чае не могло бы
быть и речи, на  меня  сразу  же  пало  бы  подозрение...  А  зачем  бы  мне
придумывать пневматичку и визит к Жермену?
   Темнело. Зажигались витрины. Загорались дорожные знаки, но на перекрестке
было еще светло. Равинель всегда страшился этого часа, когда  кончались  его
детские игры в узкой длинной комнате. У  темнеющего  окна  обычно  сидела  и
вязала мать, постепенно превращаясь в черный силуэт. Внезапно он понял,  что
бежать уже поздно. Прощай, Антиб.
   - Как ты не можешь понять, - пробурчал он. - Если страховку не  выплатят,
у меня никогда не хватит сил...
   - Ты всегда думаешь только о себе, дружок, - усмехнулась она. -  Но  если
бы ты хоть  что-нибудь  делал!  Так  нет  же!  Ты  предпочитаешь  прикрыться
какими-то идиотскими бреднями. Я могу допустить, что тело исчезло. Но почему
ты его не ищешь? Ведь не станет же труп разгуливать по улицам.
   - Оказывается, Мирей часто убегала из дому...
   - Что, что? Ты нарочно издеваешься надо мной?
   Н-нда...  и  в  самом  деле  нелепое  замечание...  И  тем  не  менее  он
чувствовал, что эта история с побегами как-то связана с исчезновением трупа.
Он передал ей рассказ Жермена, и Люсьен опять пожала плечами.
   - Ладно. Мирей убегала из дому при жизни. Но ты все время забываешь,  что
она умерла. Давай отвлечемся от письма, от ее визита к брату...
   Ах эти штучки Люсьен: "Давай отвлечемся"! Легко сказать.
   - Главное - тело. Оно ведь где-то лежит!
   - Жермен не сумасшедший.
   - Не знаю,  не  знаю...  И  знать  не  хочу.  Я  рассуждаю  на  основании
конкретных фактов; Мирей умерла. Труп исчез. Все остальное неважно.  Значит,
труп надо искать и найти. А раз ты его не  ищешь,  значит  наши  планы  тебя
больше не интересуют. В таком случае...
   По тону Люсьен легко было понять, что  у  нее  свой  план,  и  она  будет
выполнять его одна и что уедет она тоже одна. Мимо прошел священник в рясе и
исчез, как заговорщик, в маленькой двери.
   - Если б я знала, - протянула Люсьен, - я бы вела себя иначе.
   - Ну хорошо. Я еще поищу.
   Она топнула ногой.
   - Фернан! С этим тянуть нельзя!  Ты,  кажется,  даже  не  понимаешь,  что
исчезновение трупа чревато пагубными последствиями.  Рано  или  поздно  тебе
придется предупредить полицию.
   - Полицию? - растерянно повторил он.
   - А как же! Твоя жена неизвестно где...
   - Но письмо?
   - Письмо!.. Оно может послужить тебе только для  отсрочки...  Как  и  эта
басня про ее побеги. Но в конечном счете этого не  избежать.  Все  -  только
вопрос времени. Через это надо пройти.
   - Полиция?
   - Да, полиция... Без нее не обойдется. Так что  поверь  мне,  Фернан,  не
жди, а ищи. Ищи по-настоящему. Эх! Если б я жила  поближе,  я  бы  мигом  ее
нашла!
   Она встала, одернула пальто, резким движением зажала под мышкой сумочку.
   - Мне пора, а то всю дорогу стоять придется. Равинель с трудом  поднялся.
Пошли! Рассчитывать на Люсьен больше нечего. Да к тогда,  на  дороге,  когда
машина разладилась, она ведь тоже хотела его бросить... В общем, это  вполне
естественно. Они всегда были только партнерами, сообщниками, не больше.
   - Ты будешь держать меня в курсе дела?
   - Конечно, - вздохнул Равинель.
