а, но и  не  сокращение,  по  крайней  мере  из
известных мне. Шифр? Не думаю. Он бы запрятал его во что-нибудь  реальное,
но не вызывающее подозрений.
   Гарденер положил  записку  в  карман.  Лейтенант  хотел  возразить,  но
передумал. Где-то здесь могли находиться бумаги,  которые  так  беспокоили
директора банка. Сейфа нигде не было, он бы бросился ему в глаза. Да  и  к
чему он, раз весь дом - сейф. Если такие бумаги вообще были... Он  сел  за
письменный стол и невольно провел рукой по ребру крышки. Справа и слева от
него бесшумно открылись ящики.
   - Мне скоро жутко станет от этой идиотской автоматики! -  ругнулся  он,
потом, изумленный, полез в один из ящиков, вытащил оттуда целую гору  книг
того же сорта, что и в жилой комнате, и вывалил их на стол. -  И  все  это
ради такого дерьма!
   Здесь, в этом  царстве  техники,  даже  лейтенант  уловил  неуместность
подобной макулатуры.
   - А тут что? -  он  вынул  книги  из  другого  ящика.  -  "Грамматика",
"Словарь", учебник по лексике... - Бумаг, которые он искал, явно не было.
   - Во всяком случае,  хозяин  дома  был  с  причудами!  -  констатировал
репортер, но Гарденер, которому адресовалось это замечание,  едва  ли  его
расслышал.  Ему  вдруг  вспомнилось  одно  совершенно  абсурдное,  глупое,
ненавистническое пари, которое ему однажды предложил Баткинс...
   - Ну, что? Что вы так уставились на "Грамматику"? - спросил  лейтенант.
- Что-нибудь пришло на ум?
   - Да, - сказал Гарденер. - Я думаю, мы можем прекратить обход!
   Через обширную библиотеку,  заполнявшую,  по  оценке  репортера,  целую
стену здания, они вернулись в гостиную.
   - Ну, начинайте! - сказал Мэттисон, когда они уселись.
   - Покойный  мне  однажды  предложил  пари  -  несерьезное,  только  для
красного словца, по крайней мере тогда я  думал  так,  да  и  нельзя  было
воспринимать его серьезно. Мы говорили об образовании. Баткинс заявил, что
наше американское общество образованно ровно настолько, что любому дикарю,
никогда  не  покидавшему  свой  атолл  в  южных  морях,  достаточно  всего
четырнадцать дней  посмотреть  наши  телевизионные  программы  и  почитать
бульварные журналы и издания, чтобы стать "социально зрелым" человеком...
   - Как сюжет - красиво! - сказал репортер. - Представьте: дикарь, только
что натаскан, не знает цену  деньгам  -  природное  стремление  к  свободе
позволяет ему убегать прежде, чем его...
   - Поберегите свою причудливую фантазию  для  публикаций  в  газете,  но
только с моего согласия, если позволите! - буркнул  Сэм,  вытирая  платком
вспотевший лоб.
   - Благодарю, но не воспользуюсь вашим согласием, - ответил Уилкинс. - Я
репортер уголовной хроники, провоцировать расовые  погромы  не  мое  дело.
Подумайте, что произошло бы в нашем прекрасном городке, если  бы  я  такое
написал! Цветные здесь точно так же наэлектризованы, как и всюду,  только,
может, не так много их. А белых фанатиков хватает.
   - Оставим эту чепуху, - проворчал лейтенант.  -  Профессор,  может,  вы
будете так добры и придумаете что-нибудь  с  выходом?  А  мы  оба,  мистер
Уилкинс и я, тем временем осмотрим верхний этаж, наверняка он тут есть.  И
пусть не обязательно папуас - но кто-то должен же  быть  здесь!  Вероятно,
там, наверху, он и спрятался...
   Лейтенант подошел к двери, которой  они  еще  не  воспользовались.  Она
отворилась - за ней виднелась лестница.  Сэм  Мэттисон  и  репортер  стали
подниматься вверх. Дверь снова закрылась, Гарденер остался в одиночестве -
наедине с мертвецом.
   Ученый удивился тому, что не чувствует страха.
   "Сначала посмотрим, -  подумал  Гарденер,  -  как  нам  удастся  отсюда
выбраться". Он еще раз  достал  загадочное  письмо  и  взглянул  на  него.
"Джеремия Баткинс мертв. Письмо поможет Вам войти в дом. Количество слов к
дате".
