л и объявил заседание открытым.
   Первым был введен Хуан Сан. Его раны зарубцевались. Он  только  что  съел
положенное по обычаю жаркое и выглядел примирившимся со своей судьбой.
   Когда он преклонил  колени,  судья  развернул  длинный  свиток  и  громко
прочитал: "Хуан<Сан признан виновным в  изнасиловании  и  убийстве.  У  него
будет отсечена голова. Его тело будет разрублено на части и брошено собакам,
а голова выставлена у Южных ворот города в течение трех дней в назидание".
   Двое стражей связали руки приговоренного за спиной и вывели, укрепив  ему
на плечах белую табличку,  где  крупными  иероглифами  сообщались  его  имя,
характер преступления и ожидающее его наказание.
   Первый писец протянул  судье  другой  документ.  Развертывая  его,  судья
приказал начальнику стражи вызвать его преподобие Полное Понимание  и  обеих
сестер Ян.
   Почтенный священнослужитель выступил вперед.  Он  был  одет  в  пурпурное
платье с желтыми полосами, указывающее его монашеский ранг.  Он  отставил  в
сторону  лакированный  красный  посох,  на  который  опирался,  и   медленно
опустился на колени.
   Затем в сопровождении управляющего судьи перед  судом  предстали  барышни
Абрикос и Голубой Нефрит. Они были одеты в зеленые платья со  свисающими  до
пола  рукавами,  а  их  тщательно  причесанные  волосы   украшены   вышитыми
повязками, как у незамужних девушек. Они  были  так  красивы,  что  в  толпе
послышались возгласы восхищения.
   Судья снова заговорил:
   - Сейчас я зачитаю решение, принятое императорским правительством о храме
Бесконечного Милосердия. "Все имущество названного  храма  конфискуется.  За
исключением Большого  зала  и  одного  строения,  отводимого  монахам,  храм
сносится  в  течение  семи  дней  после  объявления  этого  приговора.   Его
преподобие Полное Понимание продолжит  служение  богине  при  содействии  не
более чем четырех  монахов.  В  связи  с  тем,  что  проведенное  судьей  Ди
расследование установило, что два из шести домиков не имели  тайных  входов,
нынешним провозглашается, что ребенок, зачатый матерью в храме,  ни  в  коем
случае не может  считаться  незаконным,  а  его  появление  на  свет  должно
приписываться бесконечной благожелательности богини Гуаньинь.  Из  имущества
храма будет изъято четыре золотых слитка, которые передаются барышне  Ян  по
имени Абрикос и ее сестре Голубой Нефрит. Начальнику их родного  уезда  было
приказано внести в списки  перед  фамилией  Ян  слова  "Есть  заслуги  перед
государством".  Соответственно,  названная  семья  будет  освобождаться   от
налогов в течение пятидесяти лет".
   Судья Ди прервал чтение, чтобы бросить  взгляд  на  своих  слушателей  и,
погладив   бороду,   продолжил,   отчетливо   выговаривая   каждое    слово:
"Императорское  правительство  с  глубоким  неудовольствием  отмечает,   что
граждане  Пуяна  убили  двадцать  монахов,  нарушив  тем  самым  прерогативу
государства  и  помешав  свершиться   правосудию.   Весь   город   считается
ответственным за ужасающее деяние. Правительство намеревалось  прибегнуть  к
строгим  карательным  мерам.  Однако,   учитывая   обстоятельства,   которые
предшествовали событию, и принимая во внимание,  что  начальник  уезда  Пуян
рекомендует проявить  снисхождение,  правительство,  в  порядке  исключения,
решило,  что  его  милосердие  возобладает   над   его   справедливостью   и
ограничивается выражением населению строгого порицания".
   Шепот  благодарности  пронесся  над  толпой.  Несколько  человек   начали
приветствовать судью Ди, но он, громовым голосом воскликнул:  "Тихо!".  Пока
он сворачивал длинный свиток, почтенный  священнослужитель  и  две  барышни,
простершись, отбивали поклоны.
   Когда, наконец,  все  трое  вернулись  на  свои  места,  судья  дал  знак
начальнику стражи, и перед судом предстал Линь Фан.
   За дни ожидания он заметно  постарел.  Его  маленькие  глазки  совершенно
провалились, а лицо исхудало и выглядело истощенным. Увидев на плечах  судьи
ярко-красную накидку и огромный силуэт палача, он задрожал так  сильно,  что
двум стражникам пришлось его удерживать и помочь встать на колени.
