ют,  что  Мирей  обладала  данными  медиума.
Должно быть, она крайне легко поддавалась внушению. Даже и сейчас! Возможно,
стоило только внимательно,  с  любовью  подумать  о  ней,  как  она  тут  же
материализовалась.
   - Что же она тебе сказала? - спросил Равинель. Жермен все еще рассказывал
о своих распрях  с  медсестрами  в  концлагере.  Он  обиженно  прервал  свое
повествование.
   - Что она сказала?.. Ну, знаешь, я не записывал за нею... Больше  говорил
я, ведь она интересовалась моим рентгеновским снимком.
   - И долго она здесь пробыла?
   - Могла бы и меня подождать, - проворчала Марта. В том-то  и  дело.  Будь
Марта дома, Мирей ни за что бы не пришла. У привидений своя логика.
   - Ты случайно не заметил из окна, в какую сторону она пошла?
   - Еще чего! С какой стати я стал бы ее выслеживать? Жаль! Если бы  Жермен
полюбопытствовал, куда пошла Мирей, он  обязательно  убедился  бы,  что  его
сестра так и не вышла из дому... Прекрасное было бы доказательство!
   - Не ломай голову, старина, - сказал Жермен. - Послушайся моего совета...
Возвращайся в "Веселый уголок". Может,  она  уже  тебя  ждет...  И  если  ей
тяжело, ты сумеешь ее утешить, верно?
   Он было многозначительно подхихикнул,  но  тут  же  закашлялся,  и  Марта
сурово посмотрела на него.
   - А она не была в детстве лунатиком? - спросил Равинель.
   Жермен нахмурился.
   - Она-то нет... А вот со мной случалось. Я, конечно, не бегал при луне по
крышам - до этого не доходило. Но зато разговаривал во сне,  жестикулировал.
Иногда вставал и отправлялся в коридор или в другую комнату. А  потом  никак
не мог сообразить, где я. Меня снова укладывали в постель и держали за руки.
А я лежал с открытыми глазами и боялся заснуть.
   -  Этот  разговор,  кажется,  доставляет  вам  удовольствие,  Фернан,   -
язвительно заметила Марта.
   - Ну, а теперь? - продолжал выспрашивать Равинель. -  .  Теперь  с  тобой
такого не случается?
   - Может, ты думаешь... Лучше выпей со мной, старина. Завтракать я тебя не
приглашаю - я ведь на диете...
   - Ему пора домой, - отрезала Марта. - Нельзя оставлять малышку  в  полном
одиночестве.
   Жермен достал из буфета графин и рюмочки на серебря' ных ножках.
   - Ты ведь знаешь, что врач запретил тебе, - бросила Марта.
   - Ничего! Одну каплю можно.
   Равинель, собравшись с духом, спросил:
   - А что, если Мирей не вернется вечером домой? Что, по-вашему, мне  тогда
делать?
   - Лично я бы подождал. Как по-твоему. Марта?..  Тебе  ведь  можно  завтра
никуда не ехать? Может, тут все поставлено на карту. Если  она  не  застанет
тебя дома... Представь себя на  ее  месте...  Послушай,  Фернан,  возьми  на
недельку отпуск и незаметно наведи справки. Если она в самом  деле  убежала,
то наверняка прячется в Париже. Раньше она всегда  убегала  в  Париж.  Париж
притягивал Мирей, это было сильнее ее.
   Равинель окончательно растерялся. В конце концов, жива его жена или нет?
   - Твое здоровье, Жермен.
   - За здоровье Мирей.
   - За ее возвращение, - процедила сквозь зубы  Марта.  Равинель  проглотил
настойку и провел рукой по глазам. Нет. Это  не  сон.  Ликер  приятно  обжег
горло.  Пробило  одиннадцать.  Черт,  но  он  же  видел  тогда  все   своими
собственными глазами! Ну, а подставки для дров?  Ведь  они  весят  несколько
кило! Таких галлюцинаций не бывает!
   - Передайте ей привет.
