ое восклицание,  когда
она впервые приехала на  раскопки  и,  выйдя  утром  из  палатки,  увидела
степной простор:
   - Ой, как тут неба много!
   Однако была у девушки усидчивость, хорошая хватка. Читая, она аккуратно
выписывала непонятные слова, заучивала их, шевеля по-детски губами,  и  не
стеснялась обо всем спрашивать, не обращая внимания на шутки товарищей,  -
лишь покраснеет да упрямо заиграют желваки на скулах.
   Красотой природа ее обделила - курносенькая,  скуластая,  полненькая  и
невысокая, с грубоватыми мальчишескими повадками. Но,  не  убаюкивая  себя
завистью к более начитанным и красивым подругам, она как-то умела даже  из
недостатков создать  некий  свой  стиль  и  не  жаловалась  на  недостаток
поклонников. Вот и в лагере за ней ухаживают наперебой оба дружка, Алик  и
Борис. Работать хорошо Тосю, вероятно, приучили еще с детства, и ум у  нее
довольно пытливый, острый, хотя пока и проявляет себя  слегка  замедленно.
Недостаток знаний она неплохо восполняет прилежанием и аккуратностью.
   Забавно, что эти похвальные качества у нее заметны лишь во время  учебы
или работы. В свободное же время  Тося  весьма  безалаберна  и  суматошна.
Странное сочетание пунктуальности и легкомыслия. Принимаясь за работу, она
перерождается. Ей можно со спокойной душой  поручать  самые  ответственные
задания. Она ведет экспедиционный дневник,  хранит  в  своей  палатке  все
находки и упаковывает их в коробки из-под лапши  и  ящики,  выпрошенные  в
сельмаге.  Постепенно  она  становится  моей  надежной  помощницей  взамен
погибавшего на глазах Марка.
   А вот о неразлучных дружках Алике Горине и Борисе Калинкине у меня  еще
не сложилось стойкого мнения. Первая летняя практика на раскопках, а потом
кропотливая обработка собранных материалов, пожалуй,  решающие  для  того,
чтобы определить: выйдет из студента археолог или выбрал он  профессию  по
ошибке, прельстившись рассказами о сказочных находках бесценных сокровищ.
   Для большинства вчерашних школьников, рвущихся сейчас в археологию, как
недавно ломились в ядерную  физику,  к  сожалению,  издалека  наша  работа
представляется сплошной романтикой: экспедиции, жизнь в палатках,  находки
гробниц с грудами золота. А на самом деле труд  археолога  требует  прежде
всего терпения и умения видеть ценное и важное в самых, как я уже говорил,
на первый взгляд невзрачных вещах. И не  унывать,  раскапывая  один  давно
разграбленный курган за другим. Для этого требуется не только терпение, но
и выносливость (попробуйте-ка все лето без выходных поработать лопатой под
палящим солнцем); сочетание не гаснущего ни от каких  неудач  оптимизма  с
беспощадной трезвостью в оценке собственных гипотез.
   После первого  раскопочного  сезона  у  меня  из  группы  в  шесть-семь
студентов  обычно  остается  один.   Остальные   спешат   обрести   другую
специальность.  Но  зато  уж,  пожалуй,  в  этом   оставшемся   можно   не
сомневаться, из него получится археолог.
   Окажутся ли такими Алик и Борис - сказать  еще  трудно.  Меня  поражала
очень уж разительная несхожесть характеров друзей. Порывистый,  обидчивый,
экспансивный  Алик  был  романтиком  и  правдоискателем,   всегда   первый
ввязывался в споры, а  когда  ехидными  репликами  его  загоняли  в  угол,
багровел и начинал слегка заикаться.  Тогда  у  Бориса,  переживавшего  за
друга больше, чем за себя, сразу непроизвольно сжимались кулаки.
   Борис куда спокойней и флегматичней. Несмотря  на  маленький  рост,  он
сильный и любит этим прихвастнуть:  всем  подсовывает  пощупать  "стальные
бицепсы", в самые неподходящие моменты вдруг сделает стойку на голове  или
пройдется на руках.
   Пожалуй, он прилежней Алика, но, конечно, не так талантлив  и  начитан.
Пока, к сожалению, он лучше работает руками, чем головой.
   Радовало, однако, что ребята  все  выполняли  с  особым  рвением.  Было
видно, как увлекло их участие в  расследовании  романтичной  и  запутанной
истории Матвеевского клада, затянувшейся на века.


   Как всегда при раскопках, переживания  между  тем  нарастали  с  каждым
днем. Главным объектом оказалась яма, которую  пришлось  раскапывать  мне.