   Они  говорили  о  Мирей,  только  о  Мирей,  и,  когда   тема   оказалась
исчерпанной, говорить стало не о чем. Они молча поднялись по улице Ренн. Да,
лопнул их союз, они уже  не  вместе.  Достаточно  взглянуть  на  нее,  чтобы
понять: такая всегда выйдет сухая из воды. Если полиция заинтересуется  ими,
расплачиваться придется ему одному. Что ж, не впервой. Привык!
   - Ты бы все-таки подлечился, - сказала Люсьен.
   - Ну, знаешь...
   - Я не шучу.
   Что верно, то верно. Она шутить не любит. Разве он  видел  ее  размякшей,
улыбающейся, доверчивой? Живет,  торопясь  урвать  от  жизни  побольше,  все
куда-то спешит. Чего она ждет от будущего? Из какого-то суеверного страха он
никогда не задавал ей этого вопроса. И был почти уверен, что в этом  будущем
ему отведено не слишком почетное место.
   - Ты меня ужасно разволновал, - снова начала она. Он понял,  на  что  она
намекает, и вполголоса возразил:
   - А ведь это такое простое объяснение.
   Взяв его под руку, она слегка прижалась к нему.
   - Ты думаешь, что видел письмо, так? Да, да, дорогой, я начинаю понимать,
что с тобой творится. Зря я погорячилась. Видишь, никогда нельзя забывать  о
медицинской стороне дела.  Не  бывает  просто  патологических  лгунов.  Есть
больные. Я решила, что ты просто смеешься надо мной. А мне  бы  понять,  что
эта ночная поездка", и все предшествующее подточили твое здоровье.
   - Но ведь Жермен...
   - Оставь Жермена в покое. Его рассказ -  сплошная  ерунда,  и  ты  первый
признал бы это, если бы мог сейчас здраво рассуждать. Придется послать  тебя
к Брише. Пусть займется с тобой психоанализом.
   - А если я проговорюсь? Если я ему все расскажу?  Люсьен  резко  вскинула
голову. Она бросала вызов Брише и всем исповедникам; она бросала вызов добру
и злу.
   - Если ты боишься Брише, то меня-то, надеюсь, не испугаешься. Я  исследую
тебя сама. Обещаю: больше ты не увидишь призраков.  А  пока  я  выпишу  тебе
рецепт.
   Она остановилась под фонарем, вытащила из  сумочки  блокнот  и  принялась
что-то царапать на бумаге. Равинель смутно почувствовал, насколько  фальшива
и надуманна эта сцена. Люсьен пытается его  приободрить.  А  сама  наверняка
знает, что больше его не увидит и что  он  невозвратно  погиб,  как  солдат,
которого оставляют на посту на ничейной  земле,  уверяя,  что  скоро  придет
смена.
   - Вот!.. Я выписала успокоительное. Попробуй уснуть, милый, ты  ведь  уже
пять дней держишься на одних нервах. Смотри, это может плохо кончиться.
   Они пришли на вокзал. "Дюпон" светился всеми огнями. Может, это знамение.
Продавцы  газет,  такси,  толпа...  С  каждой  секундой   Люсьен   от   него
отдалялась... Купила охапку журналов. И она еще способна читать!
   - А если я поеду с тобой?
   - Ты что, спятил, Фернан? Тебе же  надо  играть  свою  роль.  И  тут  она
произнесла странную фразу:
   - Ведь Мирей была твоя жена.
   Она вроде бы не чувствовала за собой никакой вины. Он пожелал,  чтоб  его
жена исчезла. Она помогла ему с умом и готовностью, но сделала это лишь  при
одном условии: барыши пополам. Вот  и  все.  Ну  а  Равинель...  пускай  сам
выпутывается. Он подумал (не менее странная мысль),  что  в  этом  мире  они
совершенно одиноки, Мирей и он.
   Он купил перронный билет и двинулся за Люсьен.
   - Ты вернешься в Ангиан? - спросила  она.  -  Это  разумней  всего.  А  с
завтрашнего дня как следует берись за поиски.
