остоянии. Сканкалепре и полицейский перетащили  его  в
гостиную, усадили в кресло  и  сами  расположились  по  обе  стороны.  Когда
увидели, что садовник приходит в себя, комиссар спросил:
   - Итак, куда же ты шел с этим мешочком в кармане?
   - Синьор комиссар, я не виновен. Я никого не убивал,  убийца  -  это  он,
адвокат! И я вам сейчас докажу  это.  В  тот  день,  когда  исчезла  синьора
Джулия, - начал он, - я покинул кабинет  сразу  после  полудня,  как  только
адвокат  возвратился  из  суда.  За  несколько  минут  до   этого   ушел   и
делопроизводитель. Синьора Джулия, должно быть, была еще у себя, так  как  я
слышал, как закрывалась ее дверь. Жена моя ушла с  полчаса  назад,  закончив
свою работу. Адвокат оставался в своем кабинете, а я вернулся домой.  Спустя
каких-то полчаса, приблизительно, я увидел, как выходил из дома адвокат. Как
я позже узнал, он направлялся к вам, чтобы  заявить  об  исчезновении  жены.
После нескольких дней неопределенности я убедился, что это адвокат сам  убил
свою жену, а труп спрятал в доме или же в саду. Я долго искал по всему парку
и как-то увидел адвоката, который обследовал участок с  помощью  овчарки;  я
уверен, что он был далек от того, чтобы искать жену, прекрасно зная, где она
находится, а просто хотел убедиться, что даже собаки не смогут обнаружить ее
могилу. Я заметил, как он остановился на лугу перед каретным сараем и что-то
искал с особенной настойчивостью, и у меня возникло подозрение, что как  раз
здесь и зарыта синьора Джулия, но таким образом,  что  невозможно  будет  ее
найти. И я припомнил, что  под  травой  находилась  цистерна,  которая  была
герметично закрыта плотно пригнанной каменной плитой.
   Спустя некоторое время, выбрав  день,  когда  адвокат  был  в  Милане,  я
приподнял крышку цистерны. Заглянув внутрь с помощью электрического  фонаря,
я все увидел.
   - Почему же вы не пришли и не рассказали мне о вашем открытии?
   - Потому что я боялся, что меня обвинят в убийстве. Синьора, которой я не
раз давал понять, что я тоже мужчина, могла пожаловаться своему любовнику из
Милана, что ей якобы угрожали. Она могла оставить какой-то след, я не  знаю,
откровение подруге, письмо, газету, откуда  можно  было  что-нибудь  узнать.
Даже будучи невиновным, я был заинтересован, чтобы ее считали исчезнувшей, в
бегах, скрывшейся одному Богу известно где.  Вы,  конечно,  не  знаете,  что
синьора имела любовника в Милане?
   - Вот так раз! А вы сами как узнали об этом?  Да  и  все  эти  любопытные
вещи... Почему вы не пришли и не поведали мне о них хотя бы в эти  последние
дни, после того, как был арестован адвокат?
   - Что у синьоры есть любовник, я узнал, так  как  она  получала  от  него
письма, приходящие на мой адрес. Вскрыв одно из писем  без  ведома  жены,  я
узнал, в чем  дело,  затем  тщательно  запечатал,  дабы  синьора  ничего  не
заметила. Таким образом, мне стало известно, что у синьоры был  любовник,  к
которому она наведывалась по четвергам на бульвар Премуда,  некий  Барзанти.
Теперь, когда я это узнал, мне пришло в  голову,  что  синьора  Джулия  была
неудовлетворенной женщиной и что, если какой-то Барзанти ей  подходил,  есть
надежда и у меня. Я дал ей понять это, но не получил ничего, кроме презрения
и небольших подарков в деньгах, лишь бы меня успокоить.
   - Перейдемте к драгоценностям, - отрезал Сканкалепре.
