вник повернулся к судмедэксперту:
  - Что показало вскрытие?
  - Вот официальное заключение, -  Медников протянул  бланк.
  Коротко могу сказать... Пасечник находился в легкой стадии алкогольного
опьянения. Весь заряд дроби пришелся ему в сердечную полость и застрял там.
Смерть наступила вчера между девятью и десятью часами утра, а горло
перерезано примерно на полчаса позднее. Резаная рана создает впечатление,
будто нанесена опасной бритвой, однако исследование показало, что сделано
это остро заточенным ножом с широким и коротким лезвием.
  Едва Медников  замолчал, снова  заговорил следователь:
  - Могу добавить, что особое внимание мы уделили осмотру ступней Репьева.
Они чисты. Обувь снята уже с мертвого... Из груди Репьева извлечено
двадцать восемь свинцовых дробин третьего номера. Выстрел произведен из
гладкоствольного оружия небольшого калибра, что так же подтверждается
найденными на месте происшествия газетными пыжами и латунной гильзой. На
одном из пыжей - часть фотоэтюда с подписью "Тихий вечер". Удалось
установить: оба пыжа сделаны из районной газеты за девятое августа этого
года. Порох для заряда был применен охотничий, дымный. Характер пороховых
вкраплений в области ранения показывает: выстрелили в Репьева с расстояния
не далее двух метров. При нормальной длине ружейного ствола заряд дроби на
таком расстоянии практически не успевает рассеяться. В данном случае -
заметное отклонение от нормы. Можно сделать предположение, что стреляли из
ружья с укороченным стволом...
  -  Из обреза? - удивился подполковник.
  -  Да, что-то в этом роде.
  Подполковник встретился вопросительным взглядом с
экспертом-криминалистом. По привычке всегда докладывать стоя, капитан
Семенов поднялся. Положил на край стола вапку и сухо-официально сказал:
  -  Предположения следователя поддерживаю.
  - Повышенное рассеивание дроби возможно и при непропорционально большом,
по сравнению с дробью, заряде пороха, - заметил Бирюков.
  - Правильно, - согласился Семенов. - Но в данном случае заряд пороха был
небольшим.
  -  Что показывает дактилоскопическая экспертиза?
  Прежде чем ответить, криминалист передал Бирюкову несколько увеличенных
фотоснимков. Убедившись, что тот рассмотрел их, заговорил:
  - На стакане из пасечной избушки обнаружены отпечатки пальцев Репьева и
Розы. Есть отпечатки пасечника и на фляге с медом, которую нашли под
хворостом. Однако унес ее туда не Репьев, На ручках и на самой фляге
имеются отпечатки ладоней, но, кому они принадлежат, пока не установлено.
Отпечатков пальцев цыган на месте происшествия не обнаружено. На цыганской
телеге - человеческая кровь второй группы с положительным резус-фактором. У
Репьева была третья группа...
  Наступило молчание. Бирюков снова принялся рассматривать фотографии.
Подполковник Гладышев взял лежащую на столе пачку "Казбека", закурил. Борис
Медников "стрельнул" у него папиросу. Прокурор, рассуждая вслух, сказал:
  -  Не ранил ли  Репьев перед смертью своего убийцу...
  - Чем, Семен Трофимович? - спросил следователь Лимакин.
  -  На  пасеке мы даже столового ножа не обнаружили,
  - Между тем нож у пасечника был, - вдруг заметил Бирюков. Он отыскал
среди снимков сфотографированный стол, где отчетливо пропечаталнсь крупные
ломти нарезанного хлеба. - Вот, Петя... Это не топором нарублено. Кроме
того, как можно жить на дасеке, не имея ножа?..
  - Был, конечно, у Репьева нож, - поддержал прокурор. - Вопрос в другом:
куда он исчез?
  Бирюков глянул на эксперта-криминалиста:
  - Отпечатки следов ног на месте происшествия обнеружены?
  - Трава там. Что в траве обнаружишь... - хмуро ответил Семенов и передал
Бирюкову фотоснимок трехлитровой банки с медом, - Вот на этой посудине есть
пальцевые отпечатки - и Репьева и еще одного человека. Кто этот человек,
пока тоже не установлено.
  Бирюков, отложив снимок, выбрал другую фотографию, на переднем плане
которой просматривался четкий след телеги, проехавшей по жнивью, а через
реденькие березки виднелась пасечная избушка. Передавая ее следователю,
спросил:
  - Это  что, Петя?
  - Можно предположить, что от этого места на пасеку прошел человек и
вернулся назад. Дoкaзaтeльcтва, что это был именно убийца, нет... - Лимакин
помолчал. - Такое могло произойти до убийства или после него.
