полыньи на лед положил! С переводами все запутал, а
этакую мелочь не предусмотрел. Телогрейка шьется на ватной подкладке, она
в воде так тяжела, что самому легче на кромку льда вылезть, чем ее
выбросить!
   Срстенцев вздохнул:
   - Я тоже на такой легкий ход не рассчитывал. Проводник - это железная
дорога. Фотографии Шкаликова у нас есть... Разослали бы по управлениям
кадров всех железных дорог, время спустя он и обнаружился бы!
   Много их, проводников, но это все же была бы надежная ниточка.
Отправной момент, что ли... Не проводник он!
   Спрятался в глухой угол, сидит смирно.
   - Хорошенькое смирно! Каждый месяц из разных городов весточку подает.
Когда только успевает!
   Один человек этого сделать не может! - заключил Сретенцев.
   - И два не могут! - заметил Волоков.
   - Как сообщаются между собой все точки отправления? - спросил я
Сретенцева.
   - Все до одной? - переспросил он.
   - Ну, хотя бы все до одной?
   - Всяко сообщаются! - ответил он. - И железными дорогами они между
собой связаны, и аэролиниями, и водой...
   - Вы хотите сказать, что железнодорожный узел отпадает?
   Сретенцев поднял глаза, мы встретились взглядами.
   Вижу, тяжело ему. Не нашел точки опоры. И понимаег, что торопиться надо.
   - Все годится, товарищ полковник! И железнодорожный узел, и аэродром...
Важен здесь принцип, не откуда шли переводы, а кто их делал? Зацепиться не
за что! Разные стоят на квитанциях фамилии. Ничего не значат эти фамилии.
Любую поставить можно. Но я нашел десяток схожих почерков. Считайте, что
десяток переводов сделан одним и тем же почерком. Ни один из этих почерков
Шпаликову не принадлежит. Значит, делали переводы многие и многие люди по
его просьбе! В этот круговорот втянуто более сотни людей!
   - Что же вы думаете делать? - спросил я наконец Сретенцева,
догадываясь, что какое-то все же решение у него есть, хотя он в нем и не
уверен.
   - При такой схеме этот Шкаликов может сидеть, скажем, где-нибудь под
Москвой... Ночным сторожем в лесу, колхозе, лесным объездчиком. Выйдет на
любой вокзал, любому встречному, кому поверит с первого взгляда, передаст
деньги для перевода и попросит перевести из того города, куда едет. Но вы
меня спросили, как связаны между собой все пункты отправления? А если не
все?
   - Пусть не все! - согласился я немедленно.
   - Опасно, товарищ полковник! Вдруг пойдем по ложному следу? Далеко он
нас уведет...
   И все-таки был, был проблеск во всей этой головоломке. Сретенцев
серьезно занялся этой загадкой. Шкаликов слал не письма, а деньги. Это
заметил и Сретенцев. Такто Шкаликов уж первому встречному и доверял деньги?
   Проверить же, получила ли его жена перевод, он не мог...
   Стало быть, доверяя деньги, он должен был как-то подстраховываться
возможностью встретиться с тем, кто делал перевод. С кем он мог
встретиться во всем этом калейдоскопе? Сретенцев был прав, решение задачи
лежало не в географической плоскости, а в психологической. Нужна была идея.
   - Поставим вопрос так, - начал я. - По какому принципу отбирал Шкаликов
своих "первых встречных"? По внешности, по глазам, из бесед, что ли, он
устанавливал, что перед ним честный человек? Все эти категории ненадежны!
Он делал переводы через проводников пассажирских вагонов и товарных
поездов. Я остановился бы на этом варианте!
   Теперь понравился этот вариант и Василию. Он оживился.
   - Конечно, проводники! Через проводников! Всегда остается возможность
проверить, сделан ли перевод?
   Подгадает, когда приходит поезд, встретит... И проводник знает, что
отправителю он известен и никуда не денется!
   Сретенцев попросил карту железных дорог страны.
   Карту тут же нашли, он развернул свою карту. Положил две карты рядом.
   - Вы согласились, товарищ полковник, - начал он, - что мы можем
поискать закономерность во всех переводах. Я отбросил все непонятные
отклонения... На сто восемьдесят переводов да еще при такой системе могли
быть и всякие неожиданности. Если отбросить исключения, хотя их немало, мы
вдруг увидим...
