не
говорила - в том,  что она была того же возраста,  что и я, шестнадцати-
летняя,  и она была красива,  и я была красива,  наверное, и мы обе были
там,  дерево и я,  и я не могла вынести этого, сказала Хильда. Ты до сих
пор красива,  так же,  как и в шестнадцать, сказал Ховард. Но не смей ко
мне прикасаться, сказала Хильда.
   Хуберт облажался в бизнесе.  Он потерял десять тысяч.  Ты не могла бы
платить за этот дом некоторое время?  спросил он Ирен. Конечно, дорогой,
ответила Ирен.  Сколько?  Девяносто три доллара в месяц,  сказал Хуберт,
ежемесячно.  Так ведь это немного,  сказала Ирен.  Хуберт протянул  руку
приласкать Ирен, но не стал.
   Инге улыбалась в свете победной свечи.
   Эдвард устал позировать для стихов Чарльза.  Он потянулся, заворчал и
укусил себя.
   Пол в подвале смешивал пластик для новой  кучки  бомб.  Ветка  черной
груши лежала на его верстаке. Семена упали в ящик с инструментом. В бан-
ке?  удивился он.  Что значит "в банке"?  Он вспомнил доброту  Монреаля.
Черный свитер Хильды висел на стуле. Господь хитер, но не злобен, сказал
Эйнштейн.  Пол взял инструменты. Среди них было шило. Теперь нужно найти
еще банок из-под "Шлица", подумалось ему. Немедленно.
   Ирен недоумевала,  то ли Хуберт действительно любит ее, то ли говорит
так,  чтобы доставить ей удовольствие.  Ирен не знала,  как ей это выяс-
нить.  Хуберт был красив.  Но ведь и Чарльз тоже был красив.  И я, я все
еще довольно красива,  напомнила она себе. Конечно, не так, как Хильда и
Розмари, другой красотой. У меня красота зрелости. О!
   В банке? недоумевала Инге.
   Эрик вернулся домой на праздники.
   Анна Тереза  Тыменицка  написала книгу,  на которую И.М.Боченский по-
жертвовал вступительное слово.
   Розмари составила список людей, которые не прислали ей писем в то ут-
ро:
   Джордж Льюис
   Питер Элкин
   Джоан Элкин
   Ховард Тофф
   Эдгар Рич
   Марси Пауэрс
   Сью Браунли
   и многие другие
   Пол сказал человеку в хозяйственной лавке:  Мне нужно новое шило. Ка-
кой размер вам необходим?  спросил человек.  Примерно такой, сказал Пол,
показав руками. О, Хильда!
   Как его зовут уменьшительно?  спросили Чарльз и Ирен Хуберта. Его зо-
вут Пол, ответил Хуберт. Маленький какой, правда? переспросил Чарльз. Но
хорошо сложен, подчеркнул Хуберт.
   Тебе купить выпивки?  спросил Ховард Хильду. Ты уже пила граппу? Один
из любимейших напитков в этой стране. Твое время истекло, Ховард, безжа-
лостно сказала Хильда.  Убирайся из кафе.  Минуточку, сказал Ховард. Это
ведь свободная страна?  Нет,  ответила Хильда.  Нет,  дружище, свободная
страна совершенно точно никаким боком не касается того, что ты сидишь за
этим столом. Кроме того, я решила поехать в Данию первым же самолетом.
   Почтальон (почтальон Розмари) упорствовал в своей  раздражающей  при-
вычке обслуживать сначала противоположную сторону улицы и лишь потом за-
ниматься ее стороной. Розмари съела миску трехминутных хлопьев.
   Эрик обстриг ногти при помощи двадцатипятицентовых клещей.
   Бомба Генри Джексона, брошенная им в отца, не сдетонировала. Зачем ты
кидаешь в меня эту банку из-под "Шлитца",  Генри,  спросил отец Генри, и
почему она тикает, как бомба?
   Хильда пришла в подвал к Полу. Пол, попросила она, я могу позаимство-
вать топор? Или пилу?