   - Мне неизвестно было, что драгоценности исчезли. Или вернее сказать, что
для симуляции побега адвокат сам похитил их, но  не  вложил  в  чемоданы.  Я
догадался об этом год спустя. Однажды утром, войдя в оранжерею,  я  заметил,
что один большой горшок с землей передвинут. Это было не совсем обычно,  так
как он стоял во втором ряду. Удивленный, я приподнял его и увидел, что земля
под ним вскопана. Тогда я подумал о звере, о кроте, может быть, который  мог
бы вырыть нору. Я взял сапку, и  сразу  же  она  звякнула  по  металлической
коробке. Это была шкатулка, в которой синьора хранила свои драгоценности.  А
внутри, в полотняном мешочке, в том самом, который сейчас у вас  в  кармане,
они и находились. Я сказал себе, что  если  адвокат  извлек  их  из  первого
тайника, на то была у него причина. Скажу вам,  что  в  тот  день,  когда  я
говорил с синьорой Джулией и пытался привлечь ее внимание,  мне  показалось,
что адвокат подкрался на цыпочках из своего кабинета и, должно быть,  что-то
понял. Но он ничего не сказал и по сей  день  относится  ко  мне  с  той  же
добротой. Именно этот эпизод, вероятнее всего, и внушил  ему  идею  обвинить
меня в убийстве. Об этом деле писали все газеты. Рано или  поздно  труп  все
равно бы обнаружили, и адвокат, который предвидел это, собирал улики,  чтобы
меня обвинить.
   - В самом деле? А письмо к Барзанти? Может быть, это не вы его  написали,
подделав подпись адвоката? Это  письмо  у  нас.  Равно  как  и  документ,  с
которого вы скопировали подпись. Ваша песенка спета, бедняга вы мой Фолетти.
Самым лучшим для вас будет сказать всю правду.
   - Какое письмо? Какая подпись? Не писал я никакого письма!
   - Знали ли вы адрес Барзанти?
   - Да. Я вычитал его в одном из писем синьоры; он сообщал  ей,  что  нашел
какое-то пристанище на бульваре Премуда.
   - И дальше?
   - Но зачем бы я писал ему?
   - Хотя бы из ревности! Чтобы запугать его. И вы написали его на бумаге со
штампом адвоката и с его  подписью,  которую  вы  декалькировали  с  другого
документа. Этого вы не можете отрицать: у нас улики.
   - А по мне, если все, что вы говорите, правда,  то  речь  идет  об  улике
против  адвоката.  Поскольку  он  намеревался  убить  свою  жену,  то  он  и
приготовил против меня улики. На самом деле подпись могла быть  подделана  и
им самим. И кроме того, не кажется ли вам странным  тот  факт,  что  он  так
бережно хранил все эти бумаги в течение трех лет?
   - Но драгоценности, каким образом они попали к вам?
   - Сейчас объясню, господин комиссар.  Когда  я  нашел  драгоценности  под
горшком, я понял, что они были спрятаны там нарочно.  В  самом  деле,  кроме
меня никто не мог их спрятать в подобном месте. Разве не я был садовником? Я
забрал их и спрятал в другом месте.
   - Где же?
   - На дереве. Видите тот кедр там? Посредине ствола под ветвью вы  сможете
еще увидеть прибитый четырьмя  гвоздями  ящичек.  Лишь  срубив  это  дерево,
которое насчитывает две сотни лет и которое проживет еще  лет  четыреста  по
крайней мере, можно было бы найти драгоценности. Но адвокат догадался, что я
их взял. Через несколько месяцев после того он сделал проверку  и  не  нашел
шкатулку под горшком. Вот тогда-то он и  понял,  что  мне  все  известно,  и
думая, что я просто сменил место тайника,  принялся  терпеливо  его  искать.
Всякий день я находил следы его ночных  поисков.  Он  предпочитал  искать  в
земле! А драгоценности были в воздухе... Я очень подозревал,  что,  не  имея
основного повода для обвинения,  адвокат  придумает  другие  причины,  чтобы
навлечь его на меня. Однако я чувствовал себя довольно спокойно:  правосудие
вроде бы дало оценку этому делу. Прошли годы. И  так  продолжалось  до  того
самого дня, когда синьорина Эмилия вышла замуж, а адвокат перебрался. Боясь,
что я плохо спрятал драгоценности и что инженер Фумагалли не сегодня  завтра
их найдет, он возобновил поиски.  Ночами,  обычно  когда  светила  луна,  он
приходил в парк и около часа проводил в поисках. Как раз  тогда  и  заметили
его инженер и синьора и попытались захватить ночного посетителя. Но  адвокат
не собирался ожидать, пока его схватят, и,  увидев  однажды  ночью  в  парке
своего зятя и полагая, что он один, попытался убить его при помощи  дубинки.
И это его решение прикончить зятя таким способом не было необдуманным.  Если
бы его  удар  достиг  цели,  то  кого  бы  обвинили?  Конечно  же,  не  его.
