ете граненый стакан, налила в него на два  пальца
водки и разбавила апельсиновым соком.
   - За ваше здоровье! - обратилась она к Максу, но тот едва глянул в ее
сторону.
   - Теперь слушай очень внимательно, - раздельно  заговорил  Леонид.  -
Когда я шел там, в подземных трубах, налетели какие-то двое с  мечами  и
бородами, в золотых масках, и отняли  ящики.  Порубили  в  капусту  того
парня, что омоновца играл, - помнишь его? - и еще трех бандитов, что  ко
мне привязались, - у нас с одним счет был.
   - Иди врать-то! - недовольно набычился Макс. - Говори правду.
   - А когда ты ко мне  приперся  через  пятнадцать  лет  и  сказал  про
"Ассирийское наследство", я тебе поверил, - с горечью произнес Маркиз. -
А мог, между прочим, вообще не признаваться.
   - Ты сам посуди, можно в такое поверить?  -  закричал  Макс.  -  Чушь
какая!
   - Я к тому говорю, что никто не  знает,  куда  делась  эта  проклятая
богиня, и не найти статуэтку нипочем, -  неожиданно  спокойно  заговорил
Маркиз. - А вот попытаться вычислить тех, кто подставил тебя и меня,  мы
можем. Мне сдается, что если это не одни и те же люди, то все равно  они
связаны между собой. У тебя положение аховое, но и  мне  несладко.  Либо
бегать, как заяц, по всей стране, либо уезжать. Уезжать навсегда, честно
говоря, не хочу. Не люблю, когда меня выбора лишают.
   - И что ты предлагаешь? - деловито спросил Макс.
   Лола взглянула на него с  удивлением  -  значит,  поверил!  А  она-то
только собиралась взять его за руку и начать проникновенно убеждать.
   - Нужно поставить "жучки" в их мобильные телефоны, - сказал Маркиз, -
но...
   - Но ты не специалист, - докончил за него Макс. - Это  не  беда  -  я
специалист.
   Ты сможешь достать необходимое оборудование?
   - Нет проблем, были бы деньги, все достать можно.
   Они сблизили головы и стали писать список на бумажной салфетке.
   Лоле было скучно. Она бросала томные взгляды на Макса и даже один раз
прижалась под столом к его ноге бедром. Макс никак не отреагировал, зато
Маркиз, улучив минутку, больно схватил ее за плечо.
   - Не дури! - приказал он. - Сейчас не время.
   И она поняла: шутки кончились, началась работа.

***

   Американский армейский джип вылетел  на  пыльный  пустырь  взбешенным
иноходцем и затормозил, подняв пыль всеми четырьмя колесами и только что
не заржав.
   Мощный мотор затих, пыль постепенно осела, и наступила тишина.
   Четыре человека сидели  молча,  не  выказывая  признаков  нетерпения.
Четыре человека умели ждать. Их научила этому память  поколений.  Память
предков, год  за  годом,  век  за  веком  ровной  рысью  двигавшихся  по
бескрайней степи на низкорослых крепких лошадях, предков, катившихся  по
степи в кожаных пыльных кибитках, высматривавших в этой степи добычу или
врага, которого не всегда можно отличить от добычи.
   Четыре человека в джипе были спокойны. Их  плоские  желтовато-смуглые
лица не выражали ни напряжения, ни нетерпения.
   Их узкие зоркие глаза видели  все,  ни  во  что  не  вглядываясь.  На
коленях у троих лежали американские армейские карабины, четвертый не был
вооружен.
   Прошло еще несколько минут, и на пустырь неспешно въехал тяжеловесный
черный "мерседес". Медленно подкатившись к середине пустыря,  "мерседес"
остановился,  и  не  успел  еще  затихнуть  мотор,  двери  распахнулись,
выпустив коренастого смуглого человека с  черными  как  смоль  вьющимися
волосами.