   Хуберт дотронулся  до  груди Ирен.  У тебя красивые груди,  сказал он
Ирен.  Они мне нравятся. Тебе не кажется, что они слишком спелые? озабо-
ченно спросила Ирен.
   Спелые?
   3
   Энн Гиацинтщица хотела Пола,  но не могла заполучить его.  Тот спал с
Инге в Дании.
   Из окна Чарльз наблюдал за Хильдой. Та села играть под черной грушей.
Она  глубоко  вгрызалась в черную грушу.  Вкус был ни к черту,  и Хильда
посмотрела на дерево вопросительно.  Чарльз заплакал. Он читал Бергсона.
Его удивил собственный плач, и, удивленный, он решил чего-нибудь съесть.
Ирен не было дома.  В холодильнике ничего не было.  Что  же  сделать  на
обед? Сходить в аптеку?
   Розмари взглянула на Пола. Но, конечно же, он слишком молод для меня,
подумала она.
   Эдвард и Эрик встретились на улице.
   Инге написала Энн следующее письмо,  объясняя почему Энн не может за-
получить Пола:
   Дорогая Энн -
   Я глубоко тронута твоими чувствами, донесшимися до меня с корабля че-
рез наш недавний телефонный разговор. Приятно ли Черное море? Я надеюсь,
и  даже очень,  что ты хорошо проводишь время в круизе.  Круиз Мэтсона -
один из моих любимых.  Но так или иначе,  я должна сказать тебе, что Пол
сейчас глубоко погружен в любовную связь со мной,  Инге Грот,  очень ми-
ленькой девушкой из Копенгагена,  и по этой причине не может отвечать на
твои обращения,  как бы очаровательны и хорошо сформулированы они ни бы-
ли.  Ты хорошо говоришь по телефону,  стильно. Также я должна объяснить,
что если Пол и полюбит еще какую-нибудь девушку, кроме меня, то, опреде-
ленно,  Хильду,  эту девушку девушек. Хильда! Замечательная девушка! Ко-
нечно,  вполне вероятно, он может влюбиться еще в кого-нибудь, кого пока
не встретил - но это будет не скоро, я думаю. И спасибо тебе за дополни-
тельные гиацинты. Мы обещаем думать о тебе время от времени.
   Твой друг, Инге.
   Чарльз лежал в постели со своей женой Ирен. Он дотронулся до одной из
ее грудей. У тебя красивые груди, Ирен, сказал Чарльз. Спасибо, ответила
Ирен, Чарльз.
   Телеграмма Ховарда Эрику так никогда и не была доставлена.
   Хуберт серьезно  подумал о рождественском подарке для Чарльза и Ирен.
Что мне нужно добыть,  чтобы счастье моих дорогих друзей не знало преде-
лов?  спросил он себя. Интересно понравится ли им гамелан? лоскутный по-
ловичок?
   О, Хильда, бодро сказал Пол, я так давно не был рядом с тобой! Почему
бы нам троим не сходить поужинать?
   У Хуберта  был  назначен обед с лучшим молодым поэтом из ныне пишущих
по-английски в Висконсине.
   Чарльз! воскликнула Ирен.  Ты голоден!  И ты плакал! Твой серый жилет
покрыт  слезами!  Позволь  сделать  тебе  сэндвич с ветчиной и сыром.  К
счастью,  я только что из бакалейной лавки,  где купила  ветчины,  сыра,
хлеба, латука, горчицы и бумажных салфеток. Чарльз спросил: Кстати, ты в
последнее время не видела или там слышала что-нибудь о Хуберте?  Он  ос-
мотрел свой серый заплаканный жилет. Нет, и уже давно, ответила Ирен, по
непонятной причине Хуберт как-то отдалился от нас в последнее время.  О,
Чарльз, могу ли я рассчитывать на дополнительные девяносто три доллара в
месяц для нашего семейного бюджета? Мне нужна полировка для пола, и я бы
хотела подписаться на "Нейшнл Джиографик".
   Каждый месяц?