   Что такое?.. Ага, Марта его выпроваживает. Он машинально встал.
   - Поцелуй ее от меня, - бросил вдогонку Жермен.
   - Хорошо... хорошо...
   Ему хотелось бросить им прямо в лицо: "Она  умерла,  умер<  ла...  Я  это
точно знаю - ведь я сам ее убил". Но он сдержался: не стоит доставлять Марте
такую большую радость.
   - До свиданья. Марта. Ничего,  ничего...  Я  найду  дорогу.  Перегнувшись
через перила, она прислушивалась к его удаляющимся шагам.
   - Если у вас будет что-нибудь новенькое, сообщите нам, Фернан!
   Равинель входит в ближайшее бистро, выпивает  две  рюмки  коньяку.  Время
бежит. Тем хуже. Если взять такси, он успеет. Самое главное сейчас - тут же,
на месте, разобраться во всем. Вот  я,  Равинель,  стою  перед  баром.  Я  в
здравом уме. Я хладнокровно рассуждаю. Я ничего не боюсь. Вчера вечером, да,
мне было страшно. Какое-то умопомрачение. Но это прошло.  Ладно!  Рассмотрим
факты как можно спокойней... Мирей умерла. Я в этом уверен,  так  же  как  а
том, что я _ Равинель, потому что я помню все до мельчайших деталей,  потому
что я сам держал труп, а вот сейчас, в данную минуту, я пью  коньяк,  и  все
это наяву... Мирей жива. Я и в этом уверен, потому что  она  собственноручно
написала письмо, отослала пневматической почтой, и почтальон доставил его по
адресу... Да, Мирей жива, потому что  ее  видел  Жермен.  Усомниться  в  его
словах невозможно. Идем дальше. Раз она не может быть одновременно и  живой,
и мертвой... Значит, она ни  то,  ни  другое...  Значит,  она  призрак.  Так
подсказывает логика. Я вовсе не стараюсь себя успокоить. Да  и  что  же  тут
успокоительного?  Просто-напросто  обычная  логика.  Мирей  является  своему
брату. Возможно, вскоре она явится и мне. Я заранее к  этому  готов.  А  вот
Люсьен ни за что с этим не согласится. Ни за что не согласится. И все это ее
университетское образование. Ее вечное умничанье. Ну и что же мы друг  другу
скажем?
   Он выпил третью рюмку коньяку. Надо же согреться, черт возьми! Если б  не
было Люсьен...
   Он расплачивается, идет к остановке такси. Теперь не прозевать бы Люсьен.
   - На Монпарнас, побыстрей!
   Он  откидывается  на  сиденье,  задумывается.  Спрашивает  себя:   может,
недавние мысли - лишь плод больного воображения? И  он  убеждает  себя,  что
попал в безвыходное положение. Так или иначе,  он  -  висельник.  Он  устал.
Вчера  ему  даже  хотелось  увидеть  Мирей.  Теперь  он  этого  боится.   Он
догадывается, что Мирей не оставит его в покое. Разве она забудет  о  нем?..
Почему мертвые все  помнят?..  Опять  прежние  мысли!..  К  счастью,  машина
останавливается. Равинель не ждет сдачу.  Захлопывает  дверцу.  Расталкивает
людей, выбегает на перрон.  Электричка  замедляет  ход  и  замирает  у  края
платформы. Хлынувший из вагонов  людской  поток  растекается  по  тротуарам.
Равинель подходит к контролеру.
   - Это поезд из Нанта?
   - Да.
   Его охватывает странное нетерпение. Он встает на цыпочки, вытягивает  шею
и наконец замечает Люсьен. Она в строгом черном костюме, на голове -  берет.
С виду спокойна.
   - Люсьен!
   Из предосторожности они обменялись дашь рукопожатием.
   - На тебя страшно смотреть, Фернан. Он грустно улыбается.
   - Потому что мне страшно, - признается он.
   VIII
   Они жались к перилам метро, чтобы не попасть в толчею. - Я не успел спять
для тебя номер, - извинился Равинель. - Но мы можем.