   Сретенцев начал перечислять по одному из своих списков города и
железнодорожные станции. Он попросил Василия отмечать эти пункты
отправления переводов на карте красным карандашом. Поимеиование городов и
станций шло вразброс. Сначала мы никак не могли уловить систему. Но вот
города и станции начали повторяться. Один за другим пункты отправления
переводов как бы нанизывались на невидимую ось. Сретенцев явно проверял
себя. Он не указывал отгадки.
   - Все эти города, - начал Сретенцев, внимательно глядя на меня, -
связаны одним железнодорожным узлом... Василий Михайлович, проследите по
карте, где этот железнодорожный узел... Прочертите красным карандашом...
   Легла одна линия, вторая, третья. Еще и еще линии, и все они
скрестились в Рязани.
   - Рязанский узел! - воскликнул Василий. - Но это же все можно
разбрасывать и из Москвы. Москва-тоже центр пересечений!
   - Справедливо! - немедленно согласился Сретенцев. - Вот тут нам должны
помочь исключения... Они тоже распадаются на несколько вариантов. Назовем
эго так: варианты ближней связи... За пятнадцать лет определилась одна
странность! Десять переводов пришли не с железнодорожной станции... И все
десять - весной. Апрель или май... Иногда в марте... И все десять
переводов из Рязанской области... Словно бы какое-то препятствие вставало
перед Шкаликовым, и он не мог попасть в Рязань... Словно стена перед ним
вырастала!
   - Весной? - переспросил Василии.
   - Весной...
   - Города?
   - Есть и города, и поселки...
   Сретенцев начал зачитывать пункты отправления весенних переводов.
Василии наносил их на карту. Десять наименовании на пятнадцать лет...
   Василии отметил последний пункт, и все определилось.
   Все десять переводов ушли с левого берега Оки. Весенний разлив!
   Сретенцев поставил точку.
   - Мостов через Оку, действующих во время разлива, в Рязанской области
нет.
   Итак, сто тринадцать переводов оказались связанными между собой
Рязанским железнодорожным узлом, десять пришли с левого берега реки - из
Рязанской области, остальные шли в разбивку, не предусмотренными никакими
путями сообщения. За мной оставалось последнее слово.
   Можно было предположить, что площадку для поисков Шкаликова,
необозримую и безграничную, мы сузили до масштабов области. И не только
области: левобережья Оки в области... Все же легче. Это не вся страна...
Но и здесь, конечно, могли быть неожиданности. Множество могло быть
неожиданностей, все и не перечтешь...
   Всех нас волновал, конечно, и незнакомец, этот таинственный южанин. Он
тоже искал Шкаликова. Искал своими путями. Получалось что-то похожее на
гонки. В этих гонках его возможности мы никак не могли предугадать.
   Одно было известно: если он ищет Шкаликова, то не сличением квитанций
от переводов. Какой же поиск короче? Кто найдет Шкаликова быстрее, если он
все же его ищет! Сколько могло оказаться жителей в левобережье Рязанской
области? Сколько там деревень и колхозов? Сколько там городков, сколько
глухих узлов, где может затаиться этот Шкаликов?
   Решили так. Василии поедет в Рязань, попросит помощи в областном
управлении Комитета государственной безопасности и выйдет на
железнодорожные станции.
   В Рязани две железнодорожные станции: Рязань I и Рязань II. На станциях
в проходящих поездах он мог спрашивать проводников, не делал ли кто через
них денежные переводы. Мы снабдили Василия фотографиями Шкаликова.
   Сретенцеву тоже надо было ехать в Рязань и искать Шкаликова с
рязанскими чекистами, сужать площадку поисков, искать на левобережье
какую-то закономерность в возможных передвижениях отправителя переводов.
   Уехали...
   Волоков между тем нашел Раскольцева и Власьева.
   Николай Павлович Власьев обнаружился в Сибири.
