, 40-я армия 23 февраля освободила города Лебедин
и Ахтырку. К этому времени она продвинулась на 130-140 км  от  Харькова.  Ее
главная группировка выходила на  рубеж  р.  Псел.  В  тот  день  командующий
фронтом дал высокую оценку действиям армии.  Одновременно  я  получил  новую
директиву (э 130/ОП) следующего содержания: \445\
 "1. Армии, выйдя главными силами  на  рубеж  Сумы,  Межиричи,  Лебедин,
Будылка,  Камыши,  Должик,  Опошня,  привести  части  в  порядок,  подтянуть
артиллерию и тылы,  пополнить  запасы  и  быть  в  готовности  к  дальнейшим
наступательным действиям.
 2.  Для  обеспечения  выгодного  исходного  положения  для  дальнейшего
наступления усиленными передовыми отрядами овладеть узлами дорог Степановка,
Марковка, Штеповка, Александровка, Каменное, Морозовщина и Зеньков...
 4. В связи с некоторым  отставанием  правого  соседа  на  вас  возлагаю
ответственность за обеспечение стыка с ним и, кроме того, приказываю оказать
содействие в овладении Суджа ударом из района Сумы через Хотень на  Суджа  с
запада...
 Командующий войсками фронта генерал-полковник Голиков
 Начальник штаба фронта генерал-майор Пилипенко"{176}
 Надо сказать, что за два дня до этого командующий  фронтом  в  связи  с
поворотом левого крыла на юг приказал нам  прикрыть  своими  силами  прежнюю
полосу наступления 69-й армии.  Для  этого  мне  было  предписано  направить
форсированным маршем на левый фланг  армии  две  стрелковые  дивизии.  Кроме
того, требовалось создать подвижный резерв пехоты с танками  и  артиллерией,
которому предстояло быть в готовности к действиям в южном направлении{177}.
 Уже это распоряжение  ослабило  ударную  группировку  армии  и  сделало
невозможным выполнение первоначальной задачи в  кратчайший  срок.  Но  я  не
подозревал тогда, что оно было только началом целой  серии  трудновыполнимых
приказов. Продолжением ее и являлась вышеприведенная директива фронта от  23
февраля. Так в течение двух суток полоса  наступления  40-й  армии  решением
командующего фронтом была значительно расширена вправо и влево.
 Однако  нужно  пояснить,  почему  в  директиве  фронта  от  23  февраля
содержалось требование нанести удар из района Сумы на Суджу.  Накануне  было
получено сообщение о том, что этот город, находившийся в полосе  наступления
38-й армии, освобожден. Я, конечно, обрадовался и - благо  было  недалеко  -
решил проехать в Сумы. Ко мне присоединился член Военного совета армии К. В.
Крайнюков. Но уже в м. Боромля, где  был  оборудован  вспомогательный  пункт
управления армии, выяснилось, что  Сумы  находятся  в  руках  противника.  Я
тотчас же сообщил об этом по телефону начальнику оперативного  отдела  штаба
фронта полковнику Д. А. Федорову и с удивлением услышал спокойный ответ:
 - Ничего, к вечеру город все равно будет взят... \446\
 При   такой   самоуверенности   начальника   оперативного   отдела   не
удивительно, что  он,  как  потом  выяснилось,  решил  "несколько  опередить
события", причем донесение об освобождении  г.  Сумы  было  в  тот  же  день
передано в Москву и Совинформбюро сообщило об этом. На основе этих ошибочных
данных командующий фронтом принял и решение относительно удара  силами  40-й
армии "из района Сумы через Хотень на Суджа", наложенное в его директиве  от
23 февраля.
 В тот же день окончательно  выяснилось,  что  г.  Сумы  нами  не  РЗЯТ.
Полковник Д. А. Федоров был отстранен от должности. Однако это мало  помогло
делу. Командующий фронтом очень хотел  исправить  досадную  ошибку.  И  вот,
поскольку 38-я армия несколько отстала,  а  ответственность  за  обеспечение
стыка с нею все равно уже была возложена на  40-ю,  то  нам  в  ночь  на  24
февраля и было приказано: "Быстрее овладеть г. Сумы"{178}.
