тофоне. Техно восхищает его
по одной-единственной причине: где еще вы видели музыку, которой при
помощи нескольких нот удается заставить двигаться столько людей?
Жосс опускает на дорожку целую стену мониторов и сканеров. Дайте нам нашу
дневную дозу фрактальных образов и пляшущих спиралей! Диджей смешивает не
только звуки - он стремится соединить все: клипы, друзей, врагов, огни,
выкрики и эндорфины, чтобы изготовить Большой Ночной Рататуй. У Марка
кружится голова. Он осознает, что эта ночь станет для него ключевой. Что,
возможно, эта вечеринка - последняя в его жизни: Ночь Последнего
Праздника.
     И начинается апофеоз, Париж пускается в пляс. Тела легко парят над полом,
словно в невесомости, подчиняясь четкому, как метроном, ритму ударных.
Вернее, это головы одного и того же тела, одной и той же чудовищной гидры,
рты, заходящиеся в едином крике, звенящем нотой небывалой чистоты.
Маниакально-депрессивные дервиши ритмично совокупляются под звуки
acid-house, пропитанные потом сомнамбул. Недаром все лунатики боятся
темноты. Мы приглашаем вас в новый языческий храм, украшенный трехмерными
лазерными голограммами: спешите к нам все, уверовавшие в неодиско. Завтра
ты потеряешь уверенность во всем, ты потеряешь решимость, но сегодня,
здесь и сейчас, ты существуешь, ты хохочешь во все горло, и слезы счастья
смывают косметику с твоих век, ибо ПРОБИЛ ТВОЙ ЧАС.
Руки плавно вздымаются к потолку, ноги бьют в пол, серьги качаются в такт
музыке, бедра переливаются всеми цветами радуги, лучи ультрафиолета
заставляют светиться белки твоих глаз и - вот, блин, незадача! - твою
перхоть! Верти головой направо и налево, мотай шевелюрой, виляй ягодицами
     - это карнавал ряженых, ярмарка гермафродитов! Увы, единственное, что
волнует Марка, - на кого он прольет следующий стакан.
Он испытывает головокружение. Турникотис, Терракота. Его вновь охватывает
желание самоуничтожения. "Накладывать на себя руки следует публично. Я
допускаю, что при необходимости убийство может быть совершено в укромном
месте, но самоубийство всегда должно быть актом эксгибиционизма. Родись
сегодня Мисима, он потребовал бы, чтобы его харакири транслировали в
прямом эфире, причем желательно - в прайм-тайм. Не забудьте подключить
видеомагнитофон: отныне в роли прощального письма будет выступать кассета
VHS.
     Какой танец выбрать? Исполнить ли "Черепаший твист" (лежа на полу болтать
в воздухе четырьмя конечностями)? Или же изобразить "Вопросительное мамбо"
(вращаться вокруг собственной оси, рисуя в воздухе знак вопроса
указательным пальцем)? Продемонстрировать рискованную "Метеорологическую
фетву" (поставив ногу на горло вашей партнерши, в ритме музыки начать
поворачивать носок на сорок пять градусов туда-сюда, выкрикивая слово
"АЯТОЛЛА!" семь раз подряд с нарастающей громкостью, после чего извергнуть
содержимое вашего желудка на всех тех в зале, кто обладает физическим
сходством с Аленом Жийо-Петре, - затем найти настоящего, буде возможно, -
затем несколько раз повторить те же па в этой последовательности)?
В конце концов Марк выбирает свой любимый танец, который называется
'Тахикардия".
     Он знает, что ему нужно на этой земле. Он хочет уютной ирреальности.
Он хочет пестрой музыки и высокоградусных спиртных напитков.
Он хочет, чтобы люди резали пальцы краями страниц, читая эту книгу.
Он хочет подскакивать, как индикатор его стереосистемы.
Он хочет научиться путешествовать факсом.
     Он хочет, чтобы дела шли неплохо, но и не слишком хорошо.
Он хочет спать с открытыми глазами, чтобы не упустить свой шанс.
Он хочет, чтобы у него вместо глаз были видеокамеры, а вместо мозга -
монтажная студия.
     Он хочет, чтобы его жизнь была фильмом Роже Вадима-Племянникова 1965-го
года выпуска.
     Он хочет, чтобы ему говорили комплименты в лицо и гадости - за спиной.
Он не хочет быть предметом разговоров: он хочет стать предметом споров.
