ене слева от порога. Вдоль всей правой стены, под окнами, тянулась
широкая лавка. Уходящий вдаль ее конец упирался в старинный буфет с
обломанными наполовину резными украшениями. У противоположной стены стояла
самодельная деревянная кровать заправленная байковым одеялом. Над кроватью
- рисованный ковер с лебедями, но без традиционной целующейся парочки. В
изголовье кровати, свернувшись клубком, спал пушистый черный кот. Возле
печи стоял небольшой стол, рядом с ним - две табуретки. За столом -
старинный сундук. На шпагате, протянутом от притолоки за печь, сушились
пучки травы-кровохлебки. На столе лежала старая зачитанная Библия.
  Больше всего поражала передняя стена. Без окон, она, как церковный
иконостас, была увешана иконками и цветными литографиями с божественными
сюжетами. Перед стеной с потолка свисала на медных цепочках фиолетовая
стеклянная лампадка с тонкой восковой свечкой, а под самым потолком тускло
светилась маломощная электрическая лампочка.
  Рассматривая от порога иконы, Антон с некоторым замедлением сообразил,
что, кроме черного кота, в доме никого нет. Кротов как глянул и не то шутя,
не то серьезно, произнес:
  -  Федо-о-ор! Ау-у-у...
  -  Ор-ру-у!.. - коротко отозвалось эхо.
  Кот, вскинув голову, сверкнул зеленоватыми глазами я опять свернулся
клубком. За дверью послышались грузные шаги. Дверь скрипнула, и с
подойником парного молока вошел кузнец. Сияв с медно-рыжей седеющей головы
картуз, он поклонился Кротову:
  - Здоров будь, Михаил Федорыч. - повернулся к Антону: - И вы, молодой
человек, здравствуйте. - Прошагал к буфету. Достал из него несколько
глиняных кринок. Начал сцеживать в них молоко. - Садитесь там... Разговор,
можа, долгий получится... Вот с хозяйством справлюсь...
  - Так, Федя, и живешь, как на казарменном положении, - усаживаясь на
лавку возле окна, вздохнул Кротов. - Корову сам доишь. Разве мужское это
занятие, к примеру спросить?.. И чего ты только терпишь холостяцкую жизнь?
  -  Бог терпел и нам велел, - спокойно ответил кузнец.
  - Женился бы давным-давно, детишек завел. Это - цветы жизни, можно
сказать.
  -  Пошли тебе бог их полный букет,
  -  У меня, Федя, внуки уже имеются.
  -  И слава богу.
  - Вот дался тебе бог. Влип ты, Федя, в религию, как несмышленая муха в
мед.
  Кузнец не ответил. Он разливал по кринкам молоко неторопливо, словно
тянул время. Остатки из подойника плеснул в консервную банку на полу,
скомандовал:
  -  Жук!
  Дремавший на кровати кот черной молнией метнулся к банке. Кузнец молча
вынес кринки. Потом достал из печи тугун с горячей водой. Ополоснув
подойник, выставил его за дверь. Погремел во дворе рукомойником. Шикнул на
загоготавшего гуся, похоже, загнал в хлев корову и вернулся в дом. Однако
начинать разговор не торопился. Убрал со стола Библию, как будто она ему
мешала. Придвинул к столу табуретку. Сел и уставился в пол.
  -  Как понимать твое молчание, Федя? - не вытерпел Кротов.
  Кузнец тяжело вздохнул:
  - Чудится мне, Михаил Федорыч, что погиб пасечник за золотой крест...
  Кротов недоуменно переглянулся с Бирюковым. Хмыкнув, сказал:
  -  Не совсем понятно, Федор Степаныч, твое заявление.
  - Я не заявляю - подсказываю, из-за чего убийство могло совершиться.
  - Нам подробности надо знать, - вмешался в разговор Антон, а Кротов тут
же представил его кузнецу:
  - Это товарищ Бирюков, начальник уголовного розыска района.
  Кузнец ничуть не удивился:
  - Бирюковых издали по обличью видать. - И с паузами, словно взвешивая
каждое слово, стал рассказывать, как недавно пасечник Репьев предлагал ему
за тысячу рублей архиерейский крест с изображением распятия. Крест был
старинный и стоил намного дороже, чем тысяча.
  - Где Репьев взял эту церковную реликвию? - спросил Антон. - Не
поинтересовались у него?
  - Спрашивал. Гриня сказал, будто бы в роднике близ цыганского табора
нашел.
  - Из Америки с подземным потоком выплыл? - иронично вставил Кротов, но
кузнец вполне серьезно ответил:
  - Нательные золотые да серебряные крестики, были случаи, люди и раньше в
роднике находили. Часовня в старое время стояла там. С годами разрушилась.
