглядом  редкую  цепочку  людей,
бежавших к окраинным домикам, замахал руками и сквозь выстрелы крикнул:
   - Принять влево, на кирку!!!
   Потом пригнулся, боднул воздух головой и,  выронив  пистолет,  уткнулся
лицом в теплую мякоть земли.
   Сержант Лемешенко в это  время,  размахивая  автоматом,  устало  трусил
вдоль колючей, аккуратно постриженной  зеленой  стены  ограды  и  едва  не
наскочил на своего распростертого взводного. Сперва он удивился,  что  тот
так некстати споткнулся, потом ему  все  стало  ясно.  Лейтенант  навсегда
застыл, прильнув русоволосой головой к рыхлой земле, поджав под себя левую
ногу, вытянув правую, и несколько потревоженных  пчел  суетились  над  его
неподвижной пропотевшей спиной.
   Лемешенко не остановился, только нервно подернул  губами  и,  подхватив
команду, закричал:
   - Взвод, принять левее! На кирку! Эй, на кирку!!!
   Взвода, однако, он не видел,  два  десятка  автоматчиков  уже  достигли
изгороди, садов, строений и пропали в грохоте нараставшего боя. Справа  от
сержанта, на соседнем подворье, мелькнуло  за  штакетником  посеревшее  от
усталости лицо пулеметчика Натужного, где-то  за  ним  показался  и  исчез
молодой белокурый Тарасов. Остальных бойцов его отделения не  было  видно,
но по тому, как время  от  времени  потрескивали  их  автоматы,  Лемешенко
чувствовал, что они где-то рядом.
   Держа наготове свой ППШ, сержант  обежал  домик,  запыленными  сапогами
хрустя по битому стеклу и сброшенной с крыши черепице. В нем тлела  скорбь
об убитом командире, чью очередную заботу, словно эстафету, подхватил он -
повернуть взвод фронтом к  церкви.  Лемешенко  не  очень  понимал,  почему
именно к церкви, но последний приказ командира приобрел уже силу и вел его
в новом направлении.
   От домика по узкой дорожке, выложенной бетонной плиткой, он добежал  до
калитки. За оградой  тянулся  узкий  переулок.  Сержант  взглянул  в  одну
сторону, в другую. Из дворов выбегали бойцы и тоже оглядывались.  Вон  его
Ахметов - выскочил  возле  трансформаторной  будки,  оглянулся  и,  увидев
командира отделения посреди улицы, направился к нему. Где-то среди  садов,
серых коттеджей и домиков с лютым ревом разорвалась мина, рядом на  крутой
крыше, сбитая осколками, сдвинулась и посыпалась вниз черепица.
   - Влево давай! На кирку!!!  -  крикнул  сержант  и  сам  побежал  вдоль
проволочной  ограды,  отыскивая  проход.  Впереди  из-за  кудрявой  зелени
недалеких деревьев синим шпилем вонзилась в небо кирка - новый ориентир их
наступления.
   Тем временем в переулке один за одним появились автоматчики  -  выбежал
низенький, неуклюжий, с кривыми, в обмотках, ногами  пулеметчик  Натужный;
за ним - новичок Тарасов, который с самого утра не отставал  от  опытного,
пожилого бойца; с какого-то двора  лез  через  изгородь  увалень  Бабич  в
подвернутой задом наперед зимней шапке. "Не  мог  найти  другого  прохода,
тюфяк", - мысленно выругался сержант, увидев, как тот  сначала  перебросил
через забор свой автомат, а потом неуклюже перевалил нескладное,  медвежье
тело.
   - Сюда, сюда давай! - махнул  он,  злясь,  потому,  что  Бабич,  подняв
автомат, начал отряхивать запачканные колени. - Быстрей!
   Автоматчики  наконец  поняли  команду  и,  находя  проходы,  исчезли  в
калитках  домов,  за  строениями.  Лемешенко  вбежал  в  довольно  широкий
заасфальтированный двор, на котором разместилось какое-то низкое строение,
видно, гараж. Вслед за сержантом вбежали сюда его подчиненные  -  Ахметов,
Натужный, Тарасов, последним трусил Бабич.
   - Лейтенанта убило! - крикнул им сержант, высматривая проход.  -  Возле
белого дома.