   "Дата... Дата... Неплохая  идея  -  сделать  дату  основанием  цифровой
комбинации, открывающей  дверь.  Только  и  дела,  что  соединить  дверной
механизм с автоматическим календарем, а дальше кодовая группа  цифр  будет
ежедневно изменяться.  Если  кто-нибудь  случайно  и  увидит  код,  то  не
страшно: на завтра он уже недействителен. Код легко запоминается, и его не
надо нигде записывать. И даже если  кто-то  ненароком  догадается,  в  чем
дело, то с восемью цифрами существовало около  3.600.000  вариантов,  если
механизм был установлен не на сегодняшнее число, а на какое-нибудь другое,
и только  в  полночь  прокручивался  на  день  вперед.  Так  оно  и  было.
"Количество слов к дате". А какое количество слов? Слов тринадцать,  стало
быть, код - это сегодняшнее число плюс тринадцать дней?"
   Что-то  тут  беспокоило  Гарденера.  Число   "тринадцать"   было   явно
неудобным, несподручным.  После  17-го  числа  дату  придется  считать  по
пальцам, вспоминая, сколько дней в этом месяце... Вряд ли.
   Но что тогда еще можно понимать под "количеством слов"? В  самом  общем
смысле - это число, прибавляемой к дате и получаемое  из  отдельных  фраз.
Итак, если в первом предложении "Джеремия Баткинс  мертв"  три  слова,  во
втором - шесть, а в третьем - четыре... Три, шесть,  четыре...  Проклятье!
364 - так это значило: вчерашнее число плюс год! Да, вот  оно  -  решение,
удобное, но недоступное  непосвященному!  Чем  дольше  размышлял  об  этом
Гарденер, тем больше он убеждался в своей правоте. И только теперь,  когда
нашлась разгадка, он подумал о том, кто же изготовил это письмо и отправил
его? Неужели Баткинс выдал кому-нибудь свой секрет?  Нет,  невозможно.  Но
сам он не мог отправить послание, ведь смерть настигла его внезапно!
   Мысли ученого смешались, он не мог найти ответа на этот вопрос  и  даже
обрадовался, когда снова появились лейтенант и репортер -  но  не  из  той
двери, через которую они ушли наверх, а из  другой,  и  не  спустились,  а
поднялись откуда-то снизу.
   - Мы были еще и в подвале, - рассказал  репортер,  -  там  своего  рода
электростанция в  миниатюре.  И  нигде  ни  единого  признака  присутствия
второго человека!
   - Не знаете ли вы случайно, профессор, - спросил лейтенант Гарденера, -
зачем нужны были покойному протезы? Наверху мы  нашли  несколько.  У  него
были знакомые, носившие протезы?
   - У него вообще не было знакомых, я уже вам говорил! Понятия  не  имею,
что он собирался с ними делать. А  теперь  послушайте,  какое  открытие  я
сделал. - Он рассказал обоим о числовой  комбинации,  которая  им  откроет
дверь, и о том, как он догадался об этом.
   Уилкинс записывал все услышанное, но Гарденер запротестовал:
   - Вы не должны об этом писать, иначе ключом от этого дома будет владеть
количество людей, равное тиражу газеты)
   - Правильно, - поддержал Мэттисон, - это приведет к  правонарушению,  а
кроме того, вы что - хотите, чтобы сюда прибежало целое стадо газетчиков?
   - О'кэй, - репортер кивнул, больше убежденный последним  аргументом,  и
спрятал блокнот.
   - И вам тоже, профессор, придется вместе с нами покинуть  этот  дом,  -
продолжал лейтенант. - До тех пор пока все  не  будет  сфотографировано  и
описано, никто не может в одиночку находиться на месте происшествия.
   Когда они подошли  к  двери,  Гарденер  нажал  кнопки,  соответствующие
вчерашней дате и году, но дверь не открылась.
   - Ну, не получается? - спросил лейтенант.
   - Я, наверное, не все кнопки нажимал с  одинаковой  силой,  -  медленно
проговорил Гарденер, в то время как мозг его лихорадочно работал.
   Он был убежден, что правильно расшифровал письмо и  правильно  прибавил
дату. Но где-то в цепи его рассуждении был пробел. Где? Он не  мог  больше
медлить, иначе это  заметят  остальные,  а  это  было  бы  ему  неприятно.
Баткинс, во всяком случае, должен был нажимать правильные цифры, иначе  он
не попал бы внутрь. Потом кто-то отключил ток... Правильно! Когда  дверной
механизм при отключенном токе не  работал,  то,  надо  думать,  и  счетчик
календаря бездействовал.  Да,  только  так!  Значит,  ему  надо  отсчитать
обратно восемь, нет - девять дней, итого десять дней назад! Пока  Гарденер
нажимал кнопки, он решил - совсем неожиданно для себя - не  открывать  эту
деталь остальным.
