иться к генералу.  Хотя  не  питай
особых иллюзий, - сказал Клос с сожалением.
   - Ты не хочешь, отказываешься мне помочь?
   Клос молчал.
   - Ты не желаешь, - повторила она. - Ты еще пожалеешь об этом,  слышишь,
Ганс? Все вы об этом пожалеете. За рекой стоят русские!
   - За рекой не только русские, но и поляки, Симона, - поправил он.
   - Все равно! Тогда вы будете просить пощады. - Она  достала  пудреницу,
вытерла слезы и, даже не посмотрев на Клоса, вышла из комнаты.
   Клос тихо открыл дверь и встал на пороге. Куссау размещался на этом  же
этаже, через две  комнаты  от  Клоса.  Симона  остановилась  перед  дверью
эсэсовца, постучала,  вошла...  Клос  еще  долго  стоял  и  ждал.  Закурил
сигарету, погасил свет и присел около полуоткрытой двери. Ему не  хотелось
спать. На востоке тускнела луна, умолкли артиллерийские раскаты.
   Симона не вышла из комнаты эсэсовца Куссау.


   Указание Клоса идти двумя разными  дорогами  выполнить  не  удалось.  К
Добжице действительно вели две дороги: шоссе и  мощеный  тракт  через  лес
Вейперта, где расположился немецкий гренадерский полк. Янка и Эрвин решили
идти по шоссе. Эрвин пошел первым, а через час тронулась в путь и Янка.
   Томаля передал им  пароль  и  приказал  выучить  на  память  донесение,
которое они должны передать связному радиста. Он поцеловал внука, руки его
дрожали, говорил с трудом.
   - Твоя мать погибла, - прошептал Томаля, - отец... дай  бог,  чтобы  он
вернулся. Будь осторожен...
   - Ничего со мной не случится, дедушка, - успокоил его внук.
   Эрвин казался уверенным в  себе.  В  форме  гитлерюгенда  он  ничем  не
отличался от подростков, громко салютующих на улицах и  отбивающих  шаг  в
повседневных маршах во время учений. Уложил в рюкзак хлеб и  смену  белья,
на улице Добжицкой смешался  с  толпой  беженцев,  наплывающих  с  востока
непрерывным потоком. Прошел мимо конных повозок, ручных двуколок и ускорил
шаг, когда почувствовал на себе чьи-то усталые взгляды, молящие о помощи.
   Беженцы двигались  медленно,  молча.  Но  если  кто-то,  запряженный  в
повозку, останавливался, чтобы передохнуть, и создавал тем самым затор  на
дороге, раздавался громкий крик, потом слышался плач детей в столкнутых на
обочину повозках. Придорожные дома были наглухо  закрыты,  а  если  кто-то
сворачивал в сторону, чтобы устроиться на  ночлег,  то  за  ним  сразу  же
тянулись и другие - в этой толпе не было ни общности, ни одиночества.  Все
Они шли в неизвестность и не могли еще поверить в то, что случилось  самое
худшее.  Они  тревожно  оглядывались  назад,  и  видели   только   вспышки
осветительных ракет на горизонте. Иногда в толпу беженцев врезался военный
мотоциклист, или же их оттесняли на обочину грузовики и бронетранспортеры.
Они видели солдат в касках с автоматами в руках, движущиеся орудия, но уже
перестали верить в то, что когда-нибудь будет сдержан вал,  накатывающийся
с востока.
   Эрвин вскоре заметил, что на него не обращают особого внимания, хотя он
и выделялся в этой толпе. Парней в его  возрасте  здесь  было  немного,  а
мужчины, преимущественно престарелые,  были  в  штатском  рванье.  Никаких
военных мундиров, которых еще два дня  назад  он  столько  видел  в  своем
местечке! Исчезли гитлеровские молодчики из СА,  функционеры  гитлеровской
партии, железнодорожный персонал. Толпа немцев, вдруг  лишенная  униформы,
как-то сразу преобразилась, посерела, осунулась.
   Паренек ускорил  шаг.  Он  горел  одним  желанием:  как  можно  быстрее
добраться до Добжице. До этого дед не давал  ему  каких-либо  заданий;  он
только научил его говорить по-польски, рассказывал  об  истории  Польши  и
происхождении их семьи. Эрвин жил как бы в двух мирах:  в  школе  и  дома.