   Пройдя половину пути до джипа,  черноволосый  остановился.  Остальных
людей в "мерседесе" видно не было из-за тонированных стекол, но невольно
чувствовалось их присутствие, их напряженные, внимательные взгляды.
   - Эй, Киргиз! - окликнул черноволосый, простояв с полминуты.  -  Что,
так и будешь сидеть? Выходи, поговорим.
   Дверца джипа легко распахнулась, и  на  пустырь  выпрыгнул  невысокий
худой человек с жидкими обвислыми усами - тот четвертый, который не  был
вооружен.
   - Кыто  ты  такой?  -  спросил  он  черноволосого.  -  Я  должен  был
встречаться зыдесь с Толстым.
   Черноволосый  полез  в  карман  -  при  этом   в   джипе   послышался
металлический звук передернутых затворов - и бросил  перед  Киргизом  на
землю желтый сальный кругляшок.
   - Вот тебе ухо Толстого, - сказал он с хищной усмешкой,  -  остальное
взяла богиня.
   - Я слышал о том, что у вас  тыворится,  -  проговорил  Киргиз  после
недолгого молчания, - но думал, что это сыказки. Ты кыто?
   - Я - ассириец, - гордо ответил черноволосый, -  слуга  богини.  Рука
великого жреца.
   - Ты шесытерка. Я не буду с тобой разыговаривать. Пусть выйдет  тывой
хозяин.
   - У меня нет хозяина! - Ассириец выпятил грудь. - Ассирийцы не  рабы!
Ассирийцы - владыки земли! Мы служим богине, а великий жрец - ее  уши  и
уста!
   - Мыного говоришь, - Киргиз поморщился, - я тебя не зынаю,  я  твоего
хозяина не зынаю. Должен был сы  Толстым  встретиться,  Толстого  нет  -
разыговора нет.
   - Зря ты, Киргиз, так со мной разговариваешь, -  в  голосе  Ассирийца
послышались угрожающие интонации,  -  ты  думаешь,  к  Монголу  пойдешь?
Думаешь, к Шубе пойдешь? Вот твой Монгол, вот твой Шуба! - Он бросил  на
землю перед Киргизом еще два желтых обрубка.
   - Что, думаешь, самый кырутой? - Киргиз хищно оскалился, жилы на  его
тощей шее напряглись. - Мы  таких  кырутых  ломали!  Говорю,  шесытерка,
хозяина зови, хочу погылядеть на него!
   - Великий жрец не разговаривает с людьми низкой крови! - надувшись от
спеси, ответил айсор. - Его могут слушать только ассирийцы!
   - Пусть тывой хозяин хоть сы жабами разговаривает, хоть сы  собаками!
- огрызнулся Киргиз и повернулся, чтобы уйти.
   - Стой, Киргиз! - крикнул ему в  спину  ассириец.  -  Стой,  если  не
хочешь познакомиться со златолицыми!
   - Ты меня не пугай! - резко обернулся Киргиз, оскалив  кривые  волчьи
зубы. - Я тыбя голыми руками разорву! Я тыбя зубами загырызу!  Я  ныкого
не боюсь! А если вы, беспрыдельщики, засаду сыделали, перестреляете  нас
- где вы товар будете искать?
   - Вот-вот, - подхватил ассириец, кстати, о товаре. Ты  товар  привез,
деньги  тратил,  время  тратил,  рисковал  -  кому  этот  товар  отдашь?
Огромные, между прочим, деньги у тебя повиснут! Ты тоже небось не сам по
себе, за тобой твои баи киргизские стоят, они тебе этого не спустят! Так
что лучше бы ты, узкоглазый, со мной по-людски поговорил.
   - Я сы тобой, шесытерка, говорить не буду! - Киргиз отчетливо щелкнул
зубами. - Я Толстого зынал, Монгола зынал, Шубу зынал, я Кривого зынаю -
тебя не зынаю и зынать не хочу!