   Далеко же он забрался. Когда посмотрел я справку, что-то дрогнуло у
меня. Село Третьяки. Есть у реки Обь приток Чулым. После Томи и Шегарки
красавица сибирская, королева рек Обь лишь слегка набирает силу, после
Чулыма она раздается вширь, расправляются ее плечи, и катит она свои воды
к северному морю, неумолимо рассекая тайгу. Чулым берет начало в коренной
глуши, это таежная река. Редко на ней встретится городок, не чаще и
деревня. У Чулыма тоже немало притоков. Есть и приток Чичка-Юл. Кучумово
царство... Уходит дремотная история этих мест в глубь веков, во времена
покорения Сибири. Чичка-Юл тоже таежная река. На иной карте не отмечено на
этой реке ни одного жилья. Но жилые места есть, и там обживались русские
люди. Третьяки зацепились за берег Чичка-Юлы. на сто верст вокруг нет ни
одного человеческого жилья. А в полутораста верстах стоит большое село
Зимовское...
   На дороге от Третьяков на Зимовское я родился. Отец мой, Алексей
Федорович Дубровин, отбывал в Третьяках царскую ссылку. Мать приехала к
нему на правах вольной поселенки.
   Настало время появиться мне на свет. Урядник запретил ссыльному "за
политику" сопровождать роженицу.
   Повез мою мать на лошади к фельдшеру хозяйский сынишка. Было тогда Мише
Проворову пятнадцать лет. Положил мальчишка в сани берданку, от лихой и
неурочной встречи с серыми хозяевами леса, завернули мать в тулупы,
заложили сеном, чтобы не замерзла.
   Миша Проворов... Он стал близким человеком в нашем доме. Я его помню,
да и как не помнить. Он из Москвы провожал меня накануне войны в первый
мой длинный путь в Германию. Как много может вместить в себя человеческая
жизнь... Сколько людей вторгаются в нее, оставляя свой след! Михаил
Иванович Проворов не след оставил, он как бы озарил всю мою жизнь
прекраснейшей о себе памятью.
   Выехали они с матерью из Третьяков рано утром.
   Дорога из деревни вела в лес на зазимок, как свернули - пошла целина.
Объехали лес и спустились на ледовый путь. По реке снежных наносов меньше.
   Зимний день короток. К вечеру остановились покормить лошадь овсом. Мать
встала, сошла с саней. Низко над землей сверкали звезды, легко пронзая
своим далеким светом морозный воздух. С крутого южного берега реки на
разные голоса стонали, выли, плакали волки.
   - Страшно было? - спрашивал я Михаила Ивановича.
   - Это страшно для тех, кто не слышал... Когда-то от них отбивались
огнем, прятались в пещерах... Боятся они теперь человека. Нет ничего для
них страшнее человеческого голоса... Но тут началось, и не до волков нам
стало.
   Вот где я родился.
   Третьяки... Много раз я собирался съездить на свою родину...
   Власьев Николай Павлович был в Третьяках председателем большого
животноводческого колхоза. Всрнулся туда сразу после плена. Осмотрелся,
отдохнул... Выбрали председателем. В конце пятидесятых годов ему было
присвоено звание Героя Социалистического Труда.
   ... Раскольцев близко. Врач с обширной частной практикой, специалист но
печеночным заболеваниям, автор научных издании. До войны он успел
закончить первый курс медицинского института. Вернулся, поступил на второй
курс. Окончил институт с отличием. Был направлен в одну из московских
клиник, ассистировал у известного специалиста.
   Волоков провел огромную работу в архивах. Проще, конечно, было спросить
самого Раскольцева. Но как спросишь? Оступиться в таком деле легко,
поправиться трудно.
   Недопустимо обсуждать какие-либо версии без доказательства. Но
опасаться того, на что намекнул Иван Иванович, мы должны были. Но с чем мы
пришли бы - Раскольцеву? Человек был в плену, были годы, когда к бывшим
военнопленным относились с недоверием. Это было клеймо и несло за собой
немалые душевные травмы. Опять, что ли, подозрительность? Нет! Нельзя!
   И кто он, Раскольцев, кто Власьев, кому из них мы могли верить до
конца? Голубеву я поверил сразу даже по протоколам. Но Голубева не было.
   Волоков по документам обнаружил след польской вдовушки. Она тогда же
приехала с Раскольцевым в нашу страну. В какой-то степени история
выглядела даже романтично.
   Раскольцев был возвращен в ряды Красной Армии.
   Зося Шаскольская упросила зачислить ее в ту же часть санитаркой...
   До Берлина Раскольцев не дошел. Он был ранен на Одере... Несколько дней
он пробыл в армии. Зося вынесла его с поля боя и выходила. Зося дошла до
Берлина.
   Волоков нашел и военкомате ее послужной список.
