А отпал. Равно как и первый труп.
     Старик вдруг радостно закивал.
     --  Понял!  --  воскликнул  он.  --  Решил  прикинуться психом?  Мудрое
решение.
     -- Ха! -- фыркнул в ответ Гэллегер.
     Он подошел к машине времени  и попытался ее выключить. Ничего не вышло,
машина  не поддавалась.  Казалось, она всецело посвятила себя материализации
трупов Гэллегера.
     Что же теперь будет? В  данный  момент действует альтернативный вариант
В. Однако, труп В не должен был существовать в конкретном настоящем. Это был
фактор X.
     АВ + Х = С. Новая  переменная и новый труп.  Гэллегер поспешно выглянул
во двор. Он был пуст, пока, по крайней мере. Слава Богу и за это.
     "Так или иначе, -- думал Гэллегер, -- меня не могут осудить за убийство
самого  себя.  Или  могут?  Можно  ли  применить  здесь  закон,  запрещающий
самоубийство?  Нет,  это  бред.  Я  не  совершал  никакого  самоубийства,  и
по-прежнему жив".
     Но раз  он  был  жив,  значит,  не мог  быть мертвым. Гэллегер поспешно
подошел к органу,  нацедил себе чего покрепче и задумался о смерти. Мысленно
он уже видел суд и  борьбу невероятных противоречий и парадоксов --  процесс
века. Если он не найдет лучшего на этой планете адвоката, ему конец.
     Потом мелькнула другая мысль, и Гэллегер рассмеялся. Скажем, его осудят
за убийство и казнят. Если он умрет  в настоящем,  его будущий  труп тут  же
исчезнет  и  corpus  delicti  не  будет.  В  результате  он неизбежно  будет
реабилитирован после смерти.
     Однако мысль эта почему-то не утешала.
     Вспомнив,  что   необходимо  действовать,  Гэллегер   окликнул  либлей.
Создания уже добрались до коробки с печеньем, но на зов явились  немедленно,
смущенно стряхивая крошки с усиков.
     -- Мы хотим молока, -- сказал толстый. -- Этот мир принадлежит нам.
     -- Да, -- добавил  второй, -- мы разрушим все  города,  а потом схватим
красивых девушек и потребуем...
     -- Бросьте, --  устало отмахнулся Гэллегер. -- Мир может и подождать, а
я нет. Мне нужно быстренько что-нибудь изобрести, чтобы немного заработать и
нанять  адвоката. Я Не  хочу  провести  остаток  жизни  в роли обвиняемого в
убийстве моего будущего трупа.
     -- Здорово! -- восхитился дед. -- Ты уже говоришь как записной псих.
     -- Катись отсюда! И подальше. Я занят.
     Дед пожал плечами, надел шляпу и  вышел, а Гэллегер приступил к допросу
либлей.
     Вскоре он понял,  что толку от них  мало. И не в том  дело.  что  либли
сопротивлялись; наоборот, они очень  хотели ему  помочь. Однако они никак не
могли понять, что  нужно Гэллегеру. Кроме того, их  маленькие головенки были
до отказа заполнены любимой идеей, так что на все остальное просто места  не
осталось. Мир принадлежал им, и  трудно было поверить,  что существуют еще и
другие проблемы.
     И все-таки Гэллегер не сдавался. В конце концов он наткнулся на то, что
ему  требовалось, когда  либли вновь упомянули  об  обратной мозговой связи.
Устройства для  этого в мире будущего были  распространены  довольно широко.
Давным-давно их  изобрел человек по  фамилии  Гэллегер, сообщил ему  толстый
либль, не замечая явного совпадения.
     Гэллегер  поперхнулся.  Похоже,  ему  предстояло  создать  машину   для
обратной мозговой связи прямо сейчас, раз уж так было записано в  истории. С
другой  стороны, что  произойдет, если  он этого  не  сделает? Будущее вновь
изменится. "Как же получилось, --  задумался он, --  что либли  не исчезли с
первым телом, когда вариант А сменился вариантом В?"
     Ответ  был  прост:  дожил  Гэллегер до  седин  или  нет,  либлям  в  их
марсианской  долине  до этого дела не было.  Когда музыкант берет  фальшивую
ноту, он может на несколько тактов отойти от верной тональности, но вернется
к  ней, как только  сможет. Похоже,  и время стремилось к своему нормальному
состоянию.
     -- В чем заключается эта обратная мозговая связь? -- спросил он.
     Либли рассказали ему.  Гэллегер собрал воедино  полученную информацию и
решил,  что устройство получится странноватое,  но практичное. Потом буркнул
что-то о безумных гениях -- все сводилось именно к этому.