Кроме того, он хочет пирожное с абрикосовым конфитюром, очень липкое,
чтобы съесть его, сидя на песке и глядя на волны, - неважно где. Конфитюр
будет течь у него по пальцам, и его нужно будет слизывать, все это море
сахара, пока оно не превратилось в карамельку под лучами солнца. В небе
глупо пролетит самолет, волоча за собой рекламу крема для загара, и в
ответ он размажет абрикосовый конфитюр по своему лицу, и отразившиеся от
него ультрафиолетовые лучи срикошетят обратно в мировой эфир.
Дуэнья в Севилье.
     За блюдом паэльи
Поет сегедильи
     Мануэля де Фальи.
А бугенвиллеи там будут? Почему бы и нет? Пусть будут бугенвиллеи. И
тропический ливень, больше похожий на потоп? Ладно, согласен и на это, но
только ближе к концу дня, в те самые пять минут, после вспышки зеленого
луча. Но все же самое главное - пирожное с абрикосовым конфитюром. Черт,
пирожное с абрикосовым конфитюром - это так несложно! Марк же не луну с
неба просит!
     - Вы что, устали, Марк? - догадывается пресс-атташе, беря его за руку,
чтобы привести в чувство.
     Он отряхивается и вновь принимается танцевать. Он опускает глаза. No eye
contact. Столкнуться с чужим взглядом очень опасно, особенно когда звучит
номер в стиле speed-core и лучи лазеров режут лес поднятых рук. Плечи
танцующих сверкают, отражая лазерный свет, словно множество миниатюрных
катафотов. В ожидании удара гонга он рассматривает носки своих ботинок,
хотя прекрасно знает, что гонг не прозвучит, пока противник не отправится
в нокаут. Не за этим ли он пришел сюда: нечто, на что можно смотреть
посреди этой толпы умалишенных, которые всегда правы? Не являют ли эти два
модельных ботинка всего лишь символ того, что его ноги прочно стоят на
земле?
     Каждый борется за себя, как может. Некоторые пытаются вести беседы,
несмотря на шум. Им приходится часто повторять слова и постоянно напрягать
притупившийся слух. Но на дискотеке кричать бесполезно. Чаще всего дело
кончается тем, что собеседники невпопад обмениваются номерами телефонов,
нацарапанными на тыльной стороне ладони, и откладывают беседу до лучших
времен. Другие танцуют, держа в руках стаканы и вперив в них взгляд. Время
от времени они сильно рискуют, поднося их к губам: при этом любое неловкое
движение локтя соседа ведет к тому, что они обливают себя. Поскольку на
дорожке невозможно ни пить, ни разговаривать, созерцание собственных
ботинок представляется Марку вполне этически допустимым занятием.
Не стоит думать, что вся абсурдность ситуации ускользнула от него.
Напротив, никогда он столь ясно не осознавал свою принадлежность к классу
юных идиотов из хороших семей, как в этом одиночестве посреди толпы
охваченных энтузиазмом безумцев, на этом беломраморном полу, воображая
себя бунтарем, при том, что принадлежит он к весьма привилегированной
касте, в то время как миллионы людей спят на улице при температуре ниже
15С, подложив под себя лист гофрированного картона. Он все это знает и
именно поэтому уставился в пол.
     Временами Марк смотрит на свою жизнь со стороны - как люди, пережившие
клиническую смерть. В эти мгновения Марк беспощаден: он ненавидит этого
мудозвона, он ничего ему не прощает. И все-таки, скрежеща зубами от
злости, всегда возвращается в свою телесную оболочку.
Его стыд, его беспомощность, его капитуляция перед действительностью как
раз и объясняются тем фактом, что он не хочет себя простить. Что тут
поделаешь? Ты не изменишь мир. Так что тебе только и остается, что
рассматривать свои ботинки и пытаться склеить дамочку-атташе. По этому
поводу ему вспоминается знаменитая история про мисочку с водой, в которой
полощут пальцы. История случилась не то с генералом де Голлем, не то с
королевой Викторией. Один африканский царек, которого с помпой принимали
во дворце, выпил воду из своей мисочки в конце банкета. Глава государства,
принимавший царька, в ответ дипломатично поднес свою к губам и осушил ее
до дна, и глазом не моргнув. Всем присутствующим не оставалось ничего
другого, как последовать его примеру.
     По мнению Марка, этот анекдот - притча о нашей эпохе. Мы ведем себя
абсурдно, гротескно и смехотворно, но, поскольку все вокруг ведут себя
точно так же, это поведение постепенно начинает казаться нам нормальным.
