лгой
паузы. - Я ведь тебе говорил, что тот паспорт беречь надо на самый крайний
случай. Баба, что ль? Или решил погулять?"
     Налбандов сказал,  что познакомился с  женщиной,  "красавица женщина,
блондинка с голубыми глазами,  товару в ней через край,  не тащить же ее в
"Турист",  в трехкоечный номер!  На один день взял "люкс",  а тут встретил
этого гада,  он же мне точно пообещал "Волгу",  при мне из автомата звонил
Григорию Васильевичу,  просил зайти ко  мне  в  "Украину",  чтобы обо всем
договориться.  "Ему тысячу приготовь,  - сказал Виктор, - и еще надо будет
тысячу  передать директору магазина.  Пойдем  куда-нибудь,  надо  написать
заявление,  чтобы тебе позволили купить именно мою  машину.  Или ладно,  у
тебя напишем,  только возьми лучше коньяку в магазине, зачем переплачивать
ресторанную цену?" Вот и переплатил.  После третьей рюмки отключился.  Как
же он мне всыпал снотворное, изверг? Ведь я сам купил коньяк. Точно, в его
бутылке эта гадость уже заранее была.  То-то  я  обратил внимание,  что та
бутылка,  которую он достал из своего портфеля, была без фабричной пробки.
Он еще объяснил,  что это прямо с завода, десятилетней выдержки. Наверное,
он себе наливал из моей бутылки,  а мне -  из своей. Точно, он ведь просил
меня воды похолодней принести. Я в ванную ушел, а он в это время налил мне
отравленного коньяка, мерзавец! А еще кричат: "Милиция, милиция, советская
милиция!"
     Налбандов даже споткнулся, когда осознал до конца то, о чем он только
сейчас говорил себе.  Он тихо засмеялся: "Вор у вора украл..." Он даже сел
на землю -  от смеха.  Он боялся громко смеяться в этом пустом, трескучем,
громадном лесу.
     "Будь я проклят.  - Он вздохнул, почувствовав, что начал согреваться.
- Будь  я  трижды проклят.  Сам  во  всем  виноват.  Как  Степику в  глаза
посмотрю,  если будет суд и  меня в зал введут конвоиры -  бритого наголо,
без галстука и без ремня?!  Как я посмотрю ему в глаза? Как я объясню ему,
что не корысть руководила мною,  а желание во всем быть,  как он; чтобы не
позорить   его   своим   запыленным,   засаленным,   старым   костюмом   и
крикливо-цветастыми носками,  чтобы он не говорил друзьям: "Познакомьтесь,
это Павел",  - а чтобы ему было приятно представлять своим товарищам, тоже
артистам и балеринам,  старшего брата,  видного горного инженера, "который
вот на своей "Волге" завез меня позавтракать",  и вообще чтобы одиннадцать
месяцев унылого прозябания в  Пригорске можно было  компенсировать хотя бы
месяцем раздольной жизни  возле тебя,  мой  талантливый и  любимый младший
брат Степик.  Никак я ему этого не объясню.  Лучше умереть,  чем доставить
Степику такое горе. Если меня арестуют, его жизнь тоже будет сломана. Нет,
такое не имеет права быть.  Я,  мерзавец,  захотел того,  что мне богом не
отпущено, а Степику за что страдать? За то, что его брат дурак? Пусть меня
Пименов куда-нибудь  в  геологическую партию  устроит года  на  три,  надо
скрыться,  время все спишет. А если не спишет? - возразил он себе. - Тогда
как?  На все пойду, до конца дойду, любое дело сделаю, только б не тюрьма.
Не за себя ведь боюсь, да и кто за себя в наш век боится? За детей боятся,
за любимую, за родителей. А у нас во всем мире никого нет: только Степик и
я.  На все пойду,  на все",  -  повторил он и  снова начал бегать по лугу,
чтобы согреться как  следует.  Трава была  схвачена заморозком и  казалась
сейчас декорацией из  детской сказки,  которую они со  Степиком смотрели в
ТЮЗе много лет назад - так давно это было, что и вспоминать нельзя: дышать
тяжело, и слезы закипают.


                  X. КАК ПОРОЙ ПОЛЕЗНО ПЛОХОЕ НАСТРОЕНИЕ

                                    1

     - Садитесь, Кешалава.
     - Вы передали мое письмо прокурору?
     - Конечно.
     - Ну и каков результат?
     - Я вам отвечу. Только сначала позвольте мне задать вам ряд вопросов.