   Они вышли наружу, дверь  за  ними  закрылась.  Репортер  попрощался,  а
Мэттисон тут же в машине связался с полицейским управлением.
   Следующие дни принесли с собой кричащие рубрики в газетах, нетерпеливые
расспросы любопытных соседей и приглашение  от  некоего  мистера  Килинга,
адвоката, присутствовать при вскрытии завещания.
   Чарльз  Гарденер  счел  нелишним  известить  об  этом  лейтенанта  Сэма
Мэттисона, и тот послал сержанта Пинкертона.
   В адвокатском  бюро  мистер  Килинг  попросил  каждого  из  собравшихся
удостоверить свою личность и затем удовлетворенно кивнул.
   - Сначала я хочу преподнести вам,  господа,  одно  "открытие",  которое
кое-что объяснит вам. Я, разумеется,  тоже  читал  газеты  и  потому  могу
представить, что  вы  ломаете  головы  над  тем,  откуда  могло  появиться
странное письмо. Оно отправлено нашим бюро. Мистер Баткинс сдал его нам на
хранение несколько лет назад с просьбой отослать, если он свыше недели  не
подаст о себе вестей. Этот случай наступил. А теперь я перехожу к вскрытию
завещания, но хотел бы просить вас не ставить  мне  в  вину  мнения  моего
покойного клиента. - Он торжественно сломал сургуч и начал: - "Я, Джеремия
Джошуа Баткинс, физик, заявляю по доброй воле  и  в  твердой  памяти,  что
назначаю своим полным наследником физика Чарльза  Гарденера,  проживающего
на Ричмонд-стрит, 42. Я принял это решение не потому, что мистер  Гарденер
мне ближе всех остальных. После долгих размышлений я пришел к выводу,  что
он единственный, кто поступит с моим состоянием и собственностью так,  как
это  доступно  только  нам,  ученым:  употребит  их  на  эксперименты,  не
подчиненные  определенной  цели.  У  меня  нет  другого  выбора.  Если  бы
кто-нибудь   использовал   мои   средства,   чтобы    предаваться    своим
удовольствиям, как это понимается у нас, то он просто  пополнил  бы  собой
толпы паразитов на теле некогда здоровой страны.  Если  мои  деньги  будут
отданы целям так называемой благотворительности,  то  этим  только  дольше
сохранится  обман,  которым  прикрыто  разложение  нашего   общества   как
цивилизации.  Но  хуже  всего,  если  бы  мое  состояние  начало   служить
продуктивной цели. Одна мысль об этом внушает мне  ужас.  Ибо  что  бы  ни
производилось, одновременно с  вещами  будет  вырабатываться  еще  большая
зависимость от этих же вещей. Я ясно представляю, что вряд  ли  кто-нибудь
поймет эти причины, но мне это безразлично.
   Так как я хотел бы, чтобы мистер Гарденер  стал  владельцем  наследства
при любых обстоятельствах, то  воздерживаюсь  от  каких-либо  условий  или
пожеланий в части его применения. Имею  только  одну  просьбу:  он  должен
позаботиться о том, чтобы после его смерти остаток  состояния  ни  в  коем
случае... - адвокат запнулся,  прокашлялся,  бросил  на  обоих  слушателей
виноватый взгляд и продолжал: - "...ни в  коем  случае  не  достался  этой
стране, которая не в состоянии подождать своего  заката  в  спокойствии  и
величии, а вместо этого прививает свой трупный яд другим народам - будь то
в форме капиталовложений или напалма. Мистеру Гарденеру  известно,  что  я
вовсе не аскет и приятное, предоставляемое жизнью,  охотно  вкушал  в  той
мере, в какой это не умножает  грязь  на  земле;  я  имею  в  виду,  таким
образом,  преимущественно  нравственные   удовольствия,   эксперименты   с
природой, которая для человека науки может стать областью истинных  забав,
когда он воздерживается от бесплодных попыток где-то что-то изменить.  Так
что по-своему я тоже любитель  удовольствий  и  хочу  надеяться,  что  мое
наследство по меньшей мере в этом деле пойдет по моим стопам.
   Джеремия Джошуа Баткинс".


   Джейн Гарденер поднесла к губам крохотную чашечку и отпила глоток кофе.