Какой-нибудь вор, возможно, а то и  просто  я.  В  любом  случае  работы  по
перестройке старого сарая в гараж были бы прерваны, и могила синьоры  Джулии
так никогда бы и не увидела света. Синьора Эмилия, вероятнее  всего,  уехала
бы из этого дома, где ее мать и ее муж были убиты таким загадочным  образом.
Все погрузилось бы в забвение, и неизвестно, на какой срок.
   Сканкалепре опешил. Версия  Фолетти  была  ничуть  не  хуже,  чем  версия
адвоката, и во всяком случае такая же правдоподобная. И наугад, полагая, что
он мог бы все-таки вменить в вину Фолетти кражу драгоценностей, спросил его:
   - А куда вы намеревались поместить эти драгоценности?
   - Вчера я взобрался на дерево,  чтобы  их  забрать,  после  того  как  вы
сказали мне об обыске, и положил их в карман. Я хотел их поместить в дымоход
камина, что находится в гостиной, где вы бы их и нашли, так как я вам  помог
бы в этом. Они представляют собой главную улику  против  адвоката,  который,
может быть, их прямо здесь и прятал в день убийства, так как когда  я  нашел
их под цветочным горшком, шкатулка была полна пепла. И поскольку я был почти
уверен, что это именно адвокат совершил преступление, мне казалось  уместным
помогать правосудию, собирая против него улики.
   Сканкалепре уже не знал, как и поступить, но на всякий случай он  объявил
Фолетти, что тот арестован, и проводил его в тюрьму. Затем  он  позвонил  по
телефону  судебному  следователю,  который  поспешил  в  город  М..,  и  там
зафиксировал в протоколе длинное дознание садовника.
   В последующие  дни  он  представил  результаты  этого  дознания  адвокату
Эзенгрини, который внимательно и спокойно выслушал их  со  своим  неизменным
одобрительным  видом.  Когда  же  следователь  спросил  его,  что  он  имеет
возразить, он ответил:
   - Ничего, это совсем неплохой трактат. Не считая того, что он мог бы быть
изложен  и  более   совершенным   способом.   Фолетти   признал   за   собой
домогательство  благосклонности  моей  жены:  вот  вам  и  мотив   убийства.
Охваченный  извращенной  страстью,  он  пишет  угрожающее  письмо  Барзанти,
поставив  на  нем  мою   подпись,   скопированную   с   другого   документа,
находившегося  в  кабинете.  Ему  легко  сегодня  утверждать,  что   я   сам
сфабриковал это письмо, чтобы представить против него улику.  Для  этого  по
меньшей мере нужно было бы мне быть в курсе его  страсти  к  моей  жене.  Но
ничто не доказывает, что я знал об этом, даже если он и утверждает обратное.
   Драгоценности же проделали следующий путь:  дымоход  камина,  затем,  при
приближении осени, из боязни, как бы огонь в камине  не  сжег  шкатулку,  он
закопал их в оранжерее. Видя,  как  я  их  упорно  ищу  в  парке,  он  решил
водрузить их на кедр, куда - в чем он был абсолютно уверен -  я  никогда  не
взберусь.
   - Но тогда, - спросил его следователь, - вы, стало быть,  признаете,  что
ваша жена была убита в вашем доме, что она была погребена в цистерне  и  что
видимость побега была лишь следствием акта симуляции?
   - Я уверен в этом. И не вижу, кто, кроме Деметрио Фолетти,  мог  бы  быть
обвинен в подобных действиях.
   Представив эти опровержения Фолетти и приняв от  него  те  же  упрямые  и
тщательно  подобранные  заявления  по  встречному  обвинению   в   отношении
адвоката, следователь решил прибегнуть к очной ставке.
   Эта очная ставка состоялась в тюрьме города Т...,  куда  были  доставлены
оба  заключенных,  и  была  менее  драматичной,  чем  предполагалось.  Когда
садовника привели в комнату,  где  уже  находились  адвокат,  следователь  и
секретарь, он вежливо  поздоровался  со  следователем,  затем  с  адвокатом,
сказав: "Добрый день, метр Эзенгрини", на что адвокат ответил:
   - Привет, Деметрио.
   Официальным тоном были зачитаны показания Эзенгрини, затем его  спросили,
подтверждает ли он их, на что он и ответил:
   - От первого до последнего слова.
   - Итак, - заключил следователь, - вы заявляете, что  убийцей  вашей  жены
является Фолетти Деметрио, здесь присутствующий.
   - Фолетти является убийцей моей жены, - подтвердил адвокат.
