Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
атальонный комиссар.
- Надо поймать лазутчика... Остановите катер!
"Каэмка" подошла к берегу. Выхватив пистолеты, мы выбрались на
гранитный парапет, соскочили на панель и группой устремились к угловому
дому.
У ворот нас встретила дежурная - пожилая женщина с противогазом на боку
и красной повязкой на рукаве.
- Кто у вас с крыши сигналит? - заорал на нее батальонный комиссар,
размахивавший наганом. Дежурная испуганно начала оправдываться:
- Я не отходила... Я все время тут. На крыше другие дежурят.
Узнав, по какой лестнице попадают на крышу, мы, перескакивая через
несколько ступенек, взбежали наверх и прошли на чердак.
Там над ящиком с песком едва светился фонарь "летучая мышь". Две
бледные девицы, прижавшись к стояку, с тревогой прислушивались к вою моторов
и грохоту зениток.
- Дежурные! - окликнул батальонный комиссар. - Кто у вас тут был?
. - Минька дворничихин. Он никого не слушается... По крыше ходит.
В чердачное окно мы взглянули на крышу. Невдалеке, почти на краю ската,
стоял небольшой парнишка и, чем - то размахивая, восторженно вопил:
- Сбили... Наши сбили! Вон горит и падает! Его лицо, озаряемое
вспышками разрывов, сияло. А что он держал в руках, разобрать было трудно.
- А ну, давай сюда! - грозным голосом приказал батальонный комиссар.
- Чего? - не расслышав, переспросил парнишка.
- Марш сюда, говорят!
Когда парнишка приблизился, батальонный комиссар схватил его за руку и
потребовал:
- Показывай, что у тебя!
Но у парнишки в руках была не ракетница, а железные клещи для
обезвреживания "зажигалок".
- Кто с вашей крыши ракеты пускал?
- Никто. Я тут один. Это вон с той, - начал оправдываться парнишка,
показывая на соседнюю крышу. - Там дядька за трубой сидел. Он в кулак курил,
а потом пулять начал... Я думал - по самолетам.
Мы стали вглядываться в крышу затемненного здания. Но разве наводчик
станет ждать, когда придут за ним и схватят. Он, конечно, исчез.
Велев ребятам немедленно сообщить в милицию о ракетчике, мы вернулись
на катер и двинулись вниз по Неве.
В городе возникло много пожаров. Небо над нами постепенно розовело, а
на востоке оно стало багровым.
Затемненный катер шел с предосторожностями, чтобы в темноте не
наткнуться на встречное судно.
Простор залива встретил нас громовыми раскатами. Одновременно стреляли
из тяжелых орудий Кронштадт, форты и корабли. Впереди то и дело мелькали
оранжевые вспышки. Жерла орудий изрыгали воющий, визжащий, сотрясающий
воздух металл. Огромный купол неба исчертили огненные траектории. Артиллерия
северных фортов палила в сторону реки Сестры, а Кронштадт и корабли - по
Петергофу и соседним пригородам.
- Ну и бьют! - сказал кто - то за моей спиной. - Снарядов не жалеют.
Видно, немцы сильно прут. Сколько их намолотили, а все не остановить.
Вскоре мы вошли в зону такого невообразимого грохота, что не слышали
собственных голосов.
Я посмотрел в сторону Ленинграда. Налет авиации продолжался, В небе
метались лучи прожекторов. Пожары не унимались, над городом стояло зарево.
Наш катер, стороной обходя стреляющие корабли, лавируя между
транспортами и баржами, сигналя постам наблюдения, миновал Морские ворота и
доставил нас в Итальянский пруд к штабной пристани.
Затемненное здание штаба снаружи казалось необитаемым. Под синей
лампочкой я заметил часового в каске. Он жестом показал, куда нужно идти.
В вестибюле тоже стояли часовые с полуавтоматами, а у телефонов сидели
строгие старшины.
Интендант с тремя серебристыми нашивками, проверив наши предписания,
коротко сказал:
- Проходите.
Оставив чемодан в закутке раздевалки, я отправился разыскивать второй
отдел политуправления.