Ты должен посещать школу, вместо того чтобы заниматься спортом, ходить в
университет, путешествовать по свету, пытаться устроиться на службу,
делать то, что тебе хочется... Поскольку все поступают так, на первый
взгляд все идет как надо. Наша материалистическая эпоха стремится к тому,
чтобы приложиться ко всем мисочкам для полоскания пальцев без исключения.
     - Моя следующая книга будет называться "Мисочки для полоскания пальцев", -
говорит Марк типичной пресс-атташе 90-х. - Это будет сборник эссе о
постлиповецкианском обществе.
     Они возвращаются в бар. Барышня улыбается, демонстрируя прекрасные белые
зубы, но Марк быстро встает, бормочет какие-то извинения и исчезает. Дело
в том, что у мадемуазель между резцами застрял листик латука, и эта
маленькая деталь портит впечатление от ее улыбки раз и навсегда.

0.00

     Что можно предложить поколению
Которое росло, узнавая, что дождь отравлен,
     А секс - смертельно опасен?
     Guns n' Roses
     Полночь, девушки вокруг полуодеты, Марк - жалок. Дебош в разгаре. Звездный
хаос Вселенной оборачивается морем разноцветных конфетти. Кислотное
сиртаки звучит вот уже более получаса.
     Марк безостановочно курсирует между баром и танцполом, поглощая стакан за
стаканом "Лоботомию", которая постепенно подтачивает его силы. Он
телепатически общается с инфразвуковой басовой партией, настойчивой, как
отбойный молоток. Жосс умеет гипнотизировать прожигателей жизни. Сегодня
он решил сотворить свой шедевр - без страховки и в прямом эфире. Он
одновременно работает на шести проигрывателях, смешивая "Грека Зорбу",
технотранс, тремоло виолончелей, андские флейты, стрекот пишущих машинок,
беседы Дюра с Годаром. Завтра от всего этого останется одно лишь
воспоминание. Чтобы сгустить атмосферу, Фаб раздает гостям свистки.
Танец спорадически вспыхивает и стихает: это движение по петле, философия
исступленности, теория сложности. Танец - это вечное возвращение, скачка
цифровых лошадок на сошедшей с рельсов карусели. Люди становятся в круг,
берутся за руки, крутятся на одном месте. Единственный факт бесспорен: у
девушек множество грудей.
     Марк закрывает глаза, чтобы не видеть их, и тут же светящиеся круги
начинают свою вертлявую пляску у него под веками. Боже мой, ведь все эти
девицы под одеждой - голые! Восхитительные пупки, очаровательные жилки,
задорные носики, хрупкие шейки... Вся его жизнь заполнена существованием
юных flappers, затянутых в маленькие черные платьица, возможность встречи
с этими тающими на глазах созданиями удерживает его от прыжка в пустоту.
Как правило, их имена оканчиваются на букву "а". Их бесконечные ресницы
изогнуты, на манер трамплина для прыжков. Если спросить, сколько им лет,
они отвечают - как ни в чем не бывало - "двадцать". Должно быть, они
считают, что самое сексуальное в них - это возраст. Они никогда не слышали
о существовании Марка Марронье. Ему придется врать, держать их за ручку,
интересоваться, как идут дела в Школе международных отношений, обслуживать
по полной программе. Эти девочки слишком быстро выросли и понятия не имеют
о всяких там "петушиных" словечках. Их легко заманить в западню. Когда им
цитируют Поля Леото, они рассеянно грызут большой палец. Сущие мелочи
приводят их в восторг. Да, конечно, Марк знаком с Габриэлем Метцнеффом и
Жераром Депардье. Да, он бывал у Дешаванна и Кристин Браво. Ради подобной
добычи он готов скрутить голову всем своим принципам, забудет об игре в
"Name-Forgetting".
     В самый неожиданный для Марка момент они, возможно, коснутся своими губами
его губ и попросят проводить их домой - в маленькую комнатку для прислуги
без прислуги. Зайдет ли он? Будет ли целовать в шею в такси? Кончит ли на
лестничной клетке прямо в брюки? Будет ли прикноплен над кроватью постер
Ленни Кравитца? Сколько раз они будут заниматься любовью? Удастся ли им в
конце концов угомониться во имя всего святого? Не кинется ли Марк наутек
со всех ног, обнаружив последний роман Александра Жардена на тумбочке?