     - Моя  просьба  не  носит  противозаконного характера,  и  вы  должны
ответить мне.  В  ином случае я  откажусь разговаривать с вами до тех пор,
пока сюда не будет вызван представитель прокуратуры.
     Костенко подумал,  что  на  то  время,  пока  он  будет препираться с
Кешалавой, стоит остановить диктофон, но потом решил выключить его совсем,
потому что  сегодня следовало разыграть иную партитуру допроса,  предложив
Кешалаве подписывать каждый его  ответ  в  протоколе.  Здесь магнитофонная
запись не  нужна -  для очередной стычки в  прокуратуре во  всяком случае.
Прокурор,  у которого Костенко побывал сегодня,  отказался дать санкцию на
продление срока задержания Кешалавы.
     "Товарищ полковник,  -  сказал прокурор,  - вы отлично понимаете, что
улик не хватает.  Интуиция -  вещь,  бесспорно,  интересная,  но к  закону
неприложимая.  Давайте научимся сами уважать закон даже в мелочах, давайте
научим  этому  всех  людей  в  стране,  это  лучшая гарантия и  для  нашей
спокойной старости, и для юности наших детей".
     Возразить было нечего,  к  тому же прокурор говорил именно то,  с чем
Костенко  был  принципиально согласен,  и  тем  неприятнее  было  Костенко
выслушивать все  это от  другого человека -  тут у  кого угодно испортится
настроение.
     Начальник управления,  ознакомившись с  доводами  Костенко,  позвонил
заместителю генерального прокурора,  но  тот,  выслушав просьбу комиссара,
отказался дать немедленный ответ.
     - Я должен посмотреть материалы и вызвать начальника отдела, - сказал
он.  -  Вы  же сами говорите,  что улики не закольцовываются в  логическую
систему.  Может  быть,  вы  попросите  ваших  сотрудников  написать  более
расширенное и мотивированное обоснование?
     - Дело очень горячее.  Посажу я их объяснение писать,  а работать кто
будет?
     После разговора с прокуратурой комиссар пригласил представителей всех
служб,  принимавших участие в  "автомобильном деле",  которое за последние
дни так разрослось,  что пришлось подключить людей из  УБХСС,  и  попросил
Костенко подробно изложить положение не просто на сегодняшний день,  а  на
последний час. Он долго выслушивал разные точки зрения (полковник Курочкин
предложил выделить всех фигурантов дела -  Кешалаву, Налбандова и Пименова
- в  отдельные  разработки;   с  Курочкиным  не  соглашался  майор  Родин,
поддерживавший Костенко,  который был убежден в том,  что растаскивать это
дело  по  разным людям  ни  в  коем  случае нельзя) и  принял половинчатое
решение:  до тех пор,  пока не будет готова экспертиза УБХСС по Пригорской
фабрике и пока не обнаружен Налбандов,  дело "по страничкам" не расшивать,
однако он  еще  раз  подчеркнул -  "пока" и  на  этом  совещание закончил,
пообещав Костенко тем  не  менее  попробовать переговорить с  заместителем
министра по поводу продления срока задержания Кешалавы.
     Но до сих пор от комиссара никаких сигналов не было,  и  Костенко,  в
упор  разглядывая Кешалаву,  решил провести "массированное" наступление на
этого парня. Он почему-то был убежден, что это "массированное" наступление
принесет свои плоды.


                                    2

     Костенко  не   спешил   начинать  допрос  Кешалавы.   Он   исподлобья
приглядывался  к   арестованному,   неторопливо   затягиваясь   сигаретой,
высушенной в  духовке газовой плиты.  Так  подсушивать сигареты его научил
майор Ганов,  когда несколько лет назад,  еще на  Петровке,  38,  комиссар
перевел  Костенко  "за  неуживчивость характера" из  группы  по  борьбе  с
бандитизмом  в  отдел,  занимавшийся  "малолетками" -  преступностью среди
несовершеннолетних. Кто-то из высокого начальства сказал тогда, что именно
эта  проблема сейчас  самая  важная,  и  немедленно был  создан отдел,  на
который сразу же повалились все шишки.  Как всегда, Костенко полез в спор.
"Наивно же все это,  -  говорил он тогда,  -  зачем мы в формализм уходим,
товарищ комиссар? Сейчас военное поколение, безотцовщина... Я тут схемочку
набросал;  смотрите, что получается: чаще всего проходят преступники сорок
пятого   года    рождения,    реже    -    сорок    восьмого.    Подростки
пятнадцати-семнадцати лет.  У них сплошь и рядом в графе вместо имени отца
прочерк.  И  только в этом году их с матерями из подвалов перевели в новые
дома.  Надо в школах, в ремесленных училищах, на заводах работать, детский
туризм  развивать,  хороших  книг  навыпускать больше,  бассейны строить".