   Затем  были  зачитаны   показания   Фолетти,   также   утверждающего   их
соответствие истине, и когда его  спросили,  кого  он  считает  убийцей,  он
ответил, указывая на адвоката:
   - Это метр Эзенгрини.
   Секретарь запротоколировал, что, не считая этих взаимных  обвинений,  оба
подозреваемых не обменялись ни единой фразой, кроме небольшой  дискуссии  по
поводу письма, адресованного Барзанти.
   - Сколько раз, - обратился адвокат к Фолетти, -  ты  с  моего  разрешения
имитировал  мою  подпись  на  заявлениях,  судебных  повестках  и  даже   на
ведомостях о гонорарах? Я имею в виду использование одной и той  же  системы
декалькирования напротив оконного стекла.
   - Несчетное количество раз, метр Эзенгрини. Но только не на  том  письме,
адресованном Барзанти, которое я также и не писал.
   - Так, значит, это я сам подделал свою собственную подпись?
   -  Конечно,  метр  Эзенгрини,  кто   же   еще?   Вы   единственный   были
заинтересованы сфабриковать документ, который мог  бы  послужить  для  моего
обвинения.
   -  Браво!  Но  тогда  объясни  мне,  пожалуйста,  как  именно,  если  это
действительно я отправил письмо Барзанти, мне удалось вновь заполучить его и
хранить у себя как вещественную улику против  тебя?  Ты  знаешь  или,  может
быть, не знаешь,  что  это  самое  письмо  возвратилось  ко  мне  по  чистой
случайности? Что оно было найдено  в  Милане,  спустя  годы,  среди  мебели,
продаваемой с аукциона?
   - Возможно. Но ведь равным образом могло  бы  случиться  и  так,  что  вы
полагались  бы  на  то,  что  Барзанти  проявит  больше   заботы   о   своей
корреспонденции, чем он это сделал. И  поэтому  рано  или  поздно,  но  след
Барзанти был бы найден, и тогда вы потребовали бы от  него  письмо,  заявив,
что оно не ваше, и утверждая, что это я  написал  его  и  подделал  подпись,
используя систему декалькирования. Что в действительности проделали вы сами,
воспользовавшись первым попавшимся документом,  который  в  тот  самый  день
оказался под рукой. И вы сыграли со мной эту штуку,  не  имея  даже  никакой
нужды в этом случайном обнаружении письма.
   - Превосходно! - возразил адвокат. - Кажется, к этому ничего не добавишь.
Кроме того, что все эти вещи могли произойти так, как это утверждаю я.
   Видя, что эта очная ставка больше ничего не даст, следователь положил  ей
конец и отправил заключенных по своим камерам.
   Перед ним теперь предстала очень трудная проблема: которого из них  двоих
передать суду присяжных? Обоих вместе? Не было никакого сомнения в том,  что
один из них невиновен, и, с другой стороны, он  был  уверен,  что  другой  -
преступник. При тщательной проверке всех фактов представилось, что  оба  они
имеют равный вес на чаше весов правосудия. В конце концов он смирился с этим
и решил обоих передать судебной комиссии с обвинением в соучастии в убийстве
и попытке убийства, прекрасно сознавая, что как тот, так и другой может быть
оправдан за отсутствием состава преступления.

Глава 10

   Процесс был не очень  зрелищным.  Оба  подсудимых  невозмутимо  изложили,
пункт за пунктом, свои заявления. Как  тот,  так  и  другой  удовлетворились
официальным назначением защиты, которая уже в  конце  слушаний  ограничилась
пятиминутной  защитной  речью  с  каждой  стороны.  Даже  сам   общественный
обвинитель потребовал признания отсутствия состава  преступления  для  обоих
ввиду  недостаточности   улик,   поскольку   не   представлялось   возможным
согласовать между собой их показания или доказать их  совместное  участие  в
совершении преступлений, определенных главным пунктом обвинения.
   В  тот  день,  когда  проходил  процесс,  судебный  следователь,  который
проводил это расследование, и комиссар Сканкалепре были в городе и  посетили
тюрьму. Они вошли в судебно-полицейское отделение в тот самый момент,  когда
адвокат Эзенгрини и Деметрио  были  доставлены  в  бюро  регистрации,  чтобы
смогли забрать ценные вещи, которые они, вероятно, оставили там на хранение,
и чтобы выполнить некоторые административные формальности по освобождению.