     Располагая  обратной мозговой связью,  любой тупица  мог  за  несколько
секунд  стать  великим  математиком. Разумеется,  использование  этих знаний
требовало  практики: для  начала следовало выработать в себе умение мыслить.
Каменщик  с  корявыми  пальцами  мог   стать  первоклассным   пианистом,  но
требовалось время, чтобы его руки стали эластичными и достаточно чуткими. Но
самым  важным  было  то, что талант можно было передавать  от  одного  мозга
другому.
     Заключалось это  в индукции электрических импульсов. излучаемых мозгом.
Их форма постоянно меняется. Когда человек спит, кривая выпрямляется, когда,
скажем, танцует,  его  подсознание  автоматически управляет его ногами, если
он,  конечно, хороший  танцор.  Такую  кривую  можно  выделить.  Если  же ее
записать, то элементы, образующие умение танцевать, можно словно пантографом
перенести на другой мозг.
     Было там и другое, вроде центров памяти и  тому подобного, но  Гэллегер
уже  ухватил суть.  Ему не терпелось немедленно начать работу, это подходило
для одного его плана...
     -- В  конце концов ты  научишься  мгновенно  узнавать линии  кривых, --
сказал  один из либлей. -- Это... это устройство часто  используется в  наше
время. Людям, которые не хотят учиться, закачивают в голову знания из мозгов
признанных мудрецов. Однажды  в нашу Долину  пришел землянин, который  хотел
стать знаменитым певцом, но не имел ни малейшего слуха, ни одной ноты не мог
повторить. Он использовал  обратную мозговую связь и через шесть месяцев уже
пел что угодно.
     -- А почему только через шесть месяцев?
     -- У него был нетренированный  голос и требовалось  время. Но когда  он
уже вошел в ритм...
     --  Сделай-ка нам обратную мозговую связь, -- предложит  толстый либль.
-- Может, и она пригодится для завоевания Земли.
     --  Именно ее  я и  собирался  сделать, -- ответят Гэллегер.  --  Но  с
некоторыми условиями.
     Гэллегер  позвонил  Руфусу  Хеллвигу,  надеясь, что удастся  раскрутить
этого магната на аванс, но ничего не получилось. Хеллвиг был упрям.
     -- Сначала покажите, -- уперся он, -- а потом получите чек.
     --  Но  деньги  мне нужны сейчас, -- настаивал Гэллегер.  -- Я не смогу
ничего для вас сделать, если буду казнен за убийство.
     -- Убийство? А кого вы убили? -- спросил Хеллвиг.
     -- Никого. Его хотят повесить на меня...
     -- Ну нет, на этот раз я не куплюсь. Без готового результата -- никаких
авансов, Гэллегер!
     --  Да  вы только послушайте. Хотите  петь  как Карузо?  Танцевать  как
Нижинский? Плавать как Вейссмюллер? Говорить как  Государственный  секретарь
Паркинсон? Показывать фокусы не хуже Гудини?
     -- Да, говорите-то вы  хорошо,  -- задумчиво  сказал  Хеллвиг и прервал
связь.
     Гэллегер с ненавистью  посмотрел на  экран. Похоже,  придется  все-таки
браться за работу.
     Так он и сделал. Его тренированные, умелые пальцы забегали, не отставая
от мыслей.  Кроме того,  помогал  алкоголь: он высвобождал подсознание. Если
возникали  какие-то  сомнения,  Гэллегер спрашивал  либлей. И  все-таки дело
требовало времени.
     В  доме  не  нашлось всех нужных  инструментов,  поэтому  он позвонил в
снабженческую  фирму  и  сумел   выбить  из  нее  товары  в  кредит.  Работа
продолжалась.  Один раз ее прервал  маленький человечек  в котелке,  который
принес повестку в  суд,  а потом  явился  дед, чтобы занять пять кредитов. В
город  приехал  цирк, и дед, как старый  и  горячий поклонник жанра, не  мог
позволить себе упустить такую возможность.
     -- Ты тоже  пойдешь?  --  спросил  он.  -- Может, я поиграю  в  кости с
парнями. Я  всегда  был в  хороших  отношениях с циркачами: однажды  выиграл
пятьсот кредитов у женщины с бородой. Не пойдешь? Ну, желаю удачи!
     Дед ушел,  а  Гэллегер занялся  аппаратом  для обратной мозговой связи.
Либли  продолжали таскать печенье и  добродушно  спорили о том, как  поделят
мир, когда завоюют. Машина обретала форму медленно, но неумолимо.
