лной картошки". Марк
воображает ее невестой на свадьбе в Ле-Бо-ан-Прованс во время мистраля.
Свадебные ленты на машине будут развеваться на всем пути до "У Боманьера"
(13520 Ле-Боан-Прованс, тел. 90-54-33-07, великолепные равиоли с пореем
под трюфельным соусом). Да, Анне очень даже пойдут белое платье и рисовые
зерна в волосах. Затем им ничего не останется, кроме как поехать в
свадебное путешествие в Гоа для того, чтобы завершить ее образование. В
первый же день она узнает, что такое муссонные дожди и как пахнет дымом от
тлеющих семян дурмана. Она поймет, что такое несварение желудка от
индийской пищи и передозировка "нивакина". Самолеты на Бомбей не будут
летать из-за затопления взлетной полосы. Чтобы скоротать время, они будут
вынуждены трахаться, как кролики. Господи, к чему все эти мысли? Ее грудь
позвала его в путь.
     Марк вновь надевает свое рубище. Жан-Жорж опустив голову бросается в
толпу. Агата Годар, играя в жмурки, вскочила на плечи к Ги Монреалю.
Размалеванная лихорадка. Бессознательный дрейф. Дребезги мира. Марк
заказывает следующий графин "Лоботомии" с колотым льдом.
Позднее он танцует какие-то странные вариации на тему джерка с голоплечей
Анной. Но Жосс замешивает Крик с таким ритмом, что по-другому попросту не
станцуешь. Марк пытается делать хорошую мину, но получается у него это
плохо. Вы не замечали ни разу, что именно те люди, которые боятся
показаться смешными, чаще всего кажутся смешными?
Фаб и Ирэн возникают из бурой влажной мглы, в которую под утро
превратилась атмосфера клуба.
     - А мы сегодня, - важно сообщает Фаб, - просекли одну фишку. Мы тоже часть
акустической системы клуба.
     Причем за высказыванием этим стоит отнюдь не виртуальная реальность.
Видно, эта ночь не оставляла иного выбора: или чокнутый Фаб, или
полумертвый Жосс.
     Несмотря на полный муки Крик, который спровоцировал вспышку всеобщей
истерии, Анна и Марк не потеряли друг друга. Они продолжают общаться без
слов. И стоит ей прильнуть к Марку, как тот в ответ льнет к ней.

5.00

     Стоит ли жить дальше, если мы сможем
Похоронить вас всего за десять долларов?
     Американский рекламный слоган
Помаленьку незаметно натикало пять часов утра.
Ночь со скукой подбивает бабки - считает разочарованные зевки. Приходит
время обмякнуть и оцепенеть. Немало любовных союзов и клеток печени
незаметно распалось этой ночью: настало время поправлять прически. К пяти
утра в ночном клубе не остается никого, кроме апоплексичных лузеров и
летаргических весельчаков, которые осознали, что сегодня снять им никого
не светит. Вот они ползут, волоча ноги и сгорбившись, с неизменным
стаканом в руке. Уцелевшие клубберы вьются как стервятники в поисках
хорошеньких барышень, которые на глазах превращаются в уродин.
Одна только Анна сияет среди них синевою глаз. И Марк решает, что нужно
сделать ей ребенка - здесь и сейчас.
     - Первый, кто кончит, завтра утром принесет завтрак в постель.
И с этими словами он волочет ее в сторону умывальников. Удивительно то,
что она за ним следует.
     Марк приоткрывает дверь дамского туалета и тут же снова закрывает ее,
знаками умоляя Анну не входить.
     То, что он увидел там, настолько неописуемо, что лучше уж описать это
сразу. Во-первых - омерзительный запах расплавленного воска, теплой крови
и свежей желчи. Марк открывает глаза - и тут же инстинктивно закрывает их.
Снова открывает и все-таки смотрит, потому что он всегда хочет видеть ВСЕ.