Читал только по-немецки, ибо польских книг, кроме библии, дед не держал  в
доме, имел приятелей, гордившихся фашистскими победами, которым он никогда
не радовался. Эрвин знал, что его отец служил в вермахте, а  когда  пришло
официальное извещение о том, что ефрейтор Ганс Томаля  пропал  без  вести,
дед шепнул внуку, что Янек, "по-видимому, находится  у  наших".  Отец  был
одновременно Гансом и Янеком, да и он, Эрвин, по существу, забыл  о  своем
польском происхождении, которое сейчас усложняло ему жизнь. Окружающая его
действительность, рассказы деда и польская  речь,  которую  он  не  всегда
понимал,  приводили  его  в  изумление  и  ставили   в   тупик.   Польское
происхождение для него было давно  минувшим  прошлым,  историей,  какой-то
забытой сказкой. В его глазах настоящей силой были немцы, и только сейчас,
когда  вдруг  изменился  мир,  а  вспышки  ракет  на  востоке  извещали  о
приближении настоящей силы и мощи, которая перестала  быть  сказкой,  все,
что  он  видел  и  слышал,  приобрело  реальность.  Оказалось,  что   дед,
спокойный, престарелый человек, уже многие годы боролся за то, чтобы здесь
была настоящая Польша и чтобы он,  Эрвин,  наконец  освободился  от  своей
двойственности и мог говорить и думать на своем родном языке. Он не  знал,
что теперь будет с теми, кто бежит  на  запад,  с  кем  он  провел  вместе
столько лет. Шагая по шоссе,  Эрвин  думал  об  Эльси,  которая  вместе  с
родителями ушла из Осека и, видимо, находится где-то здесь, в  этой  толпе
беженцев.
   Наступали сумерки, Эрвин уже подходил к  голове  колонны,  к  повозкам,
которые тянули измученные люди, как вдруг ему в глаза ударил ослепительный
свет фонарей. Они вырывали из  темноты  лица  идущих  людей,  упирались  в
повозки, обшаривали обочины и придорожные  кустарники.  Сообразил,  в  чем
дело, но было уже поздно. На  перекрестке  стояли  грузовики,  жандармы  в
касках преградили дорогу. Эрвин попытался  отскочить  в  сторону,  но  луч
фонаря настиг его, ослепил. Он почувствовал себя совершенно беспомощным.
   - У меня нет одного легкого! - кричал какой-то мужчина. - Я же не  могу
носить оружия. Я даже не могу ходить.
   - Мы это проверим! - рассмеялся жандарм и с силой  толкнул  человека  к
грузовику.
   Эрвин встал перед жандармом и выбросил руку вперед, приветствуя его.
   - Хайль, - важно ответил ему жандарм. - Этот, кажется, уже  в  мундире.
Как твое имя?
   - Эрвин Томаля.
   - Куда идешь?
   - В Дюберитз, к дяде.
   - Сколько тебе лет?
   - Шестнадцать.
   - Все в порядке. Годишься. Твои ровесники уже давно на фронте.
   - Мой дядя очень больной, - попытался увильнуть Эрвин.
   - В грузовик! - повелительно крикнул жандарм, и паренек послушно  полез
в кузов.
   "Удастся ли теперь сбежать?" - промелькнуло в его голове.
   Грузовик тронулся вдоль колонны беженцев на  восток,  миновал  Форбург,
проехал по мосту через реку и скрылся в лесу.
   - Везут на убой, - вздохнул какой-то мужчина, сидящий рядом в кузове. -
На погибель...
   Эрвин думал о Янке. Может быть, ей удастся? Возможно,  они  не  трогают
девушек...
   Янка шла в это время в общей толпе беженцев, думая лишь  о  том,  чтобы
слиться с этими изнуренными людьми, не торопясь следовать вместе  с  ними,
не вырываться вперед, не обгонять повозок...  Сорвала  с  платья  и  плаща
отличительный знак "П" и  пожалела  о  том,  что  не  прихватила  с  собой
каких-либо вещей или хотя бы рюкзак, потому что все здесь несли чемоданы и
узлы, часто останавливаясь передохнуть на  обочине  дороги.  Она  мысленно
повторяла слова донесения, чтобы, ничего не забыть:  "Лес  Вейперта  занят
немцами, высадка невозможна, предлагаю другое место..." Должна добраться с
этими указаниями к Гансу Вейсу, Баутзенштрассе, 28.  Повернулась  назад  и
увидела яркое зарево на востоке. Еще два часа назад она думала, что вскоре
возвратится в свой родной Люблин, а  теперь  плетется  на  запад  в  толпе
женщин и детей, которые впервые за  годы  войны  узнали,  что  такое  ужас
отступления. Она шла легким, свободным шагом и вдруг почувствовала на себе
чей-то внимательный взгляд... Видимо,  она  чем-то  отличалась  от  толпы.
Какая-то женщина тащили за  собой  повозку,  над  которой  было  сооружено
что-то похожее на соломенную крышу.