Комиссар  тогда  шутливо  предложил  Костенко  подать  в   отставку  из-за
несогласия с начальством,  но Костенко,  не удержавшись, хотя Садчиков жал
ему под столом ногу,  ответил: "Я бы с радостью, товарищ комиссар, не будь
у нас преждевременные отставки такими позорными".
     Комиссар,  как всегда, хмуро поругал Костенко за якобинство, но глаза
у  него при этом были грустные и ругал он совсем не вдохновенно,  а как бы
соглашаясь с  Костенко в  главном,  не  принимая лишь  его  "разнузданного
вольнодумства".
     "Кешалава - это патология,  - думал  Костенко.  -  Социальных  корней
здесь искать не приходится.  Защити он диссертацию,  меньше двухсот рублей
не получал бы.  Один,  семьи нет.  Прояви себя,  защити докторскую - будут
платить  пятьсот,  и  только  обыватель,  пьянь  или  завистливый  подонок
упрекнет его за  эту  зарплату.  В  чем  же  дело?  Родной  Ломброзо?  Или
"тлетворное  влияние  гангстерских  картин"?  Почему же тогда я отмычку не
беру?  Люблю ведь гангстерские  картины,  просто  даже  обожаю.  Биофизика
должна  прийти  нам  на  помощь  в  этом вопросе.  Откуда такое врожденное
чувство  собственнойї  иїсїкїлїюїчїиїтїеїлїьїнїоїсїтїи?  Кто  воспитал   в
Кешалаве  ницшеанский  дух  самоутверждения  через  всепозволенность?  Кто
запрограммировал это в его генетическом коде?  Значит,  не "родимые  пятна
проклятого   прошлого"?  Значит,  "родимые  гены"?  А  может,  психическая
аномалия?  Нельзя  ссылаться  на  психическую   аномалию,   когда   налицо
осмысленное,  точно продуманное деяние.  Все-таки,  - продолжал размышлять
Костенко,  неторопливо  разглядывая  Кешалаву,  -  понятие  "бюрократ"  мы
трактуем  сугубо неверно.  "Бюро" - это не так уж плохо,  особенно,  когда
работа в этом самом "бюро" отлажена,  четка и бесперебойна. И сейчас, если
я буду на высоте этого неверно трактуемого понятия,  я добьюсь того,  чего
следует добиться!"
     - Отвечаю на ваш вопрос, - сказал наконец Костенко, разложив на столе
бланки для допроса.  -  Ваше заявление в  прокуратуру мною было передано в
тот же день - вы потом сможете это проверить по входящему номеру. Ответ на
ваше заявление еще  не  поступил:  видимо,  слишком маленький срок прошел.
Нарушения процессуальных норм, таким образом, нет.
     - Я не буду отвечать на ваши вопросы до тех пор, пока не получу ответ
из прокуратуры.
     - Пожалуйста, напишите мне это на отдельном листочке. Вот на этом.
     - Я больше писать ничего не буду.
     - Ну  и  ладно,  -  согласился  Костенко.  -  Спасибо  вам.  Этим  вы
облегчаете мою  задачу:  есть основание просить прокуратуру о  превращении
вашего задержания в арест. Эту статью кодекса помните?
     Эту статью Кешалава не  помнил,  и  Костенко сразу же  понял это.  Он
позвонил к дежурному и попросил вызвать конвой, чтобы задержанного увели в
камеру.
     - Хорошо,  -  сказал Кешалава,  -  я отвечу на ваши вопросы. Надеюсь,
после этого вы отпустите меня?
     - Это будет зависеть от того,  что вы мне ответите.  Вот распишитесь,
пожалуйста.  Об  ответственности перед законом за  дачу  ложных показаний.
Нет, не здесь - ниже.
     Разбирая  заключение  экспертиз,   просматривая  еще   раз   бумажки,
разложенные перед ним  со  странными,  понятными одному лишь ему записями,
Костенко -  это с ним бывало в минуты отчаянно плохого настроения - твердо
поверил,  что  сейчас  он  прижмет  Кешалаву,  прижмет на  улике,  которая
позволит ему  убедить  прокуратуру и  получить санкцию  на  арест.  Только
нельзя торопить события, сейчас все решит соревнование выдержек.
