й полоске, на
фронтальное наступление они не решались.
   В ночь на 18 сентября на командном пункте в Ромнах, где уже, казалось
бы, воцарилось спокойствие, получили радиограмму, что восточнее города
отмечено движение русских войск. К утру в городе послышалась канонада.
   Генерал поднялся на пожарную каланчу. Оттуда просматривался город, его
окраины и поле за городом. Сначала мы увидели отходящую немецкую пехоту.
По городу ударила советская артиллерия.
   Танковый строй прошили несколько "тридцатьчетверок" и отрезали
отступающую пехоту, а потом из леса на поле высыпала кавалерия.
   "Тридцатьчетверки" подавили пулеметные точки, и конники врубились в
пехоту. Можно было видеть с расстояния в несколько сотен метров, как
конница обтекает город.
   Генерал спустился с вышки и нырнул в командирский танк. Опергруппа едва
успела разместиться по бронемашинам. Поступил приказ отходить в Конотоп.
   В это время я впервые увидел наши краснозвездные истребители. В колонне
началась паника, немецкие танки расползались по лесу. Эх, если бы летчики
знали, что в колонне движется чуть ли не весь штаб танковой группы во
главе с командующим! Они были заняты поддержкой атаки конников.
   Так впервые встретились на поле боя командир кавалерийского корпуса
генерал Белов Павел Алексеевич и командующий танковой группы. Кто знал,
что предстоит еще одна их встреча и еще один побег генерала от
кавалерийской группы Белова...
   18 сентября я порадовался за удар в Ромнах, а наутро пришло сообщение,
что Киев оставлен нашими войсками.
   В плен был взят командующий одной из наших армии, оборонявших Киев. Его
привели к генералу.
   - Можем ли мы ожидать общей капитуляции?
   Командарм был мрачен, измучен бессонницей, но держался достойно и был
скуп в ответах на слова.
   - Капитуляция? Почему вы заговорили о капитуляции? - спросил он в ответ.
   - Вы потеряли несколько армий! Украина открыта...
   - Капитуляции не будет!
   - Когда вы заметили мои танки?
   - Обнаружили мы их восьмого сентября, но о повороте армий с Московского
направления мы узнали в первые же дни начала вашего рейда...
   - Почему же ваши войска не оставили Киева?
   - Таков был приказ!
   - Вы командовали армией, вы-человек, сведущий в крупных операциях... Не
считаете ли вы, что дальнейшее сопротивление Красной Армии приведет только
к бесполезному кровопролитию?
   - Мне трудно заниматься прогнозами, находясь в плену! - ответил
командарм. - Одно могу я сказать, сопротивление еще только нарастает.
   После падения Киева две трети всех войск Восточного фронта объединились
для удара на Москву.
   Усилилась танковая группа, пришли новые машины, острие удара медленно
поворачивалось на северо-восток. Центром сосредоточения войск стал
Рославль. Я воспользовался приездом в Рославль, чтобы отправить очередное
сообщение в Центр через тайник Максима Петровича.
   Удар на Орел и Брянск-такие я делал выводы. Но, полагаю, что и на этот
раз я не сделал открытия. Сосредоточение крупных танковых сил в районе
Рославля не могло не быть отмечено нашей разведкой. А получится ли
направление на Орел или Брянск-это зависело от многих условий, которые не
могли быть предусмотрены не только разведчиком, но даже и командованием
тех войск, которые шли в наступление, так же и командованием тех, кто
оборонялся. Нельзя было подчинить единой воле миллионы случайностей.
   Пришло известие, что приостановлено наступление па Ленинград, ибо
командование группы армий "Север"
   заявило, что своими силами оно не может продолжать наступление. И из
группы армий "Север" и из группы армий "Юг" перебрасывались крупные
войсковые объединения для удара на Москву. Собиралась армада, в которую
Германия вкладывала все свои силы.
   А для меня готовилась неожиданная встреча с моей юностью.

   * * *

   Штаб группы армий "Центр" 24 сентября нацелил танковую группу на
Орел-Брянск-Тулу. Наступление было назначено на 30 сентября, на два дня
раньше всей группы армий, чтобы иметь в первые два дня поддержку всего
воздушного флота Германии, сосредоточенного на Восточном 4'фонте.