Остатки бревен Степан Екашев _ безбожник в войну на дрова себе увез, оттого
и чахнет теперь здоровьем...
  - Откуда же, Федя, кресты в роднике? - недоверчиво спросил Кротов.
  - Видно, служители после революции зарыли их в землю, а вода подмыла.
Кресты не для земли делаются.
  -  По-твоему, Репьев на самом деле мог найти крест?.
  -  Мог найти, а мог и украсть.
  -  У кого?
  -  У тех же цыган.
  -  Думаешь, за это цыгане и убили Репьева?
  Кузнец торопливо перекрестился:
  - Упаси бог так думать. Винить цыган не хочу. Верней всего кто-то другой
на Гриню руку наложил.
  -  Кто же, по-вашему? - спросил Антон.
  - Я ж ничего не знаю. Только подсказываю, что у пасечника был золотой
крест.
  - Почему уверены, что после убийства Репьева этот крест на пасеке не
обнаружен?
  Кузнец растерянно посмотрел на Бирюкова, затем на Кротова, но ни слова не
произнес.
  - Вопрос поставлен конкретно... - строго-официальным тоном начал Кротов,
однако, перехватив осуждающий взгляд Антона, закончил мягче: "Ты, Федор
Степаныч, не скрывай, сам понимаешь, преступник должен быть наказан.
  - Я ж на самом деле не знаю, можа, нашелся крест на пасеке, можа, нет. У
меня другая думка: пока Гриня не показывал золото - был жив и невредим, а
как только показал - сразу жизни лишился.
  Золотой крест не на шутку заинтересовал Бирюкова, но сколько он ни
старался узнать у кузнеца что-нибудь определенное, тот отделывался
туманными предположениями и вроде бы даже сожалел, что затеял этот
разговор. Исподволь наблюдая за морщинистым рыжеватым лицом, Бирюков
несколько раз приметил, будто кузнец хочет в чем-то признаться и никак не
может набраться для этого решимости. Стараясь приободрить его, Антон
сказал:
  - Федор Степанович, коль уж начали помогать розыску, то помогайте до
конца.
  -  Боюсь с толку вас сбить, - мрачно обронил кузнец.
  -  Не бойтесь. Мы разберемся.
  Лицо кузнеца как будто посветлело. Глядя на иконы, он вдруг перекрестился
и, повериумпясь к Бирюкову, словно извиняясь, заговорил:
  - Вчерашним вечером бригадир Гвоздарев и молодой офицер из милиции
спрашивали меня: все ли цыгане в день убийства были на работе? Со страху
сказал, что все, а как после одумался, то одного не было...
  -  Кого именно?
  - Левкой его зовут, - тихо сказал куэнец и опять перекрестился. - Прости
меня, господи, грешника твоего. Не по злому умыслу сказал неправду, извелся
от такого греха за сутки.
  -  Почему Левка не вышел в то утро на работу?
  -  Этого не ведаю.
  Черный кот, вылакав байку молока, сыто потянулся, подошел к порогу и
уставился на кузнеца светящимися в сумраке зеленоватыми глазами. Кузнец
поднялся и выпустил его за дверь. После этого опять сел у стола.
Морщинистое лицо его теперь заметно повеселело.
  Бирюков, размышляя о золотом кресте, вспомнил, что при осмотре на пасеке
не обнаружили даже столового ножа, необходимого в повседневном обиходе.
  - Михаил Федорович, - обратился он к Кротову, - у Репьева был.
какой-нибудь нож?
  - Безусловно. Охотничий... Понимаете, товарищ Бирюков, как зима ляжет, в
селе начинается массовый забой личного окота. Это праздничный месяц для
Грини Репьева был - нанимался резать свиней да бычков. Туши свежевать
мастерски умел. Денег за работу не брал, а поллитровку и свеженины на
закуску родную сковороду - обязательно.
  - Сломал Гриня недавно тот ножик, - неожиданно сказал кузнец.
  Кротов удивился:
  - Мне этот факт не известен.
  - Сам Репьев говорил, просил сделать финку. Я отказался, дескать, не имею
права такие ножи изготовлять.
  -  Правильно поступил, Федя.
  Антон, задумавшись, спросил:
  - До того, как поселяться на пасеке, Репьев у кого в Серебровке жил?
  - У Екашевых, - быстро ответил Кротов. - Имеются какието предположения?
  -  Просто связь ищу...
  От куэнеца Бирюков и Кротов ушли поздно, коода деревня уже засыпала.