   - О, конечно, - с грустной иронией отозвался он. Они прошли  мимо  пустых
вагонов и, перейдя мост, миновали длинную аллею фонарей, слившуюся  вдали  с
низким серым небом, с синеватыми мерцающими огоньками.
   - Не забудь зайти на работу. Попроси отпуск. Они  тебе  не  откажут...  И
потом, читай газеты. Может, что-нибудь узнаешь.
   Ненужные утешения. Пустые слова. Лишь бы заполнить  пустоту,  перебросить
хрупкие мостки, которые через несколько минут затрещат и рухнут в  бездонную
пропасть. Равинель решил с честью доиграть комедию  до  конца.  Он  подыскал
купе, нашел подходящий уголок в новом вагоне, пропахшем лаком. Люсьен стояла
на платформе, пока проводник знаком не  пригласил  ее  в  вагон.  Тогда  она
обняла Равинеля с такой горячностью, что он даже удивился.
   - Мужайся, дорогой. Звони мне!
   Поезд мягко  тронулся.  Лицо  Люсьен  растворялось  в  сумерках  и  скоро
превратилось в белое пятно. За окнами вагонов замелькали другие лица, другие
люди, и  все,  абсолютно  все  смотрели  на  Равинеля.  Он  пальцем  оттянул
воротничок. Ему было  нечем  дышать.  Поезд  растаял  в  дали,  изрешеченной
многоцветными огнями. Равинель круто повернулся и зашагал прочь.
   IX
   Прежде чем заснуть, Равинель долго ломал голову над словами Люсьен: "Ведь
не  станет  же  труп  разгуливать  по  улицам".  На  следующее  утро,   едва
проснувшись, он вдруг вспомнил об одной важной детали, которая  до  сих  пор
все ускользала из его памяти. Черт возьми, как это он о ней забыл!
   От неожиданности он сморщил лоб и замер на кровати. Голова пошла  кругом.
Куда делась бумага, удостоверяющая личность Мирей? Она преспокойно лежала  в
ее  сумочке,  а  сумочка  дома  в  Ангиане.  Следовательно,  опознать   труп
невозможно. Если воры избавились  от  своей  компрометирующей  ноши  и  труп
нашли... Черт побери! А куда отправляют неопознанные трупы? В морг.
   Наспех  одевшись,  Равинель  позвонил  на  бульвар  Мажанта  и   попросил
предоставить ему отпуск на  несколько  дней.  Там  не  возражали.  Потом  он
порылся в справочнике, отыскивая адрес морга, но вовремя вспомнил,  что  его
официальное название - Институт судебной медицины...  Площадь  Мазас,  иными
словами, набережная Ля Рапе, в двух шагах от Аустерлицкого моста. Ну что ж!
   Ночевал он на этот раз в гостинице "Бретань" и поэтому, выйдя  на  улицу,
тут же оказался на площади Монпарнасского  вокзала.  Однако  ориентироваться
было трудно. Навалившийся на площадь густой зеленоватый туман превратил ее в
некое подобие подводного плато. "Дюпон" напоминал  затопленный  пассажирский
пароход со светящимися иллюминаторами. Он поблескивал вдалеке, как в глубине
вод, и Равинелю пришлось долго, очень долго до  него  добираться.  Он  выпил
кофе прямо за стойкой. Рядом  стоял  железнодорожник  и  терпеливо  объяснял
официанту, что все поезда опаздывают и что 602-й из Манса  сошел  с  рельсов
под Версалем.
   - Метеослужба предсказывает, что эта  мерзость  продлится  еще  несколько
дней. Прямо как в Лондоне, хоть с фонариком по улицам ходи...