Стало уже ясно: там, где копал Савосин,  просто  могильник  принесенных  в
жертву коней. С его расчисткой можно повременить. А вот у меня...
   Обнаружилась вторая ступенька, потом третья. Вскоре  под  моей  лопатой
неожиданно что-то глухо звякнуло.
   Каменная плита!
   Расчищать ее взялся Алексей Петрович. Плита  стояла  на  ребре,  строго
вертикально. На ней отчетливо виднелись следы подтески грубым топором.
   Нет, все-таки скифское погребение! Только, кроме каменной засыпки, вход
в погребальную камеру для надежности еще закрыли  тяжелой  плитой.  И  она
цела, не разбита!
   Мы с Алексеем Петровичем  переглянулись,  сдерживая  радостные  улыбки.
Потом Савосин негромко сказал о том, о чем подумали оба:
   - А ведь, пожалуй, неграбленая...
   - Что означает эта плита. Алексей Петрович?
   - Что мы нашли, Всеволод Николаевич? - загалдели студенты.
   Уже "мы нашли", машинально отметил я, не отрывая глаз от плиты. Савосин
тоже ничего  пояснять  не  стал,  отмахнулся  от  студентов  и  попробовал
сдвинуть плиту. Ребята покорно притихли, понимая, что теперь не до лекций.
   Мы с Савосиным сделали  план  входной  ямы,  сфотографировали  плиту  с
разных точек. Потом осторожно отодвинули ее... Открылся вход  в  гробницу,
забитый землей. Савосин начал ее выбирать. Я отбрасывал землю дальше.  Она
была неоднородна: мягкий  рыхлый  гумус  перемешан  с  желтой  материковой
глиной. Значит, обвалился  свод  коридора  и,  видимо,  всей  погребальной
камеры. Может, это и спасло, гробницу от ограбления?
   Земля как земля, подумалось мне. А  ведь  последний  раз  ее  тревожили
лопатами примерно в то же время, когда в Греции выступал с речами  Перикл,
в театре в дни Дионисий  впервые  ставили  трагедии  Софокла  и  Еврипида,
хохотали над комедиями Аристофана. Древняя землица... Ведь мы  раскапываем
могилу их современника - даже возможно, выращивавшего тут на  своих  полях
пшеницу, лепешки из которой они ели там, в античных Афинах.
   Между  тем  лопата  все  порхала  в  золотых  руках  Савосина.  Входной
коридорчик-дромос постепенно расширялся, полого уводил вниз.
   Никаких находок пока  не  попадалось.  Тоже  хороший  признак.  Неужели
могила в самом деле не  ограблена?!  Грабители  наверняка  бы  обронили  в
коридорчике какие-нибудь мелкие украшения.
   Вечером у костра песни звучали громче обычного. И разговоры шли все  об
одном: неужели нам действительно повезло?
   Вдруг дядя Костя прислушался, вытягивая шею, и, склонив  голову  набок,
сказал:
   - Кто-то к нам едет.
   Все притихли. Действительно скоро стал  слышен  приближающийся  стрекот
мотоцикла. А потом мы увидели и пятно света  от  фары,  подпрыгивающее  на
рытвинах.
   Мотоцикл свернул с дороги и подъехал  к  нам.  Мы  узнали  в  прибывшем
тракториста, который помогал нам  срывать  курганную  насыпь.  Он  слез  с
мотоцикла, подошел к костру, достал из кармана комбинезона толстый помятый
конверт и протянул его мне.
   - Второй день на почте лежит, а ваши не заезжают, - сказал  он.  -  Вот
меня и попросила жинка  отвезти,  может,  срочное.  Она  у  меня  почтарем
работает...
   Взяв конверт в руки, я сразу  узнал  стремительный  почерк  Казанского.
Ребята стали угощать тракториста чаем, а я, отойдя  в  сторонку,  поспешно
разорвал конверт и начал читать при неверном свете костра.
   "Приветствую, друг мой Всеволод, и надеюсь, что  мое  послание  разыщет
вас в степных просторах. Завидую вам. Я в тех краях копался еще студентом:
Александрополь, Красный  Кут,  Томаковка  -  какие  места!  А  я  торчу  в
Ленинграде, задыхаясь под лавиной всяких организационных забот.
   Но к делу! Ваш новый друг Клименко  совершенно  прав:  с  этим  Золотым
Оленем скучать не приходится. Он преподносит сюрприз за сюрпризом!