   Энн смотрела поверх поручней на Черное море.  Она бросила ему гиацин-
ты, не один, а дюжину или больше. Они поплыли по черной поверхности.
   - Боль не проходит. Почему Господь не поможет мне?
   - Позвольте мне взять у вас анализ мочи, - попросила медсестра.
   Пол поместил свое новое шило в ящик с  инструментом.  Чего  это  Эрик
присматривал себе дробовик в хозяйственной лавке?
   Ирен, сказал Хуберт,  я люблю тебя. Хотя я всегда боялся упоминать об
этом,  потому что был поставлен перед фактом твоего  замужества  с  моим
близким другом Чарльзом.  Теперь и здесь,  в этом театре кинохроники,  я
чувствую,  что ты близка. Почти что в первый раз. Я чувствую интимность.
Я чувствую, что, может, быть и ты любишь меня. Получается, сказала Ирен,
что вручение мне Пола на Рождество было сиволично?
   Инге улыбнулась.
   Розмари улыбнулась.
   Энн улыбнулась.
   Прощай, Инге,  сказал Пол. Твоя изумительная блондинистость была изу-
мительна, и я всегда буду помнить тебя такой. Прощай! Прощай!
   Кинохроника обрисовала упадок в Эфиопии.
   Ховард обналичил  чек  в  бюро "Американ Экспресс".  Что мне делать с
этими деньгами? недоумевал он. Никакие финансы не имеют значения теперь,
когда Хильда уехала в Данию. Он вернулся в кафе в надежде, что Хильда не
имела в виду то, о чем говорила.
   Чарльз добавил в глинтвейн вина.
   Отец Генри Джексона робко думал:  Ведь Генри еще слишком молод, чтобы
быть анархистом, не так ли?
   Положи пустые банки из-под "Шлица" там в углу, у горна, Генри, сказал
Пол.  И спасибо, что одолжил свой грузовичок в эту холодину. Хотя, я ду-
маю,  тебе надо поторопиться с шипованной резиной,  я слышал,  снегопады
начнутся в этом регионе очень скоро. Глубокий снег.
   Ховард - Хильде:  Я не боюсь того, что ты меня не понимаешь, я боюсь,
что хорошо понимаешь. В этом случае, я думаю, меня посетят сны.
   Куда ты идешь с этим дробовиком, Эрик? спросил Хуберт.
   Фактически, невозможно  читать  книги  Джоэла  С.Голдсмита о единстве
жизни и не становиться лучше, Эрик, сказала Розмари.
   Эрик, убери дробовик изо рта! закричала Ирен.
   Эрик!
   4
   О, Хуберт,  зачем ты дал мне этого проклятого ребенка?  Я имею в виду
Пола? Знал ли ты, что он вырастет?
   Французские просторы  (просторы Франции) были покрыты золотистой тра-
вой.  Я ищу бар, сказали они, что назывется "Корова на Крыше" или как-то
в этом роде.
   Инга роскошно потянула левую и правую руки. Ты принес мне столько ве-
ликолепного счастья, Пол, что, хотя ты скоро уйдешь еще раз пообщаться с
Хильдой,  девчонкой на все-превсе времена,  мне все равно приятно быть в
этой замечательной датской постели рядом с тобой.  Ты не хочешь  погово-
рить о феноменологической редукции? Или ты хочешь булочку?
   Эдвард рассматривал свой Пард.
   В банке? спросила себя Розмари.
   Я решила,  Чарльз,  поехать  на Виргинские острова с Хубертом.  Ты не
против?  С тех пор, как его дела на рынке радикально улучшились, я чувс-
твую, он нуждается в легком отдыхе под золотистым солнышком. О'кей?
   Капитан черноморского патрульного катера сказал: Гиацинты?
   Новая черная  груша  неуклонно тянулась к небесам из могилы,  из того
самого места, где раньше росла старая черная груша.
   Он недоумевал, то ли завернуть это, как подарок, то ли просто препод-
нести Чарльзу и Ирен в коробке.  Он не мог решить. Он решил выпить. Пока
Хуберт пил водку-мартини, он заплакал. Наверно, я делаю коктейли слишком
крепкими?