   - Номер! Да ты что?! Я обязательно должна уехать в шесть. У  меня  ночное
дежурство.
   - Вот как! А ты не...
   - Что я?.. Не брошу тебя?.. Это ты хочешь сказать? Ты полагаешь, что тебе
грозит опасность... Тут поблизости нет какого-нибудь тихого кафе, где  можно
спокойно поговорить? Потому  что  я  приехала  главным  образом  поговорить.
Посмотреть, уж не заболел ли ты.
   Сняв перчатку, она взяла Равинеля за  руку  и,  не  обращая  внимания  на
прохожих, проверила его пульс, ущипнула за щеку.
   - Ты, ей-богу, похудел. Лицо желтое, глаза мутные. В этом вся Люсьен.  Ее
никогда не интересовало мнение других, никогда не волновало, что о ной могут
подумать. Среди пронзительных выкриков мальчишек-газетчиков она  преспокойно
сосчитала его пульс, посмотрела язык, пощупала железы. И Равинель  сразу  же
почувствовал себя в безопасности. Люсьен, как бы это  сказать,  была  полной
противоположностью всего неопределенного,  мягкого,  смутного.  Люсьен  вела
себя самоуверенно, резковато, почти вызывающе. У нее был резкий, решительный
голос. Иногда ему хотелось бы с ней  поменяться...  А  иногда  он  ненавидел
ее... Потому что она порой наводила на мысль о хирургическом  инструменте  -
холодном" гладком, никелированном.
   - Пойдем по улице Ренн. Там наверняка наткнемся на какое-нибудь бистро.
   Они перешли площадь, Люсьен крепко взяла его под руку, словно направляя и
поддерживая.
   - Я ровным счетом ничего не поняла из твоих двух звонков. Во-первых, было
плохо слышно. И потом ты слишком тараторил. Давай по порядку. Когда ты вчера
утром вернулся домой, труп Мирей исчез. Так?
   - Именно.
   Он внимательно следил за  ней,  спрашивая  себя,  как  она  будет  сейчас
реагировать,  она  ведь  вечно  твердит:  "Не  будем  нервничать...  Чуточку
здравого смысла..." Они сосредоточенно вышагивали по  тротуару,  не  обращая
внимания на далекую перспективу улицы, уходящей  к  перекрестку  Сен-Жермен.
Равинель отдыхал после ужасной нервотрепки. Пусть-ка Люсьен  хоть  ненадолго
возьмет на себя это тяжкое бремя.
   - Что же тут долго голову ломать, - заметила она.  -  Могло  труп  унести
течением? Он улыбнулся.
   - Исключено! Во-первых, течения почти нет, ты это знаешь не хуже меня.  А
если бы и было, так труп заклинился бы в протоке, у водослива. Думаешь, я не
обыскал все, прежде чем тебе позвонить? Конечно, обыскал...

   Она стала хмуриться, а он, несмотря на все свое  волнение,  не  на  шутку
обрадовался, видя,  как  она  буквально  засыпалась,  не  хуже  абитуриента,
застигнутого врасплох неожиданным вопросом не по программе.
   - А может, тело украли, чтобы тебя шантажировать? -  растерянно  спросила
она.
   - Исключено! Я уж  об  этом  думал.  Даже  расспросил  дочку  почтальона,
девчушку, которая каждое утро пасет козу на лугу против прачечной.
   - Ну?.. А она ничего не заподозрит?
   - Я принял меры предосторожности. К тому же у  девчонки  не  все  дома...
Короче, это предположение начисто отпадает.  Кому  нужен  труп?  Чтобы  меня
шантажировать, как ты сказала, или чтобы мне навредить? Но  никому  до  меня
нет дела... И потом, ты представляешь себе, что такое  украсть  труп?  Стоп.
Вот маленькое кафе, как раз для нас.
   Крошечный бар, три стола, сдвинутые вокруг печки. Хозяин за кассой  читал
спортивную газету.