   Под Ленинградом были полностью приостановлены наступательные операции,
продолжал лишь свое движение вдоль побережья Черного моря (})OH Клейст со
своими танками, используя успех под Киевом.
   Танковая группа генерала получила пополнение и состояла из трех
тацкозых корпусов, двух армейских корпусов, кавалерийской дивизии и
различных частей усиления.
   Три танковых корпуса можно было тогда приравнять по своему составу к
нашим трем развернутым танковым армиям.
   Тысячи машин и около тысячи танков были сосредоточены на узкой полосе в
районе Глухова. Рука генерала на штабном совещании прочертила жирную черту
на свежей карте. Стрела уперлась своим острием в Орел...
   - А дальше? - спросил кто-то из командиров корпусов.
   - Если к тому времени с Москвой будет решено фронтальным наступлением,
мы поворачиваем на Горький... Если потребуется помощь для удара по Москве,
то на Тулу и через Тулу на Москву...
   В треугольнике Глухов, Брянск, Орел располагалось небольшое село.
Обнаружить его можно только на тактической карте. Судьба связала меня с
этим селом, окруженным Брянскими лесами, далеким от железной дороги.
   Еще до начала испанских событий я побывал в этом селе.
   ...Шли маневры, в которых принимала участие и та воинская часть, в
которой я служил. Это была десантная рота. По условиям военной игры
воздушно-десантный полк был выброшен в тыл "противника". Небольшая ошибка
в расчете, и меня с парашютом отнесло на лес.
   Я пытался, управляя натяжением строп, попасть на лесную поляну, но
сильный боковой ветер сносил меня на макушки высокого сосняка.
   Стремительно надвигалась земля, секунды оставались до посадки, под
ногами мелькали разлапистые сверху сучья сосен, на полянке я успел
заметить две девичьи фигурки в пестреньких платьях.
   Я попытался смягчить удар о макушку сосны, по йоги скользнули в хвою,
меня ударило о ствол, и очнулся я на кровати, на мягкой пуховой перине в
крестьянской избе.
   Стояла такая гнетущая тишина, что первой моей мыслью было, не оглох ли
я?
   В неширокое оконце, привычное для деревенских построек, падал яркий
солнечный свет, пробиваясь сквозь занавеску и листву густого фикуса.
   Я догадался, что это раннее утро. В окно были видны яблони, осыпанные
яблоками.
   Горница невелика, я в ней один. Два шага от изголовья кровати до окна,
дощатая перегородка, сосновые бревна горят, как янтарь.
   Я прислушался еще раз, надеясь уловить хоть какойнибудь звук, все еще
опасаясь, не оглох ли? Тишина...
   И вдруг мягкий удар по полу, мягкий и пружинистый.
   Спрыгнула на пол кошка. Стало быть, не оглох.
   Поглядел на себя. Руки поверх одеяла, попробовал шевельнуть ногой, не
шевелится, боль пронзила до сердца...
   Где-то за стеной скрипнула дверь, еще одна, легкие шаги, и в горницу
вошла девушка. Ее глаза, черные, блестящие, как облитая росой черная
смородина, встретились с моим взглядом, она улыбнулась, приложила палец к
губам и села на стул возле кровати.
   - Предупреждаю сразу! Разговаривать вам нельзя!
   Врач запретил! А теперь сделайте мне знак глазами, - вы слышите меня?
   Я на мгновение закрыл глаза.
   - Вот видите, какая удача! Врач очень боялся за ваш слух. У вас сильное
сотрясение мозга, и вы очень долго пробыли без сознания... Еще перелом
ноги... Нога у вас в гипсе...
   Деловитость и строгость милой незнакомки были прелестны.
   - Меня зовут Варен, - продолжала она почему-то шепотом. - Вы у нас в
доме! В селе есть больница, но и сказала, что буду ходить за вами лучше,
чем в больнице... Отец никак не хочет вас отпускать, пока не
поправитесь... И еще мне будет помогать моя сестренка, Машенька. Она
школьница, а я в Москве учусь... Нам сказали, что зовут вас Никитой
Алексеевичем, что фамилия ваша Дубровин. Командир части приезжал на машине
забрать вас в госпиталь, но вы...
   Варя на секунду запнулась, перед тем как произнести трудное слово.