В тускло освещенный коридор доносился стрекот пишущих машинок, громкие
голоса оперативников, диктующих приказы, звонки телефонов, какое - то
гудение, дробный стук ключей радистов. Висел слоистый табачный дым.
В комнатах политуправления взлохмаченные инструкторы сидели в
расстегнутых кителях. Одни принимали по .телефонам донесения, другие сами
печатали на машинках сводки, третьи, зарывшись в бумаги, что - то писали. Я
обратился к инструктору по печати, который, чуть ли не водя носом по узкой
полоске бумаги, вычитывал гранки воззвания моряков к ленинградцам.
Оторвавшись от чтения, он некоторое время близоруко смотрел на меня и не
понимал, чего я от него хочу, а постигнув, неохотно поднялся и сказал:
- Пройдем к полковому комиссару.
Он провел меня в небольшую комнату к начальнику второго отдела
Добролюбову. Полковой только что вернулся с фронта и был возбужден.
- Писателю не здесь, а на Пулковских высотах следовало быть! -
воскликнул он.
- С охотой, но... меня послали сюда.
- Это не к вам лично. Но стоило бы посмотреть, как герой гражданской
войны Клим Ворошилов у Пулковских высот с моряками в атаку ходил!
Эта весть не вызвала у меня восторга.
- Неужели так плохи наши дела, что главнокомандующий вынужден ходить в
атаку? - с тревогой спросил я.
Мой вопрос смутил полкового комиссара, он поспешил отпустить
инструктора и, когда мы остались вдвоем, доверительно сообщил:
- Положение очень тяжелое. Фашист, сволочь, прет и прет. Измолотим одну
дивизию - на подходе другая! Гитлер пообещал, что после взятия Ленинграда
кончится война. Вот они и лезут. Прямо одержимые! Наша первая бригада с ходу
в бой вступила. Третий день дерется на Пулковских высотах. Положение
отчаянное. Устали орлы, на ногах едва держатся. Ворошилов, видно, решил
взбодрить. Схватил винтовку и пошел впереди. У комбрига дух захватило: "А
вдруг убьют маршала, - беды не оберешься!" Подобрал самых отчаянных ребят и
кинулся прикрывать Климента Ефремовича. В общем, страху натерпелись и он и
комиссар. Но Ворошилов воодушевил моряков - за день больше десяти атак
отбили!
- Что же будет дальше?
- Все решат ближайшие дни, а может, и часы. Флот не жалеет снарядов.
Слышите, как бьют крейсеры и линкор?
От стрельбы тяжелых батарей дребезжали в рамах стекла и мигала
электрическая лампочка под потолком, Полковой комиссар вдруг стал
официальным.
- Вас, как имеющего уже некий опыт войны, мы назначаем редактором
многотиражной газеты воюющих кораблей, - сказал он. - Соединение сборное. В
него входят корабли разных ОВРов - рижского, таллиннского, выборгского,
кронштадтского. Будете выпускать газету для сторожевиков, минных
заградителей, тральщиков, сетьевиков, спасателей и морских охотников.
Кораблей, как видите, много. Но в соединении нет ни типографии, ни
наборщиков, а газету надо выпускать немедля.
- Как же я это сделаю?
- Могу подсказать некие ходы. Здесь, на рейде, как мне докладывали,
болтается баржа, прибывшая из Трон-зунда. На ней редактор и имущество газеты
шхерного отряда. Разыщите эту баржу и посмотрите, что вам может пригодиться.
Редактора отошлете в наше распоряжение.
- Есть, - сказал я, хотя представления не имел, как сумею наладить
немедленный выпуск газеты.
Уже надвигалась ночь. Артиллерия фортов и кораблей продолжала бить по
южному берегу. Было тревожно и душно, как перед грозой. "Неужели и ночью
передышки не будет?" - невольно подумалось мне.
В темноте я с трудом разыскал у Петровского парка здание кронштадтского
ОВРа. Начальник политотдела полковой комиссар Ильин еще не спал. Это был
невысокий, круглолицый человек с тусклыми глазами и глухим голосом.