   Он легкой устойчивой походкой человека, больше привыкшего  к  лошади,
чем к машине,  вернулся  к  своему  джипу.  Дверца  захлопнулась,  мотор
взревел - казалось, раздалось конское ржание, - и,  вздыбив  пыль  всеми
четырьмя колесами, джип сорвался с места.
   - Кривого он, говоришь, знает? - проговорил мрачный высокий человек с
длинными черными волосами, который сидел на заднем сиденье "мерседеса" и
внимательно слушал разговор на пустыре. - Будет тебе Кривой!
   Сидевший  рядом  с  ним  худой  высокий  айсор   с   нервным   лицом,
изуродованным длинным змеистым шрамом, посмотрел  на  великого  жреца  и
проговорил:
   - Зря мы отпустили этого кочевника.
   Надо было отдать его златолицым.
   - Ты говоришь прежде, чем я тебе разрешил, - оборвал его жрец,  -  ты
говоришь прежде, чем подумал. Киргиз  привез  дурь...  наркотики.  Очень
много. Так много, как никогда еще не было. Он должен отдать товар нам.
   Лицо человека со шрамом передернулось.
   - Разве могут благородные сураи пачкать свои руки дурью?
   Великий жрец повернулся к нему лицом и тихим яростным голосом сказал:
   - Ты не умеешь слушать. Я уже сказал тебе: не говори  прежде,  чем  я
позволю. Думаешь, это ты решаешь, что  могут  и  чего  не  могут  делать
благородные сураи? Нас мало, мы слабы И чтобы стать сильнее,  нам  нужны
деньги, много денег. Очень много денег.  Если  для  этого  нам  придется
торговать дурью, мы будем это делать. Если для этого нам придется  жрать
дерьмо, мы и это будем делать. Нет того, что мы не сделали бы ради нашей
великой цели! Ты это понимаешь?
   - Я это понимаю, но эта грязь может испортить сияние нашей цели...
   -  Нет,  ты  все-таки  не  понимаешь,  -  тяжело  вздохнул  жрец   и,
неожиданным молниеносным движением выбросив  из  рукава  узкий  стальной
клинок, вонзил его под ребра своему строптивому собеседнику.
   Тот дернулся, широко открыл глаза, потянулся к горлу жреца,  но  взор
его уже погас, изо  рта  потянулась  струйка  крови,  и  он  бездыханным
откинулся на мягкое сиденье "мерседеса".
   - Нет ничего,  чтобы  мы  не  сделали  ради  нашей  великой  цели!  -
назидательно проговорил великий жрец,  повернувшись  к  остальным  своим
приближенным, в безмолвном ужасе наблюдавшим за происходящим. - Поехали!
***

   Надежда только диву давалась - до чего быстро старухи взяли в  оборот
Шошу. Они прихватили его у будки сапожницы, и тетя Вася  тут  же  начала
допрос на ассирийском языке.
   Шоша сначала удивился,  потом  сделал  слабую  попытку  вырваться  из
старушечьих  когтей,  но  не   тут-то   было.   Парень   был   полностью
деморализован тети-Васиным знанием ассирийского  языка  и  чувствовал  к
неизвестной настырной старухе если не доверие, то уважение.
   Как выяснилось тотчас же, Галия-то понимала по-ассирийски  прекрасно,
а вот Шоша язык знал неважно, поэтому для  удобства  решили  перейти  на
русский.
   - Скажи, пожалуйста, Шоша, на каком языке проходят ваши богослужения?
- спрашивала тетя Вася.
   - По-русски, - хмуро отвечал парень, - потому что  многие  вообще  не
знают ассирийского. И жрец для них проводит богослужение по-русски.
   - А он сам говорит по-вашему?
   Парень замялся:
   - Говорит.., вообще-то, но я не слышал.
   - Так. А вот эти.., златолицые - кто они такие?
   Надежда встрепенулась - ого, тете Васе удалось выяснить  кое-что  про
златолицых!