Тишину прохладной ночи нарушал лишь приглушенный расстоянием гул комбайнов,
работающих в ночную смену.
  -  Полагаю, заночуете у меня? - опросил участковый.
  - Нет, Михаил Федорович, пойду в Березовку, - ответил Антон. - Надо
проведать родителей, почти год их не видел.
  - Зачем идти? На мотоцикле через пять минут там будем. А утречком эа вами
подъеду.

                         9. ВОТ ТАКИЕ БЫВАЮТ ЛЮДИ.

  В доме Бирюковых заполночь горел свет. Хлопотавшая на кухне Полина
Владимировна, как всегда, не то удивленно, не то обрадованно всплеснула
руками:
  - Антоша, сынок! Вот не ведала - не гадала. Слышу, мотор под окнами
фыркнул. Подумала, наконец-то отец с полей вернулся, а тут ты заходишь.
Надолго ли заглянул?
  - На одну ночь, - поцеловав мать, ответил Антон. - По работе приехал.
  - Наверно, с пасечником серебровским разбираться?
  - С ним.
  - Ох, сынок, какое несчастье ужасное стряслось... - Полина Владимировна
суетливо стала доставать из буфета посуду. - Сейчас ужин соберу, отец
вот-вот должен подъехать. Да ты снимай пиджак, умывайся с дороги...
  Повесив на вешалку фуражку и пиджак, Антон снял галстук. Расстегнул ворот
рубахи, быстренько умылся и, присев к столу, спросил:
  -  Дед Матвей спит?
  - В поле с отцом на машине утянулся. Ворчит, мол, надоело телевизор
смотреть, вези, Игнат, по полям - хочу своими глазами увидеть, чего там
ныне делается.
  -  Все здоровы?
  - Слава богу. С прошлой недели у отца в плече осколок заныл, так у него с
самой войны к непогоде плечо ноет.
  -  Значит, ненастье ожидается?
  - Позавчера, говорят, над райцентром весь вечер гроза бушевала, а у нас
ни дождинки не выпало. - Полина Владимировна тревожно посмотрела на сына: -
Видать, запутанное убийство, если тебя из Новосибирска прислали с ним
разбираться?
  - Я, мам, теперь в районе буду работать начальником отделения уголовного
розыска.
  - Зачем, сььнок, тебе это начальствование? В петлю ведь голеву суешь.
  -  Ну, какая ж тут петля?
  - А вот такая... Уголовники не пышки в карманах таскают - револьверы да
ножики. Устроился бы ты лучше адвокатом.
  Антон улыбнулся:
  - Если все юристы перейдут в адвокаты, кто же ловить преступников станет?
  -  Кому нравится, тот пусть и ловит.
  -  Вот этим я и занимаюсь.
  -  Так ведь риск-то какой, Антоша...
  -  Волков бояться - в лес не ходить.
  -  Тревожусь я за тебя.
  -  Не тревожься, мам. Не тах черт страшен, как его малюют.
  -  Это тебя еще жареный петух не клевал...
  Осветив окна фарами, у дома -остановился "газик". Лязгнули дверцы, и
послышался громкий голос деда Матвея:
  - Не доказывай мне, Игнат, что попало! Поповщина - земля пшеничная, а за
Винокуровским наделом пшеница никогда не родилась. Там же хвощ сплошной,
закисленная почва. Вот рожь в нынешнем году ты на том кляну собрал бы.
  -  На удобрения с агрономом понадеялись.
  - Чо, паря, твои удобрения? Химия есть химия! Отравили землицу - и
только!
  -  Ну, батя, не перегибай.
  - Скажи, недогибаю! За тем же Винокуровским наделом, помнишь, сколько
тетеревов раньше водилось? Осенью березки от них чернели! А теперь?..
Напылили химией так, что сороки дохнут. В природе, Игнат, все с умом
построено...
  -  Вот с умом и надо улучшать.
  -  Если б он у каждого ум тот был!..
  Полина Владимировна улыбнулась Антону:
  -  Опять просчет обнаружил наш дед Матвей. Бушует!
  Дверь отворилась. Держа под мышкой огромный арбуз, в кухню вошел Игнат
Матвеевич Бирюков, За ним, задиристо выставив белую бороду и сердито
пристукивая дубовым батогом, сутудо ступал высоченный дед Матвей.
  Антон обнял отца, затем - деда. Засмеявшись, спросил:
  -  Воюешь с молодежью, дед?
  - А чо на них смотреть, едри-е-корень! Помешались люди на химии,
отравляют землю и живность.
  -  Здоровье как?
  - Лучше, чем у пионера! - дед Матвей подмигнул, - Повышенное
обязательство взял: дожить до сотни лет.