   В сорок восьмом году родилась у них дочь. Назвали ее Еленой. В
пятьдесят втором году Зося умерла...
   - Не так ли, как и Шкаликов? - бросил реплику Василий.
   Пустым считать этот вопрос было бы неосторожным.
   Мы прикоснулись к вещам, крайне путанным, закрытым временем.
   Так к кому же обратиться? К Раскольцеву или к Власьеву?

   Шкаликов прятался за закрытыми ставнями, Раскольцев и Власьев не
прятались, жили на виду и даже очень на виду. Так кому же мы могли бы
довериться?
   Ни Раскольцева, ни Власьева я себе совершенно не представлял.
   Тогда мы поставили вопрос несколько иначе. К кому безопаснее
обратиться, исходя из интересов дела?
   Предположим, что тот, кто ищет Шкаликова, пришел бы в своих поисках к
Раскольцеву или к Власьеву. Как бы выглядел этот приход?
   Раскольцев - врач. Он принимает в клинике и у себя на даче. Частная
практика. У него есть квартира в Москве. Дача в двадцати минутах езды иа
электричке от Москвы. Каждый день к нему приходят десятки незнакомых людей.
   Встреча с посланцем, который навестил Шкаликова, могла пройти
незамеченной. А если бы этот незнакомец, некий Сальге, сегодняшний Иоахим
Пайпер, поехал бы к Власьеву?
   До Томска он мог доехать на поезде или долететь на самолете. А от
Томска до Чичка-Юлы? Там ему пришлось бы пересесть на самолет местной
авиалинии или ехать на пароходе. На пароходе долго... На самолете. Самолет
местной авиалинии, это уже только десять пассажиров.
   Забираются туда люди приезжие редко. Каждый новый человек приметен и
остается в памяти его случайных спутников. Люди, живущие там, известны
друг другу.
   Не доезжая до Третьяков, мы уже обнаружили бы следы незнакомца.
   ...До подмосковного аэродрома в тридцати километрах от города мы ехали
сорок минут, до Томска - три тысячи километров мы покрыли на реактивном
лайнере за три с половиной часа. Три часа мы добирались на автомашине до
Пышкино-Троицкого, до последней точки между Томском и Третьяками, которая
была связана с областным центром автомобильной дорогой. Прыжок на самолете
до Зимовского (это туда не доехала моя мать в ту зимнюю ночь), и мы на
последнем до Третьяков аэродроме. Здесь местные жители знали друг друга в
лицо. Знали здесь все и Николая Павловича Власьева. Наш товарищ из
областного управления без труда установил, что за весь год к Власьеву и в
Третьяки ни один человек, сколь-иибудь похожий на посетителя Шкаликова, не
приезжал. И вообще не заезжал сюда никто из лиц неизвестных. Приезжали из
областной газеты корреспонденты, работники обкома партии, приезжали
работники разных областных организаций. Сам Власьев не выезжал из
Третьяков с весны. Весной он был на совещании, которое собирал обком
партии. А дальше - посевная, сейчас в разгаре сенокос. Не до поездок
председателю колхоза. Из предосторожности мы еще раз сузили площадку. В
Третьяки выехал предварительно чекист из областного управления. Нам
представлялось необходимым в Третьяках окончательно установить, не навещал
ли кто Власьева?
   И тут в Зимовском меня настиг телефонный звонок Василия...
   Вернемся немного назад и посмотрим, что происходило на станциях Рязань
I и Рязань II.
   Василий несколько дней кряду выходил к поездам дальнего следования и
спрашивал проводников. Не так-то это было легко.
   Представиться по форме нельзя. Ему могли ничего не ответить, а
Шкаликову сообщить, что им интересуются.
   К станции Рязань II подошел поезд из Волгограда.
   Он шел в Москву. Василий начал опрос с первого вагона. Шел от
проводника к проводнику. Приглянулась ему проводница попроще и подобрее,
угадал он ее общительный нрав.
   - Скажите, - начал он, - вам никогда нe приходилось делать денежные
переводы?
   Что и говорить, вопрос от незнакомого человека вполне удивительный и
даже в какой-то степени нелепый. По надо знать Василия. Очки, несколько
растерянный и отрешенный вид. Проводница удивилась и переспросила:
   - Переводы?
   - Деньги по почте никогда не посылали?
   - Посылала! А вам зачем знать? - насторожившись, ответила проводница.