  -  Чья телега?
  - По отпечаткам копыт лошади, ширине колеи и характерным особенностям
колес - телега цыганская. После нее по старому тракту проехал груженый ЗИЛ.
К сожалению, зафиксировать рисунок протектора не удалось - тракт сплошь
покрыт травой,
  -  Барса у пасеки применяли?
  -  Не взял Барс след.
  -  О пасечнике какие сведения?
  - Со слов участкового, Репьев до приезда на жительство в Сереброрку семь
лет отбывал наказание по статье сто двадцать пятой, - вместо следователя
ответил Голубев.
  - Семь лет?.. Предельный срок по этой статье за пустяк не дают.
Запроси-ка, Слава, подробную справку на Репьева в информационном центре
УВД. И вот еще что... - Бирюков отыскал фотоснимок засохшего кровяного
пятна на телете. - Надо обзвонить все больницы и фельдшерские пункты в
районе. Не обращался ли туда кто-либо с ножевым или огнестрельным ранением?
  Голубев понятливо кивнул, а судмедэксперт лукаво усмехнулся:
  - Вот, Славик, взял тебя новый начальник в оборот! Старается время не
упустить.
  Бирюков  нахмурился:
  - Опасаюсь, Боря, что мы его уже упустили. Лошадь обнаружена на разъезде
Таежный, где в сутки останавливается больше десяти электричек, идущих в оба
направления. Преступник мог воспользоваться любой из них. - Повернулся к
прокурору: - Семен Трофимович, из цыган никто не исчез?
  - Козаченко говорит, все на месте. Но мы ведь не знаем, сколько их было в
действительности.
  -  А которые в колхозе работали?
  -  Те, что работали, все в наличии.
  -  О лошади  что говорят?
  - "Кто-то угнал"... Цыганки в то время в палатках находились, не видели,
а из мальчишек слова не вытянешь... - Прокурор помолчал. - Подозрительным
кажется поведение Розы. Мне она сказала, что спала в палатке, а другие
цыганки говорят, будто Роза догнала табор на шоссе, когда цыгане
"голосовали", останавливая попутные машины.
  -  Может, она просто отстала?
  - Может быть, но что-то тут не то. Роза сильно запугана, без слез
говорить не может...
  После оперативного совещания у подполковника остались прокурор и Антон
Бирюков. Все трое были невеселы. Посмотрев на Бирюкова, подполковник
вздохнул:
  - Видишь, Антон Игнатьевич, как приходится тебе вступать в новую
должность. Будто нечистая сила подкинула это убийство! - И, словно стараясь
приободрить нового начальника уголовного розыска, заговорил бодрее: - С
жильем для тебя вопрос решен. Можешь прямо сейчас идти в горисполком.
Возьмешь там ордер и ключ от квартиры. В новом доме...
  Бирюков ладонью откинул свалившуюся на лоб волнистую прядь волос:
  - Спасибо, Николай Сергеевич. Пожалуй, будет лучше, если я сейчас, не
тратя времени, поеду в Серебровку. По-моему, ключик от преступления надо
искать там.
   -  Считаешь, Голубев не справится?
   -  Мне легче, чем ему. В Серебровке ж мои  земляки  Живут...
   - Да! - словно вспомнил подполковник. - Ты ведь родом из Березовки, а от
нее до Серебровки - сущий пустяк. Родителей попутно проведаешь. Давно у них
был?
   -  В прошлом году.
   - С отцом-то твоим, Игнатом Матвеевичем, я часто вижусь.
Председательствует он в колхозе славно, на здоровье сильно не жалуется.
Рассказывал, что даже дед Матвей и тот еще бодро себя чувствует. Сколько
лет твоему деду?
  - Как он сам говорит, давно уже со счета сбился.
  -  Геройский старик! -  Подполковник обернулся к прокурору.
  - Представляешь, в империалистическую войну всех четырех Георгиев
заслужил, а за гражданскую - орден Красного Знамени имеет.
  - Так ведь и Игнат Матвеевич с Отечественной вернулся полным кавалером
"Славы"...
  Бирюков встал. Подполковник живо спросил:
  -  Значит, едешь?
  -  Прежде переговорю  с Козаченко к Розой.
  - Возьми нашу машину.
  - Не стоит, Николай Сергеевич, в Серебровку мне лучше на попутной
добраться.
  - Ну, как знаешь, - Гладышев протянул руку. - Желаю успеха.
  Когда Бирюков вышел из кабинета, подполковник сказал прокурору:
  - Мировой парень! В свое время я его через год после института в старшие
оперативники выдвинул, и он ни одного дела не завалил.