   - Они покидают тюрьму, - проговорил  следователь,  притронувшись  к  руке
Сканкалепре. - Отпущены по домам.
   В это время они действительно  увидели  их  приближающимися  к  выходу  в
сопровождении охранника.
   Следователь и Сканкалепре пошли вслед за ними,  замедляя  шаг,  чтобы  не
догнать их.
   Выйдя из ворот, адвокат и Деметрио повернули влево и пошли вдоль тюремной
стены по направлению к центру города. Они медленно шли  по  тротуару,  почти
касаясь друг Друга  плечами.  Было  ясно  видно,  что  они  вели  оживленный
разговор и ни один из них при этом  не  взглянул  на  другого,  а  слова  их
терялись в шуме уличного движения.
   - Отдал бы десяток  лет  жизни,  -  воскликнул  Сканкалепре,  -  лишь  бы
послушать, что они говорят друг другу.
   Подойдя к тому  месту,  где  оканчивалась  тюремная  стена,  Эзенгрини  и
Деметрио на мгновение остановились, затем, словно два  заправских  дуэлянта,
повернувшись  спиной  к  спине,  прежде  чем  разойтись   на   обусловленное
расстояние, все той же походкой направились один направо, а другой - налево.
   - Господин следователь, - сказал Сканкалепре, - не думаете ли вы, что они
еще встретятся, чтобы потолковать о своем преступлении?
   - Я думаю, - ответил следователь, - что они уже  достаточно  наговорились
об этом в  течение  трех  лет,  однако  безрезультатно.  Суд  их  фактически
оправдал за недостатком  улик.  Но  здесь  ясно  просматривается  совместное
преступление, дорогой мой Сканкалепре. Я это понял,  когда  адвокат  заявил,
что Деметрио был в курсе связи его жены с Барзанти  и  воспользовался  своим
открытием, чтобы ее шантажировать, а он предоставил  ему  свободу  действий.
Деметрио кончил тем, что влюбился в женщину. Адвокат же догадался  об  этом,
но не сказал ничего.  Затем  у  синьоры  Джулии  возник  замысел  побега;  и
Деметрио, читавший письма Барзанти, был  единственным,  кто  это  знал.  Для
адвоката побег представлялся вполне приемлемым и даже объяснимым, исходя  из
ситуации, однако для Деметрио он означал конец надежд.  Но,  что  еще  более
важно, в течение  всего  этого  времени  синьора  Джулия  ясно  видела  игру
Деметрио. Именно таковым было состояние дел, когда в тот пресловутый четверг
Деметрио вдруг понял, что Джулия решилась на побег. Он вошел к ней в комнату
около полудня, когда адвокат находился еще в суде. И, возможно, женщина  ему
призналась, что всерьез решилась  на  это,  и  Деметрио  тогда  окончательно
потерял голову.
   Тем временем адвокат вернулся и, не найдя Деметрио  в  конторе,  подумал,
что тот ушел домой. Как это уже случалось и раньше, он поднялся по  лестнице
на цыпочках. Услышав острый спор, он понял, что там происходила  борьба.  Но
не вмешался и оставался в шаге от двери.
   Вполне вероятно, он отдавал себе отчет в том, что Деметрио вышел из  себя
и уже сдавливает горло синьоры Джулии. Он мог наблюдать  за  этой  сценой  в
приоткрытую дверь. А Деметрио только тогда  осознал,  что  задушил  женщину,
когда услыхал звук закрывшейся двери: то был адвокат.
   - Да, - перебил его Сканкалепре, - это очень правдоподобно. Деметрио был,
таким образом, уверен, что адвокат видел всю сцену из коридора.
   - Итак, - продолжал следователь, - вот почему Деметрио стоял на том,  что
это сам адвокат замыслил смерть жены и что сам же  ее  и  убил.  Он  поменял
ситуацию на обратную, утверждая, что  это  именно  он  вспугнул  адвоката  в
момент убийства, но что пришел слишком поздно. Адвокат очень  быстро  понял,
что это объяснение действительно может возыметь вес, и  тогда  он  предложил
ему заключить договор, в котором основным было  сокрытие  трупа  и  имитация
побега. В дни, последовавшие за этим, дорогой Сканкалепре, когда вы метались
в поисках синьоры Джулии по Милану и Риму, двое заговорщиков имели  в  своем
распоряжении достаточно времени, чтобы окончательно выполнить свой  замысел,
ибо они ясно сознавали, что рано или поздно труп будет обнаружен.