   - Врач сказал, что вы нетранспортабельны...
   Мне хотелось узнать, в какой я деревне. Варя угадала мой вопрос.
   - Это большое село, здесь центр колхоза "Заветы Ильича". Мой отец
председатель колхоза, Иван Иванович Хренов... Маму зовут Марья Ефимовна.
   Обстановка была обрисована исчерпывающе.
   В то же утро я перезнакомился молча со всем семейством. Пока я был
оставлен на попечение сестричек.
   Вскоре приехала ко мне мать. Тогда она работала в Центральном Комитете
партии.
   До революции в селе... было имение барона фон Д„рвиза, обрусевшего
немца, выходца из Восточной Пруссии, крупного капиталиста и ученого
человека. Он по доброй воле и желанию своему передал большевистскому
правительству все свое состояние, вплоть до вкладов в иностранные банки, и
стал учителем...
   Его замок, сооруженный в конце прошлого века, вычурный и тяжелый. В
двадцатых годах там разместили колонию для беспризорных, а позже открыли
санаторий для детей, больных костным туберкулезом.
   Надобно сказать еще несколько слов о младшенькой, о Марьюшке. Мать моя
забрала ее учиться в Москву, чтобы не тосковала по сестре, а быть может, и
потому, что очень она пришлась ей по сердцу своим характером.
   ...Пришел ответ на мой запрос по поводу реляций барона. Из Центра мне
посоветовали передать фон Рамфоринху, что переговоры о прекращении войны
возможны, лишь когда ни одного солдата не останется на советской земле,
когда правительство Гитлера будет отстранено и Германия обязуется
восстановить разрушенное.
   Барону не сиделось в Берлине, он приехал на фронт в канун наступления.
   Я ему изложил ответ Центра, внутренне ликуя над ним и надо всеми, кто
стоял за его спиной.
   - Недурно! - сказал он. - Условие первое - ни одного солдата на
советской земле. Это разумно. Германия восстанавливает причиненный ущерб.
Это меня не касается. Назовем это репарациями. Их выплачивать будет
немецкий народ, но ни я, ни мои коллеги... А вот третий пункт,
относительно Гитлера и его партии, - это сложнее. И мне с моими друзьями
нелегко вырвать власть у него из рук... Но что вместо Гитлера? Что и кто?
   Если мы устраним Гитлера и наци, то на их место придут или коммунисты,
или социалисты... А этого ни я, ни мои друзья допустить не можем... Это
посягательство на наши интересы... Наци несут не только завоевательные
функции: они и охраняют нас от рабочего движения... Можете это передать
и...
   Барон замолк. Взглянул на меня своими бесцветными глазками и чуть
заметно усмехнулся.
   - А впрочем, не надо торопиться... Я чуть было не сказал, что вы
свободны от обязательств, мною на вас возложенных. А это бы означало, что
вам в танковой группе делать нечего... Но не надо торопиться!
   Полоса для главного удара была определена лишь в несколько километров.
   На рассвете ударила артиллерия. На позиции Красной Армии обрушился
огонь в несколько сот стволов на один километр прорыва. Затем весь
воздушный флот группы армий "Центр", усиленный за счет группы армий "Юг"
   и "Север", завис над позициями на восточном берегу Десны. Двинулись
танки.
   Танки первого эшелона рвались на минных полях, проваливались в рвы, за
ними двинулся второй эшелон, и линия обороны была проткнута, как
раскаленным шилом. В какой-то мере это было для барона оплата по векселю.
   В узкий коридор устремились моторизованные войска, танки растеклись по
тылам Красной Армии. Они рвались вперед, сокрушая и сжигая все на своем
пути. Их фланги прикрывали эсэсовские части.
   Три танковых корпуса, защищенные армейскими корпусами и эсэсовскими
частями, устремились по направлению к Орлу, оседлав шоссейную дорогу.
   Впереди гремели бомбовые удары, над танковыми колоннами висели
истребители.
   Генерал и его опергруппа двинулись за наступающими опять по
бронированному коридору, как это было в Ромнах.
   Стрелу на карте генерал начертил значительно жирнее, чем это получилось
в бою. Сунулись на Путивль, и танковый корпус целиком вынужден был
повернуть обратно, сузив полосу прорыва. Под Штеповкой были начисто
уничтожены два немецких пехотных полка.