   - Нет. Завтраков у нас не бывает... Но если желаете  бутерброды...  Очень
хорошо! И две кружки пива!
   Хозяин ушел в подсобку, должно быть узкую  и  тесную,  Равинель  выдвинул
стол, чтобы Люсьен  могла  сесть.  Перед  кафе  со  скрипом  останавливались
автобусы, стремительно выпускали из дверей  двух-трех  пассажиров  и  катили
дальше, отбрасывая тень. Сняв шляпку, Люсьен облокотилась на стол.
   - Ну, а что это еще за история с пневматичкой? Она уже протянула руку, но
он покачал головой.
   - Письмо осталось дома. Я туда не вернулся.  Но  я  помню  его  наизусть.
Слушай: "Я уеду дня на два, на  три.  Не  беспокойся.  Ничего  серьезного...
Гм!.. Продукты в погребе, в шкафу  для  провизии...  Сначала  доешь  начатую
банку варенья..."
   - Минутку!
   - Будь уверена, я не ошибаюсь: "Доешь начатую банку варенья, а  потом  уж
открывай новую. И завертывай кран, когда не пользуешься газовой плитой. А то
ты вечно забываешь. До встречи. Целую тебя..."
   Люсьен впилась в Равинеля взглядом. Потом, помолчав, спросила:
   - И ты, конечно, узнал ее почерк?
   - Конечно.
   - Почерк можно прекрасно подделать.
   - Знаю. Но дело не только в почерке, я  знаю  ее  стиль.  Я  уверен,  что
письмо написала Мирей.
   - А штемпель? Почтовый штемпель настоящий? Равинель пожал плечами.
   - Спросила  бы  уж  заодно,  действительно  ли  почтальон  был  настоящий
почтальон.
   - Ну, тогда я, вижу  только  одно  объяснение.  Мирей  написала  тебе  до
отъезда в Нант.
   - Ты забываешь про дату  на  штемпеле.  Пневматичка  была  отправлена  из
Парижа в тот же день. Кто же отнес ее на почту?
   Вернулся хозяин с горой бутербродов на тарелке. Он поставил на  стол  две
кружки пива и снова уткнулся в газету. Равинель понизил голос.
   - И потом, если бы у Мирей были  опасения,  она  бы  обязательно  на  нас
донесла. Она не ограничилась бы предупреждением насчет начатой банки.
   - Она просто не поехала бы в Нант, - заметила Люсь-ен.  -  Нет,  по  всей
вероятности, она написала это письмо... до... того...
   Она принялась за бутерброд. Равинель отпил полкружки. Только теперь он  с
предельной  ясностью  осознал  всю  абсурдность  создавшейся   ситуации.   И
чувствовал, что Люсьен тоже ничего  не  понимает.  Она  положила  бутерброд,
отодвинула тарелку.
   - Что-то есть не хочется. Это так... неожиданно, все, что  ты  рассказал!
Ведь если письмо не могло быть написано раньше, то... после-то как же?  И  в
письме ни малейшей угрозы, как будто у отправителя память отшибло?
   - Ну вот, - шепнул Равинель. - Ты подходишь к самой сути.
   - Что?
   - Все верно... Продолжай.
   - Но в том-то и дело... Я не понимаю... Они долго  и  пристально  глядели
друг другу в глаза. Наконец Люсьен отвернулась и робко произнесла:
   - Может, двойник?..
   Да, Люсьен  просто  капитулировала.  Двойник!  Они,  видите  ли,  утопили
двойника!
   - Нет-нет, - тут же спохватилась она. - Чушь! Даже если предположить, что
какая-то женщина удивительно похожа на Мирей... разве ты бы ошибся?..  Да  и
я... Ха-ха... И чтобы эта женщина сама пришла отдаться нам в руки!
   Равинель  не  перебивал.  Пусть  немного  поразмыслит.  Мимо  проносились
переполненные автобусы. Изредка в кафе кто-нибудь заходил,  заказывал  вина,
посматривая украдкой на двоих, которые не ели, не пили,  в  шахматы  играли,
что ли?