Собственно говоря, ничего другого он делать и не умеет - только видеть.
Этому его научили сызмальства. Чем невыносимее зрелище, признаем это, -
тем пристальнее взгляд Марка.
     Фотографиня Ондин Кензак распята живьем на двери сортира, вспухшая кожа на
животе вся в кровяных царапинах и напоминает апельсиновые кожурки. Кто-то
загасил сигарету в ее пупке, как в пепельнице. Истерзанные груди Соланж
Жюстерини использовали в качестве подушечек для булавок. Актриса еще дышит
через застегнутый на молнию черный капюшон, надетый ей на голову. А на
выбритом лобке лежащей без чувств пресс-атташе стоят зажженные свечи - ну
точно как в пытке номер 148 из "Ста двадцати дней Содома". Да уж, над этой
троицей поработал палач-интеллектуал... Дамы стонут - интересно, что
чувствуешь, согласившись на подобные истязания? Особенно забавно это
выглядит рядом с говорящим автоматом по продаже презервативов, который не
перестает бубнить: "Не хо-ти-те-ли-по-пы-тать-сча-стья-со-смаз-кой БРОНКС?
Пом-ни-те, ва-зе-лин-рас-тво-ря-ет-мате-ри-ал,
из-ко-то-ро-го-из-го-тов-лен-пре-зер-ватив".
Миниатюрный радиомикрофон закреплен у рта Ондин с помощью обруча для
волос. Она шепчет:
     - Да Жосс Благодарю Тебя Благодарю Хватит Нет. Стоп.
Звук идет прямо в зал. Записывающий плеер лежит рядом на рулоне туалетной
бумаги, соединенный через радиопередатчик со звуковой системой.
Тот самый Крик, под который пляшут "Нужники", - это записанные на DAT
запредельные страдания трех женщин. Жосс идеально проработал свой
сценарий. Марк просекает это в момент, он понимает, что ни черта не
смыслил с самого начала. И еще он понимает в этот миг, почему Бог обходит
стороной гримерки.
     А музыка все звучит и звучит: нет, о-о-о, нет, о-оо, не-е-е-е-е-т, не это,
умца-умца-тынц-тынц-умцаумца у-у-у-у-у-у-у. Эффект Ларсена. Утро в ритме
140 ударов в минуту. Не все сияния - северные.
Именно в этом месте и именно в ту секунду Марк снимает лучший кадр на
"поляроид" за всю свою карьеру. Но в следующее же мгновение ему вновь
становится смертельно скучно.
     И тут из туалета появляется Жосс Дюмулен. Ноги у него подкашиваются от
усталости. Он явно наглотался транквилизаторов. От его пота пахнет
"лексомилом". А может, "рогипнолом". Не стреляйте в дискжокея: он уже
погружается в свой парадоксальный сон. Огни гаснут, стены рушатся.
Барабанным перепонкам конец. Времени больше нет, есть повременье. Жосс
трясется как в лихорадке.
     - Бррррррррр, я слабею, меня шатает, раскис как кисель, привет, Анна,
привет, Марк, ну и прет же этому козлу Марронье, пора, похоже, привести в
порядок мои мудацкие мозги, кстати, где Клио? Так какую же пластиночку
поставить следующей? У меня голова кружится и в желудке комок, блин,
неужто это от колес меня так приплющило? Надо поспать чуток, ну да, месяца
два в гамаке, но мы так одиноки на этой земле, нет, просто страшно
становится... Стоп, думай о чем-нибудь другом, дыши глубже, вот так,
размеренно, спокойно, это тебе от таблетки так тоскливо, полная жуть, это
просто от таблетки тебе кажется, что... Совсем один, никого, НИКОГО... Все
эти странные люди, они ничего не понимают. Кто меня тут любит? Вообще глаз
открыть не могу, и челюсти сводит - даже воды не выпьешь, да, стакан воды,
быстро. Но... Что? Чего вы на меня уставились?