 Это  указание  содержалось  в  специальном  дополнении   к   предыдущей
директиве. В нем ставились новые задачи не  только  правофланговым  дивизиям
нашей армии, по и левофланговым.  Вот  что  говорилось  по  этому  поводу  в
упомянутом  дополнении:  "В  связи  с   замедлением   продвижения   Казакова
(командующий 69-й армией.- К.М.} на юг и юго-запад вам (т. е.  40-й  армии.-
К.М.) быстрее овладеть Котельва, Опошня и удерживать район за собой..."{179}
 К  тому  времени  наступление  3-й  танковой,  а   также   69-й   армий
действительно было остановлено противником. Немецко-фашистское командование,
уже значительно оправившееся после ряда крупных поражений,  сконцентрировало
на  южном  крыле  советско-германского  фронта  значительные  силы.   Создав
превосходство на решающих  направлениях,  оно  с  помощью  сильных  танковых
ударов остановило наступающие советские войска и вскоре начало оттеснять  их
на восток и северо-восток.
 Всего этого я в то время не знал, так как не имел полной информации  об
обстановке в полосах Юго-Западного  и  левого  крыла  Воронежского  фронтов.
Поэтому меня сначала обеспокоило лишь то, что мероприятия  фронта  непомерно
усложняли задачи 40-й  армии.  Но,  думалось  мне,  они,  вероятно,  все  же
отражают какой-то вполне реальный план. Да и была надежда на то, что 69-я  и
3-я танковая армии помогут  Юго-Западному  фронту  разгромить  противника  и
затем возвратятся в свои полосы, после чего и наша 40-я вздохнет свободнее.
 Однако содержание директив фронта все более настораживало. Ведь в одной
говорилось о некотором отставании  38-й  армии,  в  другой  -  о  замедлении
продвижения 69-й. Все это происходило справа и слева  от  нас  и  потому  не
могло не учитываться  при  \447\  определении  характера  дальнейших  боевых
действий 40-й армии, ибо даже  ее  фланги  не  были  обеспечены.  Вследствие
указанных причин справа и  слева  образовались  разрывы,  достигавшие  к  25
февраля примерно 50 км каждый.
 Тем  не  менее  по  мере  изменения  обстановки   командование   фронта
продолжало ставить 40-й армии все новые и новые  наступательные  задачи.  25
февраля в штаб армии поступило еще  одно  боевое  распоряжение  командующего
фронтом: "С выходом Кравченко  и  Меньшикова  (командиры  5-го  гвардейского
танкового  корпуса  и  309-й  стрелковой  дивизии.-  К.М.)  в  район  Опошня
создаются благоприятные условия для захвата Полтавы с севера и северо-запада
не в ущерб выполнения моей основной директивы э 130/ОП. Это дает возможность
не только овладеть Полтавой, но и  отрезать  значительные  силы  противника,
начавшего отход из района Валки,  Ковяги,  Коломак  на  Полтаву,  и  поможет
Казакову быстрее справиться с задачей и выйти к Полтаве"{180}.
 Целая серия  боевых  распоряжений  с  новыми  дополнительными  задачами
внезапно хлынула в армию, поставив ее Военный совет, штаб,  возглавляемый  к
тому  времени  генерал-майором  В.   С.   Бенским,   и   войска   в   весьма
затруднительное положение. Полоса  наступления  армии  росла  с  неимоверной
быстротой. За пять дней она перевалила за 200 км  и  теперь  включала  часть
полосы 38-й армии, всю полосу 69-й,  а  с  получением  задачи  на  овладение
Полтавой- еще и часть полосы 3-й танковой. \448\
 В таких условиях войска 40-й армии начали буквально расползаться.  Силы
ее были распылены на выполнение отдельных задач на  широком  фронте,  фланги
по-прежнему не были обеспечены. Кроме того, нам  самим  пришлось  определять
последовательность выполнения задач,  так  как  все  распоряжения  содержали
требование "быстрее овладеть", но сроки в них не указывались.
 Нет слов, замыслы командования фронта были хорошие,  но,  к  сожалению,
нереальные. Они не могли быть осуществлены имевшимися  в  наличии  силами  и
средствами. В составе 40-й армии были тогда  ослабленные  в  продолжительных
боях шесть стрелковых дивизий и один танковый корпус. Нечего было и думать о
том, чтобы этими силами успешно наступать в такой широкой  полосе  и  притом
обеспечивать стыки на обоих флангах.