   Снега Монреаля грудились перед красным "рэмблером".  Пол и Хильда об-
нялись. Что есть замечательно? думали они. Они подумали, что ответ может
читаться  в  их  глазах или в перемешанном дыханьи,  но не были уверены.
Ведь все могло оказаться иллюзией.
   Интересно, как мне стать более приятной глазу?  спросила Розмари. Мо-
жет, стоит себя миленько растатуировать?
   - Хильда,  я действительно думаю,  теперь мы можем быть вместе, оста-
ваться вместе,  даже жить вместе,  если ты не против. Я чувствую что это
очень нелегкое время для нас подошло к концу. Время, которое нас испыты-
вало, понимаешь? И с сегодняшнего дня все будет хорошо. У нас будет дом,
и так далее, и тому подобное, и, возможно, даже дети. Я найду работу.
   - Звучит великолепно, Аарон.
   Эрик?


ДОНАЛЬД БАРТЕЛЬМ
   ДЛЯ МЕНЯ, ПАРНЯ, ЧЬЯ ЕДИНСТВЕННАЯ РАДОСТЬ - ЛЮБИТЬ ТЕБЯ, МОЯ СЛАДОСТЬ
   Из книги "Возвращайтесь, доктор Калигари"
   Перевел Алексей Михайлов
   На обратном пути с аэродрома,  Хубер,  сидевший за рулем, произнес: И
все же, я не могу понять, зачем это мы понадобились. Вы не понадобились,
категорически заявил Блумсбери,  вы были приглашены.  Тогда  приглашены,
снова  заговорил Хубер,  но я не могу понять,  для чего приглашены.  Как
друзья семьи, пояснил Блумсбери. Вы оба друзья семьи. Ткань истин, поду-
мал он,  нежна,  как переговоры о капитуляции. Этого недостаточно, чувс-
твовал Блумсбери,  чтобы дать понять, что его друзья, Хубер и Уиттл, как
люди далеки от того, какими бы он хотел их видеть. Ибо, вполне возможно,
сознавал он,  что и он сам - не такой, как им хотелось бы. Тем не менее,
случалось, он готов был возопить, что это не правильно!
   Она вела себя, как мне показалось, вполне спокойно, сказал Блумсбери.
Ты тоже,  бросил Хубер, повернув голову почти задом наперед. Конечно, ее
научили не плакать на людях,  сказал Блумсбери,  выглянув в окно. Трени-
ровка,  подумал он,  вот великая штука.  Позади них самолеты попеременно
взлетали и садились,  и он размышлял,  раз они должны ожидать разрешения
"на взлет",  это признак уважения или наоборот неуважения по отношению к
ним.  Я все-таки думаю, что скулежа там хватало, произнес Уиттл с перед-
него сиденья.  Я давно заметил,  что в ситуациях, связанных с рождением,
скорбью или расставанием навеки, скулежа обычно полным полно. Но он соб-
рал толпу,  сказал Хубер,  предотвратившую уединение. И, соответственно,
нытье, согласился Уиттл. Точно, подтвердил Блумсбери.
   Кудатропишься, Пышчка?  К  бабшке,  если  это  устроит Ваше Лярдство.
Хо-хо,  кака чудненька, молоденька, мягенька-румяненька, тепленька штуч-
ка,  и  на  такой жесткой лисипедной сидухе.  Ууу Ваштучность,  какой Вы
пртивный, Внаверно всем девшкам эт гворите. Да чтот, Пышчка! Как на духу
скжу, я на этой улице ни разу не видел девшки с такой штучкой. А вы наг-
лый, Ваш Милсть. Чтотвы распетшились. Можн я тя ущипну, Пышчка, будь ум-
ничкой.  Ууу Милстер Блумсбери, я б и не прочь позабавиться, да вот суп-
ружник мой с крыльца приглядыват за мной в надзорную трубу.  Не ломайся,
Пышчка,  синяков не будет. Потискаемся прсто вон за тем деревом. Звоноч-
ком пзвоните,  Ваштучность,  он и подумат,  что вы эскимо купить хотите.