     У  Костенко бывали в  жизни тяжелые дни,  когда он  не  мог  спать по
ночам,  терзаясь мыслью,  что  в  камере сидит невиновный человек,  а  он,
Костенко,  арестовавший этого  человека,  лежит себе  под  теплым одеялом,
покуривает и прислушивается к тому,  как листва жестяно шелестит за окном.
Сажать в тюрьму невиновных людей - зверство и подлость. Последнее время он
несколько раз ловил себя на мысли: а почему же виновность этого красивого,
воспитанного парня,  так  спокойно и  уверенно,  именно уверенно держащего
себя на допросе, не вызывает у него сомнений? "А вдруг не он?"
     Костенко  проверял  Торопову  -  лейтенант Рябинина прошлась по  всем
знакомым актрисы:  "Душенька,  бессребреница,  честная и открытая, истинно
русская актриса;  уходила из двух театров в более низкооплачиваемые только
потому,  что не хотела играть "макулатурные" роли; никогда не лжет, всегда
- правду в глаза... Морально? Сколько вокруг нее вилось да и сейчас вьется
солидных людей, так нет, влюбилась в рядового актера, комнату уже три года
снимают в полуподвале". Дежурная в гостинице категорически утверждала, что
весь  вечер  сидела на  своем  месте  и  никто,  кроме Кешалавы,  в  номер
Тороповой не входил.  Костенко пригласил Торопову к себе и долго беседовал
с нею обо всех обстоятельствах той памятной ночи в Сухуми.
     - Может быть,  он был просто пьян?  -  задумчиво сказала Торопова.  -
Может быть, не надо так строго судить его.
     - Вот так даже? - удивился Костенко. - Всепрощение и благость?
     - Просто жаль человека.  Он  был таким тактичным и  внимательным весь
вечер;  с ним произошла какая-то странная метаморфоза у меня в номере - он
стал совсем иным.  Я  испугалась его.  Не  всякому актеру дано так сыграть
перевоплощение из человека в зверя.
     - Значит, пощадим зверя?
     - Поругайте его хорошенько - и достаточно. Это ему урок на всю жизнь.
     - А то,  что он камни из кармана пригоршнями доставал,  -  это вас не
смущает?
     - Единственно это и смущает.
     - Вот  видите.  Прошу вас,  если получите письмо с  просьбой простить
его,  отказаться от  своих прежних показаний,  вы  позвоните мне сразу же,
ладно?"


     ...Костенко закурил, продолжая разглядывать Кешалаву в упор.
     - Так,  -  сказал  он,  дождавшись,  пока  высохли чернила на  бланке
допроса,  -  хорошо.  Поскольку, как я убедился, вы относитесь к категории
клиентов хлопотных,  то  мне  придется просить  вас  подписывать все  ваши
ответы. Нет возражений?
     - Пожалуйста, - ответил Кешалава, плотнее усаживаясь на стуле.
     - Вы  утверждали,  что  все  последние месяцы  провели на  побережье,
отдыхая после серьезного заболевания?
     - Да.
     - Распишитесь.   Спасибо.   Вы  согласны  с   заключением  профессора
Лебедева, что вы сейчас совершенно здоровы?
     - Да.
     - Распишитесь. Угнетенного настроения нет?
     - Нет.
     - Сон восстановился?
     - Да.
     - Распишитесь. В половом смысле?
     - На этот вопрос я отказываюсь отвечать.
     - Почему?
     - Я считаю этот вопрос бестактным и не имеющим отношения к делу.
     - Я  же говорил вам,  что в  течение последних двух месяцев в Туапсе,
Москве,  Сочи  и  Ленинграде прошел ряд  изнасилований,  аналогичных -  по
предварительной фазе - тому, из-за которого я задержал вас.
     Костенко заметил,  как глаза Кешалавы -  напряженные,  собранные - на
какое-то мгновение стали иными.
     "Как держится,  а?!  -  поразился Костенко. - Я ему второй раз такого
червя пускаю, а он держится. Другой бы хоть вздохнул облегченно".
     - Значит, вы продолжаете подозревать меня в изнасиловании?
     "То-то, - удовлетворенно подумал Костенко, - хоть в слове дрогнул".
     - Вы  не ответили на мой вопрос:  вы никогда не жаловались на половые
анормальности?
     - Вас интересует,  не являюсь ли я половым психопатом?  Нет. Половыми
психопатами  являются,  как  мне  кажется,  несколько  недоразвитые  люди.
Кстати, что с моим пиджаком? Много следов крови?
     - Я  вам отвечу.  После отвечу.  Пока что мы вернемся к истории вашей
болезни. Когда вы отказались от медикаментов?