Она принадлежала к тем немногочисленным женщинам, которые, не растеряв всю
свою красоту в молодые годы, оставили и  на  старость  кое-что,  а  потому
выглядят свежо и радуют взор.
   Она сидела выпрямившись и, не поворачивая  головы,  следила  за  мужем,
который решительно расхаживал по комнате, словно готовился к семинару, где
ему предстояло распекать нерадивых студентов-физиков.
   Она знала, что это целеустремленное разгуливание из угла  в  угол  было
лишь выражением крайней досады, а крайняя  степень  досады,  которую  знал
Чарльз Гарденер, была досадой на самого себя, на свою нерешительность - не
в отношении практических  дел,  решать  которые  было  уделом  жены,  а  в
принципиальных вопросах.
   Джейн отлично понимала причины. Огромное наследство, от которого другие
пальчики бы облизывали, угрожало перевернуть  вверх  дном  весь  уклад  их
жизни.
   Чарльз Гарденер прервал свое хождение и, словно подслушав  мысли  жены,
проговорил:
   - Одно мы все же обязаны сделать -  добиться  ясности:  с  чем  связана
смерть Баткинса? И  тогда  посмотрим,  как  нам  лучше  поступить  с  этим
проклятым наследством. А если там и впрямь был кто-то еще, я имею в виду в
"крепости"  Баткинса,  то  нам  потребуется  помощь.  Одни  мы  ничего  не
разузнаем.
   - Полиция? - спросила она с сомнением в  голосе.  -  Закроет  дело  как
законченное. Уж лучше нанять  частного  детектива.  Ведь  можно  же  найти
какого-нибудь Марлоу или Пуаро. Однако давай лучше  подумаем  о  ближайших
делах. Тебе надо бы еще раз все осмотреть в "крепости".
   - Для чего? - пробурчал он недовольно.
   - Ну, допустим, сравнить счета или,  возможно,  выяснить,  не  ждут  ли
востребования какие-то заказанные Баткинсом поставки. Медлить бессмысленно
- так или иначе нам предстоит это. Ни один человек не живет, и  Баткинс  в
том числе не жил, ожиданием сиюминутной смерти и потому  всегда  оставляет
после себя что-нибудь такое, что нуждается в упорядочении.  И  зачастую  в
этих маленьких вещах человек распознается больше, чем в самых  грандиозных
умозрительных характеристиках.
   - Что ж, тогда честь открытия будет принадлежать тебе, - поклонился  он
и продолжал с неожиданной энергией: - Решено!  После  обеда  отправимся  в
"крепость" Джима и поработаем там!
   Как раз когда они стали собираться в путь, в прихожей позвонили.
   Репортер  "Мидлтон  Стар"  Генри  Уилкинс  пробуждал  в   Джейн   почти
материнские чувства. Давным-давно они  имели  ребенка,  мальчика,  который
утонул семи лет от роду. Его лицо и голос они уже плохо представляли себе,
но манеры странным образом сохранились в  их  памяти.  Этот  репортер  был
такой же худой и угловатый в движениях...
   Конечно, Джейн была достаточно умна, чтобы не выдавать своих чувств, но
ее очарование и умная беседа и без того покорили репортера настолько,  что
он с удовольствием откладывал сейчас объяснение причин своего появления и,
не торопясь, пил ароматный  кофе.  Но  когда  Чарльз  явно  демонстративно
посмотрел на часы, Джейн опередила его:
   - Нехватка  времени  -  это  привилегия  тех,  кто  еще  работает.  Но,
возможно, мистер Уилкинс сам торопится, а мы его только задерживаем  своим
докучливым старческим гостеприимством?
   Генри Уилкинс запротестовал:
   - Что вы? Чувствовать себя по-домашнему - это такое редкое удовольствие
для репортера, что надо использовать этот момент, как только  он  выпадет.
Тем более если при этом можно сочетать приятное с полезным!
   - Отрадно слышать, что  вам  с  нами  приятно,  -  заметил  невозмутимо
Чарльз, - но чем мы можем вам быть полезны?
   - Знаете ли вы уже какие-нибудь подробности  про  вашего  таинственного
дикаря? - спросил напрямик репортер.
   Чарльз покачал головой, а Джейн наклонилась вперед, подперла подбородок
кулачком и спросила:
   - А что вы сами думаете обо всей этой истории?
   Потом, покосившись на мужа, подняла брови: будь внимателен.