  - Голубев слабее? - спросил прокурор,
  - Голубеву подсказывать надо. Вот с Бирюковым у него прекрасно
получается: Бирюков - голова. Голубев - ноги.

                              5. ВОЖАК И РОЗА

  Сутулясь на стуле, Козаченко исподлобья смотрел на Бирюкова и молчал.
Боковой свет из окна делил угрюмое лицо и окладистую бороду цыгана на две
симметричные половины. Затененная левая сторона казалась сизовато-черной.
На ней выделялся лищь выпуклый злой глаз да под ухом золотилась круглая
серьга величиною с металлический рубль. Поверх атласной желтой рубахи на
цыгане была замшевая черная жилетка. Брюки из зеленого вельвета с напуском
на хромовые сапоги. Плечи широкие, крепкие. Руки с крапинками въевшегося
металла. По паспорту цыгану было за пятьдесят, но выглядел он моложе.
  - Почему нам де разрешают уехать из райцентра? - наконец хрипло выдавил
Козаченко. - Мы не совершили никакого преступления...
  Бирюков облокотился на стол:
  -  Подозрение, Николай Николаевич, на ваших людей  легло.
  -  Подозрение - не обвинение.
  - Да вас ведь и не обвиняют. Но пока обстоятельства дела выясняются,
придется вам побыть в райцентре.
  - Больше десяти суток ждать не будем. Не предъявите за это время
обвинение - уедем.
  - Думаю, что за десять суток все выяснится, - сказал Бирюков. - Вам
доводилось отбывать наказание?
  -  Нет. Я не нарушаю закон.
  -  Откуда же  знаете уголовно-процессуальный кодекс?
  -  Я старший в таборе, мне все надо знать.
  - Почему, как старший, не хотите отвечать на вопросы, касающиеся убийства
пасечника?
  -  Потому что не убивали его, Я прокурору уже  отвечал...
  - Неубедительно отвечали. Сами, Николай Николаевич, посудите: разве
взятое у пасечника колесо может послужить поводом для обвинения цыган в
убийстве? Уезжая из Серебровки, вы чегото другого испугались... Чего?
  Не отводя от Бирюкова немигающих глаз, Козаченко словно воды в рот
набрал. Светлая половина лица его нервно вздрагивала, как будто ее кололи
иголкой. Чтобы не играть в молчанку, Бирюков заговорил снова:
  - И еще неувязка, Николай Николаевич, получается... Никто из находившихся
в таборе не видел, как угнали вашу лошадь. А ведь прежде, чем угнать,
лошадку запрягли в телегу...
  - Ромка, сын мой, запрягал кобылу, - неожиданно сказал Козаченко. - В
столовку с братом хотел съездить...
  -  Столовой в Серебровке нет.
  - В Березовку хотел ехать. Пока братана будил - кобылу угнали.
  Сказанное могло быть правдой, однако чувствовалось, что Козаченко боится
запутаться в своих показаниях.
  -  Кто избил Розу? - спросил Бирюков.
  -  Гришка-пасечник.
  -  За что?
  -  Пьяный, собака, был. Кнутом хлестал.
  -  У него не было кнута.
  Козаченко напружинился:
  - Кобылу Гришка на пасеке держал... Как без кнута с кобылой?..
  -  Не было  у Репьева кнута, Николай  Николаевич.
  Козаченко хотел что-то сказать, но передумал. Чуть приоткрывшись, он тут
же замкнулся, как испуганная улитка. Проводив его, Бирюков снял форменный
пиджак - появляться в цыганском табора в милицейской форме не имело смысла.
Заглянувший в кабинет Слава Голубев спросил:
  -  Что толкует Козаченко?
  -  Ничего конкретного. У тебя какие успехи?
  - Больницы обзвонил - никаких раненых за последние двое суток. Сейчас
начну по фельдшерским пунктам шерстить.
  -  Давай, шерсти. А я попробую  встретиться с Розой.
  Три серых цыганских палатки пузырились за домом прокуратуры, на опушке
соснового бора, рассеченного широкой лентой шоссейной дороги, уходящей из
райцентра на восток, У обочины шоссе, метрах в двадцати от палаток,
пустовал синенький летний павильон автобусной остановки. Бирюков подошел к
павильону и присел на скамью. Будто дожидаясь автобуса, стал
присматриваться к табору.