   Слышала она какие-то рассказы шепотом, но не верила  -  кто  ж  этому
поверит. В средствах массовой информации про златолицых не было  сказано
ни слова, но все упорно твердили про усиление бандитских разборок и  про
передел влияния.
   - Жрец говорит, что  в  них  вселяются  духи  древних  воинов  и  что
направляет их сама богиня, поэтому они непобедимы, - запинаясь, произнес
Шоша. - Это правда, все, кто их увидит, просто каменеют от ужаса, и пули
златолицых не берут.
   - Расскажи подробнее, как они выглядят.
   - Ну, белые такие одежды, маски золотые на  лицах,  а  бороды  рыжие,
колечками...
   - Хм, если я скажу тебе, что древние ассирийцы красили  бороды  хной,
но не все, а только самые знатные, а воины никогда так не делали, как ты
отреагируешь?
   - Никак. - Шоша еще больше насупился.
   - А если я скажу тебе, что никто и никогда не носил в Ассирии золотых
масок? - настаивала тетя Вася.
   Молчание было ей ответом.
   - Что у тебя за пентаграмма вытатуирована вот тут?  -  показала  тетя
Вася. - Я знаю, что она появилась недавно.
   - Это  знак,  которым  украшали  себя  все  поклонники  львиноголовой
Ламашту! - с вызовом ответил Шоша.
   - Ну а если я скажу тебе, что у древних ассирийцев  никогда  не  было
культа  львиноголовой  Ламашту?  И  что  этот  знак  вовсе  не  отмечает
поклонников богини, это просто клеймо, которым помечали  пленных  рабов,
как метят скот и в наши времена.
   - Что? - закричал Шоша.
   Тетя Вася тут же сунула ему под нос очередную табличку:
   - Оттиск ассирийской печати. Клеймение рабов.
   Надежда вытянула шею и заглянула через ее плечо. Действительно, голый
мужчина стоял на коленях, его держали два стражника с копьями, а  третий
подносил уже к плечу несчастного клеймо. И  внизу  был  нарисован  точно
такой же знак, какой был на руке у Шоши.
   - Сдается мне, что этот жрец вешает вам всем на уши длинную лапшу,  -
проговорила Надежда.
   Шоша поглядел на нее зверем, а тетя Вася дернула за рукав - не мешай,
мол, сами разберемся.
   - Ты вот  что,  Шоша,  -  мягко  начала  она,  -  ты  спроси  у  него
по-ассирийски, для чего нужно так много убийств?
   - Чтобы искоренить зло! - ответил Шоша.
   - Так пускай он и ответит на вашем родном языке.
   Не отвечая, Шоша вышел из будки и побрел прочь.
   - Ох, что-то на сердце тяжело! - вздохнула Галия.
   - Ты что. Кривой, веришь во всю эту брехню? - Али-Баба,  правая  рука
авторитета, засмеялся коротким деланным смехом.  -  Это  же  сказки  для
мальцов! Пацаны передают какую-то фигню,  будто  Толстого  и  Монгола  с
Шубой призраки замочили, но кто же этому поверит!
   - А кто же их тогда замочил? - с сомнением в голосе спросил Кривой  -
костлявый  одноглазый  тип  в  отлично  сшитом  английском  костюме,  не
скрывавшем его уголовных повадок.
   Откинувшись  на  заднее  сиденье  "лексуса",  он  вытянул  из   пачки
"Парламента" сигарету, и Али-Баба услужливо щелкнул зажигалкой.
   - Если по делу разбираться,  их  только  мы  могли  замочить,  больше
некому. Но мыто с тобой знаем, что к этому делу непричастны!
   - Неужто  гастролеры  какие-нибудь  работают?  -  Али-Баба  задумчиво
выглянул в окно.
   "Лексус" проезжал мимо  гостиницы  "Санкт-Петербург",  приближаясь  к
Литейному мосту.