- А - а, редактора прислали... Очень хорошо. Когда же мы газету начнем
выпускать? Меня уже теребят.
- А у вас есть хоть какое-нибудь типографское оборудование? - спросил
я, надеясь на чудо.
- Типографское? - переспросил он. - Нет, даже простого ротатора не
имеем. Политотдел сборный, имущества много, но все какое - то не то.
Где же вы намереваетесь газету печатать?
- А это уж ваше дело. Может быть, городская типография возьмет? Но у
нас нет денег.
- На первое время мне нужны два - три сотрудника.
- Сотрудников найдем, - уверил он. - Построим завтра вновь прибывших и
спросим, кто с газетами имел дело. А пока можете взять старшину Петра
Клецко. Он у нас по печати: за газетами ездит, почту разносит...
Поняв, что в газетном деле начпо ничего не смыслит и серьезной помощи
не окажет, я решил дождаться утра.
- Куда разрешите устроиться на ночь? - спросил я у него.
Начпо вызвал старшину, сидевшего за пишущей машинкой в приемной. Тот
взял у меня аттестат на питание и отвел в одну из комнат политотдельцев. В
ней стояло три койки. На крайней спал старший политрук из морской
погранохраны. Это я определил по нашивкам на рукавах кителя, висевшего на
спинке стула. Несмотря на грохот тяжелой артиллерии и позвякивание стекол в
окне, он спал на спине с открытым ртом, словно убитый.
Я разделся, погасил свет и лег на койку у стены, которая от мощных
залпов вздрагивала, источая запах известки.
На новом месте не спалось. Лишь временами охватывало какое - то
странное оцепенение. Мне мерещилось, что я плыву по штормовому, грохочущему
морю и не могу удержаться на койке, потому что руки не подчиняются мне... Я
падаю и не могу достигнуть палубы, вместо нее - свистящая пустота.
К утру стрельба как будто несколько стихла и стекла окон перестали
дребезжать.
"Видно, стреляю! малым калибром с залива, - соображал я. - А может,
немцы уже ворвались на улицы Ленинграда, не будешь же палить
двенадцатидюймовыми снарядами по домам".
Со двора послышалось нарастающее завывание сирены. Захлопали двери.
Снизу донесся топот многих ног.
Вскочив, я быстро оделся и хотел бежать. Но куда? Зачем? Здесь я не был
"расписан", не имел своего поста, как на "Полярной звезде".
- Куда тут деваться во время тревог? - спросил я у соседа по койке.
Тот зевнул, потянулся и, закурив, ответил:
- Вчера в Петровский парк загоняли. Там наши бомбоубежища.
Видя, что старший политрук никуда не спешит, я тоже остался в здании.
Воздушная тревога длилась недолго. Не успел я побриться, как по радио
разнеслась песня горниста, играющего отбой.
Отыскав секретаря политотдела, я попросил вызвать почтаря. Ко мне
явился главстаршина в поношенном бушлате и черных краснофлотских брюках,
заправленных в голенища кирзаков. Внешность его была какой - то
стариковской, хотя ему не было и тридцати лет. Старили главстаршину мешки
под глазами и стертые зубы, державшие обгорелую трубку. Мне показалось, что
этот морячина попал в ОВР из торгового флота. На малых судах боцманы и
механики любят напускать на себя солидность морских волков.
- Где вы до войны плавали? - спросил я.
- На Балтике. И на островах служил. Морское дело знаю, могу исполнить
любую работу. Можете проверить. Морских волков узнают по аппетиту и
беспробудному сну. Всеми этими качествами я обладаю в полной мере.
Главстаршина, поняв, что я не кадровик, что передо мной можно не
тянуться, распустил язык. Он явно рисовался, изображая развязного эрудита.
Видно было, что это тертый калач.
- Говорят, вы стихи пишете? - поинтересовался я.
- Могу.
- В газете приходилось работать?
- Было дело. На Гогланде за редактора многотиражку подписывал.
- Почему же вас почтальоном сделали?
- В политотделе думают, что это самая близкая к писательскому труду
деятельность.