   В это время откуда-то сверху и  близко  прогрохотала  очередь,  и  пули
оставили на асфальте россыпь свежих следов. Лемешенко бросился  в  укрытие
под глухую бетонную стену, что огораживала двор, за ним остальные,  только
Ахметов споткнулся и схватился за флягу на поясе, из которой в  две  струи
лилась вода.
   - Собаки! Куда угодили, гитлерчуки проклятые...
   - Из кирки, - сказал Натужный, всматриваясь  сквозь  ветви  деревьев  в
сторону шпиля. Его невеселое, попорченное оспой лицо стало озабоченным.
   За гаражом нашлась калитка с завязанной  проволокой  щеколдой.  Сержант
вынул финку и двумя взмахами перерезал проволоку.  Они  толкнули  дверь  и
оказались под развесистыми вязами  старого  парка,  но  тут  же  попадали.
Лемешенко резанул из автомата, за ним ударили очередями Ахметов и  Тарасов
- меж черных жилистых стволов бежали врассыпную  зеленые  поджарые  фигуры
врагов. Неподалеку за деревьями и сетчатой оградой виднелась площадь, а за
ней высилась уже ничем не прикрытая кирка, там бегали и стреляли немцы.
   Вскоре, однако, они заметили бойцов, и  от  первой  пулеметной  очереди
брызнула щебенка с бетонной  стены,  засыпав  потрескавшуюся  кору  старых
вязов. Надо было бежать дальше, к площади и к кирке, преследуя  врага,  не
слезать с него, не  давать  ему  опомниться,  но  их  было  мало.  Сержант
посмотрел в сторону, - больше пока  никто  не  пробрался  к  этому  парку:
чертовы подворья и изгороди своими лабиринтами сдерживали людей.
   Пулеметы били по стене, по шиферной крыше гаража,  бойцы  распластались
под деревьями на травке и отвечали короткими очередями. Натужный  выпустил
с полдиска и утих - стрелять было некуда, немцы спрятались возле церкви, и
их огонь с каждой минутой усиливался.
   Ахметов, лежа  рядом,  только  сопел,  зло  раздувая  тонкие  ноздри  и
поглядывая на сержанта. "Ну а что дальше?"  -  спрашивал  этот  взгляд,  и
Лемешенко знал, что и другие тоже поглядывали на него, ждали  команды,  но
скомандовать что-либо было не так-то просто.
   - А Бабич где?
   Их  было  четверо  с  сержантом:  слева  Натужный,  справа  Ахметов   с
Тарасовым, а Бабич так и не выбежал со двора. Сержант хотел было приказать
кому-нибудь посмотреть, что случилось с этим  увальнем,  но  в  это  время
слева замелькали фигуры автоматчиков их взвода -  они  высыпали  откуда-то
довольно густо и дружно ударили из  автоматов  по  площади.  Лемешенко  не
подумал даже, а скорее почувствовал, что время двигаться дальше, в сторону
церкви, и, махнув рукой, чтобы обратить внимание на тех,  кто  был  слева,
рванулся вперед. Через несколько шагов он упал под вязом, дал две короткие
очереди,  кто-то  глухо  шмякнулся  рядом,  сержант  не  увидел  кто,   но
почувствовал, что это Натужный. Затем он вскочил и пробежал еще  несколько
метров. Слева не утихали очереди - это  продвигались  в  глубь  парка  его
автоматчики.
   "Быстрее, быстрее", - в такт сердцу стучала в  голове  мысль.  Не  дать
опомниться, нажать, иначе, если немцы успеют  осмотреться  и  увидят,  что
автоматчиков мало, тогда будет плохо, тогда они здесь завязнут...
   Пробежав еще несколько  шагов,  он  упал  на  старательно  подметенную,
пропахшую сыростью землю; вязы уже остались сзади, рядом  скромно  желтели
первые весенние цветы. Парк  окончился,  дальше,  за  зеленой  проволочной
сеткой,  раскинулась  блестящая  от  солнца  площадь,  вымощенная  мелкими
квадратами, сизой брусчатки. В  конце  площади,  возле  церкви,  суетились
несколько немцев в касках.
   "Где же Бабич?" - поч