   - На фига это гастролерам? - Кривой выпустил облачко дыма.  -  Хлопот
уйма, а навара никакого. Нет, таких людей только  здешний  кто-то  может
убирать, чтобы территории переделить.
   - Может, кто-то новый к власти рвется? - предположил Али-Баба.
   Кривой покачал головой:
   - Новому так, с ходу, город под себя не подмять, тем более он не стал
бы сразу всех крошить. Наехал бы  на  кого-то  одного,  а  с  остальными
договорился... Если по уму, он должен был уже давно ко мне подъехать.
   Еще до того, как Толстого пришил. А он молчит! - Кривой  зло  рубанул
сиденье рукой и продолжил:
   - Мне это непонятно.
   А что непонятно, то опасно. Казалось бы, радоваться надо: конкурентов
убрали, дорогу расчистили, - а  у  меня  внутри  кошки  скребут.  Так  и
чувствую, что в спину прицел направлен!
   - Да брось. Кривой! - Али-Баба махнул рукой. - Мы все  время  начеку,
охрана хорошая.
   - А у Монгола что - плохая охрана была? У Толстого плохая охрана?  Ты
дурака-то не строй! Не расслабляйся!
   - Видишь, Кривой, пока нам от этих смертей одна выгода: Киргиз с нами
связался, предлагает свой товар, а так  бы  Толстому  отдал,  он  всегда
только с Толстым работал...
   - Ох, не нравится мне это! - Кривой загасил недокуренную сигарету.  -
Не из-за Киргиза ли вся эта махаловка затеяна? Он такую  большую  партию
привез, какой никогда раньше не бывало, такие бабки сумасшедшие  светят,
что из-за них могли весь город на ножи поставить, кровью залить...
   "Лексус" свернул к Литейному мосту и  начал  притормаживать:  впереди
стояли двое бойцов дорожно-патрульной  службы  с  мотоциклом  и  знаками
приказывали остановиться.
   Кривой резко пригнулся и крикнул водителю:
   - Не останавливайся, мать твою! Гони мимо! Это засада! Как пить  дать
засада!
   Водитель послушно прибавил газу, переключил скорость и, вильнув  мимо
милиционеров, вылетел на мост. Бойцы  вскочили  на  мотоцикл  и  рванули
следом.
   "Лексус", рыча мощным мотором, мчался по  мосту,  обходя  неторопливо
движущиеся машины. Кривой так и сидел, согнувшись, хотя никто пока и  не
думал стрелять по ним, не говоря уже о  том,  что  машина  изнутри  была
бронирована.
   Али-Баба сидел, насмешливо поглядывая на  босса:  слаб  стал  Кривой,
всего боится Всюду ему опасности мерещатся! Скоро братва на него  начнет
косо посматривать - кому  же  охота  труса  над  собой  видеть?  А  там.
глядишь, и его час настанет, и Али-Баба в большие люди выбьется! Главное
сейчас - в деле с Киргизом не облажаться! Большое дело, большие  деньги,
это  Кривой  правильно  сказал  Сейчас  Киргиз  ждет  их,  и  если   они
договорятся - вся партия дури пройдет через их руки...
   Али-Баба оглянулся. Мотоцикл патруля поотстал, но все  еще  висел  на
хвосте. Если бы это была засада, не посмели бы они так нагло  держаться,
сразу отвалили бы. А раз так упорно висят - значит, настоящая ДПС.
   Свяжутся со своими по рации, перехватят... конечно, ничего серьезного
не  будет,  откупиться  всегда  можно  запросто,  но  задержаться  можно
прилично, а Киргиз уже ждет...
   "Лексус" мчался уже по Литейному проспекту, мелкие лохи шарахались от
него на своих "Жигулях" и "фордах", как рыбья мелочь от акулы,  и  вдруг
из-за  угла  навстречу,  нарушая  все  правила  движения,  вывернул   по
встречной полосе красный "фордовский" микроавтобус и попер  на  "лексус"
лоб в лоб.