   Равинель ощутил смутное беспокойство. Почему туман? Почему именно сегодня
туман? В таком тумане не разберешь, где живые  люди,  а  где...  Чепуха!  Но
липкий  туман  проникает  в  грудь,  медленно,   подобно   опиумному   дыму,
обволакивает  мозг,  и  как  ему  помешать?  Все  кажется  то  реальным,  то
нереальным, и голова идет кругом;
   Он бросил на оцинкованную стойку бумажную купюру и, поеживаясь, вышел  на
улицу. Бледный свет фонарей тут же рассеивался,  затухал.  Матовая  пустота,
затопившая уличный переход, как бы впитывала в  себя  рокот  моторов,  белые
пятна  невидящих  фар,  шорох  шагов   -   бесконечный,   неумолчный   шорох
шагов-невидимок, направляющихся куда-то  в  неизвестность.  Перед  "Дюпоном"
остановилось такси, Равинель бросился к нему.  У  него  язык  не  повернулся
сказать: "В морг", - и он пробормотал что-то  невнятное.  Шофер  раздраженно
выслушал сбивчивые объяснения и спросил:
   - Решайте, куда вам все-таки надо.
   - Набережная Ля Рапе.
   Такси рванулось с  места,  Равинель  откинулся  на  сиденье.  Он  тут  же
одумался. Зачем ему в морг? Что он там скажет? Так ведь недолго и угодить  в
западню! Это уж точно! Западня уже расставлена. А труп - лишь  приманка.  Он
вдруг вспомнил странные изделия из проволоки,  которые  он  предлагал  своим
клиентам. "Вот сюда вы насадите кусочек мяса или куриных  потрохов...  Потом
бросаете приманку по течению... Р-раз - и рыба будет болтаться  на  крючке".
Да! Западня, конечно, расставлена.
   Шофер резко затормозил, противно скрипнули покрышки, и Равинель  чуть  не
стукнулся лбом о стекло. Шофер, высунувшись из окна, клял туман и невидимого
пешехода. Толчок - и снова в путь... Время от времени шофер, ворча, протирал
ветровое стекло ладонью. Равинель уже не понимал, где они проезжали: что это
за бульвар, какой квартал? А вдруг такси тоже  часть  западни?  Ведь  Люсьен
права: труп  не  может  растаять  в  воздухе.  Возможно,  Мирей  и  обладает
способностью появляться и исчезать, исчезать и  появляться.  Но  это  особая
статья, касающаяся только его и Мирей. Но труп? Зачем его  украли  и  где-то
запрятали? Для чего? Чего надо больше бояться: Мирей, .трупа Мирей или  того
и другого? От этих мыслей с ума можно сойти, но как от них избавиться?
   Справа проплыли огни, тусклые, мерцающие,  -  конечно,  это  Аустерлнцкий
вокзал. Повернув, такси нырнуло в плотную серую вату,  вбирающую  свет  фар.
Сена бежала рядом, но из окна машины  ничего  не  было  видно.  Когда  такси
остановилось,  на  Равинеля  навалилась  тишина,  нарушаемая   еле   слышным
ворчанием мотора. Тишина погреба,  тишина  подземелья,  тишина,  похожая  на
угрозу. Машина медленно растворилась в тумане, и тогда Равинель уловил плеск
воды,  дробную  капель,  падающую  с  крыш,  мягкие  вздохи  влажной  земли,
бормотание ручья, неясные шумы, как на болоте. Он подумал вдруг о прачечной,
схватился за револьвер. Это был единственный твердый предмет, за который  он
мог схватиться в этом дробящемся, зыбком  пространстве.  Он  двинулся  вдоль
парапета, держась за перила. Туман мешал идти, холодными хлопьями  обвивался
вокруг икр. Он высоко поднимал ноги, как рыбак на заболоченном берегу. Вдруг
перед ним, как из-под земли, выросло  здание.  Он  поднялся  по  ступенькам,
заметил в глубине большого зала тележку на резиновом ходу и толкнул дверь.
   Письменный стол с папками и зеленая лампа, отбрасывавшая на  пол  большой
светлый круг. В кастрюле на плитке булькала вода. Пар, табачный дым и туман.