Марк и Анна глядят на то, как трясущийся Жосс пьет из-под крана, хлыст
трясется у него в руке. Они смотрят на него, затем друг на друга, после
чего выходят, совершенно подавленные. Жосс кричит им вслед:
     - Эй! Что такое? Эти сучки сами хотели. Я делаю все, что хочу! Я ЖОСС
ДЮМУЛЕН, сволочи! Я могу делать все, что хочу! Вы даже вообразить не
можете, что это такое - БЫТЬ ЖОССОМ ДЮМУЛЕНОМ! Это значит НЕ ИМЕТЬ ЛИЧНОЙ
ЖИЗНИ! Меня каждая собака в мире знает! Все меня обожают, но никто меня не
любит!
     Его вопли теряются в шуме и реве, постепенно затихают, пока Марк и Анна
поднимаются по ступенькам к выходу.
     Оставшись один на один со своими жертвами, Жосс падает на колени и
бормочет:
     - Я знаменит... Эй, девки, скажите-ка им, что выполните все мои прихоти...
Я же не очень извращался, верно?.. Я ведь не сраный негодяй
какой-нибудь... Я дам по тысяче долларов каждой из вас...
Секунды умирают стайками по шестьдесят, образуя минуту. Он заснул,
бодрствует только его гастрит. Иногда ему удается продержаться десять
минут с открытыми глазами, но это выводит его из себя. В другой раз он
может на целых десять минут закрыть глаза, но так ему становится еще хуже.
Он надевает свой противогаз времен Первой мировой войны.
Жосс проводит всю ночь в одиночестве.
     Камера снимает его по-американски: стоя на четвереньках, он дышит тяжело,
как астматик: в наушниках и противогазе он похож на гигантское насекомое.
Мы не можем разобрать его бурчанья, но, если прислушаться (и отключиться
от стенаний его жертв), можно понять, что Жосса тошнит.
Камера отъезжает, давая панорамный обзор площади с застывшими от ужаса
парочками, парит над лестницей на высоте десяти сантиметров от ступенек,
переходит на Марка Марронье, стоящего в дверях. Прислонившись к стене, он
на едином дыхании пишет свой эпохальный репортаж, пока Анна получает
одежду в гардеробе.
     НОЧЬ В "НУЖНИКАХ"
Нет, это не заголовок нового романа о комиссаре Сан-Антонио. Отныне всем
придется привыкнуть к тому, что так называется клуб, о котором этой зимой
будет говорить весь Париж - и который вызывает в памяти все старые хохмы о
"туалетном работнике". Площадь Мадлен до сих пор не в себе.
Вчера вечером несколько небожителей явили себя смертным. Наша старая
знакомая Лулу Зибелин сияла, как обычно, улыбками и сыпала остротами.
Молодой талантливый модельер Ирэн де Казачок ни на шаг не отходила от
знаменитого аниматора Фаба, эпатировавшего своим нарядом приглашенных
гостей женского пола (см. фото Ондин Кензак)!
В крайне затейливой постмодернистской обстановке - гигантских
сантехнических изделий - Жосс Дюмулен (диск-жокей, не нуждающийся в наших
представлениях) собрал весь парижский супербомонд, чтобы устроить ему
офигительную вечеринку. Чета Хардиссон, явившаяся вместе, вынуждена была
нанять няньку для своего новорожденного малыша. Топ-модель Клио
демонстрировала неподражаемо шикарное суперсексуальное платье (кстати,
весельчак-продюсер Робер де Дакс не сводил с нее глаз весь вечер, хотя
явился в сопровождении своей новой протеже - актрисы Соланж Жюстерини^.
Что до Жана-Жоржа Пармантье, он просто из шкурки вылез, чтобы все как
следует повеселились:
     К концу вечера, после шикарного ужина нам преподнесли забавный сюрприз:
концерт подающей надежды группы "Дегенераторы" плюс гигантская пенистая
ванна, погрузившая - да простят мне этот каламбур - всех в эйфорию!