  У крайней от дороги палатки старая цыганка в пестром наряде сама себе
гадала на картах. Чуть подальше от нее молодой чубатый цыган медленно
перебирал струны гитары. Рядом с ним худенькая цыганочка кормила грудью
ребенка. За палатками двое шустрый цыганят бросались друг в друга сосновыми
шишками. Старшему, видимо, надоело это. Он проводил завистливым взглядоц
промчавшегося по дороге мотоциклиста и вдруг направился к Бирюкову, Не
дойдя метра три, остановился. Почесал одна о другую пыльные босые ноги,
спросил:
  - Куда едешь?
  - Пока не  еду -  автобус жду, -  ответил. Антон.
  - Дай  пятак -  на пузе и на голове спляшу.
  Бирюков подмигнул;
  - Сам умею плясать.
  - А дым из ушей пускать умеешь?
  -  Нет.
  - Дай сигарету - покажу.
  - Рано тебе курить, - Антон достал из кармана гривенник.- Держи без
пляски и курева,
  - Обманываешь?
  - Ну, почему обманываю?
  - Бесплатно деньги отдаешь.
  - Не  хочешь так брать, расскажи что-нибудь или спой.
  - Чего рассказать?
  -  Как тебя зовут, например.
  -  Ромкой зовут... А спеть чего?
  - Цыганское,  конечно.
  Мальчонка живо схватил монету и, притопывая изо всей силы пятками,
зачастил;

  А  ручеечек-ручеек,
  А  брала воду на чаек,
  А  вода замутилася,
  А  с милым разлучилася-а-а-а..,

  - Хорошая  песня, -  сказал Антон. - Кто тебя научил?
  - Сеструха батькина, Розка.
  - Пригласи ее сюда.
  - Зачем?
  - Чтобы  она сама мне эту песню спела.
  Ромка насупился:
  - Нельзя.
  - Почему?
  - Батька в палатку ее засадил.
  - За что?
  - Рыжих цыганят хотела в таборе расплодить.
  - Чего?..
  - За медом к пасечнику повадилась, вот чего.
  - А кто Розу кнутом исхлестал?
  - Твое какое лело? - огрызнулся Ромка. - Давай еще деньги - сразу две
песни про любовь спою.
  - Лучше   расскажи, кто у тебя лошадь угнал.
  - Я  это знаю, да?
  - Расскажи, что знаешь.
  - Хитрый  ты...
  Ромка разжал кулак, будто хотел убедиться - на месте ли монета, и
внезапно со всех ног стриганул к палаткам. Бирюков пошел следом.
  Вызвать из палатки Розу оказалось не так-то просто,. Старая цыганка,
раскладывающая карты, прикинулась, непонимакицей порусски, а чубатый
гитарист отрицательно покрутил головой. Пришлось показать служебное
удостоверение. Глядя в раскрытые корочки, цыган не столько читал, что там
написано, сколько сверял фотографию с оригиналом. Убедившись, кто перед
ним, ей, нехотя проговорил что-то на своем языке, сидящей рядом цыганке,
только что прекратившей кормить ребенка. Та поднялась и вместе, с ребенком
скрылась в одной из палаток.
  Прошло не меньше десяти минут, пока появилась Роза. Бирюков узнал ее по
синякам на смуглом лице. В отличие от своих соплеменниц, одетых в
крикливо-пестрые наряды с длинными, юбками, Роза была в светленьком
современном платье, обнажающем до колен загоревшие стройные ноги,
исполосованные синяками. Густые смоляного цвета волосы были откинуты за
спину. На шее - бусы из разноцветных крохотных ракушек, в ушах -
клипсы-висюльки. Особенно Бирюкова заинтересовали Розины глаза. Большие, с
сизоватым отливом, они были переполнены ужасом.
  Едва Бирюков заговорил о пасечнике, Роза прижала маленькие ладони к ушам:
  -  Не знаю! Ничего не знаю!
  -  Вы  послушайте... - начал было успокаивать Антон.
  -  Не  буду слушать! Ничего не буду слушать!
  -  Кто вас так напугал?
  - Кровь! Кровь! Кровь! - истерично раз за разом выкрикнула Роза и убежала
к палатке.
  Чубатый  парень с силой ударил по струнам гитары.
  - Что  это с ней? -  сумрачно спросил Бирюков.
  Лицо цыгана нервно передернулось:
  - Собака-пасечник до крови изувечил.
  - За  что?
  - Спроси  собаку!
  Бирюков  повернулся и зашагал к райотделу.
  Слава Голубев к этому времени успел обзвонить все фельдшерские пункты,
расположенные вблизи Серебровки и в райцентре. Ни в одном из них
медицинскую помощь подозрительному раненому не оказывали.
  Решив немедленно ехать в Серебровку, Антон надел форменный пиджак и
фуражку.