Марк снова открывает глаза. Ондин Кензак, прославленная фотографиня,
тоскует над шампанским, окруженная тол пой плейбоев, которых она кокетливо
одергивает. Расфуфыренные дамы полусвета изображают гермафродитов - лишь
бы оставаться полу чем-то. Генри Чинаски поглаживает задницу Густава фон
Ашенбаха, который не имеет ничего против. Жан Батист Гренуй нюхает
подмышки Одри Хорн. Антуан Дуанель пьет из горлышка мескаль консула
Джеффри Фирмина, дежурного дряхлого урки. А Хардиссоны играют в регби со
своим младенцем (Жан Мари Руар реализует попытку).
Люди нажираются латиноамериканскими коктейлями и германо-пратскими
каламбурами: чтобы разрушить мир, все сгодится.
Внезапно огни гаснут, и откуда-то сверху над всем этим зверинцем звучит
знакомый, хриплый, с ленцой голос: "Summertime" в исполнении Луи и Эллы.
Жосс объявляет в микрофон американскую пятнадцатиминутку. Марк пользуется
случаем, чтобы взять на абордаж Ондин Кензак:
     - Это американская пятнадцати минутка, так что пригласите меня на танец.
У фотографини темные круги под ярконакрашенными глазами, но она окружена
толпой стареющих мальчиков. Ондин смеривает Марка взглядом с головы до
ног.
     - Идет. "Summertime" - моя любимая песня, а вы... напоминаете плохую
копию Уильяма Херта.
     Она обнимает его и, глядя прямо в глаза, шепчет хриплым голосом слова
песни: "Oooh your dad is rich and your ma is good looking / So hush little
baby don't you cry... "
     На таком расстоянии Марк проникает в мысли фотографини. Ей тридцать семь
лет, детей нет, шесть месяцев сидит на диете, никак не может бросить
курить (поэтому у нее такой хриплый голос), страдает аллергией на солнце,
накладывает слишком много тонального крема и бесполезного маскирующего
карандаша от кругов под глазами. Из-за бесплодия у нее затяжная депрессия,
а потому она слезлива сверх меры.
     - Итак, - нарушает молчание Марк, - я удостоился чести танцевать медленный
танец с модным фотографом. Не хотите взять меня в топ-модели?
     - Да нет, вы для меня щупловаты. Займитесь своим телом, а потом приходите
ко мне. Впрочем, мода - вообще не ваш конек. У вас слишком здоровый,
нормальный вид.
     - Такой гетеросексуальный... такой банальный... Ну, вперед - оскорбляйте
меня!
     Мы уже говорили, что Марк всегда первым ржет как ненормальный над своими
остротами, наводя ужас на окружающих? Нет. Ладно, но все так и есть.
Смотри-ка, Жосс поменял пластинку.
     - Эй, а Жосс-то поменял пластинку, - говорит Ондин. - Еще один медляк. Что
это, Элтон Джон?
     - Да, "Candle in the wind" - гимн Мерилин Монро и голливудским фотографам.
Пригласите меня снова?
     Ондин кивает:
     - Похоже, у меня все равно нет выбора.
     - Верно, если вы мне откажете, я напишу во всех журналах, что вы -
лесбиянка.
     Сорокалетние женщины возбуждают Марка. В них есть все - и опыт, и задор.
Матери-сводницы и робкие девственницы в одном флаконе. Они просто потрясны
     - им дали шанс всему вас научить!
     - Вы приятель Жосса Дюмулена?
     - В свое время мы немало вместе выпили, это объединяет. Все кончилось в
Токио пять лет назад.
     - Я хотела бы сделать его портрет. Я сейчас готовлю выставку портретов
знаменитостей со сгущенным молоком на щеках, подвешенных на большом шкиве.
Можете с ним поговорить?
     - Думаю, это великолепное предложение его несомненно заинтересует. Но
зачем вам это?
     - Выставку? Чтобы показать, как тесно связаны фотография, сексуальность и
смерть. Разумеется, я упрощаю, но в целом идея именно такова.
Марк записывает на очередном желтом листочке: "Для демонстрации аксиомы
Трех Зачем иногда оказывается достаточно одного зачем, если у подопытного
изможденное лицо, замкнутый характер и тюлевое платье".
Американская пятнадцатиминутка подходит к концу. Фаб, зажатый, на манер
сэндвича, между Ирэн де Казачок и Лулу Зибелин, танцует медленный танец.