 Да и проблема подтягивания тылов и пополнения  запасов  продовольствия,
фуража, боеприпасов и горючего к тому времени еще больше  обострилась.  Тылы
армии базировались на железнодорожную станцию Валуйки, от  которой  мы  ушли
уже более чем на 300 км. Автотранспорта для перевозок на такое расстояние не
хватало.  И  чем  дальше  продвигались  наши  войска  на  запад,  тем   хуже
становилось снабжение. Мы испытывали большую нужду во всем необходимом.
 Последнее, конечно, объяснялось и тем, что внимание командования фронта
было приковано к действиям 69-й и 3-й танковой армий, где назревал кризис.
 Да,  теперь  уже  не   осталось   никаких   оснований   полагать,   что
немецко-фашистское командование собиралось отводить свои  войска  за  Днепр.
Наоборот, оно перебрасывало дивизии из Западной Европы и стремилось  во  что
бы то ни стало удержать в своих руках Донбасс. В ходе  боев  обстановка  для
войск в полосе Юго-Западного и левого крыла Воронежского фронта  изо  дня  в
день ухудшалась. Там противник явно стремился разгромить советские войска  и
снова овладеть Харьковом, без которого он не смог бы удержать Донбасс.
 Не  стоит,  пожалуй,  гадать  о  том,  как  в  целом   действовало   бы
командование Воронежского фронта при правильной оценке  обстановки.  Но  что
касается задач, поставленных 40-й армии, то, уверен, они в этом случае  были
бы  иными.  К  сожалению,  даже  в  условиях  резко  усилившегося   давления
противника с юга и юго-запада командование фронта продолжало  верить  в  то,
что к западу и северо-западу от Харькова он отводил свои  войска  за  Днепр.
Это  видно  хотя  бы  из  того  же  боевого  распоряжения  от  26   февраля,
требовавшего от 40-й армии максимального продвижения на запад, овладения  г.
Сумы и затем г. Полтава.
 Несмотря  на  неблагоприятную   обстановку,   40-я   армия   продолжала
наступление в указанных ей направлениях. К 1 марта мы вышли на рубеж Сумы  -
Межиричи - Лебедин - Опошня, а частью сил на  участке  от  Сум  до  Лебедина
форсировали \449\ р. Псел и овладели плацдармом  глубиной  15-25  км.  Южнее
нами после освобождения г. Гадяч был захвачен еще один  плацдарм.  Передовые
отряды дивизий вышли на р. Хорол, а местами даже на р.  Сулу  в  ее  верхнем
течении.
 К тому времени сопротивление врага войскам 40-й армии резко  усилилось.
До сих пор он отходил в западном направлении, ведя арьергардами сдерживающие
бои. В  последних  же  числах  февраля  начал  контратаковать  на  отдельных
участках, сначала силами роты,  батальона  с  танками,  а  затем  и  больше.
Наиболее упорные бои велись в районе Сум, Зенькова и Опошни.  Было  отмечено
появление новых соединений и  частей,  прибывших  из  состава  группы  армий
"Центр".
 В частности, в районе г. Сумы уже  несколько  дней  действовала  свежая
332-я немецкая пехотная дивизия. Как стало известно  из  показаний  пленных,
она направлялась в Павлоград для усиления  наступавшей  оттуда  группировки.
Уже в пути ее перенацелили против 40-й армии. Подтверждение тому  дал  после
войны и Манштейн, который даже выразил сожаление по  поводу  того,  что  ОКХ
вынуждено было повернуть эту дивизию на г. Сумы{181}.
 Кстати, Манштейн, командовавший тогда группой армий "Юг" и руководивший
контрнаступлением против  войск  Юго-Западного  и  Воронежского  фронтов,  в
воспоминаниях подробно изложил свою оценку обстановки тех дней. Так, касаясь
периода конца февраля, он писал: "...Главное теперь состояло в том,  что  мы
наконец находились на пути к овладению инициативой. В сравнении с этим  было
бы не так уже важно, если бы за  это  время  (т.  е.,  вероятно,  за  время,
которое должно было понадобиться для оттеснения за Северный Донец  советских
войск  к  югу  от  Харькова.-К.  М.)  противник  несколько   продвинулся   в
направлении на Киев и севернее его"{182}.