"Нужники", площадь Мадлен, 750008, Париж.
     Марк надевает колпачок на ручку, потом целует Анну. Завтра за эту фитюльку
ему заплатят штуку. Едва хватит на химчистку.

6.00

     - Ты пьешь по любому поводу?
     - Нет, я пью вовсе без повода.
     Чарльз Буковски
"Я люблю тебя, Альберт"
     Анна и Марк уходят по-английски. Никто больше не танцует. Перед дверью они
спотыкаются о тела медуз в человечьем облике. На лестнице они прощаются с
Дональдом Сульдирасом, у которого воротничок рубашки весь в крови. Али де
Хиршенбергер стоит, сжимая в руке канделябр, а барон фон Майнерхоф
поигрывает плеткой. Дружки Жосса вываливаются на улицу, прикуривая одну
сигарету за другой. Несколько лифчиков на китовом усе свисают с огромной
хрустальной люстры.
     Они дают десять франков гардеробщику, и пятьсот - старухе, лежащей на
тротуаре перед входом в клуб.
     В "Нужниках" последние стоики танцуют предпоследний танец, запевают
последнюю песню, отвергает, отпихивают от себя карающую руку рассвета -
короче, цепляются за ночь:
     "пусть-она-длится-длянас-двоих-до-скончания-времен". Им кажется, что
следует подбавить мелодраматичности, а в душе мечтают пойти домой и
завалиться спать.
     Они больше не будут толкаться среди приятелей. Перестанут балансировать на
краю крыши. Жуткие коктейли, где вы, ау!? Девушки в декольте,
наклоняющиеся в нужный момент, сомнамбулическая музыка приглушенное
освещение, отмороженные от кокаина задиры, пьяные полицейские, оборванец,
угрожавший зараженным шприцем? Они выживут. Они бредут по асфальту. Они
умрут позже- благопристойно, без шума. Мир почти роскошен. День кишит
обещаниями.
     Короче, Земля по-прежнему вращается.
Они натыкаются на Фаба и Ирэн, которая объясняет им, что в США таких, как
они, называют Eurotrash.
     Прохожие идут на работу. Метро изрыгает бюрократов пачками. Стекольщик
чинит витрину у Ральфа Лорена. "Фошон" поднимает металлические жалюзи.
Марк мечтает о виртуальной вечеринке. Которая не состоялась бы. Список
приглашенных повесили бы на дверь, чтобы гости воображали, как все МОГЛО
БЫ БЫТЬ. Каждый придумал бы свой сценарий. Виртуальная вечеринка -
идеальная ночь, размытое изображение. Беззвучный шум. На виртуальной
вечеринке никто ничем не рискует. На виртуальной вечеринке Анна не будет
дрожать от холода, а Марку не придет в голову рыдать на манер кающейся
Магдалины, плеонастически, на одноименной площади. ("В один прекрасный
день, - говорит он сам себе, - нужно будет переименовать это место в
"площадь Марселя Пруста".)
     И тут у Марка случается озарение - он все вспомнил. Он не только где-то
уже видел лицо Анны - Два года назад он на ней женился. Алкоголь сыграл с
ним злую шутку: он всю ночь искал то, что было у него под рукой.
Радость - чувство довольно примитивное. Сумерки опускаются, взять ее руку
в свою. Ходить. Дышать. Сказать спасибо, но кому? Временами кажется, что
счастье неизбежно. У Марка в голове звучит фраза: "Любовь спасет мир".