   Нервы у водителя не выдержали, он крутанул руль, одновременно до полу
вжав педаль тормоза. "Лексус" вылетел  на  тротуар,  сплющил  в  лепешку
будку холодного сапожника и остановился.
   Надувшиеся подушки  безопасности  прижали  водителя  и  пассажиров  к
сиденьям, предохранив от увечий, но лишив возможности двигаться.
   Дверцы  красного  микроавтобуса  открылись,  и  на  улицу   медленным
торжественным шагом вышли две фигуры, какие могут привидеться  только  в
кошмарном сне.
   Али-Баба смотрел на этих  призраков  в  длинных  развевающихся  белых
балахонах, не веря своим глазам. Выходит, не врали пацаны?
   Вместо лиц у этих двоих были золотые маски с темными провалами  глаз.
Белая одежда струилась и колыхалась, как утренний туман на кладбище. Что
за фигня? Али-Баба никогда не верил во всякую чертовщину, но собственным
глазам приходилось верить.
   Двое призраков  приближались  медленно,  как  будто  им  некуда  было
торопиться, но ни Али-Баба, ни Кривой не могли и пальцем  пошевелить  не
только потому, что были скованы ужасом, но еще и из-за проклятых подушек
безопасности.
   Сейчас очень не помешали бы бойцы дорожно-патрульной службы, но  они,
как назло, бесследно исчезли.
   Златолицые с двух сторон  подошли  к  "лексусу",  распахнули  дверцы,
выдернули из машины Кривого и Али-Бабу, как безвольных тряпичных кукол.
   Али-Баба чувствовал себя, как будто он в  дурном  сне,  но  никак  не
может проснуться.
   Железные руки златолицего призрака сжимали его,  как  тисками.  Прямо
перед глазами у него второй призрак  держал  Кривого.  На  мгновение  он
отпустил авторитета, тот попытался повернуться, вырваться,  потянулся  к
револьверу, но в руке у златолицего возник короткий широкий меч,  описал
яркую дугу, и голова  босса,  слетев  с  костлявой  шеи,  покатилась  по
вымощенному плитками тротуару.
   Али-Баба впервые в жизни захотел прочесть молитву, но не вспомнил  ни
одной.
   На мгновение руки златолицего разжались, бандит дернулся, но не успел
ничего сделать - короткий широкий меч опустился на его шею.
   Возле раздавленной будки холодного сапожника  лежала  на  тротуаре  в
луже крови старая айсорка с раздробленными ногами.
   Она была в сознании и расширенными от ужаса глазами смотрела, как два
златолицых призрака, обезглавив вытащенных из серебристой машины  людей,
забрались в красный микроавтобус и уехали.
   - Отче наш, - зашептала тетя Галия, - иже еси на небесех, да святится
имя Твое...
   От  шока  и  ужаса  она  не  чувствовала  пока  боли  в   собственных
раздробленных ногах, но потеряла уже так много крови, что провалилась  в
беспамятство, не дочитав до конца молитву.

***

   В этот день Надежда, не дожидаясь звонка  матери,  сама  сорвалась  и
поехала к ней - с самого утра сердце было не на месте.
   На Литейном,  недалеко  от  маминого  подъезда,  тротуар  и  половина
проезжей части были  перегорожены.  Стояли  милицейские  машины  и  одна
"скорая помощь". Надежда решила не тратить времени на расспросы зевак  и
поскорее проскочила в подъезд - благо пропустили.
   Мать  была  вся  в  хлопотах:  она  отпаивала   лекарствами   соседку
Александру Михайловну, которой приспичило с утра пораньше отправиться  в
магазин, таким образом  она  оказалась  непосредственной  свидетельницей
происшедшего. Милиция  уже  сняла  с  нее  предварительные  показания  и
отпустила пока пер