 Несколько ниже он продолжал: "К 1 марта стало ясно, что  русские  ввиду
своего поражения в районе между Донцом и Днепром и  перед  северным  фронтом
1-й танковой армии ослабили свое сопротивление и что наша армия вновь сможет
овладеть рубежом по Донцу". Вследствие этого немецко-фашистское командование
рассчитывало "последовать за противником через еще  скованный  льдом  Донец,
чтобы потом зайти ему в тыл у Харькова и западнее его"{183}.  И  далее:  "Мы
намеревались нанести удар по южному флангу противника, чтобы потеснить его с
юга или -  если  это  окажется  возможным  -  позже  ударить  ему  в  тыл  с
востока"{184}.
 В этих не в меру хвастливых  высказываниях  гитлеровского  фельдмаршала
содержится,  однако,  и  нечто  заслуживающее  \450\  внимания  при   оценке
наступательных  действий  к  западу  от  Харькова,   предпринятых   войсками
Воронежского фронта  в  феврале-марте  1943  г.  Во-первых,  мы  видим,  что
поскольку они проводились явно недостаточными силами, то и не могли  повлечь
за собой серьезной угрозы для  противника.  Во-вторых,  центр  тяжести  боев
войск Воронежского фронта еще 19 февраля  начал  перемещаться  на  юг,  куда
направлялось больше всего войск. Это обстоятельство в сочетании с  ничем  не
объяснимым упорным стремлением командования  фронта  частью  сил  продолжать
наступление на запад привело к тому, что  эти  соединения  по  существу  все
больше выключались из борьбы на решающем участке фронта, отдалялись от  него
и в конце концов оказались под угрозой обхода с флангов.
 К сожалению, именно таков был  результат  наступления  после  овладения
Харьковским промышленным районом. Конечно, и на командующих армиями,  в  том
числе  и  на  мне,  лежит  ответственность  за  это.  Я,   например,   столь
усердствовал в продвижении вперед, что ослабленные, не получавшие пополнения
и усиления войска 40-й армии ушли далеко на запад, оторвавшись  от  соседних
армий на обоих флангах. Очень уж хотелось всем нам быстрее изгнать фашистов.
Не эта ли поспешность явилась причиной ошибок и высшего командования?
 Несколько позднее, в конце марта, когда командный пункт армии находился
уже  в  населенном  пункте  Бутово,  к  нам  прибыл  заместитель  Верховного
Главнокомандующего Маршал Советского Союза  Г.  К.  Жуков.  Ознакомившись  с
событиями предшествующих недель, он высказал порицание решению выйти  на  р.
Днепр,  принятому  при  наличии  таких  ограниченных  возможностей,   какими
располагал  Воронежский  фронт  во   второй   половине   февраля   1943   г.
Представитель Ставки придерживался того мнения, что  после  взятия  Харькова
надо было занять оборону, закрепиться.  В  этом  случае,  по  мнению  Г,  К.
Жукова, противник,  перейдя  в  контрнаступление,  был  бы  не  в  состоянии
овладеть Харьковом.
 Досталось от него и мне за то, что исполнял  недостаточно  обоснованные
решения, вырвался со  своей  армией  далеко  вперед.  Вежливых  слов  он  не
подбирал. Но я не обиделся: сказанное им было правдой.
 Возвращаясь к событиям конца февраля и начала  марта  1943  г.,  должен
сказать, что решения  командования  фронта  действительно  наиболее  успешно
выполнялись 40-й армией, и именно это поставило ее в  трудное  положение.  Я
уже говорил о разрывах, образовавшихся на стыках с 38-й и 69-й армиями.  Так
вот как раз там к началу марта и возникла угроза. На правом фланге армии,  в
районе г. Сумы, активизировалась одна  пехотная  дивизия  противника,  а  на
левом, в районе Котельвы,- другая, переброшенная из Голландии.
 До 1 марта нам не было известно о появлении  в  районе  г.  Сумы  332-й
немецкой пехотной дивизии. Поэтому мы пытались \451\ освободить  этот  город
силами небольшой подвижной группы под командованием П. К. Жидкова.
 Полковник Жидков возглавлял лучшую в корпусе  генерала  Кравченко  20-ю
гвардейскую танковую бригаду. И сам был лучшим в корпусе командиром.  В  бою
он успевал на своем танке побывать везде, где дрались подразделения и  части
его бригады, в самых жарких местах. И не только потому, что  был  беззаветно
храбр, но и потому,  что  там  он  мог  непосредственно  руководить  боевыми
действиями соединения. Руководил же он своими  отважными  танкистами  умело,
грамотно, был для них примером во всем. Особенно ярко проявил себя полковник
Жидков в январе 1943 г., когда во главе  передового  отряда  корпуса  первым
ворвался в Касторное.