   В первый день танки прошли километров сорок в глубину, заняли Севск.
   Барон собирался уезжать, когда ему кто-то сказал, что впереди
"населенный пункт с немецким имением".
   Разведка установила, что имение это принадлежало барону фон Дервизу.
Барон выразил желание осмотреть бывшую баронскую усадьбу. Оказывается, он
слышал о немецком бароне, отдавшем свое состояние большевикам.
   - Если он жив, мне любопытно было бы с ним встретиться, - сказал
Рамфоринх. - Я вас попрошу быть у нас переводчиком, если он забыл свой
родной язык в этом глухом и диком углу. Мне трудно понять психологию моего
соотечественника...
   ...Следуя за опергруппой генерала, мы с бароном выехали в село ранним
утром.
   На въезде в село, на пригорке, с давних пор стояла ветряная мельница.
Скорее всего, недосуг было ее разбирать.
   На всхолмье, у ветряка, генерала поджидали командир корпуса и командир
дивизии,
   Село тянулось вдоль берега неширокой речушки и уходило на другой ее
берег в гору. На горе поднимался своими шпилями из дубовой рощи замок
Деовиза, виднелись арочные ворота в готическом стиле, жилые дома. Фермы
стояли раньше вдоль берега. Не осталось ни одной животноводческой и
хозяйственной постройки.
   - Здесь выполнен приказ Сталина! - доложил командир дивизии. - Взорвана
плотина и электростанция, сожжены все общественные постройки, в селе не
осталось ни одного жителя. Замок пуст. В залах только детские кровати...
   - А жаль, что не везде вот так же выполнен приказ Сталина! - с иронией
произнес барон. - Долго им пришлось бы возрождать пустыню...
   Генерал скосил глаза на барона, но увидел на его губах ироническую
усмешку и промолчал. Потом он мне как-то заметил:
   - Если бы был везде выполнен приказ Сталина, мы оказались бы в
выжженной пустыне...
   У ветряка вся эта живописная группа пережила неприятные минуты. В
воздухе вдруг появилось несколько советских самолетов. Они обрушили удар
на танковую колонну, движущуюся по дороге. Барон имел возможность увидеть,
как немецкие танкисты шарахаются от советских самолетов.
   Генералу, барону и его штабу пришлось залечь в мокрые от дождя траншеи
и окопчики. По рации из командирского танка были вызваны истребители. Над
селом загорелся воздушный бой.
   Три советских истребителя схватились с восьмеркой "мессершмиттов".
   Я лежал в окопчике рядом с бароном. Он следил за боем.
   Три советских истребителя устроили умопомрачительную карусель для
восьмерки "мессершмиттов". Через несколько секунд вспыхнули два немецких
самолета, черные точки летчиков отделились от машин, раскрылись над ними
парашюты.
   Остались шесть против трех. Ни один из шестерки не мог зайти в хвост
советскому самолету. И вот еще два из шестерки задымились и отвалили в
сторону, четверка вышла из боя. Советские истребители прошлись над
остатками колонны, поливая пулеметным огнем бронетранспортеры с пехотой, и
ушли на восток.
   - Откуда это? - спросил барон, глядя на генерала с нескрываемым
удивлением. - Много ли у русских этих самолетов?
   - Когда мы начинали, их почти не было, а теперь появляются все чаще и
чаще... Я полагаю, что эти образцы вошли в серийное производство.
   - Где? Украина в развалинах, мы под Москвой...
   - Быть может, на Волге, а быть может, и еще дальше, в Сибири... -
ответил генерал. - Мне довелось прочитать показания одного гражданского
инженера. Он показал, что эвакуация промышленности на восток началась в
первый же день нашего наступления.
   - Я это знаю... Но когда же они успели? Вывезти оборудование в массовом
масштабе и монтировать его заново, на это нужно годы! Я не могу поверить в
такую мобильность советской промышленности... Это, должно быть, работа
сибирских авиазаводов...
   - Не знаю! - сухо ответил генерал. - Но если они появятся над Москвой,
а к ним еще и тяжелые русские танки...
   - Что же тогда случится? - спросил Рамфоринх.
   Генерал не ответил.
   Двери во все дома-нараспашку. До прибытия саперов никто не решался
зайти ни в один дом.