   - Что мне сказать вам? - откинулся Уилкинс на спинку кресла. - Как  раз
то, что я теряюсь  в  догадках,  делает  для  меня  этот  случай  особенно
интересным. Итак, что я думаю? Я признаю  лишь  факты.  Во-первых,  кто-то
отключил ток именно тогда, когда Баткинс открыл  дверь.  Доказательства  -
открытая  дверь,  выключенный  свет  и  автоматически   запирающий   двери
механизм,  мгновенно  приводимый  в  действие,  как   только   ток   снова
включается.  Во-вторых,  кто-то  после  прихода  Баткинса   покинул   дом.
Доказательство -  цифры  на  счетчике  фотоэлемента.  Теперь  я  попытаюсь
представить себе, почему этот кто-то так поступил. Вариант первый: у  него
вообще не было на то никакой причины. Это значит, что он просто  резвился,
скажем, в разных углах дома, то тут,  то  там,  и  случайно  потянул  вниз
рубильник в тот момент, когда  Баткинс  вошел  в  дверь.  Это  версия,  за
которую явно ухватится  полиция,  чтобы  закрыть  дело.  Но  я  считаю  ее
нереальной.
   Он посмотрел на Гарденеров  вопросительно  и,  прочитав  интерес  в  их
глазах, продолжал:
   -  Человек,  которому  приблизительно  известно  назначение  физической
лаборатории, то есть нормальный человек,  возможно,  и  позабавился  бы  с
какими-нибудь приборами, но он не станет отключать рубильник. Если  же  он
ненормален - сделаем такое сумасбродное предположение, вытекающее из пари,
о котором вы однажды упомянули, и предположим, что речь шла о дикаре, - то
он нашел бы в этом доме тысячу предметов,  которые  с  точки  зрения  игры
заинтересовали бы его гораздо больше.
   Джейн ободряюще кивнула ему:
   - Дальше, молодой человек, дальше. Нам очень  интересно  слышать  такое
полностью непредвзятое мнение. Сами-то мы вряд ли сможем  освободиться  от
знания известных связей, и прежде всего - личности Баткинса.
   - Итак, предположим, у него была причина опустить рукоять именно в  тот
момент. Что за причина? Самое безобидное, если  он  хотел  просто  позлить
профессора или попугать. Но тогда он по меньшей мере включил бы ток  снова
и посмотрел, что произошло, когда Баткинс вошел и упал.  Так  что  это  не
приведет нас ни к чему. Тогда предположим, что он хотел сделать то, что  и
сделал, - покинуть дом. Но он мог бы  добиться  освобождения  проще,  даже
если бы пошел в этом против воли  профессора.  Баткинс  был  невооружен  и
слаб. Наш кто-то должен был всего-навсего подождать  у  двери,  оттолкнуть
профессора и убежать. Итак, эта версия тоже нескладна.  Как  ни  крути,  а
весь случай  остается  мистикой.  Вы  знаете  еще  что-нибудь?  -  спросил
репортер.
   - Да, - сказала Джейн, - но не об  этом  происшествии,  а  то,  что  вы
человек, который нам нужен. Мы чувствуем себя в известной мере  обязанными
выяснить обстоятельства смерти мистера Баткинса, но думаем, что полиция не
будет очень стараться. Мы же оба  стары  и  вряд  ли  способны  чем-нибудь
помочь,  кроме  размышлений  над  фактами.   Хотите,   будем   действовать
совместно? Мы как раз собирались отправиться в эту  "крепость",  когда  вы
пришли. "Крепостью" мы называем дом Баткинса. Соглашайтесь!
   Генри Уилкинс настолько освоился в этом доме, что от радости  подскочил
в кресле, как ребенок:
   - Это больше, чем я рассчитывал!
   - Тогда отправляемся! - сказала Джейн решительно.


   Сэм Мэттисон выстукивал пальцами марш по письменному столу. Не объявить
ли дело Баткинса законченным и передать прокурору? Никакого сомнения,  все
было ясно, экспертиза безупречно доказала, что  это  несчастный  случай  и
смерть Баткинса не вызвана вмешательством со  стороны.  По  крайней  мере,
непосредственным. Даже при обнаружении человека, который, возможно, был  в
этом доме, против него нельзя выдвинуть обвинение. Короче,  все  говорило,
что дело надо закрыть. Но тогда дальнейшие розыски для директора банка  он
вынужден будет проводить в частном порядке, а это бросилось бы в глаза, по
меньшей мере его  сержанту  Пинкертону.  С  другой  стороны,  этот  парень
удивился бы,  не  закрой  он  дела  об  ограблении  банка,  и  обязательно
посоветовал бы лейтенанту вообще немедленн