Бязательно,  Пышчка, я моей сладенькой еще колечко дам, у нее тако отро-
дясь не было.  Ууу вашмилсть,  потише с пояском, он мине педалки-давалки
поддерживат. Не боись, Пышчка, и не с таким справлялись, точно говорю.
   Разумеется, не совсем верно говорить, что мы друзья семьи, сказал Ху-
бер.  Никакой семьи,  собственно, и не осталось. А по-моему, осталось, я
верю,  отпарировал Уиттл,  с юридической точки зрения. Ты был женат? это
повлияло бы на юридическую сторону вопроса - выживет ли семья как  семья
после физического разделения партнеров, чему мы и были только что свиде-
телями.  Блумсбери понял, что Уиттлу не хотелось бы, чтобы подумали, что
он лезет не в свое дело, и понял также, скорее даже припомнил потом, что
жена Уиттла,  точнее,  бывшая жена, упорхнула на самолете, если не иден-
тичном,  то весьма похожем на тот, в котором Марта, его собственная жена
Марта,  также предпочла смыться. Но, поскольку он посчитал данный вопрос
достаточно  утомительным,  и  проявляя  мало интереса в виду физического
разделения,  на которое уже делались намеки,  что теперь  требовало  его
внимания вплоть до полного исключения остальных его запросов,  Блумсбери
решил не отвечать.  Вместо этого он сказал: она выглядела, я считаю, до-
вольно привлекательно. Чудесно, признал Уиттл, а Хуберт добавил: ошелом-
ляюще, фактически.
   Ах, Марта,  давайк в постельку,  будь паинькой.  Отвянь, козел, я еще
Малларме на ночь не почитала.  Ууу Марта, дорогуша, мы разве договарива-
лись, что наш паренек будет дрыхнуть всю ночь? когда телик заглох, а хо-
зяина  стояк  бьет  - милую ждет.  Отвали со своими пошлостями,  сегодня
вторник, сам лучше меня знаешь. Но, Марта, голубушка, где же твоя любовь
ко мне,  о которой мы твердили на погосте у моря в девятьсот и 38-м? Фи,
Мистер Елдак!  приглядывали б лучше за мусородробилкой, а то аж забилась
уже вся.  Трубу бы прочистил!  Марта,  девочка моя,  ты, моя сладенькая,
нужна мне, ты. Убери свои лапы, тампонная гадина, я задолбалась нянчить-
ся с твоим поганым хреном.  Но Марточка,  милая, помнишь стихи, ну в той
книге,  про "кроншнепово нытье и гигантово мудье",  в девятьсот и  38-м?
коими освятили мы наш союз?  Когда это было,  а теперь - это теперь, мо-
жешь и дальше бегать за этой велосипедисточкой в трусах в обтяжку,  если
хочется свои старые мудья размять.  Ах,  Марточка, при чем тут велосипе-
дисточка,  это ты мне сердечко тормозишь.  Держи свои грабли подальше от
моей кормы, я из-за тебя страницу залистнула.
   Богатые девушки всегда выглядят хорошенькими,  констатировал Уиттл, а
Хубер сказал:  я уже это слышал.  Деньжат,  наверняка, оттяпала? спросил
Уиттл.  Да,  конечно, скупо ответил Блумсбери (не потерял ли он одновре-
менно с Мартой и свое,  отнюдь не маленькое состояние,  тысячи,  а то  и
больше?).  Трудно было что-либо изменить,  я полагаю,  сказал Хубер. Его
глаза,  к счастью, следившие за дорогой во время этого пассажа, были хо-
лодны,  как сталь. И тем не менее... начал Уиттл. И, чтоб компенсировать
тебе хлопоты, предположил Хуберт, ловко эдак, буханула все это на сберк-
нижку. Наперекор себе, вне всякого сомнения, не унимался Уиттл. Так были
хлопоты или нет?  за которые предложили слишком мало или вообще  ничего?