   А Василию того и нужно было, удивить и разговориться.
   - Свои или чужие? - вновь спросил он.
   - Это зачем же чужие? А кто вы такой?
   Василий снял очки и сразу беспомощным, наивный сделался весь его облик.
   - Да вот тут... - заговорил он невнятно и скороговоркой, - отца
разыскиваю... Ушел из дома... А деньги посылал, пока я рос. Да все под
чужими фамилиями посылал, незнамо откуда! Мать не искала его... Я хочу
найти, спасибо сказать!
   В точку попал.
   - Вот оно что! - воскликнула проводница. - Слыхала я что-то! Беги в
десятый! Спросишь Пчелкина!
   Василию пришлось действительно бежать. Поезд стоит недолго, Пчелкина
упускать никак нельзя было.
   У десятого вагона стояло два проводника.
   - Кто из вас Пчелкин? - спросил, подбегая, Василий.
   - Ну, я! - ответил проводник постарше.
   - Мне на вас из третьего вагона указали...
   - Семечки, что ли, покупаешь? - спросил в ответ Пчелкин.
   - Нет, не семечки... Отца разыскиваю!
   Пчелкии оказался человеком не без юмора. Он тут же ответил:
   - Я детей не терял!
   Рассмеялись Пчелкин и его товарищи, и все стало близким и возможным.
Василий, как бы оправдываясь за свое неудачное обращение, объяснил:
   - Ушел из дома... Отец ушел! Пятнадцать лет посылал мне деньги, пока
рос, и никак не объявлялся! То из Баку, то из Волгограда, то из Арчеды...
Мать не искала его! Я ищу! Может быть, я теперь ему могу помочь?
   Пчелкин снисходительно улыбнулся.
   - Знаю я твоего отца!
   Вот она, поворотная точка во всем деле. Это уже не проблеск, это уже
свет в полную силу, прорезающий тьму всей этой истории.
   На встречный путь в это время подошел поезд из Москвы. В Москву поезд
шел из Волгограда, из Москвы - в Баку.
   Пчелкин отвлекся, высматривая у вагона знакомых проводников. На
платформу сошла толпа пассажиров.
   Кто совсем приехал, кто вышел прогуляться.
   - Знаю, знаю я, помню такого... - продолжал Пчелкин. - Он даже мне
фамилию свою называл... Запамятовал.
   Василий, как и Пчелкин, оглянулся на проходящих мимо пассажиров. Прямо
на него, в сером костюме, в защитных зеркальных очках от солнца, в
соломенной шляпе шел человек, удивительной схожести с тем, которого
нарисовала дочка Шпаликова, чей словесный портрет попытались перенести на
бумагу наши специалисты.
   Василий весь сжался. Все это могло быть лишь наваждением.
   Он пропустил гражданина мимо.
   - Знаю я твоего отца! - твердо заявил Пчелкин. - Посылал я деньги по
его просьбе. Он мне и фамилию свою называл...
   Василий оглянулся на незнакомца, похожего на посетителя Шкаликовой. Тот
отошел уже достаточно.
   - Прибытков, Прибыткин, Прибылков... - вспоминал проводник. - Мы даже с
ним пол-литра распили здесь на станции...
   Василий стиснул зубы. Еще ни разу не подводило его чутье. Как он его
может бросить? И путь к нему короче, чем от проводника к Шкаликову. А
Пчелкин говорил и говорил.
   - Он здесь где-то неподалеку живет... Постой-ка! Он говорил, что у него
дочь, а не сын...
   - Так он же, наверное, нарочно так говорил! - нашелся Василий. -
Скрывался - вот и говорил...
   - Притыков! - воскликнул проводник. - Герасим Иванович. Точно! Каждое
второе число он здесь на платформе появляется... Найдешь!
   - Спасибо! - воскликнул Василий и стремительно пошел за незнакомцем,
скрываясь за общим потоком пассажиров.
   - Постой! Погоди! - крикнул ему вслед пораженный Пчелкин.
   Сальге вдруг вошел в вагон. За ним в тот же вагон подниматься было
нельзя. Василий остановился возле проводника соседнего вагона. Площадки
вагонов соседствовали.
   - Места есть? - спросил Василий, чтобы как-то завязать разговор, чтобы
хоть какое-нибудь найти пристойное прикрытие себе.
   - Есть места! Есть! -