 Энергично атаковала противника его подвижная группа и  под  Сумами.  Но
теперь,  после  почти  полуторамесячных  непрерывных  боев,  ее  силы   были
невелики. В состав группы входили, как и прежде, 20-я танковая  бригада,  но
уже   без   танков,   а   также   59-й   танковый    и    4-й    гвардейский
истребительно-противотанковый  артиллерийский  полки.  Противостояла  же  им
пехотная дивизия со всеми средствами усиления.
 О составе противостоявших войск  полковник  Жидков  узнал  от  пленных,
взятых в первом же бою. Это подтвердили и данные, полученные к тому  времени
армейской  разведкой.  Одновременно  было  отмечено  усиливающееся  давление
противника на стыках как с 38-й, так и с 69-й армиями.
 Создавалось впечатление, что немецко-фашистское командование  стремится
взять в клещи, окружить выдвинувшуюся далеко вперед 40-ю армию.  Так  оно  и
было на самом деле. И происходило это в то время, когда войска правого крыла
Юго-Западного фронта под ударами превосходящих сил противника отходили на р.
Северный Донец, что вело к обнажению всего левого крыла Воронежского  фронта
и грозило выходом главных сил противника на тылы фронта и его  левофланговых
армий. Там назревали грозные события.
 III
 После тщательного  анализа  обстановки  Военный  совет  40-й  армии  на
заседании  во  второй  половине  дня  1  марта  высказался  за   то,   чтобы
приостановить наступление и занять оборону. Это было правильно, и  я  принял
решение приступить к оборудованию обороны по западному берегу реки  Псел  от
Сум до населенного пункта Каменное, а оттуда к  юго-востоку  -  на  Зеньков,
Опошня. Кроме того, я считал необходимым оставить усиленные передовые отряды
на речке Грунь  (правый  приток  Псела),  а  разведку  выслать  к  р.  Сула.
Командующий фронтом утвердил это решение. \452\
 На первый "звонок" об опасности мы среагировали своевременно. Но  этого
оказалось мало.
 4 марта группировка противника, в  состав  которой  входил  и  танковый
корпус СС, из района Краснограда нанесла удар по войскам 3-й танковой  армии
в направлении г. Мерефа.  Ослабленная  предыдущими  боями  армия  не  смогла
сдержать натиск врага и вынуждена была отходить. Этим она оголила фланг 69-й
армии,  которая  также  после  овладения  противником  Валки  начала  отход.
Одновременно противник атаковал правый фланг 69-й армии и  ее  стык  с  40-й
армией, которую он намеревался отрезать ударом  через  Краснокутск,  Большая
Писаревка, Грайворон и далее на Белгород.
 Чтобы предотвратить  эту  опасность,  командующий  Воронежским  фронтом
приказал  мне  вывести  в  резерв  107,  183  и  340-ю  стрелковые  дивизии,
оперативно  подчинив  их  69-й  армии  для  нанесения  контрудара  в   общем
направлении на Богодухов, Ольшаны с целью сомкнуть фланги 40-й и 69-й армий.
 В завязавшихся кровопролитных боях нам  не  удалось  соединить  фланги.
Слишком большим было превосходство противника, особенно в танках и  авиации.
Учитывая наметившуюся  тенденцию  более  глубокого  удара  противника  -  на
Белгород, Курск и не имея резервов для его парирования, командующий  фронтом
приказал мне начать отвод войск левого фланга теперь уже сильно  ослабленной
армии (вместо трех взятых у нас дивизий мы получили обратно  одну,  а  также
стрелковую бригаду).
 В те дни нависла непосредственная угроза над Харьковом. Однажды,  когда
я был у себя на командном пункте в Тростянце, в 100-120 км от Харькова,  мне
позвонил генерал-полковник Ф. И. Голиков. Он сообщил, что только что говорил
по ВЧ со Сталиным и тот спрашивал, какую роль в обороне Харькова играет 40-я
армия и лично Москаленко. По словам Ф. И. Голикова,  он  сообщил  Верховному
Главнокомандующему, что 40-я армия без трех дивизий, переданных  69-й  армии
для прикрытия белгородского направления, находится на рубеже городов Сумы  -
Лебедин - Зеньков - Котельва, далеко к северо-западу от Харькова, который  и
не входит  в  ее  полосу.