     - Когда уехал на море.
     - Значит, последние два месяца лекарств не принимали?
     - Нет, какое-то время еще принимал.
     - Когда вы прекратили прием лекарств?
     - Я опять-таки не понимаю, какое все это имеет отношение к делу?
     - Прямое,   Кешалава.   Чтобы  вы  не  писали  писем  в  Министерство
здравоохранения  по   поводу   жестокости  милиции:   арестовали  больного
человека. Тогда мне придется сажать вас на экспертизу в клинику Кащенко, а
это  еще  три  месяца.  Я  хочу  оградить себя  от  всякого рода  ненужных
сложностей,
     - Я  повторяю,  что  сейчас  совершенно  здоров.  Последний  месяц  я
отказался от приема лекарств,  чтобы организм не привыкал к их постоянному
воздействию.
     - Вы отказались от приема всех лекарств?
     - Да.
     - Распишитесь. Вы никогда не пользовались наркотиками?
     - Нет.
     - Распишитесь. Перечислите, какими лекарствами вы пользовались.
     - Седуксен, триоксазин, настойка валерианового корня.
     - Это все?
     - Да.
     - Распишитесь.
     "Так. Теперь я застрахован. Он дал ложные показания. У него в кармане
было  снотворное,  которое дают только в  психиатрических лечебницах,  под
надзором врачей,  в  минимальных дозах.  Этим  лекарством были  убиты  три
человека. Один убит именно в тот день, когда "больной" Кешалава приезжал в
Ленинград,  имея  прописку  в  Гагре.  И  на  камнях,  которые  шлифуют  в
Пригорске,  где работал исчезнувший Налбандов,  и  в  кармане Кешалавы был
один и тот же яд, именуемый сильнодействующим "препаратом сна".
     - Это все? Или у вас еще вопросы?
     - Мы  только начинаем,  Кешалава.  Как говорят в  Одессе,  "об все не
может быть  и  речи".  У  меня  вот  какой вопрос.  Вы  откуда прилетели к
Милютину примерять костюм?
     - С юга.
     - Я догадываюсь,  что не из Воркуты. Вы в тот период жили в отеле или
спали на берегу под шум прибоя?
     - Не помню.
     - Вы не помните, а я знаю. У вас ведь тогда был номер в "Гульрипше".
     - Может быть. Я там действительно несколько раз останавливался, когда
были свободные номера.
     - Значит, в тот день у вас был номер в "Гульрипше"?
     - Это вы говорите. Я говорю, что это могло быть.
     - Ознакомьтесь  с  выпиской  из  регистрационной книжки.  Это  данные
вашего паспорта?
     - Да.
     - Распишитесь. Благодарю вас. Значит, двенадцатого вы снимали номер в
"Гульрипше"?
     - Да.
     - Распишитесь.  Зачем же снимать номер в  отеле,  а  самому улетать в
Ленинград? Зачем?
     - Я в Ленинград улетал на один день -  три  часа  туда,  три  оттуда,
утром улетел,  днем сделал дела, а вечером вернулся. Или даже на следующее
утро.  Все равно прилетишь в свой  номер.  Иначе  пойди  достань  место  в
гостинице! Не на улице же мне спать!
     - Подпишите.
     - Зачем вы записываете каждое мое слово?
     - Я  что-либо перепутал?  Приписал от себя?  Или записал с ваших слов
верно?
     Кешалава подписал свой ответ.  Костенко решил нанести первый открытый
удар -  он решил сломать темп допроса.  Сейчас,  после того, что он скажет
Кешалаве,  тот  перейдет на  односложные ответы "да" и  "нет".  Именно они
сейчас и  нужны Костенко,  они и будут теми капканами,  которые он заранее
приготовил.
     - Вы спрашивали,  - начал Костенко неторопливо, - зачем я записал ваш
ответ так подробно.  Я объясню вам.  Видите,  вы подписали ваш ответ. Сами
подписали,  не так ли? "Не на улице же мне спать!" А на прошлом допросе вы
говорили, что больше всего любите спать не в гостиницах, а на берегу моря,
сиречь на улице.
     - "На берегу моря" и "на улице" - это разные понятия.
     - От "Гульрипша" до моря не более ста метров.  Пошли дальше?  У  меня
вот какой вопрос. Вы всегда снимали одинарный номер?
     - Да.
     - А если одинарных не было?
     - Я платил за две койки.
     - Скажите,  а  в  ваше отсутствие никто не  мог воспользоваться вашим
костюмом? Некто п