   - Ты здесь одна, девочка? - спросила она.
   - Мои родственники впереди  колонны,  -  ответила  Янка.  Она  говорила
по-немецки с акцентом, но это не возбуждало подозрения.
   - Помогла бы немного!
   Янка впряглась  в  повозку  рядом  с  женщиной.  Теперь  она  ничем  не
отличалась от беженцев, и на нее никто не обращал внимания.
   Остановились. Где-то вдали вспыхнули  лучи  света,  на  обочине  дороги
стоял черный грузовик.
   - Давай передохнем, - сказала женщина.
   - Я должна найти своих, - прошептала Янка.
   - Помоги мне еще, - попросила та. - Далеко они не уйдут. Все встретимся
там, в Дюберитзе.
   В этот момент из повозки высунулась  девочка.  Она  протерла  глаза  и,
когда луч света на миг вырвал из темноты лица идущих людей, посмотрела  на
свою мать и на Янку.
   - Мама! - крикнула она. - А что здесь делает эта полька,  работавшая  у
Гинтеров?
   - Полька?! - женщина удивленно посмотрела на Янку. - Ты полька? Поэтому
не хочешь помочь мне? Где твой опознавательный знак?
   - Я...
   - Ждешь своих, да? - Усталость и  ненависть  слышались  в  голосе  этой
женщины. - Теперь смотришь на нас и радуешься, что мы погибаем с голода  и
от усталости?
   С грузовика, стоящего на обочине, соскочил жандарм.
   - Здесь, здесь! - кричала женщина. - Она полька!
   Янка, недолго думая, оттолкнула кричавшую женщин ну, перепрыгнула через
кювет и увидела перед собой стену черного леса. На  миг  ее  коснулся  луч
фонаря; когда до опушки оставалось совсем немного, услышала за собой сухой
треск  автоматной  очереди  и  пронзительный  окрик  по-немецки.  Она   не
чувствовала страха, только сильно билось сердце и пот заливал глаза. Ветки
кустарника хлестали ее  по  лицу,  ноги  увязали  в  грязи.  Жандармы  уже
приближались к опушке. Они шли развернутой цепью.  Янка  поскользнулась  и
упала в яму с сухими листьями. Затаила дыхание.  Жандармы  прошли  мимо  и
углубились в лес.
   - Проклятая полька! - услышала она.
   Через некоторое время  преследователи  вернулись  к  шоссе,  так  и  не
обнаружив ее убежища.
   Двинулась в путь, когда предутренний свет  вырвал  из  темноты  силуэты
деревьев и поблескивающую между ними ленту шоссе. Шла медленно  по  опушке
леса, который был для нее хорошим укрытием. Вдруг лес неожиданно кончился,
она вышла на открытую поляну и  увидела  перед  собой  Добжице.  На  шоссе
никого не было. И только перед самым городом  она  заметила  двух  молодых
немецких  солдат,  но  они  не  обратили  на  нее  внимания,  хота   после
проведенной в лесу ночи вид Янки был далеко не блестящим: грязное, помятое
платье, взлохмаченные волосы...
   Вот и Добжице. Шла узкими, безлюдными улочками по мостовой,  заваленной
обрывками бумаги, пакетами, тряпками, всевозможной  рухлядью,  выброшенной
из домов. Двери некоторых из них были открыты настежь. Она проходила мимо,
читая на углах домов названия улиц. Баутзенштрассе! Она не имела  понятия,
где может быть эта улица.
   Престарелая женщина тащила на плечах  узел.  Когда  Янка  попросила  ее
показать дорогу, она положила свою ношу на землю и внимательно  посмотрела
на девушку, но все же объяснила, как пройти на Баутзенштрассе.
   Улица лежала в развалинах. Неужели и номер двадцать восьмой  тоже?..  К
счастью, нет, он уцелел. На втором этаже Янка  заметила  медную  табличку:
"Ганс Вейс".
   Наконец добралась! Она поправила прическу, немного  передохнув,  нажала
на кнопку звонка. Так, как ей рекомендовал это сделать старый Томаля:  три
звонка коротких и  один  длинный...  Открыл  ей  дверь  человек  в  черном
мундире. Она не успела даже подумать,  что  ей  предпринять  -  войти  или
убежать, как он втолкнул ее в прихожую. Другой с пистолетом  в  руках  уже
ждал их в дверях.
   - Поймали птичку! -  разразились  они  громким  смехом  и  ввели  ее  в
небольшую комнату. На полу, среди выброшенного из гардероба белья, книг  и
бумаг, сидел пожилой мужчина, по его лицу текла кровь.