Вся комната пропахла сыростью и карболкой. За письменным столом, сдвинув  на
затылок фуражку с серебряным гербом, сидел служащий. Другой делал вид, будто
греется  у  батареи.  На  нем  было  поношенное  пальто,  но   зато   новые,
немилосердно  скрипевшие  ботинки.  Он  исподтишка  наблюдал  за  Равинелем,
неуверенно подходившим к столу.
   - В чем дело? - буркнул служащий, раскачиваясь  на  стуле.  Поскрипывание
ботинок действовало Равинелю на нервы.
   - Я хотел навести справки о жене, - протянул Равинель. -  Я  вернулся  из
поездки и не застал ее дома. Я волнуюсь...
   Служащий бросил взгляд на Равинеля, и тому показалось,
   что он с трудом удерживается от смеха.
   - В полицию обращались? Где живете?
   - В Ангиане... Нет. Я еще никуда не обращался...
   - Напрасно.
   - Я не знал.
   - В следующий раз будете знать.
   Равинель в замешательстве повернулся ко  второму  сотруднику.  Тот,  грея
руки у трубы, бессмысленно глядел в одну точку. Он был  толст,  под  глазами
мешки,  под  желтоватым  подбородком  жирная  складка,   почти   закрывавшая
пристежной
   воротничок.
   - Когда вернулись из поездки?
   - Два дня назад.
   - Ваша жена часто отлучается из дому?
   - Да... То есть нет... В ранней  молодости  она,  случалось,  убегала  из
дому... Но вот уже...
   - Чего вы, собственно, опасаетесь? Самоубийства?
   - Не знаю.
   - Ваше имя?
   Это все больше напоминало  допрос.  Равинелю  следовало  бы  возмутиться,
осадить  этого  непрестанно  облизывавшего  губы  типа,  который  пристально
разглядывал его снизу вверх. Но  делать  нечего:  надо  любой  ценой  узнать
правду.
   - Равинель... Фернан Равинель.
   - Какая она, ваша жена? Возраст?
   - Двадцать девять лет.
   - Высокая? Маленькая?
   - Среднего роста. Примерно метр шестьдесят.
   - Какого цвета волосы?
   - Блондинка.
   Служащий все раскачивался на стуле, опираясь руками о край стола. Ногти у
него были обкусаны, и Равинель отвернулся к окну.
   - Как одета?
   - В синем костюме... Так я думаю.
   Наверно, зря он сказал это так неуверенно. Чиновник метнул быстрый взгляд
в сторону батареи, словно призывая в свидетели обладателя новых штиблет.
   - Не знаете, как была одета ваша жена?
   - Да не знаю... Обычно она носит синий костюм,  но  иногда  надевает  еще
пальто с меховой отделкой.
   - Могли бы узнать поточнее!..
   Служащий снял фуражку, почесал затылок, снова ее надел.
   - Никого, кроме утопленницы с моста Берси, у меня нет."
   - А... все-таки нашли...
   - Об этом писали все позавчерашние газеты. Вы что, газет не читаете?
   Равинелю казалось, что второй у батареи не спускает с него глаз.
   - Подождите минутку... - сказал чиновник.  Он  встал  и  исчез  в  проеме
двери, к которой были прибиты две вешалки. Равинель вконец растерялся  и  не
смел пошевелиться. Толстяк у  батареи  по-прежнему  внимательно  разглядывал
его. В этом Равинель был уверен.  Время  от  времени  поскрипывали  ботинки.
Затянувшееся ожидание становилось  невыносимым.  Равинелю  мерещились  целые
штабеля трупов на полках. Противный тип в фуражке, должно быть,  расхаживает
перед этими полками, как эконом, отыскивающий бутылку "О-бриона" урожая 1939
года или искристое шампанское. Наконец дверь распахнулась.
   - Не угодно ли пройти?