Клецко был старожилом в соединении, он знал, где и что можно добыть и к
кому обратиться. В первый день я не уловил в нем швейковских задатков и
предложил:
- Пойдете в секретари многотиражки?
- Хоть сейчас! Надоело с почтальонской сумкой таскаться и всюду слышать
одни попреки: "Где мои письма? Куда их деваете?" - точно я их сам пишу или
рву. Один даже сказал: "Он их выбрасывает, чтобы меньше бегать". А разве я
виноват, что письма плохо ходят? Прихожу на камбуз, а кок "расхода" не
оставил. "Я тебя, гада, кормить не буду. Отдай письмо". А где я его
возьму?..
- Значит, договорились, - перебил я главстаршину. - Сейчас же
отправляйтесь и доложите начальству, что слагаете с себя почтальонские
обязанности и переходите в мое подчинение. Как только сдадите сумку, будем
действовать сообща. Нам надо разыскать на рейде СБ-1. Для этого хорошо бы
раздобыть небольшой катеришко. Кто здесь катерами распоряжается?
- Штаб. Но лучше пойти к командиру базы ОВРа - интенданту третьего
ранга Белозерову. У него свои катера. Сходим вместе, а то он на меня
накинется, подумает, что я сам к вам напросился.
Не теряя времени, мы зашагали к начальнику базы. В приемной нас
остановил толстощекий старшина:
- Сейчас нельзя, начальник занят.
- У меня нет времени ждать, - сказал я и решительно направился к двери.
Клецко отстал, он не решался без вызова показаться на глаза начальству.
В небольшой комнате за столом сидел белобрысый, почти безбровый
интендант с бледным лицом и перебирал бумаги. Мельком взглянув на меня, он
буркнул:
- Занят. Придите позже.
Но я сделал вид, что не расслышал его, представился. Интендант сразу же
поднялся. Видимо, в его расчеты не входило обострение отношений с будущим
редактором газеты. Из сурового он стал приветливым.
- Очень рад. Чем могу служить? - спросил интендант. А узнав, для какой
цели мне понадобился катер, он даже обрадовался: - Давно мечтаю заиметь свою
типографию, а то бегай, выпрашивай каждый бланк. А тут и ведомости сможем
отпечатать, и накладные...
Я не стал возражать. Зачем же с первой встречи портить отношения? И
решил, что теперь можно поговорить и о Петре Клецко.
- Да сделайте милость, забирайте. Только наплачетесь вы с ним, -
предупредил Белозеров. - Чистый Швейк! Впрочем, такой вам может сгодиться.
Ему все баковые сплетни известны. Один вашу газету заполнит.
В общем, забирайте, а для порядка прикомандирую вам своего помощника по
строевой. Вы только разыщите баржу и приберите ее имущество к рукам, а
разгрузку и доставку возложите на Макарова. Он все произведет в лучшем виде.
Интендант Макаров оказался расторопным человеком. Без всяких возражений
он отправился со мной на Петровскую пристань.
Проходя через сад, затененный огромными дубами, кленами и серебристыми
тополями, мы остановились перед памятником Петру Первому, сооруженному ровно
сто лет назад.
"Оборону флота и сего места держать до последней силы и живота, аки
наипервейшее дело", - прочитал я петровский завет.
Сумеем ли мы его выполнить? Опасность, нависшая над Кронштадтом и
Ленинградом, видно, не убавилась. Артиллерия кораблей и фортов продолжала
бить по побережью. От частых залпов, сотрясающих воздух, осыпалась листва с
деревьев и, кружась, падала на землю.
У пристани стоял небольшой железный катер. На нем мы и отправились на
розыски баржи шхерного отряда.
В заливе виднелось много разномастных барж, они были рассредоточены по
всему плесу. Небольшие деревянные баржи стояли на отмелях, выпустив вверх
аэростаты, а большие железные покачивались на якорях на изрядном расстоянии
друг от друга.
- В них снаряды и бомбы с прибалтийских баз, - объяснил Макаров. -
Близко во время обстрела лучше не подходить.
Ветер вздымал небольшую волну, но мы его не чувствовали. Мне стало
жарко. Расстегнув ворот кителя, я в бинокль разглядывал каждую баржу.