   - Ну, господин Вейс, - сказал гестаповец с пистолетом в руке, -  теперь
будешь говорить. Кто эта девушка?
   Вейс молчал.
   Другой  немец,  в  мундире  штурмбанфюрера,  подошел  к  Янке,  стволом
пистолета приподнял ее голову.
   - Послушай ты, малютка... Меня зовут Кнох. Запомни это имя, и если  еще
проживешь пару недель, то я буду сниться тебе  по  ночам.  Запомнила?  Как
тебя зовут? - гаркнул он. - И отвечай сейчас же, кто тебя прислал?!
   Янка закрыла глаза. Ей казалось, что она снова в лесу и падает  в  яму,
которая была очень глубокой. Она  даже  не  почувствовала  удара,  который
отбросил ее на пол.


   Клос посмотрел на часы: было около одиннадцати  утра.  По  шоссе  снова
тянулась колонна беженцев, нехотя отступая на  обочину,  когда  появлялись
мотоциклисты. Добравшись до леса, Клос свернул в сторону и узкой тропинкой
углубился в чащу. Заглушил мотор. Здесь наверняка никто его не увидит.  Из
внутреннего кармана плаща извлек новый регистрационный  номер  для  своего
мотоцикла, укрепил  его  и  возвратился  обратно  на  шоссе.  Если  теперь
кто-нибудь в Добжице и запишет этот номер - не страшно. Он должен  быть  в
Добжице как можно раньше, чтобы отыскать этого Вейса и установить  контакт
с радистом. Если это будет невозможным, тогда... На этот случай Клос  имел
особый  план,  точнее,  набросок  плана,   хотя   он   понимал   всю   его
рискованность...
   Во-первых, необходимо встретиться с Вейсом. Выяснить,  почему  Эрвин  и
Янка не дошли до цели. Может быть, их задержали в пути? Или они не застали
Вейса?  Клос  еще  на  что-то  надеялся,  когда  в   7:30   утра   включил
радиоприемник и настроился на нужную волну. Но опять сквозь  шум  и  треск
послышались звуки полонеза. Значит, операция не отменена!
   В четыре утра парашютисты высадятся на западной опушке леса Вейперта  и
неожиданно столкнутся с солдатами гренадерского полка. Немцы взорвут мост.
Клос не должен допустить этого! Необходимо что-то предпринять.
   Добжице не входил в полосу действия дивизии,  в  которой  служил  Клос,
поэтому он должен был придумать какой-то предлог,  чтобы  выехать  в  этот
прифронтовой городок. В то время, когда Клос размышлял об этом, неожиданно
появился фельдфебель и сообщил, что его вызывает генерал.
   В кабинете Пфистера уже находились  несколько  офицеров,  в  том  числе
сияющий от удовольствия Куссау, обер-лейтенант Вальтер и капитан  Коэллер,
а также командир подразделения охраны моста майор Фогель. Генерал  Пфистер
склонился над картой.
   - Наступление противника ожидается в ближайшие дни, - объявил он,  -  а
может быть, даже в самые ближайшие часы.  Фюрер  придает  особое  значение
оборонительной линии по реке Рэга... Мы получили приказ: ни шагу назад!  -
Он посмотрел на офицеров.
   Они стояли неподвижно, и никто из них не намеревался произнести хотя бы
слово. Только Куссау кашлянул одобрительно. Клос смотрел в окно на мост  и
мучительно искал предлог: как объяснить свой выезд в Дюберитз,  где  можно
было выяснить все вопросы. Но ничего не  мог  придумать:  чувствовал,  что
генерал вряд ли разрешит ему покинуть штаб. Однако оказалось,  что  искать
какой-либо предлог нет необходимости... Прежде всего Пфистер огласил, или,
вернее, повторил, приказ для командира подразделения охраны  моста  майора
Фогеля: "Мост взорвете  только  по  моему  личному  распоряжению,  которое
получите, когда наступит  непосредственная  угроза  пригороду  со  стороны
танков противника". Генерал уже больше не  верил  в  возможность  удержать
линию обороны по реке Рэга. Затем он отпустил Фогеля и приказал то, о  чем
Клос даже и мечтать не мог: он поручил Вальтеру, Коэллеру,  Куссау  и  ему
выехать немедленно в инспекционную поездку по частям  дивизии.  Клосу  был
определен гренадерский полк в лесу Вейперта. Лес Вейперта! Западный  район
Добжице. Он не имел права изменить маршрут, но необходимо было рискнуть.
   Клос забежал в казино  позавтракать.  Там  уже  сидел  Куссау,  допивая
поданный ему чай, а Симона стояла около него.