     Что касается машины времени,  то  новые попытки  выключить  ее доказали
одно:  машину  зациклило.  Похоже,  она  замкнулась  в  кольце  определенных
действий, и не могла из него выйти. Машина была настроена на доставку трупов
Гэллегера и, пока не выполнила своего задания полностью, упрямо отказывалась
выполнять иные поручения.
     -- "Однажды  манекенщица из Бостона..." -- рассеянно бормотал Гэллегер.
--  Посмотрим,  посмотрим. Здесь нужен  узкий луч...  Вот  так. "Но  дело не
вышло, поскольку тот мистер..." Если изменить чувствительность рецепторов...
Ага... "Имел слишком много бонтона". Так, хватит...
     Была  уже  ночь, но  Гэллегер  не отдавал себе  отчета,  сколько прошло
времени. Либли, объевшиеся краденым печеньем, не вмешивались,  только  время
от   времени  требовали   молока.  Гэллегер   непрерывно  пил,   поддерживая
подсознание  в рабочем состоянии. Наконец он вздохнул, посмотрел  на готовый
аппарат для  обратной мозговой связи, тряхнул головой и открыл  дверь. Перед
ним был пустой двор.
     Хотя...
     Нет,  все-таки пустой.  Альтернативный  вариант В продолжался. Гэллегер
вышел и подставил  разгоряченное лицо холодному  ночному ветерку. Сверкающие
небоскребы  Манхеттена  отгораживали  его от  темноты ночи, летающие  машины
мелькали над головой, словно сумасшедшие светлячки.
     Где-то  совсем  рядом  послышался глухой  шум,  и  удивленный  Гэллегер
повернулся.  Неизвестно откуда появилось  очередное  тело  и  лежало  теперь
посреди  двора,  глядя в  небо  мертвыми  глазами. Чувствуя холод в желудке,
Гэллегер подошел  ближе. Это был труп мужчины средних  лет --  где-то  между
пятьюдесятью  и шестьюдесятью -- с  шелковистыми  черными  усами и в  очках.
Сомнений не было: это вновь был Гэллегер. Постаревший и измененный вариантом
С -- уже С, а не В--и по-прежнему с дырой в груди.
     Гэллегер  подумал,  что именно в этот момент труп Б должен исчезнуть из
полицейского морга, как и предыдущий.
     Значит,  в  варианте  С  Гэллегеру   предстояло  умереть  только  после
пятидесяти,  но  и в  этом  случае  причиной  смерти  оставался  выстрел  из
излучателя.  Гэллегер  подумал  о Кэнтрелле,  который  забрал  излучатель, и
содрогнулся. Дело запутывалось все больше.
     Наверняка, скоро появится полиция. Гэллегер  почувствовал, что голоден.
В последний  раз взглянув  на  свое  собственное мертвое  лицо,  конструктор
вернулся в  лабораторию, захватил по пути либлей и  загнал  их на кухню, где
быстро приготовил ужин. К счастью, в холодильнике нашлись бифштексы, и либли
с  жадностью проглотили свои порции, наперебой щебеча о своих фантастических
планах. Они уже решили, что Гэллегер будет у них главным визирем.
     -- А он достаточно жесток? -- спросил толстый.
     -- Не знаю.
     --  В  книжках великий визирь  всегда  очень жесток,  Йо-хо! -- толстый
либль поперхнулся кусочком бифштекса. -- Уг-уггл-улп! Мир принадлежит нам!
     "Ну  и  мания!  --  задумался Гэллегер.  --  Неисправимые романтики. Их
оптимизм, мягко говоря, исключителен".
     Когда  он  бросил  тарелки  в  мойку  и подкрепился  пивом, собственные
проблемы  вновь  навалились  на него.  Аппарат  для обратной мозговой  связи
должен работать, гениальное подсознание и вправду собрало его.
     Черт  побери, конечно, он должен работать. Иначе  либли не говорили бы,
что эту штуку  давным-давно изобрел Гэллегер. Однако он не  мог использовать
Хеллвига в качестве подопытного кролика.
     Когда в  дверь постучали, Гэллегер торжествующе щелкнул  пальцами. Это,
конечно, дед. Вот оно, решение.
     Появился сияющий дед.
     -- Hу и здорово было! В цирке всегда здорово. Держи двести,  чучело. Мы
сгоняли  в  покер  с  татуированным  человеком и еще  одним  парнем, который
прыгает  с  лестницы в ванну с водой.  Мировые парни. Завтра я снова пойду к
ним.
     -- Спасибо, -- сказал Гэллегер.
     Две сотни не решали проблемы,  но он не хотел огорчать старика. Затащив
деда в лабораторию, он объяснил ему, что хочет провести эксперимент.