   Очень печально, конечно, что нам досталась  пустышка.  Да,  кстати,  мы
дали Павлову еще две бесспорных подделки  Рачика.  Он  подтвердил:  олень,
несомненно, вышел из той же мастерской. Так что я угадал правильно, сделал
его Рачик. Но не для себя. Теперь удалось выяснить, для кого он  изготовил
такую талантливую фальшивку и кто был владельцем загадочного чемодана!
   Мой расчет на хваленый порядок в германских архивах оправдался. Вчера я
получил подробный ответ на свой запрос от одного из немецких  коллег  -  я
писал многим и просил  что-нибудь  разузнать  о  таинственном  незнакомце,
пытавшемся всучить берлинским музейным чиновникам подделку Золотого Оленя.
Почти все мне уже ответили, но, к сожалению, никто не мог сообщить  ничего
интересного. Но вот вчера прислал письмо Гюнтер Шнитке - вы, наверное, его
помните, он учился у меня, кажется, в одни годы с вами - такой  худенький,
вихрастый.
   Так вот, он раскопал в чудом сохранившемся архиве  полицейпрезидиума  в
Мерзебурге любопытные сведения об интересующем нас незнакомце.
   Преподношу  вам  имя  жулика,  умыкнувшего  в  Берлин  Золотого  Оленя.
Возможно, оно вам тоже знакомо, потому что он был, как и  Рачик,  довольно
печально  известен  в  свое  время.  Это  Август  Игнатьевич   Ставинский,
известный так же, оказывается, берлинской полиции под фамилией Винкель.
   Судя по имеющимся о нем в полицейском архиве сведениям, этот Ставинский
был, конечно, владельцем золотой бляхи, а  вовсе  не  просто  посредником,
каким себя изображал. После скандала и самоубийства одного  из  экспертов,
несправедливо обвиненного в сговоре с мошенником, полиция  хотела  взяться
за проходимца всерьез, для чего и завели на  него  дело,  сохранившееся  в
архиве. Но жулика спасло совершенно неожиданное; обстоятельство.
   Оказывается, излишне щепетильный эксперт напрасно пустил  себе  пулю  в
лоб. Представляете: Золотой Олень, которого  Ставинский  предлагал  купить
музею, был не подделкой, а настоящим древним украшением! Это неопровержимо
доказала химическая экспертиза,  проведенная  по  требованию  Ставинского,
когда полиция взяла его за бока. Именно  поэтому  его  и  не  притянули  к
ответу, дело замяли и дали  ему  возможность  кому-то  продать  уникальную
драгоценность, а самому тихонько исчезнуть.
   А я еще  подумал:  когда  ученая  комиссия  купленного  оленя  объявила
фальшивкой, почему же они анализ золота не сделали? Ведь  сразу  стало  бы
ясно - поддельная вещь или древняя. Оказывается, анализ они  по  настоянию
Ставинского сделали, только уже не захотели  в  своей  ошибке  признаться,
честь ученого мундира марать.
   Вот вам новенький сюрприз. Хорош? Не ожидали?
   Как ни печально, надо, мой друг,  иметь  мужество  взглянуть  правде  в
глаза и честно  признаться,  что  пока  в  результате  всех  его  фортелей
обманутыми оказались мы. Нам досталась подделка  -  хотя  и  великолепной,
изумительной работы, вполне достойная попасть в музей,  но,  увы,  лишь  в
отдел выдающихся фальшивок... А настоящий Золотой Олень скрылся от  нас  -
и, боюсь, навсегда. Ускакал, возможно, за океан и теперь лишь  по  большим
праздникам украшает на торжественных приемах в самом узком кругу, куда нам
с вами доступ закрыт, гостиную какой-нибудь престарелой вдовы  миллионера,
увлекавшегося скупкой украденных древностей.
   Нам известно теперь имя грабителя. Конечно,  сокровища  где-то  выкопал
Ставинский. Он в основном промышлял именно поисками и хищническим грабежом
древних захоронений. На него работала целая шайка "счастливчиков".  И  он,
конечно, вполне мог убить своего сообщника - даже "не корысти ради", не  с
целью грабежа, а просто чтобы убрать свидетеля. Такие мрачные  делишки  за
ним водились и прежде, до революции, но он откупался от  полиции  крупными
взятками.
   А как он лишился своего чемодана и как этот чемодан очутился в  подполе
воровской "малины" - можно, конечно, только  гадать.  Но  над  этим  пусть
ломает голову ваш Клименко, если ему хочется, мы же давайте займемся более
важными делами.