  -  Сдержишь слово?
  -  Бирюковы никогда болтунами не были.
  - Умывайтесь, полуночники, ужинать станем, - пригласила Полина
Владимировна и посмотрела на мужа: - Арбуз-то откуда? В райцентр заезжали?
  - Это в Серебровку завезли. Завтра нам обещают, - ответил Игнат
Матвеевич.
  За ужином шел обычный разговор. Дед Матвей не терпел бесхозяйственности
и, обнаружив таковую, сурово отчитывал провинившихся. Вот и сейчас не скоро
он отвел душу, но уж отведя и допив чай, сразу удалился на покой. Полина
Владимировна собрала посуду. Антон с отцом остались наедине.
  -  Ну, что там, на пасеке? - сразу спросил Игнат Матвеевич.
  -  Кротов сказал: ты по этому делу приехал.
  -  Пока - загадка, - ответил Антон.
  -  Не скрывай; на кого след наводит?
  -  Честно говорю, скрывать нечего.
  -  Неужели убийца все следы замел?
  - Следов много, но их расшифровать надо. Пока все шишки валятся на цыган,
однако, насколько я успел сориентироваться, не в цыганах дело. Старых
дружков Репьева надо искать. Знаешь откуда Репьев к вам приехал?
  - Знаю. Но старые дружки, как мне известно, к нему не наведывались..
  - Так они тебе и представятся! Пасека - на отшибе. Кто там у Репьева
бывал, сам бог не знает. Кстати, Репьев о своем прошлом не рассказывал?.
  - Толковали мы с ним на эту тему. Наказание он отбывал с Захаром
Екашевым, который в одном классе с тобою учился. Освободились из колонии
вместе. Захар сговорил Репьева заехать в Серебровку. Тому приглянулись наши
места, решил остаться в колхозе.
  -  А за что в колонии оказался?
  - Ребенка украл. История такая... Умерла молодая женщина, а зять с тещей
не поделили годовалого мальчика. Жили они в разных городах. И вот эта самая
теща за две с половиной тысячи уговорила Репьева выкрасть внука. А чтобы
сразу не навести следствие на нее, условились, что Репьев с полгода
подержит мальчика у своих родителей, выдав его за своего внебрачного сына.
После этого старуха обещала заплатить еще две тысячи, а сама на пятый месяц
отдала богу душу. Оказавшись в пиковом положении, Репьев надумал сорвать
деньги за украденного ребенка с папаши. На этом "бизнесе" и попался.
  - Уголовных привычек за ним не замечалось?
  - Нехорошие замашки у Репьева, конечно, были - семь лет ведь общался с
уголовниками, - однако ни воровством, ни хулиганством он не грешил. Вот
спиртным злоупотреблял, И то, надо сказать, последнее время умереннее стал
пить. На прошлой неделе я заезжал к нему на пасеку, потолковали по душам.
Предупредил его крепко. Он дал слово, что со временем или сам избавится от
водочной заразы, или поедет лечиться.
  -  А где Захар Екашев теперь? - опять спросил Антон.
  - Мотается по белу свету. Как-то разговаривал я со Степаном, говорит, в
воду Захар канул. Из всех сыновей только старший, Иван, стариков навещает.
Остальные разъехались, и как будто не существует для них родителей.
  -  Что это они так?
  - Сам Степан виноват. С детства замучил парней в личном хозяйстве, ни
одному сыну образования не дал. Вот они как ушли на службу в армию, так и
не вернулись. А Захар из-за судимости и служить не попал, заколобродил.
  -  Кроме Репьева, он еще никого в Серебровку не привозил?
  -  Вроде бы, нет.
  Помолчали. Антон снова спросил:
  -  Почему Екашев так бедно живет?
  Игнат Матвеевич нахмурился:
  -  У этого "бедняка" денег, наверное, уже миллион.
  -  Ты серьезно?..
  - Конечно, не шучу. От жадности Екашев задыхается. И дядька Осип, отец
Степана, такой же скряга был. Работал, как вол, от зари до зари, а в таких
портках зачуханных ходил, что другой, на его месте, от стыда бы сгорел. В
сундук деньги складывал. Скотины полный двор имел, но мясо в доме было
только по церковным праздникам и то не досыта.
  -  Екашевы из кулаков, что ли?
  - Настоящие кулаки на чужом горбу наживались, а Осип Екашев сам спину
гиул и Степана приучил... - Игнат Матвеевич задумчиво помолчал. - Правда,
при коллективизации чуть было Екашевых не раскулачили - хозяйство-то они
солидное имели. Наш дед Матвей за них застудился. Представляешь, в знак
благодарности Осип принес деду Матвею ягненка.