Ну да, он женат. К тому же по любви. Марк обожает старомодные
удовольствия. И прелестная пара новобрачных пересекает VIII округ. Они
почти неуместны здесь, как какие-нибудь террористы. Почти - потому что ни
один сторонник "Аксьон директ" не выдержал бы режима их жизни. Но Марк с
Анной воображают себя истинными авантюристами новых времен: добавляют
эстрагон, когда жарят бараньи отбивные. Они пожирают выдержанный камамбер
и заливают его красным бургундским. Они забывают очки под кроватью. Любовь
     - это пучок молодой редиски, купленный в Тарасконе и съеденный с крупной
солью. У них одновременный оргазм. Они находят свои очки. И все время
чистят зубы. Они прикладывают кучу усилий для того, чтобы чудо
продолжалось.
     - Наверное, я правильно сделала, что вышла за тебя, - говорит Анна,
прелестная, как конфетка.
     - Если бы ты этого не сделала, я бы давно скопытился, - говорит Марк. -
Зачем ты пришла в "Нужники"? Следить за мной?
     - Хотела убедиться, что ты найдешь место у стойки, чтобы разнюниться. Что
ж, ты снова ночь напролет изменял мне с самим собой.
Марк пользуется случаем, чтобы еще потискать ее. Ему это кажется
совершенно естественным: в случае "рекламаций" он может предъявить
свидетельство о браке, составленное по полной форме. Законы Республики на
его стороне.
     Позднее, в такси, Анна говорит ему:
     - В Нью-Йорке такси желтые, в Лондоне - черные, а в Париже - дурацкие.
     - Просто договариваться о цене нужно, когда садишься.
     - Но водители слепо нам верят. Мы даем им свой адрес, и они нас везут, как
бараны.
     - Да, и нет никаких гарантий, что поездку оплатят.
     - Доехав до места, таксисты оборачиваются и смотрят на нас, как идиоты,
как будто осознав, что мы можем сохранить денежки, просто-напросто сделав
ноги.
     - С вас шестьдесят франков, пжалста, - говорит таксист, оборачиваясь: ему
немного не по себе - ведь они наконец приехали.
К чему нам продолжать жить? Каждый новый день заливает землю светом.
Глаза, ослепленные бледным небом, ничего не различают. Птицы летают,
собаки лают, мужья возвращаются домой. Каникулы в коме заканчиваются при
ярком свете дня. Утро совсем желтое - цвета омлета с сыром.
Не так уж и трудно выбраться из VIII округа. Их души держатся за руки. Они
летят: наступил новый день. Марк умирает с голоду, хотя точно знает, что
не сможет проглотить ни куска. У него даже голова не болит. И во рту полк
солдат ночевал.
     Завтра - это поцелуй в шею. Капля дождичка на лбу. Завтра - это поехавший
чулок и упавшая с плеча бретелька. Завтра - день вечного Великого поста.
Завтра ночь пройдет в тишине. Возможно, что-нибудь завершит ее ударом
бейсбольной биты. Впервые в
     жизни Марк согласен быть нормальным. Кстати, если усердно делаешь вид, что
влюблен, на самом деле влюбляешься.
     Марк и Анна - мораль этой безнравственной истории. Все остальное -
литература.
     Марк никогда больше не видел Жосса Дюмулена. Время от времени он даже
спрашивает себя: "А был ли Жосс?.."
     Вот так Анна Марронье доставила мужа домой. Когда они легли, он произнес
заключительную сентенцию:
     - Солнце завтра встанет, я - нет!
Наутро их разбудил пылесос прислуги-португалки.
     Вербье, 1991-1993
     Автор выражает свою благодарность за неоценимую помощь и моральную
поддержку при редактировании этой книги следующим диск-жокеям:
     Pat Ca$h (Chantier de La Defense)
     Philippe Corti (Le Sholmes)
     Sister Dimension (Le Boy)
     Laurent Gamier (Power Station)
     Albert Grintuch (Le Balajo)
     David Guetta (Le Queen)
     Hughes (Les Bains)
     Jacques Romenski и Jose Rubi-Lefort (Castel)
     Philippe Sellers (L'Infini's)