   Главное мы ведь знаем  -  имя  грабителя.  Вероятно,  материалы  о  нем
удастся найти в Керченском архиве, хотя архив этот пострадал в годы  войны
и оккупации. Все равно, мне думается,  какие-то  упоминания  о  Ставинском
отыскать удастся. Он наверняка порядком наследил за свою воровскую  жизнь,
если даже в полицейпрезидиуме Берлина на него завели специальное досье.
   Однако бумажки бумажками, но надо постараться прежде всего разыскать  и
живых людей, которые знавали этого хищника  и  даже,  может,  работали  на
него.
   Нам важно установить, где он незадолго до бегства  за  границу  выкопал
уникальные сокровища (а убежал он явно вскоре после того,  как  их  нашел,
иначе успел бы продать). Может, старики, знавшие его в те годы, припомнят,
куда он уезжал из Керчи, где бывал? И вот в этом, мне думается, нам  может
пособить Клименко. Напишите  ему  и  попросите  от  моего  имени  заняться
поисками в этом направлении.
   А мне не забывайте докладывать, как идут дела у  вас  -  не  только  об
интересных находках, но  и  весьма  вероятных  неудачах.  В  Ленинграде  я
проторчу еще с месяц, не меньше, а возможно, и  до  конца  лета.  Если  же
куда-нибудь уеду, ваше письмо мне перешлют. И обо  всех  переменах  своего
адреса тоже сообщайте незамедлительно, чтобы и я  мог  вас  разыскать  при
необходимости.
   Ну, желаю успехов и завидую вам. Как сейчас хорошо поваляться  вечерком
у костра!"
   Я медленно сложил письмо, поднял голову и только  теперь  заметил,  что
тракторист уже уехал, все притихли и смотрят на меня.
   - Что пишет старик? - спросил Савосин.
   Я молча протянул ему письмо. Алексей Петрович взял его и пошел читать в
палатку. А я  коротко  рассказал  студентам  о  новых  сюрпризах,  которые
преподнес Золотой Олень.
   - Вот это да! - восхищенно произнес Алик. - Прямо как в романе.



2

   В тот же вечер я написал  письмо  Андрею  Осиповичу,  рассказав  ему  о
новостях из Берлина и о просьбе Казанского добыть какие-нибудь сведения об
Августе Ставинском.
   Утром привозивший нам свежий хлеб и воду парнишка захватил мое письмецо
на почту, а мы, позавтракав, поспешили приступить к работе.
   Наконец, дромос расчищен. Можно прикинуть размеры погребальной  камеры.
Она невелика, шириной всего  около  трех  метров,  вытянута  с  запада  на
восток. Савосин начинает расчищать  одну  из  стенок,  чтобы  измерить  ее
высоту, - семьдесят сантиметров, низковато.
   - Начнем с центра?
   Сверкает лопата в руках Савосина. Пока никаких  следов  грабителей!  Не
успел я об  этом  подумать,  как  Алексей  Петрович  прекращает  работу  и
выпрямляется.
   - Ты что?
   Вместо ответа он в мрачном  молчании  протягивает  мне  лопату.  К  ней
прилипли крупные черные комья. Они сохранили следы  воды,  проникшей  сюда
двадцать с лишним веков назад.
   Все ясно. Клеклая земля. Но я пытаюсь его подбодрить:
   - Может, вода натекла случайно...
   - Дождик шел, а дверь плохо закрыли? -  насмешливо  спрашивает  Алексей
Петрович. Потом, вздохнув, качает головой и  начинает  потихонечку  копать
дальше.
   Студенты, столпившись у ямы, изнывают от терзающих их вопросов,  но  не
решаются нарушить драматической тишины.  Только  слышно,  как  постукивает
лопата да тяжело дышит Савосин.
   Вот он останавливается,  отставляет  лопату  в  сторону  и  садится  на
корточки. Я поспешно спрыгиваю к нему.
   Из земли  торчит  позеленевший  бронзовый  наконечник  стрелы.  Савосин
начинает расчищать землю вокруг.
   Что это? Обломок кости, явно человеческой.
   Мы с ним понимающе смотрим друг на друга. Теперь уже нет сомнений:  нас
опередили. Могила ограблена,  все  ценности  украдены,  а  жалкие  остатки
погребальной утвари перемешаны с землей. Вряд ли удастся  обнаружить  даже
целый, непотревоженный скелет.
   - Откуда же он пролез, шельмец? - бормочет Савосин, озираясь вокруг.  -
Не иначе, как с той стороны, а то бы мы сразу на его  ход  наткнулись.  Ах
подлец, подлец!