   - Я тебе еще не все рассказал, - прервал  молчание  Равинель.  -  Сегодня
утром Мирей была у своего брата.
   В глазах Люсьен промелькнуло изумление, потом испуг.  Бедная  Люсьен!  Ей
здорово не по себе.
   - Она поднялась к нему, поцеловала его; они поболтали.
   - Конечно, - задумчиво протянула Люсьен, -  может,  эта,  живая,  и  есть
двойник? Но ведь Жермена тоже не  проведешь...  Ты  сказал,  что  он  с  ней
говорил, что он ее поцеловал. Разве у другой женщины  мог  быть  в  точности
такой же голос, те же  интонации,  та  же  походка,  жесты?..  Нет!  Ерунда!
Двойники - это выдумки романистов.
   - Есть еще одно объяснение, - сказал Равинель. - Каталепсия! У Мирей были
все признаки смерти... но она пришла в сознание в прачечной.
   И поскольку Люсьен, кажется, не понимала, он продолжал:
   - Каталепсия бывает. Я когда-то читал.
   - Каталепсия после двух суток в воде!  Он  чувствовал,  что  она  вот-вот
вспылит, и жестом предостерег ее, чтоб она не повышала голос.
   - Послушай, - раздраженно заявила Люсьен. - Пойми, если бы это был случай
каталепсии, я сразу же отказалась бы от врачебной практики! Потому что тогда
вся медицина гроша не стоит, потому что...
   Кажется, разговор задел ее за живое. Губы у нее дрожали.
   - Что ни говори, а  мы  умеем  констатировать  смерть.  Хочешь,  чтобы  я
привела тебе доказательства?  Чтобы  я  сказала  тебе,  какие  у  меня  были
основания?.. Неужели ты воображаешь, что мы выдаем разрешение  хоронить  вот
так, без разбора?
   - Успокойся, Люсьен, прошу тебя...
   Они замолчали. Глаза у обоих блестели. Она гордилась  своими  познаниями,
своим положением. Он знал, что она презирает его как профана. Ей надо  было,
чтоб он всегда  восхищался  ею.  И  вдруг  он  позволил  себе  такое...  Она
поглядывала на него, ожидая слова или хотя бы взгляда.
   - Тут спорить не о чем, - снова заговорила она безапелляционно,  будто  у
себя в больнице. - Мирей умерла. Остальное объясняй как хочешь.
   - Мирей умерла. И тем не менее она жива.
   - Я говорю серьезно.
   - Я тоже. Мне кажется, что Мирей...
   Можно ли признаться Люсьен?.. Он никогда не открывал ей  своих  потаенных
мыслей, но прекрасно знал, что она и так читает их как по книге.
   - Мирей , - призрак, - шепнул он.
   - Что, что?
   - Я же сказал - призрак. Она появляется где хочет и  когда  хочет...  Она
материализуется.
   Люсьен схватила его за руку. Он покраснел.
   - Учти, я не всякому решился бы сказать 1акое. Я делюсь с тобой потаенной
мыслью, предположением... Лично мне кажется,-что это вполне допустимо.
   - Нет, тобой надо всерьез заняться, - пробормотала Люсьен.  -  Я  начинаю
думать, что у тебя не все в порядке... Ты ведь сам мне  как-то  рассказывал,
что твой отец...
   Вдруг лицо ее застыло, пальцы до боли сжали руку Равинеля.
   - Фернан!.. Посмотри мне в глаза... Скажи, уж не разыгрываешь ли ты меня?
   Она нервно рассмеялась и, скрестив на груди руки, наклонилась к  нему.  С
улицы можно было подумать, что она тянется губами к любовнику.
   - Уж не принимаешь ли ты меня за  дуру?  Долго  ты  будешь  морочить  мне
голову? Мирей умерла. Я знаю. А ты меня уверяешь, будто труп похищен,  будто
она воскресла и запросто разгуливает по Парижу... А я-то, я-то... да, могу в
этом признаться, я люблю тебя... И я мучаюсь, теряюсь в догадках.