   Выпрямившись в кресле,  судья  -  принялся  читать  приговор:  "Линь  фан
признан виновным  в  государственном  преступлении.  Закон  карает  подобный
проступок  смертной  казнью  в  ее  самой  суровой  форме.   Соответственно,
упомянутый преступник Линь Фан приговаривается к четвертованию живым".
   Кантонский негоциант издал хриплый вопль и рухнул на пол. Пока  начальник
стражи приводил его уксусом в чувство,  судья  продолжал:  "Все  движимое  и
недвижимое имущество  упомянутого  преступника  Линь  фана,  также  как  его
состояние в  деньгах  или  помещенное  в  дело,  конфискуются  государством.
Половина этого состояния будет передана госпоже Лян, урожденной  Нгу-янь,  в
возмещение  значительного   ущерба,   причиненного   ее   семье   упомянутым
преступником Линь Фаном".
   Судья прервал чтение. Он поискал глазами среди собравшихся старую госпожу
Лян, но, не увидев ее, возобновил чтение: "Этот приговор  завершает  процесс
"Государство против Линь Фана", а поскольку цена крови будет  передана  дому
Лян, он кладет конец и делу "Лян против Линь".
   Судья ударил своим молоточком по столу - заседание было закрыто.
   Коща он встал, в зале зазвучали восторженные  приветствия,  а  затем  все
заторопились к выходу, чтобы последовать за осужденными к месту казни.
   Перед порталом ямыня  стояла  открытая  тележка,  окруженная  отобранными
среди солдат гарнизона конными алебардистами. Стража вывела Линь Фана и Хуан
Сана и заставила подняться на тележку. Оба остались стоять рядом.
   - Дорогу! Дорогу! - восклицали стражники.  Появился  паланкин  начальника
уезда. Впереди и позади него шествовала стража по четыре человека в  ряд.  В
сопровождении конных воинов тронулась и  тележка.  Процессия  направилась  к
Южным воротам.
   Когда  паланкин  остановился   у   лобного   места,   к   судье   подошел
величественный в своих сверкающих доспехах начальник  гарнизона  и  проводил
его к воздвигнутым за ночь подмосткам. В окружении  своих  помощников  судья
сел.
   Подручные палача помогли приговоренным сойти с тележки. Всадники сразу же
соскочили со своих коней, чтобы образовать кордон. Первые лучи  зари  играли
кровавыми отблесками на лезвиях алебард.
   Толпа сгрудилась на  свободном  пространстве,  тайком  бросая  испуганные
взгляды на четырех тягловых буйволов, которые неподалеку мирно  пережевывали
принесенное стариком крестьянином сено.
   По знаку судьи подручные  палача  поставили  Хуан  Сана  на  колени.  Они
освободили его от таблички и распахнули  ворот  платья.  Палач  поднял  свой
огромный меч и посмотрел на судью. Тот наклонил  голову,  и  тяжелый  клинок
обрушился на шею приговоренного.
   Сила удара прижала лицо несчастного к земле, но его голова не  отделилась
от туловища. Может быть, этому помешала исключительная крепость его  костей,
или палач плохо рассчитал силу удара.
   Ропот осуждения пронесся над толпой. Ма Чжун  наклонился  к  секретарю  и
тихо сказал:
   - Бедняга был прав, невезение преследует его до конца!
   Подручные вновь поставили казнимого на колени, и на этот раз палач ударил
с такой яростью, что  голова  взлетела  и  далеко  откатилась  от  тела.  Он
подобрал окровавленную голову и поднес судье для того, чтобы тот пометил лоб
своей  алой  кисточкой.  Затем  она  была  брошена  в  корзину,  где  должна
оставаться, пока ее не подвесят за волосы у Южных ворот города.
   Линь Фан в свою очередь был проведен в центр  места  казни,  и  подручные
перерезали  связывавшие  его  руки  веревки.  Увидев  четырех  буйволов,  он
пронзительно вскрикнул и забился, но палач схватил его за шею  и  бросил  на
землю. Помощники сразу же привязали к его  запястьям  и  щиколоткам  толстые
веревки.
   Палач  дал  знак  старику  крестьянину  подогнать  свою  скотину.   Судья
наклонился к начальнику гарнизона и что-то прошептал ему на  ухо.  Начальник
гарнизона отдал приказ своим людям, и те образовали  плотное  кольцо  вокруг
группы, чтобы избавить толпу от предстоящего ужасного зрелища.