Клио проснулась, пригласила на танец Уильяма К.Тарсиса III - праздного
богатенького наследника с голосом кастрата - и вновь заснула у него на
плече. Ее нижняя губа подрагивает в желтых бликах софитов. Ари, приятель
Марка (разработчик видеоигр для Sega), предупреждает его:
     - Берегись Ондин, она у нас нимфоманка, террористка!
     - Знаю, зачем, ты думаешь, я пригласил ее на танец?
     - Нет-нет, я вам не позволю! - восклицает фотографиня. - Это я вас
пригласила!
     Ари был бы похож на Луиса Мариано, родись тот в Бронксе. Он танцует рядом
с ними. Как только Жосс объявляет об окончании американской
пятнадцатиминутки, он набрасывается на Ондин.
     - А теперь моя очередь! Отказывать запрещается. Марк не настолько
собственник и слишком ленив, чтобы протестовать. Лицо фотографини лишено
всякого выражения, глаза ее пусты. Если она ломает комедию, то заслуживает
"Оскара" за Лучшее Изображение Безразличия В Кино.
_ It was nice to meet you, - бросает на прощанье Марк и исчезает не
оборачиваясь.
     Ари и Ондин наверняка уже забыли о нем. На вечеринках ничто не имеет права
задерживать внимание дольше пяти минут: ни разговоры, ни люди. В противном
случае вам угрожает нечто худшее, чем смерть: скука.
На верхнем ярусе Клио совершенно расклеилась. Очевидно, в ее крови еще
гуляет "эйфория". Представьте себе Клер Шазаль в платье из латекса в
ремейке "Экзорсиста" и получите полное представление о разыгрывающейся
сцене. Все столпились вокруг Клио. Она кричит - "I love you" и сжимает
бокал для шампанского с такой силой, что хрусталь разлетается в пыль. Руки
залиты кровью, из них торчат осколки. Она навсегда потеряна для
хиромантов.
     - ALO-O-ONE! Я ТАК ОДИНОКА! ТАК ОДИНОКА!
Увидев Жосса рядом со своей подружкой - пресс-атташе, - Марк понимает:
Клио, очевидно, накрыла эту парочку в кабинке диджея, когда они, стоя на
карачках, выбирали, какой диск поставить следующим. Он бросает Клио:
     - Дюмулино - полный козел! Тебя бросили? Да я стою десяти таких, как он!
Когда трахнемся?
     - Спасибо, пока обойдусь, - всхлипывает Клио.
Тогда Марк хватает бутылку "Джека Дэниелса" и поливает на руки Клио, чтобы
продезинфицировать раны. (Он, видать, чуть-чуть не доучился на спасателя.)
Вопль Клио секунд на двенадцать заглушает рев 10000 ватт звуковой
аппаратуры. Она выдает супер-
     набор английских ругательств, перестает плакать, зеваки расходятся, и Марк
во второй раз за вечер уволакивает за собой Клио, держа ее за прелестное
обнаженное запястье.
     Музыка: "Sweet harmony" в исполнении группы "Beloved"
Let's come together Давай кончим вместе
     Right now Прямо сейчас
Oh yeah Ода
     In sweet harmony В сладкой гармонии
Let's come together Давай кончим вместе
     Right now Прямо сейчас
Oh yeah Ода
     In sweet harmony В сладкой гармонии
Let's come together Давай кончим вместе
     Right now Прямо сейчас
Oh yeah Ода
     In sweet harmony В сладкой гармонии
Let's come together Давай кончим вместе
     Right now Прямо сейчас
Oh yeah Ода
     In sweet harmony В сладкой гармонии
Программа действий.
     Они садятся на банкетку. На руку Клио падает луч прожектора, и Марк
осторожно извлекает осколки стекла.
     - Марк, я хочу пить, - стонет отравленная фотомодель в перерыве между
двумя всхлипами.
     - Не сейчас! Перестань капризничать!
     - Можно допить из твоего стакана?
     Она косится на "Лоботомию" с кубиками льда.
     - Are you crazy? Я даже представить себе боюсь, что будет, если ты
смешаешь это с... (Марк прикусывает язык: он вспоминает, что дал Клио
наркоту, не спросив ее согласия.) Ладно, черт с тобой, пойду принесу тебе
стакан воды.
     И он встает, бормоча себе под нос проклятья в адрес современной
фармацевтической промышленности и ее успехов.
Тело Ондин Кензак распростерто на стойке бара, тюлевое платье задрано. Ари
вымазал ее кремом "шантийи" и слизывает его со своими присп