     -- Сколько угодно, -- ответил тот, дорвавшись до органа.
     -- Я  сделал  несколько чертежей кривых  своего  мозга и установил, где
находятся мои  математические способности. Это  трудно объяснить,  но я могу
перекачать содержимое своего мозга в твой, к тому же, выборочно. Я могу дать
тебе свой математический талант.
     -- Спасибо, -- поблагодарил дед. -- А тебе он уже не нужен?
     -- Мой останется при мне. Это просто матрица.
     -- Матрац?
     -- Матрица. Эталон. Я просто повторю ее в твоем мозгу. Понимаешь?
     -- Естественно, -- сказал дед и позволил усадить себя в кресло.
     Гэллегер нахлобучил  на него опутанный проводами шлем.  Сам конструктор
надел  другой шлем и принялся колдовать над аппаратом.  Тот загудел, и лампы
на нем вспыхнули. Вскоре высота звука начала расти, он  поднялся до писка, а
затем и вовсе стих. И это было все.
     Гэллегер снял оба шлема.
     -- Как самочувствие? -- спросил он.
     -- Превосходное.
     -- Ничего не изменилось?
     -- Выпить хочется...
     -- Я не давал  тебе  моей сопротивляемости алкоголю,  тебе  собственной
хватит.  Разве что она удвоилась... -- Гэллегер побледнел. -- Если я еще дал
тебе и свою жажду... Ой-ой-ой!
     Бормоча  что-то  о  человеческой  глупости,  дед  пропустил  стаканчик.
Гэллегер последовал его примеру и растерянно уставился на старика.
     -- Я не мог ошибиться. Графики...  Сколько будет корень  квадратный  из
минус единицы?
     -- Много я повидал корней, -- ответил дед, -- но квадратных -- ни разу.
     Гэллегер выругался. Машина наверняка  сделала свое. Должна была сделать
по многим причинам, главной из которых была логика. Может быть...
     -- Попробуем еще раз. Теперь на мне.
     -- Давай, -- согласился дед.
     -- Только... гмм... у  тебя же нет никаких талантов. Ничего необычного.
Я  не  буду  знать, получилось  из  этого что-нибудь или нет.  Вот  будь  ты
пианистом или певцом...
     -- Ха!
     -- Минуточку! Есть  идея. У меня хорошие связи на телевидении... может,
и удастся что-то сделать.  --  Гэллегер  сел  к  видеофону.  Это потребовало
времени, но  он все-таки  сумел убедить  аргентинского тенора Рамона  Фиреса
взять аэротакси и быстро явиться в лабораторию.
     -- Фирес! -- Гэллегер буквально упивался этой мыслью.
     -- Это будет доказательство что надо! Один из величайших теноров нашего
полушария! Если вдруг окажется, что я пою как жаворонок, можно будет звонить
Хеллвигу.
     Фирес  наверняка торчал  в ночном клубе,  но по просьбе  с  телевидения
отложил на время свои занятия и явился  через десять минут. Это  был  крепко
сложенный симпатичный мужчина с оживленной мимикой. Он улыбнулся Гэллегеру.
     --  Вы  сказали, что дело плохо,  но мой голос может  помочь,  и вот  я
здесь. Запись, да?
     -- Что-то вроде.
     -- Какое-то пари?
     -- Можно сказать и так, -- ответил Гэллегер, усаживая  Фиреса в кресло.
-- Я хочу записать церебральный узор вашего голоса.
     -- О, это  что-то  новое! Расскажите-ка побольше. Конструктор  послушно
выложил набор наукообразной чуши, удовлетворив тем самым любопытство сеньора
Фиреса. Процедура продолжалась недолго, нужные кривые выделились легко.  Это
была матрица вокального таланта Фиреса, огромного таланта.
     Дед скептически  смотрел, как Гэллегер настраивает аппарат, надевает на
головы шлемы и включает  машину. Вновь засветились  лампы,  запели  провода.
Потом все стихло.
     -- Получилось? Можно мне посмотреть?
     -- Нужно время для проявления, -- без зазрения совести солгал Гэллегер.
Он не  хотел петь в присутствии Фиреса. --  Как  будет  готово, я принесу их
вам.
     --  Чудесно!  --  Сверкнули  белые  зубы.  -- Всегда к  вашим  услугам,
amigo[3]!
     Фирес вышел. Гэллегер  сел  и выжидательно  уставился в  стену. Ничего.
Только немного болела голова.
     -- Уже готово? -- спросил дед.
     -- Да. До-ре-ми-фа-со...