   Далекий крик петуха нарушил глубокую тишину. Все взгляды были  направлены
на начальника уезда. Он наклонил голову.
   Пронзительный вопль Линь Фана быстро превратился в долгий, жалобный стон.
Было слышно тихое посвистывание, которым крестьяне на пахоте погоняют  своих
быков.  Этот  звук,  напомнивший  о  мирных   сельских   работах,   заставил
содрогнуться от ужаса всех присутствующих,  и  снова  раздались  вопли  Линь
Фана, прерываемые словно бы безумным смехом. Раздался сухой  треск,  похожий
на треск разламывающегося дерева, и солдаты расступились.
   Зрители  могли  видеть  палача,  отсекавшего  голову  Линь  Фана  от  его
чудовищным образом  изуродованного  тела.  Затем  он  представил  ее  судье,
который пометил лоб красной кисточкой.  Позднее  и  она  будет  укреплена  у
городских ворот, рядом с головой Хуан Сана.
   Палач протянул традиционную серебряную монету старику  крестьянину.  Хотя
люди его класса  не  часто  имеют  возможность  видеть  драгоценный  металл,
человек сплюнул на землю и отверг проклятое вознаграждение.
   Забили в гонги. Солдаты отдали честь, когда судья Ди с посеревшим  лицом,
с капельками пота на лбу спускался с подмостков.
   Он  поднялся  в  паланкин  и  попросил  доставить  его  к  храму  Бога  г
покровителя города, где воскурил благовонную свечу и долго  молился,  прежде
чем вернулся в ямынь.
   Войдя в кабинет, он увидел  ожидавших  его  соратников.  Судья  дал  знак
секретарю, чтобы тот налил ему  горячего  чая  и  принялся  отхлебывать  его
небольшими глотками. Внезапно дверь резко распахнулась, и  вбежал  начальник
стражи.
   - Ваше превосходительство! - закричал он, - Мне сообщили, что госпожа Лян
только что покончила с собой, приняв яд!
   Секретарь и его товарищи в один голос изумленно воскликнули, но судья  не
проявил никакого удивления.
   - Немедленно  отправляйтесь  к  ней  вместе  с  лекарем,  устанавливающим
смерть, - приказал он начальнику стражи. - Пусть он составит  свидетельство,
объявляющее, что старая  госпожа  покончила  с  собой  в  момент  помутнения
рассудка.
   Затем судья Ди откинулся на спинку кресла и глухо произнес:
   - Вот теперь дело "Лян  против  Линь"  действительно  закрыто.  Последний
представитель семьи Линь умер на лобном месте,  последняя  представительница
семьи Лян только что покончила с  собой.  Почти  тридцать  лет  чередующиеся
проявления ужасающей ненависти  образовали  цепь  низких  обманов,  насилия,
убийств, поджогов. Мы только что присутствовали  при  завершении  последнего
акта, все действующие лица мертвы.
   С  остановившимся  взглядом  он  замолк.  Помощники  смотрели   на   него
расширившимися от любопытства глазами, но ни один не решался задать вопрос.
   Внезапно начальник уезда словно бы вышел из оцепенения. Он скрестил  руки
в длинных рукавах и своим обычным голосом заговорил:
   - В то время, когда я только что начинал заниматься делом Линь Фана, меня
поразило одно странное противоречие. Главным противником этого  беспощадного
преступника была  госпожа  Лян.  В  течение  долгого  времени  он  стремился
отделаться от нее любым способом.  Но  вот  она  прибывает  в  Пуян,  и  его
отношение меняется. А ведь у него еще хватало  подручных,  и  он  мог  легко
убить эту женщину, придав ее смерти  видимость  несчастного  случая.  Он  не
колебался, когда речь шла об убийстве Лян Кофа. Он  не  колебался  и  тогда,
когда счел, что одним ударом может избавиться от  нас  пятерых.  Но  с  того
момента, как госпожа Лян  избрала  местом  жительства  Пуян,  он  ничего  не
предпринимает против нее лично. Как это  объяснить?  Найденный  под  большим
колоколом медальон дал мне первую подсказку. Выгравированное внутри него имя
"Линь" всех вас заставило подумать, что он принадлежит Линь Фану.  Но  такие
драгоценности носятся прямо на теле, на тесемке вокруг шеи, и  если  тесемка
рвется, они застревают в одежде. Следовательно, Линь Фан не мог ее потерять.