  -  И что дед?..
  - Сковородником огрел Осипа за "благодарность". Думаешь, обиделся Осип?..
Как бы не так! От радости, что ягненок в хозяйстве остался, упал деду
Матвею в ноги. Вот такие, сын, бывают люди...
  - Помнится, Степан Екашев раньше в колхозных передовиках ходил, - сказал
Антон.
  - До самой пенсии безотжазно трудился. Сколько правление ему премиальных
выплатило - не перечесть! Двужильный мужик. С виду - в чем только душа
держится, а за дело возьмется - не каждый здоровяк с ним потягается. И что
характерно... После колхозной работы, не разгибаясь, Степан управлялся с
личным хозяйством. До самого последнего времени держал корову, телку,
поросят...
  -  Зачем вдвоем со старухой иметь такое хозяйство?
  -  Спроси его....

                            10. КУЛАЦКИЙ ОБРЕЗ

  Несмотря на ранний час, в коридоре серебровокой конторы дым висел
коромыслом. Как бы ни была отлажена работа в бригаде, на утренней
разнарядке всегда выявляется что-то "вдруг". У комбайна вдруг "рассыпался"
подшипник и без мастерской-летучки там дело - труба; у одного из тракторов
- ни раньше, ни позже - вдруг "полетел" поршень, который - страшный дефицит
- можно достать только в районной Сельхозтехнике; кузнецу для ответственной
поковки вдруг понадобился древесный уголь, а где его взять теперь, и сам
кузнец не знает. Даже скотники и те вдруг надумали перегонять дойный гурт
на новые выпаса и пришли к бригадиру sa советом: "А то обождем, Витольд
Михалыч, денек-другой? Надои молока, кажись, пока не снижаются"...
  Толклись люди в конторском коридоре. Судили-рядили о колхозных делах,
шумели-спорили, дымили табаком. И каждый норовил проскользнуть в кабинет к
бригадиру раньше другого. Всем было позарез некогда, всем - срочно!
  И бригадир Гвоздарев, сдвинув на затылок флотскую фуражку, которую не
снимал даже в кабинете, срочно отправлял к остановившемуся комбайну
мастерскую-летучку; на собственном мотоцикле гнал нарочного в
Сельхозтехнику за дефицитным поршнем; хватался за телефон в поисках
древесного угля, которого раньше на селе было хоть пруд пруди, а теперь -
сгори он синим огнем! - в век электричества дефицитом стал; вытирая
вспотевший лоб, советовал скотникам, что не стоит, мол, дорогие товарищи,
дожидаться, когда надои снизятся - поднимать их тяжело будет, сами знаете,
И скотники охотно соглашались: ясно дело, Витольд Михалыч, знаем...
  По мере того, как колхозники покидали бригадирский кабинет, разноголосый
шум за его дверью постепенно утихал. Уже в девятом часу, проводив взглядом
монументальную повариху, приходившую жаловаться на лихача Торопуню, который
самосвалом раздавил новехонькую алюминиевую флягу с молоком для
комбайнеров, бригадир наконец-то посмотрел на терпеливо сидящих у окиа
Антона Бирюкова и участкового Кротова. Облегченно вздохнул:
  - Уф-ф-ф... Теперь и перекурить можно...
  На вид Гвоздареву было около сорока пяти. Плечисто-сутулый, с загоревшим
до смуглости крупным лицом и воспаленными от недосыпания глазами, он в
своей флотской фуражке больше походил на корабельного боцмана, чем на
колхозного бригадира.
  - Витольд Михайлович, - заговорил Антон, - когда Барабанов должен
вернуться в Серебровку?
  Разминая в толстых пальцах папиросу, Гвоздарев надолго подумал:
  - Покупка машины - дело одного дня. Вчера вечером надо бы Андрею
появиться, но пока что нет его... - Прикурив, посмотрел на Антона. - А что,
нужен вам Барабанов?
  - Он в день убийства утром на пасеку заходил и, вероятно, видел пасечника
еще живого.
  - Да?..
  Антон рассказал, как Тропынин высадил Барабанова возле пасеки, где тот
хотел взять меду для родственника из райцентра, у которого собирался занять
деньги. Гвоздарев выслушал внимательно, пустил к потолку густое облако
табачного дыма и сердито заговорил:
  - Неужели Андрей в райцентре загулял? Шурин у него там живет на улице
Кирпичной, Костя Ляпин - брат бывшей жены. Неужели машину обмывают? Ну,
всыплю, когда появится!
  -  Адрес этого