     -- Чего?
     -- Сиди тихо.
     -- Сбрендил, это уж точно.
     --  "Смейся,  паяц,  над  разбитой  любовью!"  -- дико  завыл  Гэллегер
срывающимся голосом. -- О, черт!
     --  "Слава, слава,  аллилуйя! -- с готовностью поддержал дед. -- Слава,
слава, аллилуйя!"
     -- "Смейся, паяц..." -- еще раз попытался Гэллегер.
     -- "И дух его живет средь нас!" -- проблеял дед,  душа любого общества.
-- Когда я был молод, то неплохо подпевал. Давай попробуем дуэтом. Ты знаешь
"Фрэнки и Джонни"?
     Гэллегер едва  сдержался, чтобы не разрыдаться.  Окинув старика ледяным
взглядом, он прошел на  кухню и открыл  банку с  пивом. Холодная жидкость  с
мятным привкусом освежила его, но не ободрила. Петь  он  не  мог.  Во всяком
случае  так, как Фирес.  Машина  просто-напросто  не  работала. Вот  тебе  и
обратная мозговая связь!
     Со двора донесся возглас деда:
     -- Эй, что я нашел!
     -- Нетрудно догадаться, -- угрюмо ответят  Гэллегер  и вплотную занялся
пивом.
     Полиция явилась через  три часа, в десять. Задержка объяснялась просто:
тело исчезло  из морга, но пропажу обнаружили не сразу.  Начались тщательные
поиски, разумеется,  без  результата.  Прибыл  Махони со  своей  командой, и
Гэллегер показал им на двор.
     -- Он лежит там.
     Махони окинул его яростным взглядом.
     -- Снова эти ваши фокусы, да?! -- рявкнул он.
     -- Я здесь ни при чем.
     Наконец   полицейские   вышли   из  лаборатории,   оставив   худощавого
светловолосого человечка, который задумчиво разглядывал Гэллегера.
     -- Как дела? -- спросил Кэнтрелл.
     -- Э-э... хорошо.
     -- Вы что, спрятали где-то еще пару этих... игрушек?
     -- Тепловых излучателей? Нет.
     -- Тогда  как же  вы  убиваете  этих людей? -- плачущим голосом спросил
Кэнтрелл. -- Я ничего не понимаю.
     -- Он мне все объяснил, -- сказал дед, -- но тогда я не понимал, о  чем
он  говорит. Тогда  нет, но сейчас, конечно,  понимаю.  Это просто изменение
темпоральных   линий.   Принцип   неопределенности   Планка   и,   вероятно,
Гейзенберга.  Законы  термодинамики  ясно указывают, что вселенная стремится
вернуться к норме, которой является известный темп энтропии, а отклонения от
нормы   должны  неизбежно  компенсироваться  соответствующими  искривлениями
пространственно-временной структуры ради всеобщего космического равновесия.
     Воцарилась тишина.
     Гэллегер подошел к раковине, налил стакан воды и медленно вылил себе на
голову.
     -- Ты понимаешь то, что говоришь, верно? -- спросил он.
     -- Разумеется, --  ответил дед. -- Почему  бы и нет? Обратная  мозговая
связь  передала  мне   твой  математический  талант   вместе  с  необходимой
терминологией.
     -- И ты скрывал это?
     -- Черт  побери,  нет,  конечно!  Мозгу  нужно  какое-то  время,  чтобы
приспособиться  к  новым   способностям.  Это  вроде  клапана  безопасности.
Внезапное поступление совершенно нового комплекса знаний могло бы  полностью
уничтожить  мозг. Поэтому  все уходит вглубь;  процесс  длится  часа три или
около того. Так оно и было, верно?
     -- Да, -- подтвердил Гэллегер. -- Так.  -- Заметив взгляд Кэнтрелла, он
заставил себя улыбнуться. -- Это наша с дедом шутка. Ничего особенного.
     -- Гмм, -- сказал Кэнтрелл, прищурившись. -- И только-то?
     -- Да. Всего лишь шутка.
     Со  двора  внесли  тело  и  протащили  его через лабораторию.  Кэнтрелл
сощурился, многозначительно похлопал по карману и отвел Гэллегера в угол.
     -- Покажи  я  кому-нибудь ваш излучатель,  Гэллегер, и вам  крышка.  Не
забывайте.
     -- Я не забываю. Что вам от меня надо, черт возьми?
     -- О-о...  я не знаю. Такое  оружие может здорово пригодиться. Никто не
знает заранее... Сейчас столько ограблений. Я чувствую себя увереннее, когда
эта штука лежит у меня в кармане.
     Он  отодвинулся