   Больше в этот день мы работать не стали. И разговоры  у  костра  велись
вечером все о том, как ловко нас провели древние грабители.
   Студенты допытывались:
   - Всеволод Николаевич, а богатое  было  погребение?  Какие,  по-вашему,
драгоценности могли они унести?
   - А почему же их стража не задержала?
   - Ну кто будет постоянно охранять  курганы  в  степи?  -  сказал  я.  -
Поживут возле него некоторое время,  а  потом  откочуют  на  новые  места.
Приедут, может, только через год, чтобы еще раз тризну справить.
   - Так что, возможно,  повторную  тризну  устраивали  уже  возле  пустой
могилки, не подозревая, что она ограблена? - спросил Алик.
   - Вполне возможно. Ловко сработано, что и говорить...
   Да, мастерством грабителей нельзя было  не  восхищаться.  Задача  перед
ними стояла нелегкая. Хоть курганы в степи никем не охранялись и не  таили
в себе  разных  хитроумных  ловушек,  как  пирамиды  египетских  фараонов,
добраться до погребения местным грабителям было, пожалуй, не легче. Ведь в
толще пирамиды уже  были  проложены  строителями  готовые  ходы,  пусть  и
защищенные  ловушками.  А  чтобы   ограбить   погребение   под   курганом,
приходилось  от  его  подошвы   прокапывать   наклонный   лаз   длиной   в
шестьдесят-семьдесят метров, вытаскивая землю корзинами или  мешками.  Лаз
обычно рыли круглый, не больше метра в  диаметре.  Копать  его  грабителям
приходилось, сидя  на  корточках  или  даже  лежа.  И  не  промахнуться  -
проложить ход прямо к погребальной камере, а то вся работа  впустую.  Рыть
же  проход  в  более  податливой,  рыхлой  земле  курганной  насыпи   было
бесполезно. Она бы осыпалась, то и дело заваливая лаз  и  грозя  придавить
грабителей. Нелегким было воровское дело и опасным. Но  желающие  заняться
им всегда находились.
   Единственное наше  утешение,  что  охотились  они  за  драгоценностями.
Посуда и всякая бытовая утварь обычно их не интересовали. Все это  они,  к
счастью, оставляли нам, правда безжалостно перебив, поломав, пока шарили в
гробнице.
   Так что  зачистку  даже  ограбленного  погребения,  конечно,  следовало
довести до конца. Нам пригодится все - даже оброненная бусинка.
   На следующее утро мы и занялись этой кропотливой  работой.  Две  недели
ушло на то, чтобы расчистить камеру и перещупать буквально каждый  комочек
земли.  Но  результаты  мало   порадовали   нас.   Мы   раскопали   скелет
погребенного. Это был мужчина лет примерно сорока. Довольно рослый:  свыше
метра семидесяти. Кости у него  были,  пожалуй,  немного  потолще,  чем  у
нынешних  мужчин  этого  возраста.  Значит,  был  он  крупнее,  массивней,
осанистей.
   Прежде чем извлечь его из "могилы, мы сфотографировали скелет  со  всех
возможных точек, каждую  косточку  нанесли  на  план  и  пропитали  особым
составом, чтобы не разрушилась на солнце и свежем воздухе.  А  то  бывает,
при  неосторожном  вскрытии  гробниц  веками  пролежавшие  в  них  скелеты
исчезают на глазах потрясенных археологов от  легкого  дуновения  ветерка,
превращаются в пыль, прах.
   Лишь потом мы осторожно извлекли скелет  вместе  с  пластом  земли,  на
которой он лежал. А вокруг в почтительном молчании собрались все участники
экспедиции и ребятишки, набежавшие из поселка.
   Расчистка скелета всегда волнует. Не  только  потому,  что  невольно  в
голову приходят грустные мысли о бренности всего земного. Ведь это встреча
с представителем далекого прошлого, единственным свидетелем тех загадочных
событий, какие интересуют археолога.
   - Всеволод Николаевич,  как  вы  думаете:  кочевой  это  был  скиф  или
земледелец? - спросила Тося.
   - Я бы сам хотел узнать, - развел я руками. -  Но  трудновато.  Слишком
мало для этого вещей нам оставили грабители. Судя  по  осколкам  керамики,
это был все-таки кочевник.
   Казанский не ошибся. У скифов, пожалуй, не  было  племен,  занимавшихся
только  земледелием  и  полностью  оседлых.  Все  они  имели  и   развитое
пастушеское хозяйство. Разводили преимущест