                            6. НА ОСНОВЕ ФАКТОВ

  В разгар уборочной страды поймать попятную машину легче всего у районного
элеватора. Именно туда и "подбросил" Бирюкова шофер ровдовского "газика".
  От ворот хлебоприемного пункта тянулся чуть не километровый хвост
груженых "Колхид", самосвалов, бортовых автомашин, армейских трехосок и
"Беларусей" с прицепными тележками. Бирюков показал вахтеру удостоверение,
прошел на территорию элеватора, тоже забитую машинами, и огляделся. У
весовой площадки, в кузове очередного ЗИЛа, пухленькая лаборантка в белом
халате, запуская длинный металлический зонд в золотистый ворох зерна, брала
пробы. Подойдя к ЗИЛу, Антон спросил:
  - Девушка, с кем бы мне в Серебровку  уехать?
  Лаборантка, стрельнув подкрашенными глазами, оглядела с высоты
многочисленные машины и звонко крикнула:
  - Тропынин!.. Иди-ка сюда, родненький!
  -  Поцеловать на прощанье хочешь? -  послышалось  издали.
  Лаборантка, как пикой, погрозила блеснувшим на солнце зондом:
  - Вот этим поцелую -  долго помнить будешь.
  -  Ради этого не пойду.
  -  Иди, родненький, попутчик тебе есть.
  -  А не попутчица?..
  -  По-пут-чик!
  - Я больше попутчиц уважаю, но на безрыбье, как говорится, и рак рыба,
  -  Болтун, человек тебя ждет.
  - Скажи, чтобы пятерку готовил.
  - Не дороговато ли?
  -  Овес, Верочка, ноне подорожал...
  Из-за кузова ЗИЛа вышел веселый парень в нейлоновой куртке на
многочисленных замках-молниях. Увидев одетого по форме Бирюкова, он опешил:
  - Здравия желаю, товарищ капитан!
  - Здравствуй, земляк, - улыбнулся Антон. - Может, скидку с тарифа
сделаешь?
  - Об чем речь! - Парень смутился, но не стал ронять марку перед
улыбающейся лаборанткой: - Членов профсоюза, участников войны и сотрудников
милиции вожу бесплатно... Вам куда?
  -  До Серебровки.
  -  С ветерком прокачу!

  Промчавшись по окраине райцентра, парень вырулил на магистральную дорогу
и повел свой трехтонный самосвал так лихо, что за приспущенными стеклами
кабины и впрямь запел ветер. Разгоняясь на спусках, машина легко взбегала в
гору, и встречные грузовики пролетали мимо, как пули.
  -  Не  залетишь на крутом  повороте? -  спросил Антон,
  - По семь ездок в день на элеватор гоняю. Не только повороты, каждый
камешек на дороге изучил.
  -  Тебя как зовут?
  - Торопуня... - парень смущенно поморщился. - То есть фамилия моя -
Тропынин. А по имени-отчеству я полный тезка академика-космонавта Королева.
  -  Сергей Павлович, значит?
  -  Угадали. А вы  не родня нашему  председателю?
  -  Сын его.
  - То-то смотрю, вылитый портрет Игната Матвеича, с той лишь разницей, что
лет на тридцать моложе. - Тропынин, гуднув в знак приветствия встречной
машине, помолчал. - А что в Серебровку едете, а не в Березовку, к
родителям?
  -  Дела ведут, Сергей Павлович.
  -  По убийству пасечника, наверно?..
  - По   нему. Что  в Серебровке об этом говорят?
  - А чо говорить?.. Укокошили цыгане ни за грош, ни за копейку, - Тропынин
скосил глаза на Антона. - Слышал, в райцентре возле прокуратуры табор осел.
Наверно, прокурор за цыган взялся?
  - Допустим, - ответил    Антон.
  - Козаченку жалко - дядька толковый. Да, собственно, и не он убил Гриню.
  -  Кто же?
  -  Левка или Роза.
  -  Какой Левка?
  -  Чубатый гитарист из табора.
  -  Почему так думаешь?
  -  Предполагаю на основе фактов...
  Самосвал стремительно спускался к мостику через узкую, поросшую камышом
речку, названную из-за крутых спусков к ней Крутихой. Перед самым мостиком
Тропынин резко тормознул и, прижав машину к правой кромке дороги, заглушил
двигатель. Достал из-под сиденья резиновое шоферское ведро, склеенное из
куска старой камеры.
  -  Водички надо подлить...
  Бегом спустился под мостик, зачерпнул воды и так же быстро вернулся.
Наливая воду в горловину дымящегося паром радиатора, заговорил:
  - Вот. товарищ капитан, чтоб в рубашках двигателя ие обра