Мы нашли этот медальон рядом с шейными позвонками убитого, из чего я  сделал
вывод, что он принадлежал ему. Линь Фан его не заметил,  потому  что  в  тот
момент преступления он скрывался под платьем жертвы. Лишь  после  того,  как
термиты изгрызли одежду, можно  было  его  обнаружить.  Это  заставило  меня
предположить, что мы нашли не прах Лян Кофа, но скорее лица, носившего ту же
фамилию, что и убийца.
   Судья замолк, чтобы допить свой чай. Потом заговорил снова:
   - Я перечитал свои заметки, и еще  одна  подробность  доказала  мне,  что
жертвой не мог быть Лян Кофа. По приезде в Пуян тому  должно  бы  было  быть
тридцать лет - именно этот возраст назвала госпожа Лян надзирателю квартала,
но, по мнению того же надзирателя, юноша выглядел не  старше  двадцати  лет.
Тогда я задумался, а была ли эта пожилая женщина  именно  госпожой  Лян.  Не
имеем ли мы дело с  другой  особой?  С  женщиной,  которая  походила  бы  на
настоящую госпожу Лян, с женщиной, которая ненавидела Линь Фана, но  которой
тот не решался, или не хотел причинить зла? Я  снова  принялся  перечитывать
документы, разыскивая двух особ, способных сойти за пожилую даму и ее внука.
И тогда мне в голову пришла совершенно фантастическая идея.  Факты,  однако,
мало-помалу ее подтвердили. Может быть, вы припоминаете, что сразу же  после
учиненного Линь Фаном насилия над госпожой Лян Хон, его собственная  супруга
исчезла. В то время предполагали, что ее убил Линь Фан, но трупа не нашли, и
судам не было представлено каких-либо доказательств убийства.  Я  же  теперь
был твердо уверен, что жена Линь Фана не была убита, она просто уехала.
   Нам известно, что госпожа Линь Фан обожала  своего  мужа.  Наверное,  так
сильно, что была способна простить ему и смерть брата,  и  смерть  отца.  Но
разве нельзя предположить, что после того, как ее  супруг  увлекся  госпожой
Лян Хон, горячая любовь обманутой женщины превратилась в  не  менее  горячую
ненависть? Разве не было естественным для этой, полной  решимости  отомстить
женщины, что она  тайно  отправилась  к  матери  -  старой  госпоже  Лян,  и
предложила ей союз? Покинув мужа, она уже нанесла ему жестокий  удар.  Ведь,
как ни странно это может показаться. Линь Фан был привязан к своей  жене,  и
его увлечение госпожой Лян Хон было всего лишь прихотью  распутника,  отнюдь
не уменьшавшей его любви к жене,  единственного  чувства,  которое  хотя  бы
ненамного сдерживало его злодеяния. Ее уход полностью освободил  заключенные
в нем дурные наклонности. С возросшей злобой принялся он преследовать  семью
Лян и наконец истребил в старой крепости ее последних членов.  Погибли  все,
кто там находился, включая старую госпожу Лян и ее внука Лян Кофа.
   Тао Ган хотел перебить, но судья поднял ладонь и продолжал:
   - Госпожа Линь продолжила борьбу  своей  матери.  Будучи  близка  с  ней,
прекрасно осведомленная о семейных делах, она легко смогла  себя  выдать  за
госпожу Лян. К тому же у между матерью и дочерью, вероятно, имелось семейное
сходство, которое возросло с годами. Опасаясь нового  нападения  Линь  Фана,
мать должна была передать ей все документы,  относившиеся  к  давней  ссоре,
перед тем как укрыться в башне. Вероятно, госпожа  Линь  сказала  мужу,  кто
она, после девятикратного убийства. Этот удар  был  для  него  даже  тяжелее
первого. Жена не просто его покинула,  она  стала  его  заклятым  врагом.  И
невозможно обвинить ее в  присвоении  чужого  имени,  ибо  это  означало  бы
публично признать, что собственная супруга обратилась против  него...  Такое
не может признать ни один наделенный  какой-либо  гордостью  мужчина.  Ну  и
главное... он все еще ее любил. Оставался один выход-бегство. Вот почему  он
скрывался в Пуяне, вот почему он намеревался  бежать  и  отсюда,  когда  она
приехала вслед за ним. Но если госпожа Линь и сообщила мужу  правду  о  том,
кто она, то  ничего  не  сказала  о  своем  юном  спутнике.  Она  продолжала
утверждать, что это Лян Кофа. И здесь мы приближаемся к самой невероятной  и
самой чудовищной части этой трагической истории.  Эта  ложь  была  звеном  в
дьявольском плане, плане более утонченной жестокости, чем самое зверское  из
преступлений ее мужа. На самом деле этот юноша был собственным сыном госпожи
Линь, и Линь Фан был его отцом!