   - Сегодня придешь снова, - сказал Куссау.
   - А что с Рольфом? Вы должны сейчас же пойти к генералу! Вы же обещали.
   Куссау поставил стакан на столик, встал и рассмеялся:
   - Ты прекрасная девушка, Симона... Ты мной недовольна?
   - Да! - вскрикнула Симона. - Вы же обещали...
   Но он уже не слушал ее. Кивнул Клосу и вышел из казино.
   Симона молча подала капитану  тарелку  супа.  Клос  торопился,  обжигал
губы. Она стояла около бара, напряженная и  неподвижная.  Что  он  мог  ей
сказать? Что нет надежды на спасение Рольфа? Что  Куссау  жестоко  обманул
ее?..
   Клос, не говоря ни слова, вышел из  казино.  У  него  было  очень  мало
времени. Он намеревался еще встретиться с Томалей,  потом  проехать  через
лес Вейперта, провести инспекцию гренадерского полка, снова  вернуться  на
шоссе - и в Добжице.
   Томаля ничего не знал об Эрвине и Янке. За  эту  ночь  он  постарел  на
несколько лет.
   - Я не должен был его посылать, - сказал он тихо. - Не  должен.  Теперь
уже никто не сможет мне вернуть внука. - Клос хотел утешить  его,  но  тот
только махнул рукой. - Но я не теряю надежды. Меня трудно  сломить:  жизнь
приучила к худшему. Не будем больше говорить об этом. Одно  из  двух:  или
Эрвин и Янка не сумели дойти до Добжице, или Вейс не избежал провала...
   - Все это необходимо уточнить. Я обязан немедленно выехать в Добжице, -
сказал Клос.
   - Ты? - удивился Томаля.
   - Да. Дай мне пароль и адрес.
   - Ты не должен этого делать.
   - Другого выхода нет. Если я отыщу Вейса и он  не  провалился,  прикажу
ему немедленно передать наше донесение командованию. Но если не удастся...
   - Это рискованно, ты можешь попасть в руки гестапо,  -  предостерегающе
проговорил Томаля.
   - Не попаду! - твердо ответил Клос. - Я не могу позволить себе этого. Я
вернусь сюда в любом  случае.  Подготовь  хотя  бы  пять  человек  из  тех
поляков, которым ты доверяешь. Ты поддерживаешь связь с этими людьми?
   - Конечно. Что я потом должен делать?
   - Ждать меня здесь.  Эти  люди  должны  быть  абсолютно  надежными:  не
исключено, что придется открыться  перед  ними,  если  Вейс  арестован.  А
теперь прошу - пароль и адрес!


   Клос приближался к Добжице. Шоссе  снова  заполнили  толпы  беженцев  и
санитарные машины с ранеными.  Только  изредка  навстречу  им,  в  сторону
фронта,  двигались  бронетранспортеры.  Клос,  лавируя  в   этой   толчее,
подъезжал к перекрестку. Уже виден был Добжице, расположенный  на  плоской
равнине; два  жандарма  с  трудом  справлялись  с  напряженным  движением.
Беженцев оттесняли на обочину  дороги,  проверяли  документы  у  водителей
военных грузовиков. Клос вынул приказ генерала на инспекционную поездку  и
снизил скорость,  когда  проезжал  мимо  жандарма,  с  которым  объяснялся
какой-то господин в тирольской шляпе, доказывавший, что у него в Дюберитзе
живут родственники.
   - 148-я дивизия! - крикнул Клос.
   Вскоре он  затормозил  около  первых  домов  городка,  который  казался
вымершим. И только рядом с большим  домом  стояли  грузовики,  на  которые
полицейские и гестаповцы грузили какие-то сундуки.
   "А, бежите! - подумал Клос. - И никогда уже больше  не  вернетесь".  Он
подумал также о том, что, может  быть,  сейчас  выполняет  последнее  свое
задание на этой стороне фронта.
   За рыночной площадью начинался лабиринт узких улочек.  Которая  из  них
Баутзенштрассе? Увидев паренька в форме гитлерюгенда, он обратился к  нему
с вопросом.
   Паренек услужливо показал налево.
   Теперь необходимо соблюдать предельную осторожность. Клос  был  уверен,
что если Вейс провалился, то гестаповцы не будут устраивать засады  в  его
квартире. Но надо быть готовым к любой неожиданности.
   Клос еще издали заметил, что нужный  ему  дом  -  угловой.  Свернул  на
поперечную улицу и, не выключая  мотора,  поставил  мотоцикл  около  стены
какого-то  здания.  Осторожно  подошел  к  дому.  Ничего  подозрительного:
без