СБ - 1 мы нашли на восточном рейде. Она стояла на якоре. По борту ходил
часовой с винтовкой.
- Кто идет? - окликнул он, становясь наизготовку.
- Свои, - ответил Макаров и, не обращая внимания на протесты
растерявшегося часового, приказал рулевому подойти к борту.
Зацепившись крюком за баржу, я увидел выглянувшего из трюма
пограничника со "шпалой" в петлицах.
- Здесь типография шхерного отряда? - спросил я у него.
- Здесь, - отозвался пограничник. - И не только типография, но и вся
редакция. Наконец - то вспомнили. Мы вас давно ждем.
- Меня не укоряйте, - остановил я его. - К Пубалту имею такое же
отношение, как и вы. В Кронштадте и суток не пробыл. Мне приказано принять
имущество газеты, а вас отослать в отдел печати.
- Ну что ж, принимайте, - огорченно сказал он. - Всегда так,
сработаешься с людьми, а тебя сразу в другое место.
Он провел меня по шаткому трапу в свой отсек баржи. Там на грудах
бумаги сидели три девушки в тельняшках и черных юбках, подпоясанных широкими
матросскими ремнями. Две из них при свете лампочки разбирали шрифт и
раскладывали по ящикам кассы, третья что - то писала. При нашем появлении
они встали и вытянули руки по швам.
- Садитесь, - с досадой сказал редактор. - Я же вам говорил, что во
время работ начальство не приветствуют. - И, обратясь ко мне, добавил: - Вот
видите - на барже два номера газеты выпустили.
- А где отпечатали?
- На этой "американке", - показал старший политрук на небольшой
печатный станок, установленный в углу.
- А других типографских машин вы не вывезли?
- Нет. Для походной редакции и этой достаточно. Зато шрифтов у нас
много. Да что я рассказываю... Вот список редакционного имущества.
Проверяйте.
И он протянул мне развернутый лист бумаги. Занявшись проверкой, я
натолкнулся на четыре кучки гранат и патронов.
- Мое войско вооружилось, - смущенно ответил старший политрук. - Ждали
нападения катеров. Решили живыми не сдаваться.
Одна из девушек вдруг поднялась и спросила:
- Товарищ старший политрук, разрешите обратиться?
- Обращайтесь.
- Мы просим послать нас на сухопутный фронт. Надоело на этой проклятой
барже сидеть.
- Теперь с рапортами не ко мне, а к другому старшему политруку, -
объяснил редактор, указывая на меня. - Вы перешли в его подчинение... Как он
решит.
Девушка решительно шагнула ко мне и протянула три рапорта.
- А что вы на фронте намерены делать? - спросил я.
- Здесь на барже мы оказывали первую помощь раненым. И видно, не плохо,
врач похвалил. Кроме того, мы стрелять умеем.
- А в редакции работать больше не желаете?
- А кому нужна будет теперь газета, на закрутку что ли?
- Понадобится в любом случае. Без газеты не обойтись.
- А у нас здесь даже курящие не брали. Говорят, бумага толстая.
- Значит, плохую газету выпускали.
- Как плохую? - захорохорился редактор. - Сам последние сводки по радио
принимал, свежими печатал.
- Да не в укор вам, - поспешил я успокоить его. - Просто объясняю,
какой газета должна быть в принципе.
- Все равно хотим на фронт, - продолжали твердить свое девушки.
Их упрямство вывело меня из терпения, и я строго заметил:
- А с дисциплиной у вас неважно дело обстоит. Военные люди находятся
там, куда их ставят. Понятно? Где вы их взяли? - спросил я у редактора.
- В Выборге мобилизовали... двух наборщиц и корректора. До этого
военной службы не проходили. А насчет дисциплины вы правы, есть
распущенность.
- Остаетесь в типографии, - сказал я девушкам. - А если понадобимся на
фронте, пойдем вместе.
Девушки обиженно умолкли и стали укладывать свои вещи.
В редакционный отсек спустился и интендант Макаров. Он уже успел
облазить всю баржу и пришел не одни, а с хитроватым техником - интендантом
шхерного о