От негодования,  заметил Блумсбери,  шея Уиттла закаменела: она и так по
жизни была необъяснимо длинной,  тощей и деревянной. Деньги, подумал он,
взаправду их было очень много.  Больше, чем можно было управиться в оди-
ночку. Но, волею судеб, - достались двоим.
   На обочине возникла вывеска "ПИВО,  ВИНО, ЛИКЕРЫ, ЛЕД". Хубер остано-
вил машину, "понтиак-чифтэйн", и, заскочив в магазин, купил за 27 долла-
ров бутылку бренди девяностовосьмилетней выдержки с восковой печатью  на
горлышке. Бутылка была старой и грязной, но бренди, когда Хубер вернулся
с ним, - выше всяких похвал. Надо отметить это дело, сказал Хубер, щедро
предложив бутылку сначала Блумсбери,  который, с общей точки зрения, не-
давно пережил утрату и потому заслуживал особого внимания, насколько это
было  возможно.  Блумсбери  оценил  порыв  великодушия со стороны друга.
Пусть у него полно пороков, рассудил он, но и добродетелей тоже достает.
Впрочем,  пороки все же перевесили,  и,  потягивая старый добрый бренди,
Блумсбери принялся исследовать их всерьез,  в том числе и те, коими гре-
шил  Уиттл.  Единственным пороком Хубера,  после многих "за" и "против",
Блумсбери посчитал неспособность следить за мячом. В частности, на доро-
ге,  рассуждал он, достаточно какого-нибудь щита "Бензин Тексако", чтобы
Хубер позабыл про свои прямые обязанности - управлять средством передви-
жения. У друзей имелись и другие косяки, как смертные, так и проститель-
ные, которые Блумсбери обмозговывал с подобающей тщательностью. В конеч-
ном итоге,  его раздумья прервало восклицание Уиттла:  Старые добрые де-
нежки!
   Было бы неправильно,  сурово начал Блусмбери,  зажиливать их.  Коровы
пролеталиывали за окнами в обоих направлениях. То, что за все годы сожи-
тельства деньги были нашими,  и мы их копили и гордились ими,  не меняет
того факта, что с самого начала деньги были скорее ее, чем моими, закон-
чил он.  Ты мог бы купить яхту,  сказал Уиттл, или лошадь, или даже дом.
Подарки  друзьям,  которые подерживали тебя в достижении этой трудной и,
позволю заметить,  препоганейшей цели, добавил Хубер, вдавив акселератор
до отказа так,  что автомобиль чуть не взлетел. Пока все это говорилось,
Блумсбери развлекался мыслями об одном из  своих  излюбленых  выражений:
Все тайное непременно становится явным.  Вдобавок, он вспомнил несколько
случаев, когда Хубер и Уиттл обедали у него. Они восхищались, накручивал
он себя, не только вытачками на платье хозяйки дома, но и пикантными де-
талями ее "фасада" и "заднего двора",  которые тщательно  обсуждались  и
снабжались обильными комментариями.  Это к тому,  что данное предприятие
(читай: дружба) стало для него совершенно нерентабельным и прямо на гла-
зах разваливалось.  Хубер,  к примеру,  чуть ли не щупальцы вытянул один
раз,  чтобы потрогать эти прелести,  когда те оказались  поблизости,  аж
выгнулся и высунулся весь так, что логика ситуации вынудила Блумсбери на
правах хозяина дать Хуберу по рукам поварешкой.  Золотые деньки, подума-
лось ему, в сиянии нашей счастливой юности.
   Совершенный идиотизм, сказал Хубер, мы знаем только то, что ты собла-
говолил рассказать нам об обстоятельствах, окружающих развал вашего сою-
за.  А  чего вам еще не терпится вызнать?  спросил Блумсбери,  ничуть не
сомневаясь,  что им захочется вызнать все. Было бы интересно, мне кажет-
ся,  в качестве житейского опыта,  естественно, как бы невзначай ответил
Уиттл, к примеру, узнать, на какой стадии совместная жизнь стала