   Кантонский негоциант не знал, что как раз в то время, когда он надругался
над госпожой Лян Хон в заброшенном  храме,  у  его  жены  после  многих  лет
тревожного ожидания появилась надежда стать матерью. Я далек от претензии на
глубокое знание женской души, но думаю, столь  безумную,  столь  извращенную
ненависть в ее сердце породило именно то обстоятельство, что муж  сошелся  с
ее соперницей как раз в мгновение, когда супружеская любовь обещала принести
давно  желанный  плод.  Я  говорю  извращенную,  потому  что   эта   женщина
сознательно жертвовала родным ребенком, чтобы в  подходящий  момент  нанести
последний удар своему супругу. В момент подготовленного ее усилиями  падения
она могла бы завершить свое дело, раскрыв ему, что он уничтожил собственного
сына! Ей, по-видимому, удалось сделать так, что  юноша  поверил,  будто  его
зовут Лян Кофа. Возможно, она рассказала ему,  что  подменила  детей,  чтобы
защитить его от происков Линь Фана. Но она заставила  его  носить  медальон,
который муж подарил ей вечером в день их свадьбы. Я  начал  понимать  истину
лишь во  время  допроса  кантонского  купца.  До  этого  все  ограничивалось
расплывчатыми предположениями. Первым фактом, который их подкрепил,  явилась
реакция Линь Фаиа  на  медальон.  Он  едва  не  проговорился,  что  медальон
принадлежал его жене. Когда же  в  течение  волнующей,  минуты  оба  супруга
оказались лицом к лицу, моя идея получила полное  подтверждение.  Наконец-то
госпожа Линь восторжествовала. Ее муж был разорен и осужден умереть от  руки
палача. Достигнута цель, к которой она так долго стремилась! Наступил момент
нанести последний удар. Подняв руку в обвинительном жесте, она  воскликнула:
"Ты убил своего..." Но вынуждена была замолкнуть. Не  могла  она  произнести
страшную фразу: "Ты убил своего сына!"  Вид  повергнутого,  залитого  кровью
мужа внезапно заставил испариться всю ее ненависть.
   Когда она пошатнулась, сломленная волнением, Линь Фан кинулся  к  ней  не
для того, чтобы ее ударить, как каждый подумал. Нет,  я  видел  глаза  этого
человека, он хотел ее поддержать... заключить ее в объятия, боясь, чтобы  ей
не причинили зла. А теперь, друзья,  вы  знаете  все.  И  вы  понимаете  всю
трудность моей задачи. Я приказал арестовать Линь Фана, и мне следовало  как
можно  быстрее  установить  его  виновность,  не  используя  убийство  сына.
Потребовались бы месяцы, чтобы доказать  присвоение  чужого  имени  госпожой
Линь! Поэтому я решил устроить ловушку заключенному, чтобы добиться от  него
признания в покушении на мою жизнь. Мне удалось заставить его  говорить,  но
этого  было  недостаточно  для  решения  задачи.  Несомненно,  правительство
выделило бы часть  его  имущества  самозванной  госпоже  Лян,  а  я  не  мог
допустить, чтобы эта женщина наложила руку  на  то,  что  по  справедливости
должно было отойти государству. Я дожидался ее посещения, ибо мои вопросы  о
ее предполагаемом бегстве из крепости дали ей понять, что  я  догадываюсь  о
правде. Видя, как не торопится она меня посетить, я уже начал опасаться, что
мне придется открыть против нее дело.  Но  сейчас  и  эта  проблема  решена.
Госпожа Линь ожидала день казни мужа,  чтобы  умереть  одновременно  с  ним.
Теперь дело черных сил судить ее.
   Воцарилась глубокая тишина. Судья вздрогнул. Зябко закутавшись  в  халат,
он прошептал:
   - Наступает  зима,  холодает.  Секретарь,  когда  будешь  проходить  мимо
стражницкой, скажи, чтобы для меня разожгли жаровню.
   После  того,  как  его  соратники  вышли  из