   Миновав коридор,  они  вошли  в  зал,  перегороженный  пополам  громадным
стеклом. Стены и  потолок  были  выкрашены  эмалевой  краской,  пол  выложен
кафельными плитками. Малейший звук отдавался в зале гулким эхом.  С  плафона
падал скудный свет, заполнявший зал тусклыми отсветами. Все  это  напоминало
рыбный рынок в конце дня. Равинеля так и подмывало поискать взглядом обрывки
водорослей и кусочки льда на земле... Но тут он увидел  сторожа,  толкающего
тележку.
   - Подойдите ближе. Не бойтесь.
   Равинель оперся о стекло. Тело на тележке медленно ползло в его  сторону,
и ему почудилось, будто он видит появляющуюся из ванны Мирей с прилипшими ко
лбу волосами в мокром платье, плотно облегающем фигуру. Он подавил  странную
икоту. И, широко раскинув руки, прижался к стеклу. От его дыхания стеклянная
перегородка запотела.
   - Ну! - весело воскликнул служащий.
   Нет, не Мирей! И это еще ужаснее.
   - Ну что?
   - Не она...
   Служащий махнул рукой, и тележка исчезла. Равинель вытер  выступивший  на
лице пот.
   - В первый раз такая картинка малость впечатляет, - ухмыльнулся служащий.
- Но ведь эта не ваша жена! Он увел Равинеля в комнату  и  снова  уселся  за
стол.
   - Сожалею, как говорится. Если у  нас  будет  что-нибудь  новенькое,  вас
известят. Ваш адрес?
   - "Веселый уголок" в Ангиане.
   Перо скрипело. Второй чиновник по-прежнему неподвижно стоял у батареи.
   - На вашем месте я предупредил бы начальника полиции.
   - Благодарю вас, - пробормотал Равинель.
   - О, не за что.
   И он очутился на улице. Ноги подкашивались. В ушах  звенело.  По-прежнему
стоял густой  туман,  но  теперь  его  пронизывал  красноватый  свет,  и  он
напоминал  какую-то  ткань  вроде  муслина.  Равинель  решил  добраться   до
ближайшего метро. Сообразив, куда идти, он наугад перешел улицу. На улице ни
единой машины. Звуки как бы блуждали в тишине, и уже искаженными доходили до
слуха. Иные летели откуда-то издалека; другие  замирали  рядом,  и  Равинелю
казалось, будто он шагает в  толпе  невидимок,  участвуй  в  таинственных  и
торжественных похоронах. То там, то сям неярко, словно  ночники,  затененные
сероватым, развевающимся крепом,  поблескивали  Фонари.  В  морге  Мирей  не
оказалось. Что скажет Люсьен? И страховая компания? Надо ли  их  оповестить?
Задыхаясь, Равинель остановился. И  тут  он  услыхал  рядом  с  собой  скрип
ботинок. Он кашлянул. Скрип прекратился. Где этот  человек?  Справа?  Слева?
Равинель двинулся дальше. Скрип возобновился. Ха... Ну и  ловкачи!  Как  это
они сумели затащить его в морг! Но вот... кто же  знал...  Приостановившись,
Равинель быстро оглянулся  и  заметил  позади  мелькнувший  силуэт,  тут  же
растворившийся в вате. Наверно, вход в  метро  где-то  рядом,  в  нескольких
иетрах.  Равинель  побежал.  На  ходу  он  замечал  другие  силуэты,   видел
незнакомые липа, будто вылепленные прямо из  этого  мерзопакостного  тумана.
Лица мгновенно изменялись, теряли форму, плавились, как воск.  Поскрипывание
ботинок по-прежнему доносилось до его слуха. Может, человек хочет его убить?
Нож, блеснувший в тумане, острая, небывалая боль... Но за  что?  За  что?  У
Равинеля нет врагов... кроме Мирей! Но разве Мирей могла стать  его  врагом?
Нет, не то...
   Метро. Недавние невидимки  вдруг  снова  превращались  в  людей.  Сверкая
тысячами капель на  пальто,  волосах,  ресницах,  мужчины  и  женщины  вновь
обретали обычный облик. Равинель решил подождать преследо