   - Тише, Люсьен, прошу тебя.
   - Теперь я понимаю... Ладно, рассказывай дальше свои басни. Конечно! Меня
ведь там не было. Но всему есть границы, знаешь ли. Ну, так  говори  честно:
куда ты клонишь?
   Никогда еще он не видел ее в таком состоянии. Она чуть  не  заикалась  от
ярости, вся побелела.
   - Люсьен! Клянусь! Я не лгу.
   - Ну, нет! Хватит! Я готова принять  многое,  но  поверить  в  квадратуру
круга - в то, что мертвый жив, что невозможное возможно, - я не могу.
   Хозяин бара не отрывался от газеты. Сколько парочек он повидал  на  своем
веку! Сколько наслушался странных речей! Но Равинелю было не по себе от  его
безмолвного присутствия; он помахал купюрой:
   - Будьте любезны!..
   И чуть было не извинился за то, что не попробовал бутербродов.
   Закрывшись сумочкой, Люсьен подпудрила лицо. Потом первая встала и вышла,
даже не оглянувшись на Равинеля.
   -  Послушай,  Люсьен...  Клянусь,  я  сказал  тебе   правду.   Она   шла,
повернувшись к витринам, а он не решался повышать голос.
   - Послушай, Люсьен!
   Какая дурацкая, неожиданная сцена! А  время  шло.  Шло!  Еще  немного,  и
Люсьен  вернется  на  вокзал,  оставит  его  одного  со  всеми  страхами   и
опасениями... В отчаянии он схватил ее за руку.
   - Люсьен... Ты прекрасно знаешь, что у меня нет никакой корысти...
   - Да? А страховка?
   - Что ты хочешь этим сказать?
   - А то, что все крайне просто. Нет трупа, значит нет и компенсации.  И  в
один прекрасный день ты мне сообщишь, что дело со страховкой не  выгорело  и
ты ничего не получил.
   Какой-то прохожий пристально посмотрел на них. Может,  услышал  последнюю
фразу? Равинель испуганно оглянулся. Затеять ссору  на  улице...  Глупее  не
придумаешь!
   - Люсьен! Умоляю! Если бы  ты  только  знала,  что  я  пережил...  Пойдем
присядем.
   Они миновали перекресток Сен-Жермен и шли теперь по скверу возле  церкви.
Скамейки были мокрые. Унылый свет сочился сквозь голые ветки.
   Нет трупа, значит нет и компенсации... Равинель об этом и не подумал.  Он
присел на край скамейки. Вог и все кончено. Люсьен стояла рядом,  отшвыривая
носком туфли опавшие листья,. Свистки полицейских, бег машин,  едва  слышное
гудение органа, пробивающееся сквозь обитые  двери  церкви...  Жизнь!  Чужая
жизнь! Эх, стать бы другим человеком, не Равинелем!
   - Ты бросаешь меня, Люсьен?
   - Извини, по-моему, это ты...
   Он откинул полу своего габардинового пальто.
   - Садись... Не станем же мы  сейчас  ссориться?  Она  села.  Уходящие  со
сквера женщины пристально поглядывали на них.  Нет,  эти  двое  не  очень-то
похожи на обычных влюбленных.
   - Ты же хорошо знаешь, что для меня это никогда не был  вопрос  денег,  -
устало продолжал он. - И потом, подумай  только...  Допустим,  я  хочу  тебя
надуть. Разве мог бы я серьезно надеяться, что ты никогда не узнаешь правду?
Стоит тебе приехать в  Ангиан,  навести  справки,  и  ты  в  два  счета  все
узнаешь...
   Она возмущенно пожала плечами.
   - Оставим в покое страховку. А вдруг ты побоялся довести дело  до  конца?
Вдруг ты струсил и предпочел спрятать труп, закопать?
   - Но это ведь еще опасней. Тогда ни о каком несчастном слу