   В домах мин не обнаружили. Колодцы завалены землей.
   За несколько часов фронт значительно отодвинулся.
   Танки рвались вперед, торопясь оседлать шоссейную дорогу. Но генерал,
памятуя о своих приключениях, позаботился о безопасности Рамфоринха.
Пустая деревня страшила.
   Между танками медленно проползла в гору штабная машина. Остановилась у
ворот.
   Генерал оставил в распоряжении Рамфоринха старшего офицера из
опергруппы.
   Барон вышел первым, за ним офицер, потом уже и я.
   Над воротами вывеска: "Детский оздоровительный санаторий". Расчищенная
дорожка, умощенная булыжником, вела к подъезду.
   Командир саперной роты отрапортовал офицеру, что замок проверен, мин
нет.
   Барон медленно направился к замку.
   В замке чистота. Больничная чистота. В комнатах и залах детские
кроватки, на втором этаже классы, больные дети здесь ч учились.
   Все оставлено, никто ничего не убирал. На стенах географические карты,
в шкафах книги, в ботаническом кабинете в неприкосновенности остались
незамысловатые коллекции насекомых и чучела лесных зверьков.
   Барон задержался в учительской.
   Просторный, полукруглый зал. Огромные окна открывали широкий обзор, из
них видны парк, парадный въезд, кирпичный мост через речку, село, далекая
пойма реки.
   Барон остановился у окна. Подозвал меня.
   - Фон Дервиз прекрасное выбрал место. Я здесь устроил бы себе охотничий
замок. В лесах и на лугу запретил бы всякое появление двуногих, развел бы
оленей, кабанов, лосей... Жизнь дается один раз! Каждый должен брать от
нее все по своим возможностям...
   Барон обернулся к офицеру:
   - Вы сообщите по своей линии, что я беру это имение. Я в Берлине все
устрою...
   Барон обернулся ко мне. Улыбались его губы, глаза не улыбались.
   - Вот видите, как все делается у людей дела! Через несколько дней я
пришлю сюда рабочих, и замок приведут в надлежащий вид...
   - Надеюсь, вы пригласите меня на первую вашу охоту?
   - О, да! Обязательно! - ответил с усмешкой барон.
   - Когда ждать приглашения?
   Барон был готов к этому вопросу.
   - Ну, скажем, на первый зимний снег!
   Барон прошелся по залу.
   - Никогда не надо откладывать хорошие вещи. Сейчас попрошу очистить
этот зал и расставить столы для дружеского обеда. Я хочу отметить свое
приобретение...
   Барон прогулялся по парку, осмотрел все постройки.
   Мы стояли у окна в зале, когда на горке, на дороге, поднимающейся из
села к замку, появилась странная процессия.
   Двигалась колонна подвод, запряженных лошадьми.
   Эту процессию .можно было назвать большим обозом.
   Десятка три подвод. На подводах дети.
   - Что случилось? Что это за явление? - спросил барон, обращаясь к
офицеру.
   Офицер пожал плечами и пообещал немедленно справиться. Но я догадался и
без его справки.
   - Эго дети из санатория! - ответил я барону и взглядом задержал
офицера. - Все понятно. Они слишком поздно эвакуировались. Танки
перехватили все дороги, и они возвращаются назад, а с ними, быть может, и
учителя, и врачи...
   Офицер подтвердил мое предположение.
   - Такие вещи и раньше случались, - пояснил он барону.
   - А дети больные, - добавил я. - Сами они ходить не могут... Здесь
лечат больных костным туберкулезом...
   - Кто лечит? - спросил барон. - Кто платит за лечение, хотел я спросить?
   Но я помнил о своем положении при штабе генерала п не торопился с
пояснениями.
   - Должно быть, - ответил я уклончиво, - к нам сейчас явятся
воспитатели... Они все и объяснят!
   - Если вы окажете любезность быть переводчиком!
   Барон, видимо, решил мелкими уколами вывести меня из себя. Он не мог не
понимать моего душевного волнения в ту минуту, хотя и не знал, что это
село близко мне не только как обычное русское село.
   - Делегацию привести ко мне! - распорядился барон.
   Обоз между тем на подъезде к замку был остановлен автоматчиками, офицер
пошел п